Тони ответил телеграммой: «Восторге любое время всегда дома».
«Наверное, помирился со своей девицей», – решил Тони.
Пришла и записка от Бренды, нацарапанная карандашом:
Приезжаю в субботу с Полли и приятельницей Полли, Вероникой, в машине П. Скорее всего, и Дейзи. Горничные и багаж поездом 3:18. Оповести, пожалуйста, Эмброуза и миссис Моссоп. Для Полли надо открыть Лионессу14, ты знаешь, как она строга насчет комфорта. Веронику можно поместить куда угодно – только не в Галахада. Полли говорит, она оч. занятная. С нами приедет миссис Бивер, – не сердись, пожалуйста, это по делу: она надеется, ей удастся что-нибудь придумать для малой гостиной. Полли везет шофера. Кстати, на следующей неделе я оставлю Гримшо в Хеттоне, скажи миссис Моссоп. Снимать ей жилье в Лондоне и хлопотно, и накладно. По правде говоря, я могла бы обойтись и без нее, что ты скажешь? Хотя она незаменима с шитьем. Страх как хочу увидеть Джона. Все уедут обратно в воскресенье вечером. Беги зеленого змия, милый. Приложи все усилия. Целую. Б.
В пятницу Тони не знал, чем заполнить время. С письмами он покончил к десяти. Пошел на ферму, но и там ему нечего было делать. Обязанности, прежде казавшиеся столь многочисленными и разнообразными, теперь занимали ничтожную часть дня; он сам не сознавал, как много времени, бывало, проводил с Брендой. Он посмотрел, как Джон катается по загону. Мальчик явно затаил на него обиду после ссоры в среду; когда Тони зааплодировал удачному прыжку, Джон сказал:
– Он еще не так может. – И чуть погодя: – А когда мама приедет?
– Только завтра.
– А.
– Мне сегодня утром надо съездить в Литл-Бейтон. Хочешь поехать со мной? Может, нам удастся посмотреть псарню.
Джон уже много недель приставал, чтобы его туда взяли.
– Нет, спасибо, – сказал он. – Я хочу закончить картину.
– Ты можешь закончить ее и потом.
– А я хочу сегодня.
Когда Тони ушел, Бен сказал:
– Ты чего это взъелся на папашу? Ты ведь никому проходу не давал – с самого Рождества клянчил, чтоб тебя взяли на псарню.
– А ну его, – сказал Джон.
– Ах ты, пащенок, слыханное ли дело об отце так говорить?
– А ты при мне не смеешь говорить «пащенок», мне няня сказала.
Итак, Тони отправился в Литл-Бейтон один, ему нужно было обсудить кое-какие дела с полковником Бринком. Он надеялся, что Бринки оставят его у себя, но полковник с женой были званы на чай к соседям, и в сумерках он вернулся в Хеттон.
В парке лежал легкий туман по грудь; серые очертания башен и зубчатых стен расплывались в воздухе; истопник спускал флаг на главной башне.
– Бренда, страдалица моя, какая чудовищная комната, – сказала миссис Бивер.
– Мы ею почти не пользуемся, – холодно сказал Тони.
– Надо думать, – сказала та, которую называли Вероникой.
– Не понимаю, чем она плоха, – сказала Полли, – вот разве что старомодная.
– Видите ли, – объясняла Бренда, не глядя на Тони, – мне нужна хотя бы одна сносная комната внизу. Сейчас у нас только курительная и библиотека. Парадная гостиная огромная, и о ней не может быть и речи. Я думала, мне нужно что-то вроде будуара более или менее для себя. Как вы думаете, есть тут от чего оттолкнуться?
– Но, ангел мой, она вся в углах, – сказала Дейзи, – и потом этот камин – из чего он, кстати, из розового гранита? И еще эта лепнина и панели. Нет, тут все безобразно. И вдобавок она такая мрачная.
– Я точно представляю, что нужно Бренде. – Миссис Бивер дала задний ход. – И по-моему, это вполне осуществимо. Мне надо подумать. Как сказала Вероника, форма, конечно, налагает известные ограничения… но, знаете, я думаю, правильнее всего будет начисто ее игнорировать и найти такое решение, которое вынесло бы на себе всю нагрузку, вы меня понимаете? Предположим, мы обшиваем стены хромированными панелями, а на пол кладем ковер из натуральной овчины… Только, боюсь, не превысят ли расходы ту сумму, которую вы рассчитываете потратить?
