В результате новая тема прошла целиком мимо меня. Размял извилины – ничего не скажешь. И тут я вспомнил, что химичка заболела и у нас две алгебры подряд. Сейчас он снова меня вызовет и окончательно вынесет мне мозг. Что делать: отпроситься или просто уйти? Или, может, второй раз подряд не станет вызывать?
– Ты о чём задумался? О голевом пасе Сергееву? – спросил Никитка, оторвавшись от телефона.
Я усмехнулся.
– Как же достал меня Негораций! Если он опять меня вызовет, я не пойду.
– Да брось – прикольный мужик. И вызывать тебя второй раз подряд не станет.
«Ещё один предатель, – подумал я. – Все за него. Ещё немного – и Клещики перейдут на его сторону».
Я полистал учебник, но не успел найти нужную тему, как прозвенел звонок. Я сидел, уткнувшись невидящим взглядом в учебник.
– Константин, – слышу я и холодею, – вы так здорово задали тон предыдущему уроку – попробуем повторить? Начнём опять с простого.
– Для третьего класса? – уточняю я.
– Нет, для восьмого, – улыбается Генрих. – Найдём значение выражения. Записывайте: ноль целых две десятых в минус второй степени.
Я записал дробь и стою-думаю, как записывать степень. Приписал сверху «-2», что, судя по отсутствию смеха, оказалось правильно. Это, конечно, достижение, но дальше-то что? Одноклассники шепчут наперебой: «В правильную дробь! Переверни!» А я стою и уже с трудом сдерживаю смешок, так как совершенно не представляю, что и куда требуется перевернуть.
Бросил взгляд на Генриха – он явно начинает закипать, и меня это радует. Сейчас я его доведу до белого каления.
– Константин, вижу, вы решили отбить у меня желание вызывать вас к доске? – говорит он уже без смеха.
– Нет, – отвечаю я очень спокойно, – просто я прослушал новую тему.
– Каким образом? – явно не верит мне Генрих.
– Замечтался.
– О ком?
– О каникулах.
– Роль плохого мальчика вам не идёт, – говорит мне Генрих, сдерживаясь из последних сил.
Я довольно ухмыляюсь.
– Садитесь, два.
– Мне его даже жалко стало, – поделился Никита.
– Ну-ну.
Полкласса подняли хватательные конечности, желая решить мой пример. Но Генрих остался хмурым до конца урока. Я торжествовал. Наконец-то я ему испортил настроение, а не наоборот.
На перемене ко мне подошла Маруся.
– Зачем ты так с Генрихом?
– Как – так? Я правда прослушал новую тему. Не веришь?
– А зачем прослушал?
– Я не нарочно.
Маруся продолжала смотреть на меня с укором.
– Так ты поняла, чего он ко мне привязался? – вернулся я к нашему прошлому разговору.
Маруся вздохнула.
– У него сейчас сложные отношения с сыном нашего возраста.
– И что?
– Может, хотел с тобой их наладить, но и тут ничего не вышло.
– Оригинальная версия. Но я остаюсь при своей. А вы с ним уже и семейные отношения обсудили? Сынок-то, кстати, случаем не в матшколе?
– Вряд ли. Он вроде плохо учится.
– Ещё бы! С таким папашей.
Маруся с досадой махнула на меня рукой и ушла. Меня тут же окружили Клещики.
– Ты сегодня неплохо его уделал, но лучше, чтоб без двоек, – сказал Венька. – И мы придумали, как.
Судя по горящим глазам, придумка получилась стоящая.
– Мы слышали, какая у него мелодия звонка на телефоне, – поведал шёпотом Сенька. – Мы поставим на мой старый телефон такой же и приклеим его скотчем под учительский стол. И позвоним одновременно на мой, с включённым звонком, и на его.
– Гениально, – похвалил я.
– Мы уже поспорили с Венькой – выйдет вон или нет. Твоя ставка?
Я призадумался. Представил ситуацию и пожалел Негорация.
– А если он соберёт телефоны и перезвонит по твоему номеру?
– Звонить будем со старого Сенькиного, симку купим. Не станет же он всех обыскивать.
– А если найдёт телефон под столом? – не отставал я.
– То придётся признать, что он гений. А мы ему припомним про снисходительную улыбку.
Клещики были так воодушевлены собственной изобретательностью, что мне стало жаль их обламывать, хоть я и не разделял их энтузиазма.
