Read the book: «Можно всё»

Всем мечтателям, романтикам, путешественникам и бродягам. Всем отчаянным дуракам, упрямо идущим за своей звездой. Всем безумцам, живущим так, как будто они никогда не умрут. Всем храбрецам, осмеливающимся любить, зная, что всему этому придет конец. Я посвящаю эту книгу вам.

Пусть никто из вас никогда не будет одинок.

И отдельно: моим бабушке и дедушке, которые всегда верили в меня, распечатывали мои заметки с путешествий, пока я была в дороге, и переставляли красный флажок моего местонахождения на карте. Видишь, деда, я всё-таки написала книгу, как и обещала. Я тебя люблю.

 
Ляжем на весла! Кто не мечтал
В этой жизни хоть раз все отправить к чертям.
В одиночку пройти океан,
Посвящая сверкающим звездам
Строчку за строчкой, целый роман…
 

Александр Васильев

Все герои и события данной книги – целиком и полностью выдумка.

Любое сходство с реальными людьми является совпадением. Ага.

Часть 1
Молодость все простит

Глава 1
Конец

«Только о двух вещах мы будем жалеть на смертном одре – что мало любили и мало путешествовали!»¹ Кажется, я восприняла эти слова слишком буквально…

15 мая 2010 года. Балашиха

– Они говорят, что все готово. Идем?

– Сейчас. Еще минуту.

Я стою на балконе в свадебном платье, собранном по частям: корсет отдельно от юбки, на нем ажурная майка, за которой не видно, что на самом деле это не платье. Фата куплена в единственном свадебном магазине района. Серые туфли (других не было) обвязаны белыми бантиками. В руке букет нарциссов. Сердце бешено колотится.

Андрей, лучший друг Димы, моего будущего мужа, с ленточкой «свидетель» через плечо стоит справа от меня и смиренно ждет. Моя квартира находится на тринадцатом этаже, и потому из окна прекрасно видно крышу девятиэтажки напротив. На ней виднеются маленькие фигурки людей, шарики и алтарь. Билли, свидетельница всей дури, что между нами происходила, смастерила целый алтарь и прислонила к нему старый красный рюкзак, чтобы конструкция не свалилась.

– Ладно. Я готова. Пойдем.

Я беру Андрея под руку, мы заходим в лифт, спускаемся на первый этаж и переходим дорогу. Дверь девятиэтажки уже заботливо приоткрыта. Ей мешает закрыться огромный булыжник. Никто из жителей дома и не подозревает, что в эту субботу на их крыше произойдут мои смерть и перерождение.

Андрей лезет на чердак первым и протягивает мне руку. Я облазила половину крыш своего города, но в огромной балетной пачке и туфлях забираться по лестнице мне еще не приходилось. Чувствую себя тем самым бароном Мюнхгаузеном в финальной сцене советского фильма. Андрей подтягивает меня, чтобы я не терла платье о пыльный бетон, и мы выходим на крышу. Слава богу, все ребята стоят в противоположном от нас конце, и у меня есть еще тридцать секунд, чтобы вдохнуть и выдохнуть.

Мы подходим чуть ближе. Билли стоит настороже, она видит нас и дает отмашку. Начинает играть наша песня. Большой гавайский музыкант с непроизносимой фамилией завывает под укулеле старую добрую «Somewhere over the rainbow»… Теперь точно пора идти. Дима привык видеть меня в скейтерских «тапках», с сумкой, завешанной значками, и скейтом в руке, но никак не в белом платье с фатой… Я запомнила, как в тот момент он изменился в лице. Запомнила, что он стоял с зажмуренными глазами, что крепко поджал губы, поворачиваясь ко мне. Слева от алтаря стоят его лучшие друзья, все пацаны, справа – мои девчонки, знающие меня с пяти-восьми лет. Такие законы в маленьких городах: мы не размениваем старых друзей на новых. Я иду к алтарю по фиолетовому коврику из своей прихожей. Денис Савельев, большой добрый парень, успевший побыть одноклассником и мне, и Диме, стоит рядом с ним под алтарем. Он прекрасно подошел на роль священника. Вместо Библии он, словно книгу, держит в руках макбук, из которого играет музыка. Такая вот современная святость.