– Будь моя воля, я б тут все взорвала ко всем чертям, – сказала Вероника.
Тони ушел, оставив их спорить на свободе.
– Неужели ты в самом деле хочешь, чтобы миссис Бивер занялась малой гостиной?
– Нет, конечно, если ты против, милый.
– Ты представляешь себе, на что это будет похоже – белые хромированные панели?
– Ну это же просто рабочий вариант.
Тони расхаживал между феей Морганой и Гвиневерой. Он всегда так делал, когда они одевались к обеду.
– Слушай, – сказал он, возвращаясь с жилетом, – ты не уедешь завтра с ними, нет ведь?
– Придется.
Он сходил в фею Моргану за галстуком, вернулся к Бренде, подсел завязать галстук к туалетному столику.
– Да, кстати, – сказала Бренда, – что ты думаешь насчет Гримшо? По-моему, держать ее дальше – значит выкидывать деньги на ветер.
– Ты всегда говорила, что без нее тебе не обойтись.
– Да, но с тех пор, как я живу в квартире, все так упростилось.
– Живешь? Детка, ты говоришь так, словно навеки там поселилась.
– Ты не отодвинешься на минутку, милый? Мне ничего не видно.
– Бренда, сколько времени ты еще собираешься изучать экономику?
– Я-то? Не знаю.
– Ну хотя бы приблизительно.
– Понимаешь, просто невероятно, сколько всего еще надо выучить… Когда я начала, я так от всех отставала.
– Бренда…
– А теперь быстренько иди за пиджаком. Они, наверное, уже внизу.
Вечером Полли и миссис Бивер играли в триктрак. Бренда и Вероника, расположившись на диване, шили и беседовали о рукоделье; временами между женщинами завязывался общий разговор, но они то и дело перескакивали на свой жаргон, непонятный Тони, – это было воровское наречие, где слоги слов переставлялись. Тони читал под лампой поодаль от тесного кружка.
Позже, когда все поднялись наверх, гостьи сошлись в комнате Бренды поболтать перед сном. Сквозь дверь туалетной до Тони доносился приглушенный смех. Компания кипятила воду в электрическом чайнике и дружно принимала «Седоброль».
Немного погодя они, пересмеиваясь, разошлись, и Тони пошел к Бренде. В комнате было темно, но, услышав его шаги и увидев квадрат света в дверях, Бренда зажгла маленькую лампочку у изголовья.
– Что тебе, Тони?
Она лежала на возвышении, глубоко уйдя головой в подушки: лицо ее блестело от крема, обнаженная рука, протянутая к выключателю, так и осталась лежать на стеганом покрывале.
– Что тебе, Тони? – сказала она. – Я уже засыпала.
– Очень устала?
– Угу…
– Не беспокоить тебя?
– Ужасно устала… и потом я только что выпила прорву этой Поллиной гадости.
– Понимаю… ну что ж, спокойной ночи.
– Спокойной ночи… Ты не сердишься, нет? Так устала.
Он подошел к постели и поцеловал ее, она лежала неподвижно с закрытыми глазами. Потом выключил свет и возвратился в туалетную.
– Леди Бренда, надеюсь, не заболела?
– Благодарю вас, ничего серьезного, легкое недомогание. Она, знаете ли, так выматывается за неделю в Лондоне, что в воскресенье ей хочется отдохнуть.
– Как великие научные свершения?
– По-моему, отлично. Ей пока не надоело.
– Замечательно. Скоро все мы будем обращаться к леди Бренде за помощью в финансовых затруднениях. Но вам с Джоном, наверное, тоскливо без нее?
– Не без этого.
– Что ж, передайте ей, пожалуйста, мой сердечный привет.
– Непременно передам. Благодарю вас.
Тони ушел с паперти и пошел привычным путем к оранжереям, выбрал гардению для себя и четыре почти черные гвоздики для дам. Когда он вошел в гостиную, где они сидели, его встретил взрыв смеха. В растерянности он остановился на пороге.
– Входи, милый, это мы не над тобой. Просто мы поспорили, какого цвета у тебя будет бутоньерка, и никто не угадал.
Прикалывая цветы, они все еще хихикали, не смеялась только миссис Бивер, она сказала:
– Всякий раз, когда вы покупаете черенки или семена, обращайтесь ко мне. Вы, может, не знаете, но у меня отлично налаженное дельце по этой части… Разные редкие цветы. Я выполняю всевозможные комиссии для Сильвии Ньюпорт и кое-кого еще.
