– Отчего же? – не поверили наши попутчики, – у нас как раз запланирована экскурсия в кратер Бабы-Яги. Там ещё можно увидеть серные облака и молнии.
– Если только там, – махнула рукой Алина.
У ведьмы и оставались силы. Старуха возмущалась переделанной Венере. В чем-то Алина права, Венера утратила свой оранжевый цвет и густоту облаков, висела в космосе точной копией Земли. Голубовато-зелёная, с клоками атмосферных вихрей, спокойных, вполне привычных человеку. Две планеты как отражения в зеркале.
– Иногда я боюсь, что они отомстят нам, – шепнула Алина, заглядывая мне в глаза.
– Туристы? – поинтересовался я. Я связался с Меркурием, требовал у коллег финансовый план следующей стадии. Без меня им предстояло построить радар солнечных вспышек, улавливающий смертоносную энергию и перерабатывающий её для мирных целей. Дальнюю от Солнца сторону мы планировали превратить в игорную зону.
– Планеты, Витя! – Алина не сдавалась, – Мы столько в них меняем, подчиняем своим прихотям. Они злятся. Я бы злилась.
– Земля привыкла, – пробормотал я, – они тоже привыкнут.
– С Землёй мы вовремя остановились.
Меркурий молчал. Алина нет.
– Мы остановились, Аля, – я поднял голову и заметил, что наши попутчики все как один разглядывают Алину, нарядившуюся в свадебное платье, – потому что научились переделывать другие планеты.
Алина улыбнулась. Улыбка вышла какая-то кривая. Ей не понравился мой тон? Она прекрасно знала, что я не люблю замкнутые пространство, чужих людей и более всего пустые разговоры. А их она вела мастерски. И платье ей совершенно не шло, старомодное, массивное, занимающее половину лифта. И не любила она, когда я называл её Алей.
– Вы совершенно правы, – сказал один из венерианских туристов.
Ему Алина улыбнулась веселее. Решила, что права она. Разумеется.
Лифт несколько раз тряхнуло, шлюз открылся, выпуская толпу в стыковочный коридор станции.
– Станция – фиолетовые огни, внутренние планеты – зеленые огни, пояс астероидов – желтые огни, внешние планеты – синие огни.
Оповещение говорило нежным голосом, повторяло снова и снова на десяти основных языках. Основными считались те языки, на которых говорили работники станции. Из них я знал три и полагал, что их вполне достаточно, чтобы все всё поняли. Алинка побежала в начало очереди синих огней, космоагентство предоставило нам специальные браслеты. Мы элитные туристы, отвалившие изрядную сумму за эту самую элитность.
После Алина дулась на меня. Я не захотел целоваться в скафандрах. Она осталась без селфи над Марсом. Брачная церемония прошла более чем скромно. Алина в белом платье, мерцающие звезды позади голограммы сотрудника ЗАГСа, с умиленным выражением, выслушивающим наши «да». Кольца и шампанское от молчаливого робота.
Фанфары рева моей новоиспеченной жены.
Я подарил корабельному врачу упаковку старинных кубинских сигар для его коллекции неправильного образа жизни. Он выписал мне справку, в которой размашистая электронная подпись стояла под диагнозом «клаустрофобия». Клаустрофобия у меня появилась внезапно. Именно в этом полёте, дорогая. Ну что ты плачешь, любимая? Посмотри, все звёзды в свидетели нашему счастью!
– Зачем я купила помаду «Марсианский закат»? – яд выплескивался из Алины тонкими шипящими струйками.
– Действительно зачем? У тебя же есть «Марсианский рассвет». Она тоже красная.
Обида выросла до размеров Юпитера. Алина отвернулась, когда я послал ей воздушный поцелуй перед погружением в стазисную капсулу. Физиологический раствор заполнял узкий саркофаг. Я закрыл глаза и внезапно услышал пожелание захлебнуться от моей возлюбленной.
Определенно, Алине нужно на Венеру. В кратер Бабы Яги.
***
На Каллисто мне отчаянно хотелось пива. Разумеется, в элитном поселке «Цветочный рай» пива не подавали, здесь подобные напитки считались немодными. То ли дело четырех ярусные коктейли с непонятными желейными сердцевинами, смешением вкусов и непробиваемой коркой льда сверху.