Текст, который он произнесет, классический, за исключением одной маленькой детали. Вместо слов «пока смерть не разлучит вас» ему велено сказать «и смерть не разлучит вас». Мы по очереди отвечаем «да» на все вопросы, а затем обмениваемся серебряными кольцами с гравировкой «Soulmates never die» на моем и «We’ll never die» на его².

Наша свадьба проходит по всем канонам, кроме того, что мы не ставим штампов в паспорта и не зовем всех дядей Вань и тетей Люсь из соседних городов. Родители принимают наш выбор их не звать и остаются довольны фотографиями.

Мы даже запускаем в небо белых голубей – вымолили их бесплатно ночью за день до свадьбы из голубятни в гаражах неподалеку. Затем расписываемся на разноцветном сертификате, заготовленном Билли, меняем туфли на кеды и идем праздновать в лес. Ребята пьют, поют песни и веселятся. Все прошло по плану. Никто из них и не догадывается, что на самом деле мы с Димой только что отпраздновали окончание наших отношений. Через десять дней я улетаю в Америку, и мы оба знаем, что это конец.

Как? Зачем? Почему? Все просто. Наши дороги пересеклись, когда нам было шестнадцать. И довольно быстро у нас не осталось никаких сомнений в том, что мы родственные души. У нас было первое все: первая любовь, первое прогуливание школ в родительских квартирах, первый секс, первые ссоры, первая ревность, первые «доброе утро» мелом перед окном, первая показуха с ножом по запястьям, первая измена, первые ночевки на ступеньках, первое «прости», первое море, первые ящики писем, первый пирсинг, первое ЛСД, первая бытовуха, первые ласкательно-уменьшительные собственного сочинения, первая жизнь. А потом нам исполнилось по двадцать. И мы стали понимать, чего хотим дальше. Дима хотел навсегда покинуть цивилизацию, построить дом в глуши, завести хозяйство и больше никогда не возвращаться в социум. Я же хотела весь мир. Я жаждала его каждой клеточкой своего тела и смиренно ждала, когда в системе «детский сад-школа-институт» появится окошко для моей свободы. В таких противоположных предпочтениях не было компромисса. На спинах наших поездов были написаны совершенно разные направления, и, попытайся мы идти параллельно, один из нас довольно скоро сошел бы со своих рельсов и разбился. Но это не отменяло родственности наших душ. Не отменяло любви. И мы приняли решение не стаскивать друг друга с путей, а сказать «спасибо», «до следующей жизни» и разомкнуть руки. Так мы разошлись.

Глава 2
Свобода

Заметка в дневнике:

15 февраля 2011

Прошло уже 6 месяцев, но я все еще улыбаюсь, вспоминая наше лето.

Может быть, люди и смертны, может, мы не можем продлить момент и не в наших силах удержать тех, кого мы любим, но воспоминания… Воспоминания с нами навеки. И никто не сможет их отнять.

* * *

26 мая, ровно через десять дней, я приземлилась в Вашингтоне. Это был мой первый самостоятельный побег. Спланирован он, правда, толком не был. Я оформила документы за месяц, а не за год, в отличие от остальных ребят, приехавших сюда по программе Work&Travel для студентов. Тогда я еще не знала, что, чтобы путешествовать, можно просто купить билет. Нет, мне нужен был четкий план, иллюзия защищенности – именно ее и гарантировала эта программа. Со мной были сто долларов, чемодан и две русские девки, с трудом говорящие на английском.

Девочек этих я не знала, нас просто посадили в один самолет, дали адрес работы и телефон работодателя. Сказали позвонить ему из аэропорта, чтобы узнать дальнейшие инструкции (номер автобуса, например). По плану мы должны были работать в городе Woodbridge – это где-то в середине штата Вирджиния – в качестве спасателей у бассейна. Конечно, если возвести эту профессию в превосходную степень, я представляла себя в сексуальном красном купальнике с белым крестом, бегущую в замедленной съемке на помощь тонущему… Уж опустим тот момент, что это был бассейн, а не океан. За месяц до этого я прошла собеседование по скайпу и даже знала, как будет выглядеть моя комната.