– Поговорите с моим старшим садовником.
– Признаться, я уже поговорила, пока вы были в церкви. Он, кажется, все понял.
Они уехали рано, чтобы поспеть в Лондон к ужину. В машине Дейзи сказала:
– Ну и ну, вот так домик.
– Теперь вы понимаете, что мне пришлось пережить за эти годы.
– Бренда, страдалица моя. – Вероника отколола гвоздику и швырнула ее на дорогу.
– Знаете, – изливала Бренда душу на следующий день. – Я не совсем довольна Тони.
– А что, старикан себе что-нибудь позволил? – спросила Полли.
– Пока ничего особенного, но я вижу, он страшно томится в Хеттоне – ему некуда девать время.
– Я бы на твоем месте не беспокоилась.
– Я и не беспокоюсь. Но вдруг он запьет или выкинет что-нибудь еще. Это бы очень все осложнило.
– По-моему, это не в его духе… Но вообще, надо бы ему подкинуть девочку.
– Хорошо бы… А кого?
– Ну, на крайний случай можно всегда рассчитывать на старушку Сибил.
– Лапочка, да он ее знает с пеленок.
– Тогда Суки де Фуко-Эстергази.
– Он с американками теряется.
– Ничего, кого-нибудь подыщем.
– Беда в том, что он привык ко мне… Ему нелегко будет перестроиться… Как ты думаешь, лучше, чтобы она была похожа на меня или наоборот?
– По-моему, лучше, чтобы не похожа, но так с ходу не скажешь.
Они обсудили проблему во всех тонкостях.
Бренда писала:
Тони, милый, извини, что не писала и не звонила, но совсем зашилась с биметаллизмом. Оч. трудный.
Приеду в субботу – опять с Полли. Хорошо, что она согласилась снова приехать, – значит, Лионесса может быть не такой омерзительной, как большинство комнат.
И еще с одной прелестной девушкой, я с ней подружилась и хочу, чтобы мы приняли в ней участие. У нее была жуткая жизнь, она живет в моем доме. Зовут ее Дженни Абдул Акбар. Она не негритянка, но была замужем за негром. Пусть она тебе об этом расскажет. Она, скорее всего, приедет поездом 3:18. Кончаю, пора на лекцию.
Держись подальше от зеленого змия. Целую. Бренда.
Вчера вечером видела Джока в «Кафе де Пари» с лихой блондинкой. Кто она?
У Джина, нет, у Джинна – как его там? – ревматизм, и Марджори оч. переживает. Она думает, у него смещение таза. Кратуэлл не хочет его принять, а это просто черная неблагодарность, если вспомнить, скольких клиентов она ему поставила.
– Ты уверена, что он клюнет на Дженни?
– Ни в чем нельзя быть уверенной, – сказала Полли. – Меня лично от нее тошнит, но хватка у нее мертвая.
– Пап, а пап, мама сегодня приедет?
– Да.
– А с ней кто?
– Дама по имени Дженни Абдул Акбар.
– Какое глупое имя. Она иностранка?
– Не знаю.
– А имя вроде иностранное, верно, пап? Как ты думаешь, она по-английски совсем не говорит? А она черная?
– Мама говорит, что нет.
– А… еще кто?
– Леди Кокперс.
– Обезьянья тетка. Знаешь, она вовсе не похожа на обезьяну, разве что лицом, и потом, у нее, по-моему, нет хвоста, я подошел к ней близко-близко и посмотрел… Правда, она могла его спрятать между ног. Как ты думаешь, а, пап?
– Я бы ничуть не удивился.
– Очень уж неудобно.
Тони и Джон снова стали друзьями, но эта неделя далась им нелегко.
По плану, выработанному Полли Кокперс, они должны были приехать в Хеттон попозже. «Надо дать Дженни время над ним поработать», – сказала Полли.
Поэтому они с Брендой тронулись из Лондона, только когда Дженни уже отъехала от станции. Пронзительно холодный день то и дело прорывался дождем. Решительная дамочка сидела, закутавшись в полость, пока машина не подъехала к воротам, – тут она открыла сумку, подоткнула вуалетку, встряхнула пуховку и привела лицо в надлежащий вид. Слизнула острым красным языком с пальца помаду.
Тони доложили о гостье, когда он сидел в курительной; в библиотеке днем было слишком шумно, потому что рядом в малой гостиной рабочие не щадя сил сдирали гипсовую лепнину со стен.