На следующий день алгебра была первым уроком. Клещики пришли рано и, судя по довольным физиономиям, телефон они успешно закрепили.
Я попытался прогнать неприятное предчувствие. Мне-то чего бояться – я тут практически ни при чём. Но всё равно хотелось, чтобы прикол каким-то чудом отменился.
Генрих на меня даже не смотрел. Можно было и не делать домашку. Он вызвал к доске Вергилию.
И тут в полной тишине зазвонил телефон. Генрих Иванович обвёл глазами класс, но, когда никто не дёрнулся, перевёл взгляд на свой. Побледнел, рванулся к нему. Клещики сработали чётко – закончили оба звонка, аккурат когда он потянулся к гаджету. Генрих проверил режим, задумался.
Тишина повисла невыносимая.
– Нда, задали вы мне задачку, – сказал Негораций несколько угрожающе и почесал лысый затылок. – Жаль только, что урок срывается.
– Кто-то включил звук? – поинтересовалась Вергилия.
– Нет, звук выключен, и телефон никто не трогал. Очень интересно. Мария, откуда по-вашему, шёл звук?
– От стола, – уверенно ответила Маруся.
Негораций, которого теперь можно было бы называть «Нехолмс», приподнял лежащие на столе папки.
– Константин, если вас не сильно обидят мои подозрения, покажите мне последние набранные номера на вашем телефоне.
Я засомневался на секунду: там могут быть только мама, Никита и Маруся. Что ж, пусть ему станет стыдно. И я предъявил телефон.
– Спасибо, – сказал он, смутившись, – я очень рад. Посмотрите мои, если хотите.
– Не хочу, – гордо заявил я. – Можете проверить мой рюкзак на предмет другого телефона – ведь не стал бы я звонить со своего номера.
– Действительно, – повторил Генрих. – Интересный урок намечался. Но ваша задачка тоже неплоха, и подумать над ней мне придётся за дверью. Тема не объяснена, так что вы свободны от домашней работы.
И он вышел. Венька выиграл спор. Вергилия вернулась на место.
– Во дела, – сказал Никитка довольно громко. – Ну, забыл звук отключить, с кем не бывает. А признаться не может. Целый спектакль устроил и всё равно ушёл. Сидящие рядом с ним согласились.
– Странный какой-то…
– Не надо было такие правила устанавливать…
– Лучше б я выспался, чем тут сидеть неизвестно зачем…
Так мы и просидели до конца урока – кто ворчал, кто играл на телефоне, кто готовился к химии…
Нехолмс вернулся со звонком и сел за свой стол. Мы, попрощавшись с ним, ушли.
Клещики решили не рисковать и прийти за телефоном после уроков. Я стоял на стрёме, братцы вернулись очень быстро – бледные и растерянные. Венька показал мне записку: «За телефоном обращаться ко мне». И подпись Негорация.
– Нет уж, – сказал Венька. – Только если отец хватится. А так не нужен он мне.
Сенька поддержал брата.
Генрих Иванович пришёл на следующий урок в приподнятом настроении, вызвал Вергилию, чтобы продолжить с того же места, на котором остановились.
– Но сначала, – сказал он, глядя мне в глаза, отчего я мгновенно взмок, – я бы хотел извиниться в присутствии класса перед Константином. Проверять ваш телефон – это недостойный поступок, я искренне сожалею о нём.
Я покраснел и опустил голову. Урок продолжился.
Это было в середине ноября. С тех пор Генрих Иванович от меня отстал. Я делал домашнее задание, внимательно слушал на уроке и писал самостоятельные на уверенные четвёрки, но он ни разу ко мне не обратился. А я не мог отделаться от чувства вины. «Ведь ничего ужасного не произошло, – успокаивал я сам себя. – Ну сорвали урок, что страшного, уже сто раз всё наверстали. Ну извинился он передо мной – тоже нормально, по делу». Но успокоиться не получалось, и я поражался тому, что одна небольшая пакость, даже не мной придуманная и устроенная, может так серьёзно отравлять жизнь. Кроме того, этот нарочитый игнор заставлял меня подозревать, что Генрих Иванович уже узнал обо всём, включая моё участие. «Вдруг Клещики сознались, чтобы получить телефон, просто ничего мне не сказали?»
