Read the book: «Я иду искать…», page 3
Глава 5
Игорь Семенович, которому едва исполнилось сорок, влюбился как мальчишка. Он даже и не помнил уже, как это можно не спать по ночам, звонить по сто раз на дню, ждать свидания, считая каждую секунду.
Игорь давно привык к спокойной безбедной жизни, комфортному быту, заслуженному авторитету. Женившись еще в годы учебы в медицинском, он со временем понял, что лучше синица в руках, чем журавль в небе. Поэтому, несмотря на то, что к жене, давно сменившей белый халат врача на место чиновницы в Минздраве, Игорь уже не испытывал любви, жилось мужчине очень даже неплохо. Обеспеченно, сыто и беззаботно.
Игорь медицину обожал, и до встречи с Марусей она оставалась единственной его любовью: доктор работал не покладая рук, учил своих ординаторов, не обижал коллег и пользовался славой честного и доброго малого. Но неожиданное столкновение с рыжеволосой Марией мгновенно перевернуло его безмятежную неторопливую жизнь.
Все встало с ног на голову. Мир Игоря, размеренный и комфортный, разлетелся на осколки.
Когда на него внезапно налетела рыдающая Маруся, у мужчины в голове будто что-то щелкнуло. В сердце вспыхнуло не просто пламя, а разгорелся пожар такой силы, что Игорь на какое время просто впал в ступор: он просыпался, вспоминая ее глаза, засыпал, слыша ее голос, и на работе едва сдерживал себя, чтобы не кинуться в первую терапию.
Поначалу он подтрунивал над собой, загружал себя работой, запрещал себе крамольные мысли, но во сне, когда не мог себя контролировать, ему все снилась и снилась рыжеволосая девушка.
И тогда он решил, что пришло время познакомиться с ней поближе, очень надеясь, что она хоть чем-нибудь его разочарует, оттолкнет, и интерес его угаснет сам собой.
Но не тут-то было. Мария оказалась удивительной!
Она смотрела так, словно хотела разглядеть в собеседнике что-то особенное. Улыбалась загадочно и сдержанно. Но за нарочитой сдержанностью явно сквозили невероятное обаяние и пленительная женственность. Рыжеволосая ординаторша обладала такой притягательной силой, таким естественным очарованием!.. Игорь чувствовал, что вся его заранее приготовленная холодность таяла без следа. Вся его мужская суть тонула в единственном желании – просто стоять возле нее, держать за руку, молчать и дышать с ней в унисон.
Любовь разгорелась с такой силой, что Игорь чувствовал себя совершеннейшим глупцом. Не в силах справиться со своим счастьем, он ходил по больнице, беспричинно улыбаясь, щипал себя за руку, думая, что все это ему снится и, сидя в кабинете, напевал во все горло модный мотивчик, чем вызвал несказанное удивление у старшей медсестры, случайно услышавшей его пение.
Маруся, на которую эта сумасшедшая любовь обрушилась словно снег на голову, сначала опешила и ужасно испугалась.
Повод для страха имелся немалый: заведующий кардиологией был гораздо старше, имел высокопоставленную жену и репутацию приличного женатого человека, считался превосходным педагогом и врачом от бога.
Пугало еще и другое. Не секрет, что коллектив в больнице по большей части женский, а сплетницам ведь только повод дай. Уж такого наговорят и придумают, что и кристально честного оболгут и обольют грязью.
За себя девушка не боялась. А чего ей? Незамужняя, молодая, без обязательств. Одно только смущало. Маруся всегда считала, что любить женатого – это большой грех, блуд и порок. Раньше даже сама мысль о таком грехопадении вызывала у нее отвращение.
Но жизнь умеет вовремя внести свои поправки и уточнения в наши представления об идеальности и абсолютности. Поэтому очень скоро Маруся осознала, что все ее прошлые убеждения рассыпаются в прах, рассеиваются как дым.
По ночам она долго глядела в потолок и все старалась понять, как же это происходит? Отчего все ее пристрастия и увлечения отошли на второй план? Как и когда этот незнакомый мужчина стал ей близким, необходимым и каким-то родным?
Она не раз пыталась объясниться с подругами:
– Я как во сне, девочки! В бесконечном забытьи… Ну, что вы молчите?
– А что сказать? – Римма подозрительно прищуривалась. – Ты чего сейчас от нас ждешь? Порицания или одобрения?
– Вы не понимаете… Он такой хороший!
– А ты словно оправдываешься? Или мне кажется? – Римма недоуменно пожимала плечами. – Смущает только это внезапное ослепление. Чем он тебя взял?