– Княгиня Абдул Акбар.
Он поднялся ей навстречу. Дженни опережало тяжелое облако мускуса.
– О мистер Ласт, – сказала она, – какой у вас миленький домик, и такой старинный.
– Видите ли, он был сильно реставрирован, – сказал Тони.
– Да, конечно, но сама атмосфера! Для меня это главное в любом доме. Какое благородство, какой покой. Но вы, разумеется, уже привыкли и не замечаете. Только когда переживешь настоящее горе, как я, начинаешь ценить такие вещи.
Тони сказал:
– К сожалению, Бренды еще нет. Она приедет на машине с леди Кокперс.
– Бренда мне такой друг, такой друг. – Княгиня скинула меха, расположилась на низком стульчике перед камином и вскинула взгляд на Тони: – Вы не будете возражать, если я сниму шляпу?
– Нет-нет… что вы.
Дженни швырнула шляпку на диван и тряхнула тускло-черной, круто завитой шевелюрой.
– Знаете, мистер Ласт, я вас сразу без церемоний стану звать Тедди. Вы не сочтете это за дерзость с моей стороны? А вы называйте меня Дженни. «Княгиня» слишком церемонно, правда? И наводит на мысль о шальварах и золотых галунах… Конечно, – она протянула руки к огню и наклонилась так, что волосы упали ей на лицо, – моего мужа в Марокко называли не князем, а мауляем15, но для жены мауляя соответствующего титула нет, поэтому в Европе я называю себя княгиней… На самом деле мауляй, конечно, куда более высокий титул… Мой муж – потомок пророка по прямой линии. Вы интересуетесь Востоком?
– Нет, то есть да. Я хотел сказать, я очень мало знаю о Востоке.
– А для меня Восток полон неизъяснимого очарования. Вы должны туда поехать, Тедди. Я уверена, вам понравится Восток. Я и Бренде то же самое говорила.
– Вы, наверное, хотите посмотреть вашу комнату, – сказал Тони. – Скоро подадут чай.
– Нет, я останусь здесь. Меня так и манит свернуться клубочком у огня, как кошка, и если вы будете со мною ласковы, я замурлычу, а если жестоки – не замечу, совсем как кошка… Ну так как, мне мурлыкать, Тедди?
– Кхм… да… то есть, пожалуйста, если вам так хочется.
– Англичане такие мягкие и деликатные. Ах, как чудесно снова оказаться здесь среди них… среди моих дорогих соотечественников. Иногда, в такие вот, как сейчас, минуты, когда меня окружают очаровательные предметы нашей английской старины и милые люди, я оглядываюсь на мою жизнь, и она кажется мне кошмаром… Я вспоминаю о моих шрамах…
– Бренда говорит, вы сняли квартиру в одном с ней доме. Должно быть, они очень удобные?
– Вы англичанин до мозга костей, Тедди, вы стыдитесь говорить о личном, сокровенном… Знаете, именно этим вы мне и нравитесь. Я так стремлюсь ко всему надежному, безыскусному и доброму после… после всего, что я пережила.
– Вы тоже занимаетесь экономикой, как Бренда, или нет?
– Нет, а разве Бренда занимается экономикой? Она мне ничего не говорила. Поразительная женщина. Где только она находит время?
– Вот наконец и чай, – сказал Тони. – Надеюсь, вы не откажетесь от оладий? Почти все наши гости сидят на диете. А по-моему, оладьи из тех немногих вещей, что делают английскую зиму сносной.
– Англия просто немыслима без оладий, – сказала Дженни.
Она ела с аппетитом и часто облизывала губы, подбирая прилипшие крошки и подтаявшее масло. Капля масла упала ей на подбородок и сверкала и переливалась там, замеченная лишь Тони. Он вздохнул с облегчением, когда привели Джона Эндрю.
– Поди сюда, я тебя представлю княгине Абдул Акбар.
Джон никогда не видел настоящей княгини; он уставился на нее как зачарованный.
– А ты меня не поцелуешь?
Он подошел, и она поцеловала его в рот.
– Ой! – Он отстранился, стер с губ помаду, а чуть погодя сказал: – Какой чудесный запах.
– Это последняя нить, связывающая меня с Востоком, – сказала Дженни.
– А у вас на подбородке масло.
Она со смехом потянулась за сумочкой.
– Так оно и есть. Тедди, ну отчего вы мне не сказали?
– А почему вы папу называете Тедди?