Мы вышли в главный зал аэропорта. Большой черный дядя указал нам, где найти телефонную будку, и вручил монетку. Его беспричинная доброта и вежливость меня тогда очень удивили. Я кинула монетку в аппарат и набрала номер. На том конце провода уточнили наши фамилии, проверили списки и сказали, что нас в них нет, а начальник, на которого я ссылаюсь, уже полгода как не работает в этой компании. Я повесила трубку и сообщила новость девочкам. Они уставились на меня с разинутыми ртами.

На минуту мне стало страшно. В кармане сотня баксов, билет обратно через четыре месяца… Впервые в моей жизни у меня не было никакого вектора движения. Некуда оглянуться, не на кого рассчитывать… Никто не скажет мне, что делать. Не прозвенит звонок. Не проедет утренний автобус до «Партизанской». Не начнется пара. Я могу делать, что захочу… И тут до меня дошло: я могу делать, что захочу!

– Не знаю, как вы, но я ни разу не видела океан! Как до него добраться?

Яна, та девочка, что обрела дар речи первой, сообщила, что какой-то ее знакомый работает на Вирджиния-Бич, в том же штате, и как раз у океана – глядишь, он поможет нам с работой. Никаких других идей у нас не было, и мы отправились искать автобус до Венис.

Добрались до места мы уже на следующий день. Автобус высадил нас у океана. Мы встретились с другом Яны и вместе отправились искать нам жилье. Поскольку Вирджиния-Бич – курортное место, летом сюда съезжаются студенты со всего мира в поисках подработки. Кто-то выдает детям мороженое, кто-то расставляет зонтики на пляже, кто-то продает сувениры… Молодые сердца моментально заселяют все дешевые отельчики, что здесь есть. А отельчики, в свою очередь, стараются принимать жильцов минимум на месяц, чтобы не париться с заселением и выселением. Поэтому, когда мы наконец нашли более-менее подходящее по цене и качеству место, мне пришлось отдать им сразу все свои бабки в качестве депозита. Deposit. Первое новое слово, что я выучила на территории Штатов. Нас заселили в двухэтажный домик, на второй этаж, прямо над ресепшен.

Это была маленькая квартирка с кухней и гостиной, все убранство которой составляли кресло, диван, столик и старый телевизор. Основная комната была забита двухъярусными кроватями, оставался лишь узкий проход до туалета. В этой квартирке мне суждено было прожить два месяца. Я отдала депозит, и в моем кармане осталось денег на еду на ближайшую неделю. Это все. Я подала документы на оформление социальной защиты. Без этой маленькой картоночки с Social Security Number³ я не могла официально устроиться на работу, а оформлять ее должны были месяц. За это время я отброшу коньки. Вывод один: нужно искать нелегальную работу. Так я отправилась стучаться в каждую дверь этого маленького города. Я зашла во все магазины сувениров, отели и вагончики с мороженым. Но толку было мало, и ближе к вечеру дорога привела меня в бар. Это был двухэтажный корабль пива и живой музыки, освещенный бархатно-красными лампами. Как завести разговор с его экипажем? Я достала сигарету из пачки и стала искать глазами любого мальчишку приятной внешности.

– Hi! Do you have a lighter? – спросила я парня в кепке со спущенными штанами.

– What? – крикнул он в ответ.

Черт, может, я не так что-то говорю.

– Э лайтер! – крикнула я в промежутке между барабанами и гитарным соло.

– No babу… Not as if I wouldn’t like to light your fire⁴.

Мне пришлось еще несколько раз повторить в голове его слова перед тем, как я поняла, что он имел в виду.