После того, как он не вызвал меня, несмотря на высоко поднятую хватательную конечность, я решил расспросить Марусю.
Дожидался её в раздевалке, а она где-то застряла – видимо, опять что-то обсуждала с Негорацием. Я сидел на тёплом от батареи подоконнике, в окно стучал колючий снег, на улицу не хотелось. А вот наконец и она. Как обычно, сразу меня заметила, улыбнулась.
– Что это Негораций меня так жёстко игнорит, ты не в курсе? – спросил я.
– Нет, – сказала Маруся. – Он давно о тебе не расспрашивал.
– Действительно, какой смысл меня вызывать, если я сделал домашку и въехал в новую тему? – сыронизировал я.
Маруся снова улыбнулась.
– Может, до сих пор чувствует вину за тот урок? – предположила она. – Передать ему, что пора обратить на тебя внимание?
Я рассмеялся над удачной шуткой. Маруся накинула длинный серый пуховик и намотала неизменный голубой шарф.
– Не, не стоит, – сказал я. – А он с тобой не обсуждал?
– Что именно?
– Ну, тот урок.
– Немного. Он утверждал, что звонок подстроен, но не знал, кем.
– Ясно.
– Это очень странно, – продолжила Маруся. – Очевидно же, что он просто забыл отключить звук. Зачем выдумывать небылицы, устраивать досмотры? Я даже подумала, может, и его проблемы с сыном вызваны подобными приколами.
Она уже надевала рюкзак – должно быть, быстро, но для меня время в тот момент замедлилось невероятно.
– Он ничего не выдумывал, его телефон не звонил, – я будто услышал свой голос со стороны.
– В смысле? – не поняла Маруся.
– Под столом был приклеен другой телефон с таким же звонком, как у него.
Маруся замотала головой.
– Ты…
– Идея не моя, но я был в курсе.
Надеюсь никогда больше не увидеть в Марусиных глазах того разочарования.
– Как же так… – сказала она и ушла. И перестала со мной общаться.
Как исправить ситуацию, я понятия не имел. Признаться ему ни с того ни с сего? Меня передёргивало при одной мысли об этом. Да и надо ли что-то исправлять? Разве не достаточно того, что я признался Марусе? Мне даже приходило в голову покаяться при всём классе, как и он, но я отдавал себе отчёт, что мне не хватит духу.
Судьба пришла мне на помощь. Я столкнулся с Генрихом Ивановичем в ближайшей к школе аптеке, куда мама попросила меня зайти за памперсами. Там оказалось немало народа. В оба окошка стояла очередь из трёх-четырёх человек. Половина из них хлюпали носами и подкашливали. В общем, опасная обстановка. А мама меня предупреждала, что в таком случае лучше зайти в другую аптеку. Где подороже.
Генрих Иванович стоял лицом к окну и разговаривал по телефону. Я сразу узнал его по блестящему черепу и встал рядом, собираясь с духом. Сердце стучало как сумасшедшее. Генрих Иванович вдруг повысил голос:
– Послушай меня! Не смей вешать трубку! Слышишь? Не перебивай меня хоть одну минуту!
Но на том конце всё-таки повесили трубку. Генрих Иванович чуть не стукнул телефоном по подоконнику.
Я понял, что это явно не самый подходящий момент для убийственных признаний, и хотел улизнуть. Но не успел.
– Здравствуйте, Кость, – вздохнул он.
– Здравствуйте, – сказал я. – Но мы сегодня уже виделись.
– Да, точно. Непростой день имеет свойство растягиваться.
Он достал из кармана куртки листочек с длинным списком лекарств и тут же сунул его обратно.
– Молодой человек, – обратилась к нему женщина, – ваша очередь подходит.
– Я вас пропускаю, – улыбнулся Генрих Иванович. – Вот объясните мне, Кость, – повернулся он ко мне, – почему, когда я отстал от вас, вы стали хорошо учиться? А стоит отстать от сына, как меня вызывают к директору? – Он горько вздохнул. – Увы, воспитание это вам не математика. Всё настолько сложнее. Я не справляюсь.
Я молчал, не зная, чем его утешить.
– Это, наверное, пройдёт, – наконец сказал я. – Просто иногда всё видится не так, как есть на самом деле, и с этим ничего не поделать.
Он кивнул и направился в свою очередь.