– Потому что мы, я надеюсь, станем с ним большими друзьями.
– Чудна́я причина.
Джон пробыл с ними около часа и все это время зачарованно следил за Дженни.
– А у вас есть корона? – сыпал он вопросами. – А как вы научились говорить по-английски? А из чего это большое кольцо? А оно дорогое? А почему у вас ногти такого странного цвета? А вы умеете ездить верхом?
Она отвечала на все вопросы – иногда довольно загадочно и с явной оглядкой на Тони. Потом достала крошечный, сильно надушенный платок и показала Джону монограмму.
– Вот моя корона, единственная… сейчас, – сказала она. Она описала ему, какие у нее были лошади – лоснящиеся, вороные, с изогнутыми шеями, серебряные мундштуки в пене, на налобниках колышутся султаны, сбруя в серебряных бляшках, алые чепраки. – А в день рождения мауляя…
– А кто такой мауляй?
– Очень красивый и очень жестокий человек, – сказала она многозначительно, – в день его рождения вся конница съезжалась на большую площадь, лошади в самых красивых попонах, конники в лучших одеждах и украшениях, с длинными саблями. Мауляй обычно сидел на троне под высоким алым балдахином.
– А что такое балдахин?
– Вроде навеса, – сказала она уже недовольно и продолжала медовым голосом: – Конники мчались во весь опор по равнине, вздымая тучи пыли и рассекая воздух саблями, прямо к мауляю. У всех перехватывало дыхание, казалось, конники наедут на мауляя, но уже за несколько шагов, ну вот так, как ты от меня, они удерживали лошадей поводьями, поднимали их в знак приветствия на дыбы…
– Но так же не положено, – сказал Джон. – Это очень плохая выездка. Бен так говорит.
– Они лучшие конники в мире. Это всем известно.
– Нет-нет, не может быть, если они так ездят. Это самое последнее дело. А они туземцы?
– Да, конечно.
– А Бен говорит, что туземцы нелюди.
– Ну, он, наверное, имел в виду негров. А эти – чисто семитского типа.
– А это что такое?
– То же самое, что евреи.
– А Бен говорит, евреи еще хуже туземцев.
– Господи, мальчик, какой ты строгий. Я тоже когда-то была такая. Жизнь учит терпимости.
– Бена жизнь не научила, – сказал Джон. – А когда мама приезжает? Я думал, она здесь, а то я б лучше картину дорисовал.
Однако, когда за ним пришла няня, Джон сам, без приглашения, подошел к Дженни и поцеловал ее на прощание.
– Спокойной ночи, Джонни-лапочка, – сказала она.
– Как вы меня назвали?
– Джонни-лапочка.
– Как чудно́ вы всех обзываете.
Наверху, мечтательно помешивая ложкой хлеб с молоком, Джон говорил:
– Нянь, а княгиня очень красивая, правда?
Няня фыркнула.
– На вкус, на цвет товарищей нет, – сказала она.
– Она даже красивей мисс Тендрил, правда. По-моему, она красивее всех, кого я видел… А она не придет посмотреть, как я купаюсь?
Внизу Дженни говорила:
– Дивный ребенок. Обожаю детей. Для меня это была такая трагедия. Мауляй впервые показал свое истинное лицо, когда узнал, что у меня не может быть детей. Не моя тут вина… дело в том, что у меня смещена матка… Не знаю, почему я вам все это рассказываю, но я чувствую, вы меня поймете. К чему понапрасну терять время и таиться, если наперед знаешь, что сойдешься с человеком… Я всегда знаю, кто станет мне подлинным другом…
Полли и Бренда приехали к семи. Бренда сразу же прошла в детскую.
– Ой, мам, – сказал Джон. – У нас внизу такая красивая тетя. Попроси ее, чтоб она пришла сказать мне спокойной ночи. Няня говорит, она не придет.
– А папе она понравилась, как тебе показалось?
– Он почти все время молчал… Она ничего не понимает ни в лошадях, ни в туземцах, но она здорово красивая. Пожалуйста, попроси, пусть она ко мне придет.
Бренда спустилась и нашла Дженни с Полли и Тони в курительной.
– Ты имела бурный успех у Джона Эндрю. Он не хочет ложиться спать, пока тебя не увидит.
Дамы вместе поднялись в ночную детскую, Дженни сказала:
– Они оба такие симпатяги.
– Ну как у тебя с Тони? Извини, что я не поспела к твоему приезду.
