Read the book: «Тыквенный латте для неприкаянных душ», page 3
5. Ссора
Пам коротко постучала в дверь – четыре раза, на всякий случай. Она больше не решалась войти без предварительного подтверждения. Вид ее друга – брата, по сути, хоть и не кровного – с голым задом и спиной, исцарапанной в страстном порыве, яростно трахающего визжащую девушку на столе, за которым они ели, выбил ее из колеи на несколько месяцев и вызывал тошноту, поэтому она старалась быть осторожной, чтобы снова не угодить в такую неловкую ситуацию.
– Я один, – ответил Джимбо.
– Ты?..
– Один, – повторил он.
Пам медленно вошла в квартиру, сбросила на пол все, что несла, отпихнула копытом в сторону и двинулась в глубь того, что они называли «гнездом».
– Я думала, ты сегодня пригласил парня из таверны на… – пробормотала она.
– Я решил побыть один, – прервал ее Джимбо.
«Тот уже, наверное, надоел», – предположила Пам.
Джимбо лежал на импровизированном диване из краденых бочек, соломы и старых простыней. Одна его рука была в самодельных бинтах, торс с черными татуировками обнажен, глаза закрыты.
– Тут так хорошо, – заметила фавна. – Спасибо, что починил. Ну, окно.
– Пустяки. Как день прошел, нормально?
Пам подошла к камину и протянула руки к огню. Взяла трубку со столика в центре комнаты и сделала пару долгих затяжек.
Парень склонил голову; он хотел что-то сказать, но забыл что, увидев, какая она бледная, ни следа обычного румянца на щеках. Он тут же приподнялся.
– Что случилось? – спросил он.
– А с тобой? – Пам указала на его забинтованные костяшки.
– Пытались обокрасть.
– Когда?
– Когда выходил от Налькона.
– И что, украли весь товар вместе со всем, что… – запнулась она.
– Пытались, говорю же. Ничего не унесли. – Джимбо выпрямился и положил руки на колени, не сводя с нее глаз. – Пам, блин, ты что, дрожишь? Что случилось? Выкладывай!
Пам сделала еще затяжку, уперлась кончиками пальцев в столик и медленно села на него. Вздохнула.
– Меня выгнали из «Форхавелы», – сказала она. – Ну, вообще-то, я сама ушла.
– Тогда тебя не выгнали. Можешь сказать, что передумала, и вернуться.
– О нет, – нервно засмеялась Пам. – Не после всего, что я наговорила Алдригу. Мария… Мария будет вне себя.
– Что ты ему сказала?
– Да все. Все, что думаю. Вышла из себя, не могла остановиться.
Джимбо кивнул и закусил верхнюю губу, задумавшись.
– Ну что ж, баба с возу – кобыле легче.
– И как я теперь объясню, чем плачу аренду? С твоей легальной зарплатой счета не сходятся. – У Пам свело челюсти и зубы застучали громче.
– Найдешь другую работу.
– А если не найду? Я в «Форхавеле» работала с тринадцати лет, Джимбо, и то благодаря Марии, которая горы свернула, чтобы Алдриг меня взял.
– Как-нибудь справимся.
Пам резко встала, почесывая рога.
– Как ты можешь быть таким спокойным?!
– Мы всегда справлялись, и сейчас ничего не изменилось.
Она недоверчиво посмотрела на него, снова взяла трубку и сделала минимум десять затяжек. Помолчала несколько минут.
«Что я наделала? – подумала она. – Ради синей луны… что я наделала?»
Джимбо наслаждался тишиной, зная, что скоро ей наступит конец.
Так и случилось.
Пам заметалась по всей комнате, неся на себе тревожный груз того, что беспокоило ее больше всего: неизвестности.
Ее захлестнула буря эмоций, и Пам бегала из стороны в сторону, ища в каждом углу квартиры ответы или подсказки для решения своих проблем. Любое слово, которое она пыталась произнести, вырывалось торопливо, обрывочно, и она не могла собрать мысли в кучу – они спутывались в паутину бессвязных букв и бессмысленных идей. Она сдалась фатализму: «Что мы теперь будем делать? Нас могут выгнать, и снова на улицу! Я не хочу снова на улицу!»