– У нас все одинаковое, понимаете? Все-все-все! И мысли, и чувства, и желания. Мы сопредельные люди!
– Что? Я вроде не дура, но не понимаю этой твоей витиеватости, – отложив в сторону книгу, сердито хмурилась Зинка. – Как это – сопредельные? Что это значит? Ты мне на простом русском языке объясни.
– Да что ж тут не понять? – Маруся удивленно разводила руками. – Сопредельные чувства или люди – это близкие, родственные, задушевные, максимально приближенные, понимаешь?
– Где ты набралась этой гадости? Кто тебя этому учит? Так и скажи – похожие, свойские, любовные… – тонкая филологическая натура Зины возмущенно кипела, и она нервно оборачивалась к молчащей Римме. – А ты-то чего молчишь? Нравится тебе эта Маруськина высокопарность?
– Да какая разница, как сказать? – Римма цинично поджимала губы. – Главное не в словах, а в постели. А Маньке, видно, в постели все нравится, вот тебе и сопредельность!
– Фу, бесстыдство какое, – Маруся раздосадовано швыряла в подругу салфеткой. – До чего ты, Римка, циничная и пошлая!
– Зато, в отличие от тебя, называю вещи своими именами, – Римма от души потешалась над смущением подруги. – И не юлю, и не краснею по мелочам.
Маруся ожесточенно спорила с ними, но наедине с собой не кривила душой, и отлично понимала, почему ее так тянуло к Игорю: он оказался замечательным другом, собеседником и, конечно, любовником. Нежный, страстный и чувственный, мужчина не только сам таял от любви, но сумел и Марусю, до тех пор казавшуюся всем снежной королевой, утопить в своей горячей страсти. Девушку теперь так тянуло к Игорю, что порою она боялась задохнуться от силы своей любви, одержимости и пылкости.
Но недолго сказка сказывалась…
Они встретились случайно, но, как известно, ничего случайного в жизни не бывает.
И казалось до поры до времени, что нет в мире силы, способной разлучить этих двоих. Но это только казалось, потому что против одной силы всегда найдется другая сила. Против силы любви всегда найдется сила долга, обязанностей и общественного мнения.
Много в мире незримых причин, которые могут подтачивать любовь, подрывать ее, разрушать. Если любовь ничем, кроме страсти, не подпитывается, она мгновенно вспыхивает, горит ярко, но быстро гаснет.
Два года пролетели как один день. Игорь и Маруся любовь свою берегли, конспирацию соблюдали, встречались в старой квартире мужчины, где давно уже никто не жил. На работе никогда не оставались одни, и позволяли себе расслабиться только когда уезжали из города. Это случалось редко, но иногда выездные конференции, симпозиумы и другие профессиональные мероприятия их спасали.
Но старая истина о том, что нет ничего тайного, что не стало бы явным, не подвела и на этот раз.
Все закончилось темным мартовским вечером. Министерство здравоохранения проводило традиционный прием, посвященный Международному женскому дню. Вечер проходил в одном из московских ресторанов, приглашенные гости отдыхали в непринужденной атмосфере изысканной еды, хорошей музыки и светил медицины.
Лучшие хирурги, профессора, заслуженные врачи, высокие чины – все веселились, шутили и танцевали. Игорь, который пришел вместе с женой, отлучился на минутку, и его жена, уже полнеющая, но активно молодящаяся блондинка средних лет, подошла с бокалом красного вина к Павлу Петровичу. Они мило поулыбались, выпили по глотку, поболтали о том, о сем.
– А вы, профессор, здесь один? Без дочери? – Ольга Ивановна очень удачно изобразила удивление, взмахнув приклеенными ресницами.
Павел Петрович, ничего не подозревая, шутливо развел руками.
– Ну, что вы! Она еще слишком молода для таких мероприятий. У нее нет званий, титулов, степеней и должностей, открывающих двери на такие вечера. Минздрав ее пока не приглашает, не заслужила.
Сказал и осекся, изумленно замерев. Лицо чиновницы вдруг изменилось до неузнаваемости. Приятная вежливая улыбка сползла с него, женщина, неприятно скривившись и потеряв напускную любезность, угрожающе оскалилась.
– Я смотрю, дочь у вас, Павел Петрович, молодая, но чересчур хваткая, – произнесла она холодно, даже брезгливо.
Не позволив ошарашенному мужчине что-то ответить или возразить, она жестко и властно процедила сквозь зубы, наклонившись к самому лицу опешившего профессора:
– Я, Павел Петрович, долго могу терпеть. Очень долго. Но всему есть предел. Два года – срок немалый.