– Он такой участливый и мягкий… и такой печальный.
Они присели на кроватку Джона.
Джон выполз из-под одеяла и прильнул к Дженни.
– Марш под одеяло, – сказала она, – не то я тебя отшлепаю.
– Больно отшлепаете? Пожалуйста, я не против.
– Господи, – сказала Бренда, – ты просто потрясла его воображение. За ним такого никогда не водилось.
Когда они ушли, няня распахнула настежь второе окно.
– Фу, – сказала она, – всю комнату провоняла.
– Неужели тебе не нравится? По-моему, ужасно приятный запах.
Бренда проводила Полли в Лионессу. Это были обширные покои, обставленные мебелью атласного дерева для короля Эдуарда, когда, еще в бытность принцем Уэльским, он однажды собирался приехать на охоту в Хеттон, да так и не собрался.
– Ну как успехи? – нетерпеливо спросила Бренда.
– Рано судить. Но я уверена, все будет в порядке.
– Она не того пленила. В нее по уши влюбился Джон Эндрю… Это уж совсем ни к чему.
– Я бы сказала, что Тони с ходу не расшевелить. Жаль, что она перепутала его имя. Как ты думаешь, сказать ей или нет?
– Нет, оставим как есть.
Когда они одевались к обеду, Тони спросил Бренду:
– Слушай, кто эта дама – такой нарочно не придумаешь.
– Милый, неужели она тебе не понравилась?
В голосе ее прозвучали такое неприкрытое разочарование и огорчение, что Тони был тронут.
– Ну не то чтобы она мне решительно не понравилась. Просто такой нарочно не придумаешь, ты не согласна?
– Разве?.. О господи… у нее, знаешь ли, была такая жуткая жизнь.
– Это она дала понять.
– Тони, ну пожалуйста, постарайся быть с ней повнимательней.
– Постараюсь. Она что, еврейка?
– Не знаю. Я как-то об этом не думала. Возможно.
Вскоре после обеда Полли объявила, что устала, и попросила Бренду посидеть с ней, пока она будет раздеваться.
– Оставим голубков наедине, – сказала она за дверью.
– Радость моя, по-моему, этот номер не пройдет. Знаешь, у старикана все-таки есть какой-то вкус и чувство юмора.
– За обедом она себя показала не в лучшем свете, правда?
– Что бы ей хоть минуту помолчать… и потом, за семь лет Тони успел ко мне привыкнуть. Контраст слишком разительный.
– Устала?
– Угу. Немного.
– А ты надолго кинула меня в пасть этой Абдул Акбар.
– Знаю. Извини, милый, но Полли так долго копается… Это было ужасно? Жаль, что она тебе не понравилась.
– Кошмарное существо.
– Надо быть снисходительным… у нее такие жуткие шрамы.
– Она мне успела о них сообщить.
– А я их видела.
– И, кроме того, я надеялся хоть немного побыть с тобой.
– А.
– Бренда, может, ты еще сердишься за то, что я тогда так надрался и обрывал тебе телефон?
– Нет, милый, разве похоже, что я сержусь?
– …Не знаю. Вроде бы да… Как прошла неделя – весело?
– Какое там, очень много работы. Биметаллизм, сам понимаешь.
– А, конечно… ты, наверное, хочешь спать?
– Угу… так устала. Спокойной ночи, милый.
– Спокойной ночи.
– Мам, можно мне пойти поздороваться с княгиней?
– Она, наверное, еще не встала.
– Ну пожалуйста, мам, разреши. Я только загляну и, если она спит, сразу уйду.
– Я не знаю, в какой она комнате.
– В Галахаде, ваша милость, – сказала Гримшо, она выкладывала Брендины платья.
– Господи, почему ее туда поместили?
– Так распорядился мистер Ласт, ваша милость.
– В таком случае она наверняка проснулась.
Джон выскользнул из комнаты и потрусил по коридору к Галахаду.
– Можно войти?
– Привет, Джонни-лапочка. Входи.
Джон повис на дверной ручке, его то вносило в комнату, то выносило в коридор.
– А вы уже завтракали? Мама сказала, что вы, наверное, еще не проснулись.
– Я уже давно проснулась. Видишь ли, я когда-то чудом осталась жива и после этого стала плохо спать. Теперь даже самые мягкие постели для меня жестки.
– A-а! А как это получилось? Попали в аварию?
– Нет, не в аварию, Джонни-лапочка, вовсе нет… Но входи же. От двери дует. Смотри, у меня есть виноград. Хочешь?