Она продолжала выплевывать трагичные прогнозы и страхи, пока не иссякла и не рухнула на диван. Джимбо, все еще сидевший там, подперев голову кулаком, наконец смог вставить слово:
– Тогда давай уедем.
– И куда мы поедем? В городе нет района доступнее этого, нам квартиру здесь не дадут, тут уж к бабке не ходи…
– Я не об этом. Уедем из Тантервилля.
– Что?
– Ты меня слышала.
Пам, насупившись, смотрела на него. Он не отвел взгляд.
– Ты с ума сошел.
– Ты тоже.
Девушка разочарованно вздохнула и поднялась, собираясь запереться в своей комнате до рассвета.
– Когда захочешь поговорить серьезно, дай знать.
– Я говорю чертовски серьезно, Пам. Ты озвучила проблему – я предлагаю решение. Вот и все.
Пам покачала головой.
– Ладно. И куда мы поедем, Джимбо? Мы понятия не имеем, что за этими стенами.
– Что может быть хуже, чем сидеть здесь взаперти, как скот? Мы слишком долго пробыли в заточении. К тому же мы знаем, что за стенами – море. И…
– И?
– И деревня.
– Я иду спать, – прошептала Пам сквозь слезы.
– Ты же сама хотела серьезно поговорить? Пошли в ту деревню.
– Мы даже не знаем, существует ли она! – взвизгнула она.
– А что, если и нет?! – парировал он, уже сердясь. – Будут другие места, другие возможности!
– Возможности, которые могут нас прикончить!
Парень поднялся с дивана и подошел к ней.
– Да ты что, Пам, еще не поняла? Мы уже мертвы!
– Джимбо. Хватит, – забормотала она.
– Хватит чего? Говорить тебе то, что ты и так в глубине души знаешь? Той девочке, которую я встретил много лет назад, мало было просто существовать. Она знала, что это нельзя назвать жизнью.
– Я уже не ребенок, и ты тоже!
– Дерьмовый аргумент!
Рыдая, Пам ударила копытом по корзине с картошкой и луком, и все овощи разлетелись. Джимбо тихо, зло рассмеялся и подошел к камину, встав спиной к огню.
– Ломай что хочешь, Пам, – сказал он, успокаиваясь. – Иди спать, раз тебе хочется. Встань затемно и обчисти пару домов. Потом найди другую таверну, где будешь работать под началом очередного идиота. После смены – иди спать, вставай затемно и снова обчищай дома. И так снова и снова, день за днем, пока не состаришься и не умрешь по-настоящему. Продолжай ныть, продолжай жаловаться, продолжай ругать свою рутину и продолжай ничего не делать, чтобы ее изменить. А я ухожу. Сегодня. И я хочу, чтобы ты пошла со мной.
– Ты безрассуден, Джимбо, но не настолько.
– Нет большего безрассудства, чем сгубить свою собственную жизнь. – Он отвел глаза от пламени и уставился на Пам. – И уж тем более из-за такой глупости, как страх. Пойдем со мной.
Пам повернулась к нему спиной и молча стала собирать раскиданные по полу картошку и лук. Закончив, отхлебнула холодного молока и поднялась в свою спальню.
– Поговорим завтра, – сказала она перед тем, как закрыть дверь.
– Завтра меня здесь не будет, – заверил Джимбо.
– Поговорим завтра.
Ответа не последовало.
Она забыла о своем драгоценном ночном ритуале красоты и ухода. Проигнорировала очищающие средства для лица, цветочное мыло для тела, розовую краску для волос и увлажняющие крема для кожи и копыт, ждавшие ее у умывальника. Она направилась прямо в кровать. Пам не сомневалась, что не сомкнет глаз, но день выдался тяжелым, и тело требовало заслуженного отдыха. Вскоре она крепко заснула.