Я посмеялась и смущенно ушла в темноту, ближе к музыке. В отличие от наших московских баров, где обычно зависает одна молодежь, здесь было много бородатых стариков в шлепках, шортах и с какой-то хиппи-атрибутикой. Один из них, похожий на Дон Кихота, с длинными волосами и в шортах с изображением марихуаны, сам начал со мной разговор. Так у меня появился первый в Америке друг и спаситель.

– Так как тебя зовут?

– Друзья зовут меня Иисус, – сказал он и пожал мне руку.

– А меня друзья зовут Хани, – ответила я, по-свойски улыбнувшись.

Довольно быстро я рассказала ему о своей проблеме.

– Послушай, у меня есть друг. Он живет неподалеку. У него свой магазин всякой хиппи-лабуды. Ловцы снов, браслеты, камни, вязаные шмотки и так далее. У магазина своя парковка. Естественно, вся она не бывает занята покупателями, зато вот желающих искупаться летом навалом. Им вечно негде припарковаться, поэтому они паркуются платно на его площадке. Так вот, ему нужен человек, и желательно, конечно, какая-нибудь красотка, как ты, чтобы обилечивать этих ребят. Я сам сейчас работаю на этом месте. Если новые работники ему не нужны, я могу отдать какие-то свои рабочие часы тебе.

Вот что он мне сказал. Только тогда я поняла из этого процентов пятьдесят. Мой английский, который я успешно учила к тому моменту уже тринадцать лет, был на вполне приличном уровне в теории, но не на практике. На руку мне Иисус был знатно укурен и тянул слова, как Ошо, уделяя по минуте каждому предложению. Мы договорились встретиться на следующий день.

Вечером я вернулась домой и обнаружила, что к нам заселились трое македонцев. Наверное, я бы никогда так и не узнала ничего про эту страну, если бы не они. Двое из них были тихими, ничем не примечательными ребятами: правда, они приводили к нам якобы скромных японок, с которыми потом обжимались по углам. Третьего македонца звали Антонио. Он стал моим главным другом в неизвестной стране. У нас мало чего было общего, но в то время это не имело никакого значения. Если жизнь выкидывает тебя с хорошо изученной палубы за борт, все утопающие быстро становятся друзьями. И тут уже неважно, у кого какой бог и любимый фильм. Важно, что вы в этой неизвестности вместе. Антонио был страстным парнем, большим любителем женщин и Фрэнка Синатры. А я очень люблю любителей женщин и Фрэнка Синатры. Не будет в моей жизни момента, когда, услышав вступление «Strangers in the night», я не вспомню своего вечно улыбающегося друга с носом-картошкой. Сколько раз мы вальсировали босиком на улицах Вирджинии, напевая эту песню. А по вечерам, возвращаясь каждый со своей работы, мы встречались у сцены на берегу океана, где часто устраивали концерты под предлогом каких-то праздников или фестивалей. Мы с Антошкой выходили в самый центр толпы и начинали такой жаркий пляс, что толстые и пожилые туристы только диву давались. Они создавали вокруг нас круг и аплодировали, пока мы, исполняя пируэты, танцевали в поту, умудряясь при этом не поскользнуться на влажной траве.

Так вот, мы стали жить вместе. Проблему еды я для себя решила быстро: прямо напротив нашего домика стоял супермаркет всея Америки «7/11». Изначально эту сеть магазинов назвали так, потому что работала она семь дней в неделю и одиннадцать часов в сутки, но со временем магазин разросся, захватил всю страну и смог позволить себе работать круглосуточно. Но название так и осталось прежним. Супермаркетом, надо признаться, он был не из лучших и по своему ассортименту походил на все заправочные магазы, где, кроме чипсов и шоколадок, в качестве чего-то горячего предлагали пиццу, хот-доги и кофе. В самом «Севен элевэне», кроме вышеперечисленного, продавали еще и куриные ножки барбекю. Я сама не поверила бы себе сейчас, но заверяю тебя, в течение двух последующих месяцев я питалась только ими.