Джон вскарабкался на постель.
– А что вы будете делать сегодня?
– Еще не знаю. Мне не сказали.
– Так я вам скажу. Утром мы пойдем в церковь, потому что мне все равно надо идти, потом пойдем посмотрим Громобоя, и я покажу вам, где мы прыгаем через барьер, а потом вы можете посидеть со мной, пока я обедаю, я ведь обедаю рано, а потом мы можем пойти в Брутонский лес, а няню можно не брать, она там только пачкается, вы посмотрите нору, где мы нашли лису, прямо на опушке леса, она еще от нас чуть не сбежала, а потом мы вернемся и будем пить чай в детской, у меня и граммофончик есть, мне его дядя Реджи подарил, он играет «Как папаша гостиную клеил», а вы знаете эту песню? Бен знает, а еще я вам покажу свои книжки и картину – я нарисовал битву при Марстон-Муре16.
– Звучит очень соблазнительно. Но тебе не кажется, что мне надо уделить внимание папе, маме и леди Кокперс?
– Да ну их… И потом это враки, что у леди Кокперс есть хвост. Ну пожалуйста, побудьте сегодня со мной, ладно?
– Посмотрим.
– Она пошла с ним в церковь. Это хороший признак, верно?
– По правде говоря, Полли, не слишком. Он любит ходить туда один или со мной. Он потом судачит с деревенскими.
– Она ему не помешает.
– Боюсь, ты его не раскусила. Он куда сложнее, чем кажется на первый взгляд.
– Из вашей проповеди, пастор, я поняла, что вам знаком Восток?
– Да-да, там прошла почти вся моя жизнь.
– Восток полон неизъяснимого очарования, не правда ли?
– Пошли, – сказал Джон, дергая ее за пальто. – Нам надо еще посмотреть Громобоя.
И Тони вернулся с бутоньерками один.
После обеда Бренда сказала:
– Почему бы тебе не показать Дженни дом?
– Ну пожалуйста, покажите.
Когда они подошли к малой гостиной, он сказал:
– Бренда ее переделывает.
Там валялись доски, стояли стремянки, грудами лежала штукатурка.
– Ах, Тедди, какой стыд! У меня сердце кровью обливается, когда уничтожают старину.
– Мы редко пользуемся этой комнатой.
– И все равно… – Она пнула ногой геральдическую лепнину, загромождавшую пол, усыпанный чешуйками потускневшей позолоты вперемежку с пыльной резьбой.
– Знаете, Бренда мне такой друг. Я не хотела бы говорить о ней плохо… но с тех пор, как я здесь, мне все думается: ценит ли она этот дивный дом, понимает ли, что он значит для вас.
– Расскажите мне еще о ваших злоключениях, – сказал Тони, увлекая ее к парадной зале.
– Вы стыдитесь говорить о себе, правда, Тедди? Знаете, нехорошо замыкаться. Я ведь тоже была очень несчастлива.
Тони затравленно озирался по сторонам, высматривая, не придет ли ему кто на помощь; и помощь пришла.
– А, вот вы где, – сказал решительный детский голосок. – Пошли. Нам пора в лес. Надо торопиться – скоро стемнеет.
– Ой, Джонни-лапочка, а это обязательно? Я ведь беседую с папой.
– Пошли. Я уже договорился. А потом вам разрешат пить со мной наверху чай.
Тони уполз в библиотеку: рабочие сегодня отдыхали, и в ней было вполне сносно. Два часа спустя на него наткнулась Бренда.
– Тони, ты один? А мы думали, ты с Дженни. Что ты с ней сделал?
– Джон увел ее… и очень кстати, не то бы я ей нагрубил.
– О господи… Ну что ж, мы с Полли сидим в курительной. Приходи пить чай. У тебя какой-то странный вид – ты что, спал?
– Видно, придется списать это дело в расход – окончательно и бесповоротно.
– Не понимаю, на что он рассчитывает? Он, знаешь ли, тоже не на всякий вкус.
– Я думаю, может, все бы и сработало, если бы она не перепутала его имени.
– Во всяком случае, тебе это развязывает руки. Ты сделала все, чтоб взбодрить старикана, не всякая жена будет так из кожи вон лезть.
– Что да, то да, – сказала Бренда.
Прошло еще пять дней; Бренда снова приехала в Хеттон.
– На той неделе меня не жди, – сказала она. – Я поеду к Веронике.