– Да помилуйте, Ольга Ивановна, голубушка, о чем вы? – изумленный профессор оглянулся по сторонам, будто искал у кого-то поддержки. – Я, право, совсем вас не понимаю.
– А вы у дочери своей поинтересуйтесь. И вот еще что. Я Игоря слишком люблю, чтобы терзать его допросами и упреками, тем более, что у нас и стены имеют уши, правда? В общем, хватит ломать комедию, – чиновница ткнула в грудь растерявшегося профессора указательным пальцем, словно хотела проткнуть его насквозь. – Значит так. Передайте дочери, что любовный сеанс окончен. А то ведь я ее так прижму, что она никогда в жизни ни в одном городе страны на работу не устроится. Мы это умеем, не сомневайтесь. – Заметив направляющегося к ним Игоря, Ольга Ивановна, сразу переменившись в лице, ласково усмехнулась и похлопала побледневшего профессора по плечу. – Я понятно излагаю, Павел Петрович? Надеюсь, вы меня поняли? Да? Время пошло.
– Пойдем танцевать, милый? – она фальшиво весело подхватила подошедшего к ним Игоря.
Они легко и весело закружились в вальсе, а Павел Петрович, чувствуя, как ослабели ноги, присел за стол и, расстегнув верхнюю пуговицу рубашки, глубоко задумался.
Гремела музыка, что-то говорили коллеги, вокруг поднимали тосты, а озадаченный и расстроенный профессор прокручивал в голове разговор, в котором уловил явную угрозу и дурные намеки.
Всю дорогу до дома Павел Петрович пытался понять, на что намекала министерская чиновница. Но, как ни старался, никак не мог взять в толк, в чем суть ее претензий. То, что это была претензия, он не сомневался, слишком уж очевидно звучало в ее голосе раздражение, слишком явственно слышались в нем угроза и гнев.
Профессор вернулся домой около одиннадцати…
Маруся что-то смотрела по телевизору, на кухне капала вода из крана, мирно посапывал старый рыжий кот на диване. Все дышало спокойствием и безмятежностью. Но во всей этой домашней идиллии мужчине отчего-то почудилась странная напряженность. Тишина, словно натянутая тетива, звенела незаданными вопросами, неполученными ответами и неразрешимыми задачами.
Переодевшись, профессор вошел в гостиную и, взяв пульт, выключил телевизор.
– Потом досмотришь.
– Папа, – Маруся недовольно округлила глаза. – Ты чего? Осталось совсем немного.
– Потом, – Павел Петрович очень редко позволял себе резкость и несдержанность, но сегодня даже не старался скрыть свое настроение. – Мария, нам нужно поговорить!
Дочь еще со школьных времен усвоила, что если отец называл ее Марией, то это непременно предвещало грозу. И теперь, услышав это официальное «Мария», она, наконец, сообразила, что на торжественном приеме произошло что-то немыслимое.
– Ну, говори, – дочь заинтригованно обернулась к отцу и испуганно ахнула, заметив его бледность и непонятное смятение. – Да на тебе лица нет! Что случилось?
– Мария, ты знакома с Ольгой Ивановной? – Павел Петрович замялся.
И хотя на свете существовали тысячи женщин с таким именем, Маруся почему-то сразу поняла, о какой именно Ольге идет речь.
– Нет, лично не знакома. А что?
– Но ты знаешь, о ком идет речь?
– Догадываюсь. У нас в Минздраве, по-моему, одна высокопоставленная дама с таким именем. А с чего это ты о ней вспомнил на ночь глядя?
Павел Петрович, поджав губы, растерянно присел на диван рядом с дочерью.
– Понимаешь, какое дело… Эта самая Ольга Ивановна сегодня как-то странно себя вела.
– Выпила лишнего, что ли? Эти министерские чиновницы любят расслабиться.
– Нет, – отец перебил дочь резко и жестко. – Она затеяла со мной довольно странный и неприятный разговор. И просила, кстати, и тебе кое-что предать.
– Что? – похолодела Маруся.
Павел Петрович внимательно поглядел на нее, словно пытался прочитать на ее лице ответ на свои мысли.
– Сказала, что терпение у нее не бесконечное, что два года – срок немалый, и всему есть предел. И что стены, оказывается, тоже имеют уши. О чем это она, а? Ты, случайно, не знаешь, Муся?
Маруся помертвела от страха. В висках запульсировало. Она-то как раз сразу поняла, о чем идет речь. Выходит, что жена Игоря все это время знала об их связи, но, позволяя мужу развлекаться, молчала до поры до времени.
Кровь прилила к ее щекам, и Павел Петрович, заметив это, недоуменно прищурился.