– Генрих Иванович, – я сделал глубокий вдох, – я участвовал в том приколе с телефоном. И хочу попросить прощения.
Он не сразу переключился, но потом заметно расстроился.
– Надо вернуть вам телефон, – сказал он.
– Это не мой, – поспешил я, желая выгородить себя хоть немного, вместо того, чтоб позаботиться о Клещиках.
– А, ну ладно.
– Добрый день! Вы что-то хотели? – обратилась к нему аптекарша.
– До свиданья, – попрощался я.
– Постойте, Кость, – и он снова покинул очередь. – Можно личный вопрос – Мария на вас обижена?
– Да, – подтвердил я. – Как раз из-за этой истории.
– Знаете, я тоже учился с будущей женой в одном классе, – сообщил Генрих Иванович, а я по-дурацки заморгал. – Но поженились мы аж через двадцать лет после выпуска. Мне всё казалось, что наверняка встречу кого-то красивее, интереснее… Двадцать лет, прожитых почти впустую… Сначала вы мне напомнили меня самого в юности, даже трудно сказать, чем. Но, к счастью, вы явно поумнее.
Я опешил – и от его откровенности, и от заключения.
– Ладно, не буду вас смущать. Позволил себе лишнего, потому что скоро уйду из школы.
– Почему? – выпалил я.
– По семейным обстоятельствам. Очень жаль прощаться с вашим классом. А с Марией я поговорю, не волнуйтесь.
– Да я сам, не стоит.
Он лишь улыбнулся.
– Думаете, ей было бы лучше в матшколе? – задал я последний мучивший меня вопрос.
Он покачал головой.
– Нет. Она бы там, конечно, многим нос утёрла, но это не её. Удивительно мудрая девочка.
Я кивнул и ушёл совершенно счастливый, напрочь забыв, для чего заезжал в аптеку.
На следующий день после уроков Маруся передала мне Венькин телефон. Я не разглядел в её глазах того противного разочарования. Мне ужасно хотелось узнать, что ей сказал обо мне Генрих Иванович, делился ли он с ней теми же сожалениями, что со мной, но врождённая скромность мне не позволила. Но, судя по особенно тёплой улыбке, что-то хорошее на мой счёт он ей однозначно сказал – когда-нибудь спрошу, она точно не забудет.
Перед новым годом Генрих Иванович с нами попрощался. Провожали его чуть не со слезами. От Игоря Ивановича узнали, что у него тяжело болеет жена и теперь ей нужен постоянный уход, поэтому он перешёл на частные онлайн уроки.
«Оригинально, но не верно» осталось в нашем классе навсегда.
Даня
А после зимних каникул у нас в очередной раз появился новенький. Правда, не совсем новенький – к нам перевели ученика параллельного класса. Туда он попал, оставшись на второй год. А до этого два года учился в другой школе. Поговаривали, что классная 8 «Б» уволилась именно из-за него, как и два подряд школьных психолога. Вообще, слухов о Дане ходило много: что отец его то ли в тюрьме, то ли мафиози; что директор то ли дружит, то ли сидел с его отцом в тюрьме и поэтому не хочет слушать ни учителей, ни родителей, которые твердят, что Дане не место в обычной школе. С ним никто не общался, он всегда сидел один, обычно в наушниках, равнодушно получал свои двойки, а к концу триместра «просыпался» и бодался с учителями, требуя натянуть ему тройки.
Накануне Даниного перевода в наш класс Игорь Иванович собрал нас после уроков и произнёс очень трогательную речь, которую можно было бы озаглавить «Последний шанс». Он говорил, что не всем повезло родиться в благополучной семье и далеко не у всех есть то, что нам кажется совершенно естественным: поддержка родителей, нормальная еда, верные друзья, способности к тому или иному предмету… И сейчас нам предоставлена уникальная возможность сыграть важную роль в судьбе человека. «Мы с директором обсудили ситуацию, – делился Игорь Иванович, – и пришли к выводу, что это его последний шанс. Даня однозначно заявил, что не будет ходить в школу-интернат. И мы знаем, что отец не сможет его заставить. Он убежит из дома, и, скорее всего, пути назад для него уже не будет. Если же мы найдём в себе силы не отвернуться, не махнуть рукой, поддержать, заинтересовать, то кто знает… Надежда невелика, но пока она есть».