Работа мне все-таки перепала. Вышло, как и сказал Иисус: он временно уступил мне свою должность. Денег на жизнь ему вполне хватало, и он был не прочь передохнуть. Так что первая половина дня двух следующих месяцев моей жизни выглядела так: просыпаясь рано утром, я натягивала на себя первое попавшееся платье, иногда забывая при этом надеть лифчик, хватала отжатый у сына арендодателя лонгборд, проезжала на нем семь кварталов, бегом покупала кофе и уже через пять минут сидела на своем рабочем месте – выжженном солнцем зеленом пластмассовом стуле. Дальше начиналась игра с солнцем: каждый час я передвигала стул вслед за уходящей тенью от зонтика. Приезжали машины. Я записывала их номера, говорила зазубренное: «Put it on your dashboard», – сама не понимая, что значит последнее слово, и показывала, куда поставить машину. Возвращаясь за машиной, они отдавали мне наличку за то количество часов, что их тачка там простояла. Я клала их в кошелек, а вечером отдавала все боссу. Он отсчитывал мой процент и вручал деньги. После чего я обычно заходила в гости к Иисусу. Его домик стоял в углу той же парковки. Сделан он был чуть ли не из картона, и, когда я стучала в дверь, вся стена начинала шататься. В коридоре за огромной железной сеткой жили два больших бешеных добермана. От малейшего звука они всегда начинали громко лаять, а Иисус – не менее громко материться на них.

– Да слышу я, слышу, черт возьми! Что ж вы так лаете, сукины вы дети!

– Привет, Иисус.

– Привет, Хани. Заходи!

Сначала я по привычке представлялась в Америке как Хани. Так меня звали все близкие друзья. Вскоре мне, правда, пришлось перестать так делать, потому что в Америке имя «сладкая» может носить только стриптизерша или проститутка. Да и кличку эту я придумала только потому, что мне не нравилось быть как все – Сашей-Машей-Пашей-Дашей, а здесь такой проблемы не возникало. Но все же самые близкие и дальше продолжали звать меня «Хани», даже в Америке.

– Будешь холодный чай, Хани?

– Конечно! Спасибо!

Весь дом Иисуса представлял собой одну комнату. Почти всю ее площадь занимала огромная кровать с водяным матрасом. Стены были увешаны плакатами и прочей атрибутикой неизвестной мне тогда группы «Grateful Dead».

– «Благодарные мертвые»? Что это?

– О, дорогая, это родоначальники хиппи. Как можно их не знать! Неужели у вас в России их не слушают?

Я чудовищно обгорала в первые дни работы, и Иисус отрывал мне листья своего большого куста алоэ, растущего в углу комнаты. Пока я водила спасительным растением по коже, он дымил марихуаной и рассказывал мне истории о шестидесятых. С наступлением темноты я шла домой, где меня ждали Яна и македонцы. К слову, у Яны не возникло проблем с тем, что Work&Travel нас подставил. Ее папа въехал в ситуацию и сразу перечислил денег на все оставшееся лето со словами «отдыхай, доченька». Но городок этот был пустой, и, кроме разве что посиделок на пляже, делать здесь было нечего. Поэтому Яна всегда радовалась моему возвращению домой. Она была доброй и совершенно безобидной девочкой, напоминающей куклу Барби в хорошем смысле слова. Все ее вещи были розовыми, глаза – голубыми, а волосы – цвета пепельный блонд. Она с трудом хоть что-то понимала на английском, но, как и все маленькие и беззащитные девочки, привлекала «больших и опасных» мальчиков. Так сынишка арендодателя, весь из себя крутой рэпер (на самом деле нет) с джипом отца, моментально запал на мою Яну. Нюанс был в том, что она ни черта не понимала из того, что он говорит, и мне постоянно приходилось выступать в роли переводчика. Иногда по ночам мы уезжали в квартиру этого пацана и играли в приставку с ним и его приятелями. Яна водила его вокруг да около какого-либо интима, целуя на прощание в щечку, а он, как любой пацан, на это велся. Так мы стали обзаводиться халявой во всем и вся. Например, получили тот же лонгборд и всегда могли попросить довезти нас до больших магазинов. Пару раз мы с Яной подрабатывали на фабрике игрушек. Весь день нужно было упаковывать неоновые палочки-браслеты в полиэтилен. Я на всю жизнь запомнила это ощущение бессмысленности и рабства. Ничего нет хуже, чем повторять одно и то же действие длиной в десять секунд в течение восьми часов. Это превращает тебя в машину без глаз и лица. Тогда я поклялась себе, что больше никогда не буду заниматься такой херью, чего бы мне это ни стоило. Довольно быстро я стала привыкать к Америке. Привыкла к тому, что у каждого второго в руке косяк, что все улыбаются и что на слова «hey-how-you-doing» проходящего мимо нужно не развернуто отвечать, как мои дела, а просто кивнуть и улыбнуться. В целом моя жизнь в Вирджинии стала идти размеренно и закономерно. А дальше произошло то, что навсегда изменило мою жизнь.