Этой ночью она спала ужасно: задыхалась, дрожала, потела, словно в душной темнице мутных снов.
Однако самый страшный кошмар ждал ее наяву – тихо и терпеливо ждал, пока она проснется.
Лучи солнца положили конец ее неспокойному сну, пробиваясь сквозь тонкую кожу век и заставляя приоткрыть глаза.
Утренний свет ослепил ее.
Она снова закрыла глаза и накрыла голову простынями и одеялами, пытаясь оградиться от любого света.
«Свет?»
Пам обычно начинала утро, когда солнце еще спало; ее рабочий день стартовал под луной, когда ее тянуло к искусству воровства, а позже – на кухню таверны.
«Почему я еще в постели? Почему не проснулась раньше?»
«Вставай, Пам. Ты весь день загубишь!»
Внезапно ее охватила паника.
Кости, ткани, суставы и мышцы резко пробудились, и она спрыгнула с кровати, уже с копытами.
– Что случилось? – громко спросила она сама себя.
Тут воспоминания о вчерашнем вечере ударили ее, будто кнутом.
По загривку пробежал холодок.
Она вспомнила, как проклинала Алдрига, как сбежала из «Форхавелы» и забралась в «гнездо», заледеневшая изнутри, белая как молоко. Вспомнила и ссору с Джимбо.
– Джимбо?! – торопливо окликнула она дрожащим голосом.
Она неловко спустилась по лестнице, растрепанная, прошла в маленькую столовую – и не нашла там ни души. Огонь потух много часов назад, угли остыли.
– Джимбо! – крикнула она с отчаянием и страхом.
Заглянула в комнату друга – пусто.
– Джимбо! – завопила она снова.
Она металась по квартире, спотыкаясь обо все подряд, тревожась и боясь худшего, но все же убеждая себя: «Он здесь. Если не сейчас, то вернется позже. Он всегда возвращается; всегда, всегда, всегда. Наверное, ушел продавать что-то или делать тату – денег-то в обрез. Он знает, как я переживаю из-за денег, вот и отправился в Улей, чтобы подзаработать».
На очередном круге по квартире она поймала свое отражение в зеркале у входа.
– Сделай то же самое, идиотка! – приказала себе. – Иди и найди легальную работу, чтобы платить за квартиру, дура! Какая же ты дура!
Дрожа и всхлипывая – сама не зная почему, – она вдруг рассмеялась.
– Ладно, сегодняшние дома ты уже профукала – на таком солнце тебя заметят, а видеть тебя не должны, – пропела она. – Но ничего! Сегодня день улыбается тебе, Пам. Сегодня ты принарядишься, обойдешь лучшие рестораны и таверны города и найдешь идеальную законную работу. Идеальную! И законную.
Пам надела лучшую одежду, собрала белые волосы в тугую косу, оставив две розовые пряди обрамить лицо. Нарумянила щеки и нос, накрасила блеском губы и – бодрая и довольная – приготовилась победить этот день во имя будущего, не только своего, но и Джимбо. «У нас получится. Мы выберемся».
Она прыжками направилась к двери. И тут увидела записку – пожелтевший листок, приколотый двузубой вилкой к деревянной панели. Холодок в затылке превратился в ледяную бурю.
«Для Пам:
Как я сказал тебе прошлой ночью, я ушел.
Скоро ты получишь известие о моем отъезде, так что убедишься – я ушел, чтобы не возвращаться. Я бы попросил тебя не сердиться, но это бесполезно. Ты такая же упрямая, как я, а то и больше.
Ты отлично знаешь, что я годами угасал здесь и отказываюсь потухнуть совсем. Я не собираюсь тратить свою жизнь впустую, и тебе не стоит тратить впустую свою. Тебе есть что предложить миру – нам обоим есть что предложить. Было бы жаль, чтобы все, чего мы желаем и что носим внутри, умерло в этих тесных стенах. Это была бы трагедия.