– А меня приглашали?
– Конечно приглашали, но я отказалась за тебя. Знаешь, ты ведь так не любишь уезжать из Хеттона.
– Я бы не прочь поехать.
– Милый, какая жалость. Вероника была бы так рада… но боюсь, теперь уже поздно. Домишко у нее совсем крохотный… и, честно говоря, мне показалось, она тебе не очень понравилась.
– Не то слово.
– Так в чем же дело?
– Не важно. Тебе, наверное, надо вернуться к понедельнику в Лондон? В среду, как тебе известно, охотничий сбор.
– Прием на лужайке задаем?
– Да, детка, как всегда, ты же знаешь.
– Что ж, прием так прием.
– А ты никак не могла бы остаться до среды?
– Никак, милый. Понимаешь, если пропустить одну лекцию, я ужасно отстану и не разберусь в следующей. И потом, я не так уж рвусь глядеть на собак.
– Бен спрашивал, разрешим ли мы Джону поехать на охоту?
– Нет, он еще мал.
– Да нет, охотиться он не будет. Я думал, он мог бы подъехать на пони к месту сбора и доехать со всеми до первой чащи. Он был бы на седьмом небе.
– А это не опасно?
– Да нет.
– Благослови его Господь, мне бы так хотелось на него посмотреть.
– А ты оставайся.
– Нет-нет, это невозможно. Не настаивай, Тони.
Разговор состоялся сразу по приезде Бренды; потом все пошло лучше. Приехали и Джок, и Аллан с Марджори, и еще одна супружеская пара, которую Тони знал с пеленок. На этот раз Бренда устроила уик-энд во вкусе Тони, и он был счастлив. В сумерки они с Алланом пошли стрелять кроликов, после обеда мужчины играли на бильярде, а одна из жен глядела на игру.
– Старикан радуется, как ребенок, – сказала Бренда Марджори. – Он отлично приспосабливается к новому режиму.
Мужчины, запыхавшиеся и раскрасневшиеся, ворвались хватить виски с содовой.
– У Тони шар чуть не вылетел в окошко, – сказал Джок.
В эту ночь Тони спал в Гвиневере.
– Ведь у нас все в порядке? – сказал он вдруг.
– Ну конечно, милый.
– Знаешь, я тут в одиночестве тоскую – вот воображение и работает.
– Тони, не хандри. Помни, хандрить запрещается.
– Больше не буду, – сказал Тони.
Наутро Бренда пошла с Тони в церковь. Она решила весь уик-энд посвятить ему, а уж после этого исчезнуть надолго.
– Ну как высокая наука, леди Бренда?
– Захватывающе.
– Скоро все мы будем обращаться к вам за советом, когда превысим кредит в банке.
– Ха-ха.
– А как поживает Громобой? – спросила мисс Тендрил.
– Я на нем поеду на охоту в среду, – сказал Джон. В волнении перед предстоящей охотой княгиня Абдул Акбар была забыта.
«Боженька, пожалуйста, сделай, чтоб был хороший след. Боженька, пожалуйста, сделай, чтоб я увидел, как лису загонят. Боженька, пожалуйста, сделай так, чтоб у меня все вышло как надо. Боженька, благослови Бена и Громобоя. Боженька, пожалуйста, сделай так, чтоб я перепрыгнул через высоченный барьер», – твердил Джон всю службу.
Бренда обошла с Тони коттеджи и оранжереи, помогла ему выбрать бутоньерку.
За обедом Тони веселился. Бренда уже начала забывать, каким занятным он бывает порой. После обеда Тони переоделся и отправился играть в гольф с Джоком. Потом они немного посидели в клубе. Тони сказал:
– У нас тут в среду съезжаются окрестные своры. Ты не мог бы остаться?
– Обязан вернуться. Предстоят дебаты об этих чертовых чушках.
– Жаль. Слушай, а почему бы тебе не пригласить сюда твою даму? Завтра все уезжают. Ведь ты мог бы ей позвонить, а?
– Мог бы.
– Думаешь, ей бы тут не понравилось? Я поместил бы ее в Лионессу – Полли спала в ней два уик-энда подряд: наверное, там не так уж неудобно.
– Отчего же, ей, пожалуй, тут понравится. Позвоню, спрошу.
– А почему бы тебе тоже не поохотиться? Тут у одного типа, Бринкуэлл его фамилия, кажется, можно взять напрокат вполне приличных лошадей.
– Пожалуй, так я и сделаю.