Девочки слушали со слезами на глазах, и даже один из Клещиков под конец всхлипнул в полной тишине. Все, конечно, преисполнились готовностью помочь человеку встать на путь истинный.
Даня пришёл в наш класс на следующий день. Опоздал на урок, молча вошёл и сел за последнюю парту. Вид он имел, признаться, устрашающий: чёрный балахон, короткая стрижка почти под ноль, приплюснутый нос, как у боксёров, и широко поставленные, слегка раскосые глаза. Встречаться с ним взглядом почему-то не хотелось, и мы поглядывали на него украдкой.
Игорь Иванович попросил его снять наушники. Тот сделал вид, что не слышит. Тогда Игорь Иванович аккуратно снял с его уха один из них и повторил просьбу. Даня спустил их на шею и посмотрел на Игоря Ивановича так, что я бы на месте того отошёл подальше.
– С наушниками всё понятно, а от чего образовались «очки», как думаете? – задал вопрос Игорь Иванович.
– Не знаю, – ответил Даня.
Маруся подняла руку.
– Правильно, Маруся, – сказал Игорь Иванович, не дав ей ответить (он частенько так шутил), – от слова «очи». Давайте вспомним другие примеры, когда слово образовано от части тела.
– Подлокотник, – громко сказал Матвей.
– Наколенник! – не отстал я.
– Ошейник! – включился Венька.
– Намордник! – крикнул Сенька.
– Поджопник, – сказал Даня.
– Правильно, – похвалил Игорь Иванович. – А кто знает, от какой части тела образовано слово «наперсник»?
– Перст! Перст! – догадались мы все подряд.
– Нет, – сказал Игорь Иванович, – «наперсник» это не вам не «напёрсток», он пишется без буквы «т», так как образован от старославянского «перси», а по на-нашему «грудь». Оно является калькой с аналогичного греческого слова. А что оно означает и почему?
Мы примолкли. Все, конечно, помнили «наперсников разврата» из стихотворения «На смерть поэта», но кто эти нехорошие люди, представляли смутно. Даня снова надел наушники, и до конца урока приглушённое тыц-тыц раздавалось на весь класс. Игорь Иванович тяжело вздохнул.
Да и наш пыл подугас. На переменах Даня выходил из школы, чтобы покурить, и поэтому часто опаздывал на уроки. Клещики – единственные, кто посмел к нему обратиться, но сразу же об этом пожалели. Да, по сравнению с Даней братцы казались сущими милашками. Маруся, несмотря на мои возражения, набралась смелости и предложила ему помощь с русским языком, но, к счастью, он её просто проигнорировал. А если бы послал, как Клещиков, то мне пришлось бы вмешаться, а я этого совсем не жаждал.
Атмосфера в классе стала тяжёлой. О каком-таком последнем шансе толковал Игорь Иванович? К нам пришёл очевидно неисправимый элемент. Без шансов. И мы ожидали, что учитель скоро сам это поймёт и признает.
В тот знаменательный день я проснулся с дурным предчувствием. И сразу же связал его с новеньким. «Но что он может мне сделать? Обматерить, толкнуть?.. Так я не поведусь – пожалею несчастного и всё. Осталось немного потерпеть, и его выгонят из школы», – успокаивал я себя. Предчувствие поблёкло, но не исчезло.
Даня явился под конец первого урока, Игорь Иванович его не пустил. Потом он своими наушниками чуть не довёл Галину Петровну до нервного срыва или сердечного приступа. Она отправила его к директору. Мы уже обрадовались, что избавленье совсем близко. На перемене после биологии мы с Марусей стояли в коридоре и спорили на тему исправимости, причём она убеждала меня, что человек может исправиться в любой момент, если только захочет. А я утверждал, что захотеть способен не всякий и, соответственно, не всякий исправим. В этот момент вернувшийся от директора Даня задел Марусю рюкзаком, причём нарочно, так как никакой толкучки рядом не было.
– Эй, – крикнул я, и он, к сожалению, обернулся. – Извиниться не хочешь?
– Не хочу, – ответил Даня. Я заметил в его глазах непривычный огонёк вместо обычной угрюмой отрешённости. Этот огонёк не сулил мне ничего хорошего.
– А стоило бы, – сказал я тише.
– Может, ты попросишь?
– Уже попросил.
– Значит, плохо попросил.