Ты знаешь, куда я ушел, но на случай, если ты забыла, я нарисовал тебе карту на обороте. Надеюсь, ты узнаешь ее – оригинал мы украли у трубадура, помнишь? Благодаря ему мы узнали ту легенду. Я знаю, ты помнишь.
Ты моя единственная семья, Пам, и хотя мы никогда не говорили этого вслух, я люблю тебя.
Надеюсь, ты дашь волю той силе, что уже есть в тебе, и решишься пойти за мной. Помни: страх – это всего лишь балласт. Страх – это дерьмо.
Теперь выбор за тобой.
Даже если я и попытаюсь, ничего не будет прежним без тебя.
Жду тебя там, вовне.
Дж.»
6. Последнее великое ограбление
Джимбо решил идти налегке – так практичнее.
Взял только самое необходимое: бурдюк со свежим медовым молоком, иглы и краски, завернутые в водостойкую кожу (чтобы не отсырели), часть товара, прочный мешок, свою трубку, траву, кинжал, две лупы для разжигания огня и пару резцов по дереву. Прихватил и многофункциональный нож – похожий на тот, что сделал для Пам. Мало ли когда эти крючки, щипцы, штопоры и шипы выручат.
Все упаковал в дорожную сумку, крепко пристегнул ее за спину тремя ремнями через живот. Взял маленький, но прочный крюк – подарок Налькона, – привязал к длинной веревке, перекинул канат через плечо по диагонали, плотно затянул. Впереди ждали смутные часы, да еще и наверняка бурные. Резко дернулся из стороны в сторону, присел, подпрыгнул, махнул кулаком – проверял, не стеснит ли поклажа движений. К счастью, сумка и веревка не мешали.
Оставил на виду записку для Пам. Перечитывать не стал, даже не взглянул. Не оглянулся на гнездо перед тем, как захлопнуть дверь. Проигнорировал мяуканье кошки со второго этажа, требовавшей впустить ее поспать с фавной; ускорил шаг, сбежал по лестнице на улицу – не оглядываясь.
Работая торговцем, он исходил весь город под светом луны и звезд. Переулки, мосты, площади, дома, лавки Тантервилля вытатуировались в памяти Джимбо.
Он знал самый быстрый и незаметный путь к цели: королевскому дворцу.
Джимбо вдруг задумался, а кто там сейчас правит. В детстве он видел издалека пожилую пару. Вспомнил, что у них был сын. «Олек, кажется? Черт, не помню. Может, женился, и правители теперь другие».
Они с Пам всегда сторонились городской политики – не столько из-за равнодушия (хотя и не без этого), сколько из-за пропасти, отделявшей их от власть имущих. Новости оттуда до них не доходили.
Да и некогда было: все силы уходили на заработок, чтобы под крышей спать и горячее есть. Их собственная ежедневная борьба за выживание не позволяла им задавать слишком много вопросов об этих делах, а то немногое свободное время, которым они располагали, они посвящали творчеству и самосовершенствованию.
Так Джимбо и шел, вспоминая прошлое и размышляя о монархии и прочих институтах, что дергали за ниточки, держа город в удобном им порядке.
Эпицентр власти Тантервилля – помпезный, с громадными стенами – возвышался над остальным городом. Джимбо молча поднимался все выше. Увидев дворец, свернул в сады. Кусты и густые цветущие лианы помогут укрыться и продумать план.
Как он и предполагал, ворота в стене охраняли четверо трехметровых орков в броне с ног до головы, да к тому же при оружии: копья, полуторные мечи, шипастые палицы с ядом, топоры, зазубренные кинжалы.
Рукопашная – не вариант. Но он это предусмотрел.
Джимбо не отличался ростом, но был крепок, силен, точен и ловок. Реагировал он быстро, как меч-рыба. Благодаря этому он не раз побеждал громил и стражников крупнее себя. Десятки раз.
Он тихонько лег плашмя, слился с мокрыми сорняками у крепостной стены. Пополз с ловкостью амфибии. Единственные звуки – шлепанье по лужам – тонули в ночных шорохах природы.