Глава 3
Beautiful Nightmare

Нам обоим запомнятся годы

Нашей темной и страшной свободы,

Научившей любить и прощать.

Ах Астахова

Я многое забываю, но то, как встретила мужчин своей судьбы, помню в мельчайших деталях. Помню настолько четко, что, если поставишь меня сейчас на тот же перекресток, я в точности скажу, где стояла и с какого угла смотрела на то, как хозяин нашей гостиницы обсуждает что-то с двумя ребятами с большими рюкзаками. Дело было поздно вечером. Мы по обычаю уселись на крыльцо с какими-то напитками и стали невольными свидетелями этой картины. Пока ребята с рюкзаками сбрасывали свои вещи, я пошла на серьезный шаг и купила себе сим-карту. Вставила ее в самый дешевый телефон и теперь пыталась ее активировать, но у меня ни черта не выходило. Яна сидела рядом. Вместе мы пытались разобраться с инструкцией. Я уже начинала злиться. И вот тут-то, блядь, это и произошло. Смешно. Прошло уже шесть лет, а мне все равно тяжело об этом писать. Рядом со мной на крылечко присел один из этих двух парней. Его звали Дэниел. Перекинувшись парой фраз, я объяснила свою проблему. Он прочитал инструкцию и сказал, что нужно куда-то звонить, чтобы активировать симку. Мы отправились в «7/11», там был стационарный телефон. Дэниел взял трубку и стал звонить. Только тогда, в ярком свете супермаркета, я разглядела его лицо. Это был единственный момент в моей жизни, когда все произошло как в кино. Клянусь, что не преувеличиваю, говоря, что проходящие мимо люди вдруг замедлились. Картинка стала размытой и бесцветной по краям. Звук исчез. Цветным и четким осталось только его лицо. Разговаривая по телефону, он в какой-то момент посмотрел на меня своими зелеными, обрамленными длинными ресницами глазами, и я пропала. В голове зазвучала какая-то французская мелодия. Мне нравилась решительно каждая черта его лица: широкие скулы, легкая небритость, идеальной формы губы, белоснежные зубы. Нос, брови, волосы. Но главное – взгляд и этот утробный, низкий голос. Мне нравился его английский акцент, из-за которого я с трудом понимала, что он вообще говорит.

История, как Дэниел оказался здесь и сейчас, такова: месяц назад он прилетел в Нью-Йорк из Англии со своим приятелем, отмороженным игроком в регби, который яро ненавидел всех женщин, вечно напивался и влезал в драки, но зато с ним было весело. Дэниел объяснил мне позже, что этот парень примазался сам и отступать поздно было. Они добрались до Вирджинии, потому что слыхали, что здесь можно купить дешевую машину. Раздобыв ее, парни собирались отправиться пересекать Штаты. На тот момент Дэниелу было двадцать три, а это на целых три года старше меня! Я считала его взрослым мужчиной, прохававшим жизнь. Короче говоря, мы влюбились. Первую ночь мы просидели на полу балкона моего дома и разговаривали, пока не начало светать. Мы обсуждали все. Говорили про наши страны и их обычаи. Он рассказывал мне про свои путешествия. Про то, как гулял по джунглям Борнео, в каких океанах серфил, про жизнь среди слонов Африки, про змей и волков. По профессии он был географом и к своим двадцати трем успел увидеть и испробовать немало. Я смотрела ему в рот, как малолетний ребенок, пытающийся научиться говорить. Я спрашивала его обо всем. О том, сколько у него было половых партнеров, любит ли он ходить босиком, что ему нравится больше, ночь или день, бывал ли он когда-нибудь на похоронах, когда последний раз плакал, дрался ли когда-то, испытывал ли животный страх и любит ли лазать по деревьям… Он задавал те же вопросы мне. Мы буквально напали друг на друга со своими мирами, так отличающимися друг от друга. Летние ночи всегда пахнут особенно. Они как сладкий эфир… В нем пропадает время. Волшебное чувство абсолютной свободы охватило меня. Моя душа пела оды беззаботной юности.