– Ты чего так покраснела? Что, собственно, происходит?
Маруся молчала, подыскивая нужные слова.
– Понимаешь, дочка, – отец искренне терялся в догадках, – Ольга Ивановна делала какие-то ужасные намеки! Вот ты объясни мне, о каком таком любовном сеансе она говорила и почему он затянулся?
Маруся опустила голову. Отец, удивленно нахмурясь, тронул ее за руку.
– Да что ты молчишь-то? Ты, вообще, слышишь меня? Ты понимаешь что-нибудь?
– Что еще она тебе сказала? – прошептала едва слышно Маруся, глянув ему в глаза.
– Да много чего. Мне, честно говоря, даже показалось, что она угрожала. Просила тебе передать, что если ты не остановишься, она сделает так, что ты нигде и никогда работу не найдешь. Что Игоря она любит и терзать допросами не станет, а вот ты должна подумать. Муся, а что случилось два года назад? Ты можешь мне толком объяснить, в чем дело?
На Марусю накатил такой ужас, что она чуть не захлебнулась полившимися слезами. Трепеща от страха, отчаяния и стыда, девушка закрыла лицо ладошками и, задыхаясь от бьющих ее рыданий, все рассказала изумленному отцу. Все-все-все.
И о том, как заведующий первой терапией мучил ее своими придирками, и как Игорь пришел на помощь, и как она влюбилась, и как была счастлива с Игорем, и как совсем потеряла голову…
Павел Петрович молча слушал. Он ни разу не перебил дочь, не задал ни одного вопроса, не показал своей боли и расстройства. Когда она закончила, он неторопливо встал и безмолвно вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь.
Маруся, сморкаясь, сидела в гостиной, судорожно соображая, что же теперь будет. Все смешалось в ее голове. Любовь, отчаяние, горечь, муки совести, замешательство разрывали ее на части.
Маруся сжала виски руками, не понимая, что надо делать. Сбежать? Отравиться? Умолять? Забыть? Проклинать? Может быть, уехать навсегда из Москвы? Или срочно позвонить Игорю? Просить прощения у отца? А, может быть, спрятаться от всех на даче? Или сделать вид, что ничего не произошло?
Мысли метались в голове, кружились, толкались и теснились… Они раздирали ее сознание на сотни кусочков и не давали сосредоточиться на чем-то одном. Застонав, девушка завертела головой, стараясь как-то упорядочить и успокоить разбушевавшееся воображение.
Отец, немного поостыв и напившись успокоительных капель, минут через тридцать вернулся в гостиную, но не сел рядом с дочерью. Он ходил по комнате, словно задался целью измерить ее шагами во всех направлениях. Искоса поглядывал на заплаканную дочь, вздыхал и недоуменно покачивал головой, думая о чем-то совсем. Потом взял стул и, подвинув его к дивану, присел напротив Маруси.
– Ну?
– Что – ну? – дочь подняла на него воспаленные от слез глаза.
– Как же ты, дочка, до этого докатилась?
– Не знаю. Так получилось…
– И что теперь делать будешь?
– Не знаю, – она опустила голову.
Она молчала, молчал и отец. Он будто забыл на время о дочери, о ее слезах, сомнениях и страхах. Павел Петрович вдруг вспомнил себя в ее возрасте, свою страстную любовь к Кире и ужасное горе после ее гибели. Профессор похолодел, понимая, что сейчас своими же руками он должен отнять у Маруси любовь. Такую же, вероятно, сильную, какая случилась и у него самого.
– Папа, прости меня! Пожалуйста, прости, – Маруся, подняв голову, умоляюще сложила руки.
– Да я-то тут причем? Ты себя-то простишь?
– Папа, ты же понимаешь, я люблю его! Так сильно люблю!
– А он? Он тебя любит?
– Конечно! Тоже любит.
– Разве? А я вот думаю, ты, Маняша, заблуждаешься. Ты-то любишь, я в этом и не сомневаюсь, а он вряд ли.
– Нет, как ты можешь! Папа… Он любит! Ты просто его не знаешь!
– Помолчи, – отец жестко прервал ее суетливую попытку оправдать любимого. – Помолчи, дочка, наконец, и послушай. Просто послушай, не перебивай, мне и без того тяжело. Я – мужчина, и я знаю, как ведет себя настоящий мужик, если любит женщину. Быть мужчиной это не только брюки носить и бороду брить. Это нечто иное, – отец горько глянул на поникшую дочь. – Где он сейчас? А? Ну, где твой Игорь? Почему не с тобой? Почему не поговорил с женой, не остановил ее? Почему честно не признался, что любит тебя? А? Боится теплое и сытное местечко потерять? Боится остаться без протекции и защиты? Ничего не скажешь – хорошо устроился!