Когда стражи оказались на расстоянии броска, он напряг руки и швырнул две бомбочки с опилками. Они разорвались о шлемы орков. Оба рухнули мгновенно. Остальные не успели среагировать, понять, куда смотреть – через три секунды они присоединились к спящим товарищам.
Убогая защита выдавала беспечность дворца. В Тантервилле ничего не случалось, народ покорно вел свою повседневную жизнь, а тех немногих, кто бунтовал, изгоняли, или они загадочным образом исчезали. Не вписавшиеся в систему либо уходили, либо кончали в Улье – полуживые, пропитавшиеся дурманом, с неработающими мозгами. Проблем почти не возникало, преступность вне Улья была минимальной.
О народной революции и речи не шло – требовалась организация, требовалось время. Время, которого у рабочих не было. Десятилетия мира. На любую угрозу бунта власти лишь посмеялись бы.
И Джимбо это отлично подходило.
Он сбросил с плеч свернутую веревку, крепко ухватился за конец с крюком и начал раскручивать его для броска. Когда почувствовал, что пора, метнул железное приспособление в небо, и дракон из чернил, что рождался на его плече, обвивал руку и скалился на кисти, выплюнул веревку, долетевшую до края стены.
«Вот так!» – мысленно похвалил он себя.
Дернул вниз, проверяя надежность крепления. Удовлетворившись результатом, улыбнулся, прыгнул и зацепился ногами за стену. Полез быстро – не хотел испытывать прочность ни веревки, ни крюка. На верху стены вставать не стал, прилип к поверхности, как змея, чтобы не заметили.
Минутку изучал башни, зубцы стен, подъемные мосты, циклопические каменные цилиндры с остроконечными крышами.
«Да ладно…»
В центральной башне (не самой высокой) зияло огромное окно, откуда лился синеватый свет, знакомый каждому жителю Тантервилля.
«Ну просто сами идут в руки!»
Он снова метнул веревку, и крюк зацепился за первую попавшуюся трубу. Джимбо прыгнул. Ударился грудью о выступ. Сумка смягчила удар, но внутри что-то хрустнуло. Боль пришлось проглотить.
«Это проблема для Джимбо из будущего».
По дворцовым сооружениям он перебирался так, как в юности учила его Пам. Дара Пам у него, конечно, не было, но ему хватило умения, чтобы подобраться к окну на расстояние нескольких метров, откуда он швырнул две сонные бомбочки в двух тамошних стражников.
«Расскажу – никто не поверит».
Замки он вскрыл ножом – быстрее, чем петух крикнет. И вот оно: знаменитый стеклянный котел, полный небесных жемчужин, собранных властями в последнюю синюю луну.
«Расскажу – никто не поверит, – снова подумал Джимбо. – Я бы сам не поверил».
Засунул руку в сумку, нащупал мешок. Стал складывать туда жемчужины, считая. На шестьдесят пятой остановился.
«Наберу много – будет неудобно убегать».
Он не сомневался, что смог бы без проблем уйти незамеченным, но цель была иной. Чтобы убедить Пам, что возврата нет, нужен был скандал. Нужно было, чтобы его узнали. Нужен был повод для изгнания.
«Те у первых ворот проспят еще часа два».
Он вздохнул.
С крепко пристегнутой поклажей и бурдюком в руках Джимбо сел у окна. Он смаковал медовое молоко – не скоро еще доведется.
Глядя на обветшалые дома, роскошные дворцы, таверны, конюшни, площади и переулки, он молча прощался с Тантервиллем.
Набат загудел на рассвете, когда он уже дремал.
«Черт!» – Джимбо резко открыл глаза.
Стражники у окна все еще спали неподалеку, несмотря на шум – действие бомбочек не прошло.
Нестройная толпа стражи металась вокруг крепости, неуклюже и беспорядочно, вопя, как бешеные индюки и будя лязгом оружия и доспехов обитателей дворца.
– Что случилось?! – потерянно спрашивали слуги.
«Эти идиоты даже ворота не закрыли!»