Нашу идиллию на мгновение перебила сцена, развернувшаяся у магазина напротив. Остановился огромный джип. Оттуда вылез парень, змейкой дошел до двери «7/11», которая, конечно, была закрыта, и начал ее трясти. Разочаровавшись, он растерянно обернулся, поймал взглядом пластмассовые ящики, предназначенные для ежедневных бесплатных газет, открыл один из них и с криком «IT’S FOR FREEEEE!!!» выкинул огромную стопку газет в воздух. Мы разразились смехом. С тех пор я не могу говорить фразу «for free» с другой интонацией. Я так ярко запомнила это оттого, что в тот момент я по-тихому праздновала внутри себя жизнь, а этот пьяный парень только что высказал мои истинные чувства. Все самое лучшее в мире свободно и бесплатно, что на английском описывается одним словом. Free.

Так мы и сидели, наблюдая сквозь туман и табачный дым, как просыпается американский город у побережья. Вскоре это вошло в традицию. Мы, будто сторожа, стали караулить его тихий сон ночь за ночью, а в семь утра, когда птицы с новой силой принимались петь, сдавали вахту. Я кралась в свою комнату, стараясь никого не разбудить, а Дэниел спускался по пожарной лестнице вниз ровно за пять минут до того, как должен был открыться ресепшен, и брел в свою общажную комнатку. Нам было запрещено водить гостей. В первый из таких рассветов, перед тем как уйти, он посадил меня на перила той самой пожарной лестницы и целовал, пока выглянувшее из океана солнце не стало бить оранжевыми лучами нам в глаза. Природа будто праздновала нашу любовь вместе с нами.

Очень быстро все мои рабочие дни превратились в томительное ожидание, когда я снова увижу его лицо. И каждый раз я забывала, как он выглядит. Такое происходит со мной только тогда, когда кто-то мне действительно очень нравится. В данном случае я втрескалась настолько, что, как только мы расставались, мне начинало казаться, что я его придумала. И когда вечером я видела его настоящего, из плоти и крови, это было все равно что находить лучший подарок на Новый год под елкой снова и снова. Перед тем как увидеться вновь, я дрожащими руками чиркала зажигалкой, справляясь с ней лишь на пятый раз. В Америке на зажигалках стоят колечки безопасности от детей. Чтобы зажечь такую штуку, нужно приложить вдвое больше усилий. Я выкуривала полпачки перед тем, как прийти в наш общий дворик, где каждый вечер устраивались новые вечеринки. Всячески изображая независимость, я галдела с кем-нибудь другим, стараясь не навязываться Дэниелу и казаться веселой и беззаботной.

В общем, это превратилось в красивый кошмар. Да, точно, так он меня называл. Beautiful nightmare, потому что понимал, как и я, что вся эта затея влюбиться все перевернет. Я звала его в ответ sweet dream. А все потому, что рядом с моей парковкой постоянно играл новый хит Бейонсе с припевом «Sweet dream or a beautiful nightmare, either way I don’t wanna wake up from you». В Америке какая-то проблема с радио. Вечно они ставят на плей-лист буквально песен пятнадцать и крутят их вперемешку по кругу месяц. Вряд ли Дэниел взял эту фразу из песни Бейонсе, он, как и я, был любителем старых добрых «Роллинг Стоунз» и «Оазиз», но эта попсовая песенка дополнительно напоминала мне о нем каждый день.