– Я не просила его об этом, – Маруся закрыла лицо руками.
– Настоящего мужчину и не нужно просить быть честным и порядочным, это у него в крови должно быть. Приличный и благородный человек никогда не поставит любимую девушку в неловкую постыдную ситуацию.
– Папа, перестань. Ну, пожалуйста, перестань! Ты говоришь о том, чего не понимаешь. Игорь не хотел разводиться, чтобы Ольгу Ивановну не обижать.
– Да ты что? Вот так молодец! Жену не хотел обижать, а на тебя, молодую влюбленную девчонку, наплевать? На твои чувства, твою душу, твои переживания? Главное, чтобы жена не обиделась? Вот так чудеса! Жену оберегает, а в постель к тебе ложится? – Отец вскочил и опять забегал по комнате. – Господи, Маняша, объясни мне, ради бога, как ты могла? Как ты докатилась до этого? Неужели я так плохо тебя воспитал, что ты не понимаешь главного?
– Чего главного? Папа, прошу тебя…
– Нет уж, теперь ты меня послушай. Во-первых, я больше вообще не хочу говорить об этом мужчине, потому что это вопрос его чести и совести, понятно?
– Да.
– А во-вторых, хочу спросить у тебя. Разве ты не понимаешь, что вступить в связь с женатым человеком это все равно что тайком брать деньги из чужого кошелька?
– Папа!
– Да-да-да. Это именно так! Ты же не стала бы таскать деньги из кошелька другой женщины, нет? Потому что это называется воровством, правильно? А почему же ты считаешь возможным любить женатого мужчину, принадлежащего чужой женщине? Это ведь тоже воровство. Самая обычная мерзкая кража!
– Ты не прав! Это все совсем не так. А как же любовь?
– Ты же не мошенница, доченька? Нет? Тогда зачем тебе чужое? Молодая, красивая, умная. Почему же так низко себя ценишь, почему так мало себя любишь? Краденным нельзя довольствоваться. Ворованное всегда останется ворованным, как его ни назови. Всегда будет незаконным. А любовь, Маруся, не должна быть постыдной, похищенной, бесчестной. Ею надо гордиться. Пойми это, ведь у тебя одна жизнь.
Маруся, не отвечая, упала лицом в подушку и завыла в голос то ли от горя, то ли от стыда, то ли еще от чего-то, что жжет сильнее огня, рвет сердце и гложет душу.
Отец, прикусив губы, постоял над ней, но так ничего и не сказал в утешение, не обнял, не приласкал. Сцепив зубы, он молчал, понимая, что такое потрясение нужно просто пережить, перетерпеть, перемолоть внутри себя, перебороть, сжав кулаки. И никакие слова здесь не помогут, не смягчат утрату, не облегчат душу.
Ночь, казалось, длилась вечно. Рассвет облегчения не принес.
Маруся сначала молчала, отвернувшись к стене, потом заметалась в жару. А через три дня встала, умылась ледяной водой, выпила крепкого чаю.
– Вот и все. Закончилась любовь, – сказала она бесцветным хриплым голосом, поглядев на себя в зеркало.
Маруся уволилась из больницы и на две недели уехала за город, предпочитая в одиночестве пострадать, порыдать, поскулить, постонать. Ей просто надо было как-то пережить свое горе. Нужно было как-то скрепиться, собраться с духом и привести в порядок мысли, чувства и дела.
Марусе пришлось туго. Но она безжалостно боролась сама с собой, жестко подавляя вспышки чувств, отголоски эмоций, остатки слез.
Она запретила подругам приезжать. Одна бродила по лесу, плакала, обнимая стволы берез и рябин. Понимая, что невозможно за такое короткое время разлюбить человека, она все же дала себе слово и мучительно выдерживала все душевные терзания.
Ей, конечно, снилось, что Игорь ищет ее, зовет, бежит навстречу… Просыпаясь, она надеялась, что он позвонит, найдет ее, приедет, обнимет.
Закутавшись в плед, Маруся подолгу стояла у окна, глядя на дорогу. Ждала… Ждала, даже себе не признаваясь в этом…
Игорь так и не приехал. Не позвонил. Не искал ее. Не пытался объясниться. После разговора с женой, мужчина, очевидно, сделал выбор. Он исчез из жизни Маруси так же внезапно, как и появился.
Не сразу, но Маруся немного успокоилась. От переживаний она побледнела, похудела, осунулась.
Говорят, если горе нас не убивает, то, несомненно, делает сильнее.
Маруся стала сильнее.