Судя по всему, бездарность охраны Тантервилля не знала границ. Унизительное зрелище длилось еще минут десять, пока Джимбо не потерял терпение.
– Эй!
Стражники проигнорировали его, все, кроме одного.
– Тихо! – рявкнул орк с самым чутким слухом. – Слышали?..
– Наверху, идиоты! – в отчаянии закричал Джимбо.
Увидев выражения лиц большинства стражников, он обрадовался. Его узнали. Разумеется, его узнали: как всякая уважающая себя пчела из Улья, он и раньше попадал в переделки. Но эта – самая крупная. И последняя. Если уж уходить, то громко.
– Там вор крадет небесные жемчужины! – заревел другой стражник, тыча в него пальцем.
– Молоде-е-е-ец, чемпион! – Джимбо улыбнулся во все тридцать два и захлопал в ладоши.
– Хватайте его!
«Ага! – ликовал мысленно Джимбо. – Наконец-то!»
Он добился своего: внимания.
Его опознали – изгнание обеспечено. Но он предпочел бежать, чтобы сберечь жемчужины, а не ждать пинков под зад. «Жемчужинки не помешают. Особенно на новом месте».
Солнце вставало над горизонтом, все шло по плану. Если королевские торговцы пунктуальны, он успеет к границе до закрытия ворот. Если нет…
«Это проблема для Джимбо из будущего».
Он скатился с крыши, кувыркаясь и разбрасывая сонные бомбочки. Он был вдесятеро быстрее орков, и добрался до конюшен без преследования.
– Заприте дворцовые ворота! – неслись приказы.
Но было поздно.
Джимбо покидал крепость на спине белого жеребца с черными и коричневыми пятнами, который мчался к окраинам города – лихорадочно и дико, словно тоже жаждал свободы. Уздечки не было, но это не мешало: жеребец словно знал дорогу к выходу, а оборотень, вцепившись в гриву, стиснув зубы от боли в промежности и стараясь не растерять добро на галопе, доверился инстинкту временного соратника.
– Давай, парень, вперед! – подбадривал он, завидев городские ворота, которые начали закрываться. – Успеем, успеем! Беги!
– Не дайте ему уйти! – ревели стражи.
Жеребец нырнул между повозками с импортными припасами, экзотическими фруктами и прочими товарами, что королевские купцы везли в город. Он несся во весь опор, пробился через легкую пирамиду из сена и впервые ступил копытами на неизвестную ему землю.
– За ним! – услышал Джимбо.
До скал у моря оставалось десять метров… одиннадцать… двенадцать… все дальше с каждым шагом коня, неуклонно несшегося к лесу.
Джимбо понял: повернуть жеребца невозможно – он рвется домой. Он оттолкнулся для прыжка, приземлился на мягкую траву и кубарем покатился к обрыву.
– Удачи, друг! – крикнул он вслед коню.
Вскочив, он помчался как никогда раньше, не сводя глаз с воды.
Джимбо чуял, что стража близко, но не оглядывался. Когти скользнули по его сумке, пытаясь ухватить, – он проигнорировал. Вот и скала.
Он нырнул в океан с победным криком, который лишил его голоса на двое суток. Падая, раскинул руки и поднял средние пальцы обеих рук в ответ на проклятия и оскорбления разъяренных орков, выглядывавших с обрыва.
– Идите к черту! – рассмеялся он.
Погружаясь, он почувствовал, как по всему телу проступила чешуя.
«Вот так».
С наслаждением вдохнул первую волну жизни через жабры, ликующе встряхнул перепонками и плавниками, проверил – поклажа на месте.
«Погнали!»
Он поплыл с давно забытой скоростью, счастливый, уворачиваясь от десятков отравленных стрел, что беспомощно вонзались в воду, не способные совладать со стремительными подводными движениями юноши.
Угрозы Тантервилля, его шум и ограничения – все растворилось в соленой глубине по мере погружения.
Держа в уме карту, которая, если расчеты верны, приведет к цели, он отдался ласковым течениям.
«Моя жизнь начинается сегодня».