Прошла неделя нашей общей зависимости. Мы красиво сходили с ума. Я наконец накопила немного денег и даже смогла позволить себе розовое платье Volcom за двадцать долларов. Из-за нервозного состояния влюбленности я вообще перестала есть и выглядела прекрасно. Присутствие Дэнни стало моей пищей. Руки переставали трястись, только когда я знала, что он рядом со мной. Мы проводили очередную летнюю ночь на пляже вместе с другими ребятами из отеля, запустив по кругу косяк. Я курила всего пару раз в жизни, и мои не привыкшие к таким штукам глаза моментально превратились в две щелочки. Ребята кинулись с криками в океан, а мы с Дэнни решили воспользоваться возможностью и под шумок спрятались за сложенную гору шезлонгов в ста метрах от них. Тогда мы пытались не палиться, что между нами что-то есть. Если бы кто-то из наших ребят узнал, через сутки об этом знал бы весь наш отель. Не знаю, в этом было дело или, может, просто в том, что иногда хочется прятать свое счастье, как волшебный ключик, лишь бы не украли. Лишь бы не пропал этот вход в секретный мир двоих. Я лежала у него на коленках. Звезды двигались вместе с движением моих глаз. Океан жил своей шумной ночной жизнью, заглушая наши голоса. Дэниел нежно провел рукой по моему бедру. Я таяла от него, как пирожное. Он провел рукой по внутренней стороне бедра. Я моментально стала задыхаться. И эта его фраза на выдохе: «You are so fucking wet». Таких откровений мои детские ушки еще не слышали. Мы сорвались и полетели. Кажется, все хотели усложнить нам задачу. И каток, утрамбовывающий ночью песок и пробивающий пляж огромным лучом ослепляющего света. И китайцы, которые ну просто не могли постелить полотенца подальше… Апогеем было, когда я, прижавшись к плечу Дэниела, заметила, что прямо за ним стоит аквалангист в маске и ластах и просто наблюдает за нами. Когда мы в недоумении уставились на него в ответ, он медленно повернулся и просто ушел в океан. Покрытые песком, как печенье, мы возвращались домой, взявшись за руки, и разомкнули их, только когда подошли ближе к отелю, чтобы о нашем секрете никто не узнал. Пути обратно больше не было. Мы перешли ту грань, до которой можно было еще отвязаться друг от друга. Теперь нитки превратились в веревки и завязались в морские узлы.

Когда влюблен в человека, заботишься о нем больше, чем о себе. В один день его приятель, живущий в маленьком домике напротив нашего отеля, предложил нам кокаин. Все, что я знала о кокаине, – это то, что он звучит как героин. И значит, наверное, по вреду своему недалеко ушел. От обоих этих слов у меня в глазах сразу появлялся кадр из «Криминального чтива», где Мия лежит на диване с закатившимися глазами, из носа течет кровь, а изо рта – какая-то желтая жидкость. Я увидела этот кадр еще лет в десять, когда родители смотрели этот фильм на кассете. Папа сказал: «Отвернись», – но было уже поздно.

«Она приняла кокаин и героин, доча. Это самые сильные наркотики», – пришлось пояснить папе. Больше информации о наркотиках я за всю жизнь от родителей не удостоилась. И потому картина, как Дэниел заходит в комнату этого белобрысого парнишки, до сих пор стоит у меня перед глазами. Внутри все перевернулось. Я решила, что Дэнни пытаются затащить на темную сторону жизни и он поддался искушению.

– Ты заходишь? – переспросил он меня.

Смотреть, как его убивают, я точно не собиралась. Это его первый раз или нет? Боже… Что, если у него начнется зависимость и он умрет? Но говорить ему, что делать, я не могу.

– Нет… Я не пойду туда.

– Тогда мы закроем дверь, – сказал белобрысый парень.