Я демонстративно засучил рукава. Маруся попыталась встать между нами, но я её пододвинул.
– Кость, ты чего? – перепугалась она.
– Я с тобой здесь драться не буду, – сказал Даня.
– Почему? – спросил я.
– Потому что девка твоя заверещит, и нас слишком быстро растащат, – объяснил Даня.
– Тогда где? – не отступил я.
Маруся потянула меня за локоть.
– Я знаю место, потом скажу, – сказал Даня, развернулся и пошёл в класс.
– Договорились! – крикнул я вслед.
– Ты с ума сошёл? – напустилась на меня Маруся. – Не смей с ним драться!
– Почему?
– Он ненормальный. Ты что, не видишь? Он убить может.
– Не преувеличивай.
– У него, может, ножик в ботинке, – продолжала Маруся. – Он, наверное, каждый день дерётся, нос вон как у борцов, а ты когда последний раз дрался?
– Я самбо занимался, – сообщил я, не уточняя, что это были три месяца в третьем классе. – Кто-то должен дать ему отпор.
– Не должен. Это учителя должны понять, что ему не место в обычной школе.
– Ладно, Марусь, разберусь как-нибудь.
Но Маруся вцепилась в меня мёртвой хваткой:
– Если ты мне сейчас же не пообещаешь, что не будешь с ним драться, я иду всё рассказывать Игорю Ивановичу. Или твоей маме позвоню.
– Ты зря так, – сказал я угрожающе.
– Ты меня вынуждаешь.
– Хорошо, я обещаю, что не буду лезть в драку, но, если он сам начнёт, я отвечу.
– И ты не будешь с ним встречаться не пойми где, – недоверчиво добавила Маруся.
– Не пойми где – не буду, – усмехнулся я.
– Честное слово?
– Честное слово.
Но ей и этого не хватило.
– Проводишь меня после школы? – попросила она, слегка покраснев.
– Тогда уж ты меня! – рассмеялся я.
И Маруся, улыбнувшись, наконец отпустила.
Я написал Дане в вотсапе: «Встретимся в 4. Где?» Получил ответ и тут же стёр переписку. «После уроков сделай вид, что я отказался», – добавил я.
Маруся следила за нами, но я и не смотрел в его сторону. «Трус», – шепнул мне Даня с ухмылкой, когда я проходил мимо. Маруся не слышала, но, скорее всего, прочла по губам. Сообразительный он, оказывается.
В раздевалке я забрал её рюкзак.
– Тяжёлый, – сказал я и повесил его на второе плечо.
И мы вышли на улицу.
– Неужели ты правда собирался с ним драться? – не могла успокоиться Маруся.
– Конечно.
– Это ужасно глупо, – злилась она. – Чего ради? Что ты ему можешь доказать?
– Что нельзя безнаказанно толкать людей.
– Так для него с тобой подраться это не наказание, а удовольствие.
– Ну уж, как пойдёт. Как пошло бы, – поправился я.
Маруся снова посмотрела на меня с тревогой.
– Ты дал честное слово, – сказала она на прощанье. И я кивнул.
Оставшись один, я ощутил холодок на спине. Дурное предчувствие не подвело. А я и не знал, что у меня такая развитая интуиция. Ноги сами понесли меня в назначенное место. Мысли отступиться не было. Мы почти одного роста, я набрал форму на турнике, помню пару приёмов из самбо. Практики маловато, это да. Но лучше проиграть драку, чем вовсе не явиться.
Я нашёл по карте маленький пустой дворик. Даня сидел на бордюре и курил. Я скинул рюкзак на обшарпанную скамейку. Он встал, и я почему-то мгновенно понял, что шансов у меня нет. Что за наваждение привело меня сюда – загадка. Но не бежать же сейчас.
– Начинай первым, – сказал я изменившимся голосом. – Я обещал не лезть в драку.
– Как скажешь.
Он загасил сигарету, подошёл и ударил меня в живот. Но я успел немного отпрянуть и тут же ответил, но вообще не достал. А потом на меня обрушилось несколько мощных болезненных ударов, и я оказался на асфальте. Поднялся, несмотря на головокружение, и даже выставил защиту. Какие там самбистские приёмы! Остаться бы целым!
– Тебе что, мало? – донёсся немного удивлённый вопрос.
Я, конечно, хотел сказать, что мне уже более чем достаточно и, в общем, можно бы и закруглиться, но вместо этого подскочил к нему и ударил в нос, по папиным заветам. В нос, правда, не попал, но до губы дотянулся, после чего последовал удар в мой левый глаз, и я снова оказался на асфальте. На сей раз решил так резко не подниматься.
Даня уселся рядом на бордюр и сплюнул кровь. Я кое-как поднялся и сел рядом. Из-за глаза трещала вся голова.
Даня посмотрел на меня и усмехнулся.
– Ты когда последний раз дрался?
– Я не дрался – я боролся, – гордо ответил я. – На самбо.
– Я так и думал, что ты какой-нибудь каратист. Возомнят себя кунфу-пандами и огребают. Если мы оба придём завтра в таком виде, – продолжил он, – то все поймут, что это я тебя отделал, и меня выгонят из школы. И батя прибьёт. Или я его.
– Тебя отец бьёт? – спросил я.
– Скорее, бил. Только не говори никому. Я в интернат не пойду.
– А что мама?
– Мамы нет давно.
Снова помолчали.
– И часто бьёт?
– Сейчас уже нет. Когда я поменьше был, сильнее доставалось. Частенько блевал после ударов по голове.
И он снова сплюнул кровь.
– Может, в интернате лучше, – предположил я.
– Не лучше. Бандитом стану.
– Мощный план, – сказал я и потрогал левый глаз – удивился тому, что он так быстро заплыл и не открывался. – Не волнуйся, я не приду в школу на этой неделе.
– И в травмпункт не ходи.
– Нет, конечно. Мама напишет врачихе, что у меня ОРЗ.
– Чего?
– Простуда.
– Хорошо.
Даня поднялся.
– Ну, бывай.
Он ушёл. Я достал бутылку с водой и умылся. Сделал селфи и сам пришёл в ужас. Что же будет с мамой? Написал ей сообщение: «Я подрался, со мной всё в порядке, так что не пугайся моего вида».
Но маме, конечно, поплохело. Даже папа не нашёл сил пошутить, а я ведь возлагал на него надежды. Мне вручили замороженные ягоды, чтобы приложить к глазу.
– Зубы целы? – спросила мама слабым голосом.
– Целы, – заверил я.
– Слава Богу! Это новенький ваш?
Я кивнул.
– Я звоню в полицию.
– Нет, мам. Мы подружились, – преувеличил я немного.
– Давай хоть к окулисту сходим.
– Не хочется.
Мама всплеснула руками:
– Арника же есть!
Она сбегала в комнату и всыпала мне в рот две гомеопатические горошины.
– Если завтра лучше не станет, пойдём ко врачу, – сказала она уже категорично.
Я попросил связаться с педиатром, она согласилась.
– А теперь уйди с глаз моих! – вдруг разозлилась она. – Видеть тебя не могу! Всю голову, видать, себе на этом дурацком футболе отшиб, раз решил драться с таким отморозком! Чем ты вообще думал? Вот чем?!
И я поспешил смыться.
Обидно было за глаз, но с другой стороны – можно считать, легко отделался.
Я всё думал, как написать Марусе о причинах моего отсутствия, чтоб она не запаниковала. Врать, что у меня ОРЗ, не хотелось. «Я в полном порядке, но на этой неделе не приду», – написал я наконец. Она прочла, но не ответила.
Глаз на следующий день уже приоткрылся, так что визит к окулисту отменили. Но заниматься одним глазом или читать мама мне запретила. И я позвал Даню после уроков покататься на самокатах. Мама была против, но я рассказал о его тяжёлой судьбе, и она согласилась. А Даня, как ни странно, приехал.
Сначала ехали молча. А потом я спросил:
– А ты каким бандитом планируешь стать? То есть на чём будешь специализироваться?
– Буду грабить богатеев, – не раздумывая, ответил Даня.
– И раздавать нищим? – усмехнулся я.
– Ещё чего! – на полном серьёзе возмутился Даня. – Дом построю, с бассейном, все дела.
– Богатеев трудно грабить, – сказал я как большой специалист. – Надо в охранных системах разбираться.
– Найду помощника.
– А ты-то зачем помощнику?
– Я охранников уложу.
– Так у охранников оружие.
– У меня тоже будет оружие.
Я хмыкнул.
– А в тюрьму сесть не боишься?
– Да не особо, – признался Даня. – Батя, правда, всё время твердит, что туда лучше не попадать, но я-то не такой слабак.
– А он там был?
Даня кивнул.
– И это правда, что они с директором…
Даня снова кивнул, и я чуть с самоката не свалился.
– Они вместе в армии служили, дружили, – вовремя уточнил он. – Вот Андрей Саныч меня и пристроил. Но вчера он мне сказал, что, если ничего не изменится, этот месяц станет последним.
– Я не понимаю: если ты не хочешь в интернат, чего тогда не попробуешь учиться?
– Я пробовал как-то – не залучилось. Надо уже решиться и бросить нафиг школу. А проще – если сами вышвырнут.
– Понятно. О, чуть не забыл, – я остановился. – Я принёс тебе лекарство от синяков.
– От синяков? – рассмеялся Даня прокуренным смехом. – У меня нет синяков.
– Мама сказала, что если у тебя были сотрясения мозга, то оно может убрать… хм… последствия.
– Ты рассказал маме?
– Не волнуйся, она никому не скажет, – заверил я.
– Какие-то подозрительные, – скривился Даня, глядя на горошинки.
– Гомеопатия.
– Чего?
– Попробуй. Возможно, даже в плане уроков поможет.
Даня, видимо, решил не трусить и высыпал в рот.
– Только не кури полчаса, – предупредил я.
И мы поехали дальше по набережной.
Я, как заправский психолог, не стал форсировать наше сближение: личных вопросов не задавал, обсуждали футбольные команды, трансферы. Я спросил, не подходила ли к нему Маруся, – нет, не подходила. Но ссадина-то на губе у него получилась заметная. Я поглядывал на неё с восторгом. Как всё-таки хорошо, что дотянулся. Оно того стоило!
Как мы с мамой и договорились, я позвал его к нам поужинать. Он, конечно, наотрез отказывался. Но я посулил хачапури, и он сломался. Съел столько, что нам досталось лишь по кусочку.
Потом я предложил поделать уроки (мама разрешила полчаса). Особых иллюзий я не питал, но он неожиданно согласился. Опять же я мудро начал с алгебры, в которой он кое-что смыслил. Да ещё притворился, что не понимаю, как решить задачку.
Это сценарий повторялся изо дня в день.
– А что с твоей мамой? – решился я на третий день. – Умерла?
– Нет. Она нас бросила. Мне было шесть лет. Сказала: «Больше не могу с вами, уродами, жить» и ушла. После этого отец крепко запил.
– А какая она была?
– Красивая.
– Ты её больше не видел?
– Один раз, на улице, год назад. Она стала какой-то чужой. Не такой, какой я запомнил.
– Не такой красивой? – уточнил я.
Даня не ответил, уголки его губ на мгновение опустились вниз, и он отвернулся.
«На сегодня достаточно», – решил я.
На ужин мы ели сырники. Мама опять не рассчитала, и мне досталась лишь парочка.
– Моя мама тоже готовит сырники, – сказал Даня.
Мама принесла книжку «Рецепты для начинающих» и протянула Дане.
– Вот. Может, пригодится. Здесь и сырники есть.
Даня с благодарностью взял.
– Ну как, книжку посмотрел? – поинтересовался я на следующий день.
– А то, полночи готовил, – в который раз удивил меня Даня.
– Ну и как?
– Еле соскрёб сырники со сковородки. Но бате понравились. Сказал, что надо потренироваться и можно идти в кулинарный колледж.
– Это идея! – поддержал я.
– Ты серьёзно?
– Конечно. Смотри, рестораны на каждом шагу. Работа найдётся, да и голодать точно не придётся.
– У меня, кстати, сегодня пятёрка по алгебре и тройка по русскому.
– Круто.
К нам ужинать он не пошёл. Отправился домой готовить блины.
В общем, всё складывалось просто волшебным образом, не считая того, что Маруся мне так и не написала. Меня распирало от желания поделиться с ней Даниными успехами, но я держался. Пусть себе обижается, если ей так хочется.
Фингал под глазом рассосался, и я предвкушал возвращение в школу. Мама купила мне новых шмоток и кроссовки на толстой подошве. Мне казалось, что я пропустил, как минимум, месяц. И все ужасно соскучились и с нетерпением ждут возвращения героя. Особенно Маруся.