– Пригодился бы ледокол, – пробурчал я, впервые получив в баре порцию коктейля бесплатно, всё на Каллисто было бесплатное, ведь мы уже заплатили баснословные суммы за право считаться гражданами инопланетного рая.
Разочаровавшись в местном сервисе, я вывел перед глазами отчет по Меркурию и стал вносить коррективы.
– Не знаю, что такое ледокол, – Алина, уже одетая по последнему слову моды «Цветочного рая» в полупрозрачные одежды, заказала себе ядовито-зеленую жидкость под названием «Неоновый демон».
– Корабль такой, по морям северным ходил.
– Не знаю, – повторила она и расправилась с коктейлем в одно мгновение, – Ты опять работаешь? Пей лучше.
Кажется, я даже ей что-то ответил, но ответ утонул в её громком стоне:
– Мммм, – лицо Алинки вытянулось, зрачки расширились, она дернулась, закатила глаза, – коктейль с сюрпризом.
Подо льдом обнаружилась смесь, вызывающая череду нервных импульсов, которые будоражили тот или иной центр мозга. Судя по Алине, «Неоновый демон» затрагивал септальную область, прилегающую к мозолистому телу – центр удовольствия в мозге.
Я пробился сквозь лед, всхлипнул трубочкой, губы обожгло.
– Гадость редкостная, – просипел я, глядя на Алину, но глаза заволокло темнотой, через неё пробивался отчет и розовое сияние искусственного солнца.
Я не сразу осознал, что именно происходит: кто-то накрыл мне глаза руками, переплел пальцы. Маленькие закаты между тонкими пальцами сбили стройные ряды цифр, отчет растаял.
– Отгадай кто? – шепот пощекотал ухо.
– Я пытаюсь работать, Алина, – возмутился я, – убери руки.
Меркурий капризничал, крошечная планета отчаянно боролась за независимость, защитные экраны летели один за другим, выходила из строя система охлаждения. Свободу нужно продавать задорого, говаривал мой отец, за бесценок она никому не нужна. С базы наконец присылали новые статьи расходов, губы все еще жгло, а Алине вздумалось поиграть.
– Не отгадал! – рассмеялась она и наклонилась ближе. Щеки коснулась мягкая шелковистая ткань. Я вдохнул знакомый аромат, которому не место на Каллисто.
– Невозможно, – выдохнул я, забыв об отчетах и капризах Меркурия. Пальцы медленно расплелись, закаты сменились ярчайшим восходом, рыжий костер волос вспыхнул десятками искр.
– Кэт!
Её пожар я оставил на Земле. Он медленно угасал, лишенный свободы и воспоминаний, без права покинуть зеленые мшистые стены Зоны отдыха.
– Тебя же списали!
– Как я могу оставить тебя? Ты обещал, что мы всегда будем вместе.
***
Прохлада амниотический жидкости расслабляла, вытесняла ненужные эмоции. Сквозь наплывающий сон я слышал ойканье Алины. Она боялась уколов. Бабочка крохотного шприца наводила на неё ужас. Теперь уже я позлорадствовал: нечего желать мне смерти. И уснул.
Сновидения я разделил на три этапа по числу проведённых в полёте месяцев. Первый этап – чернота. Я выспался как никогда в жизни. На Земле сну выделялось от силы три часа. Ведь меня подгонял Меркурий, требовали постоянные клиенты с Марса, будила Алина со своими идеями грандиозной свадьбы в космосе, тормошили родители с очередным планом дома с башенкой. У мамы бзик на башенки. У папы на флигель в виде дракона.
Приходилось посещать Зоны Отдыха, где чужие приятные сновидения сдавались в аренду на пятнадцать – двадцать минут за приемлемую цену. От них организм отдыхал полноценнее, чем от собственных рождаемых тревогой и эмоциями снов. У «Заслона» был договор с одной из Зон. У меня – любимая сновидица Катя. Алина о ней не знала, она, ярая противница чужих снов, кричала бы долго и пронзительно от одного упоминания о моем постоянном членстве в Зоне Отдыха. К тому же они так отличались, Алина и Кэт, как материя и антиматерия. Свести их вместе – устроить взрыв.
У Кэт, она сама попросила называть её так, и мне понравилось, роскошная фигура, с покатыми бедрами и нежными плечами. Она мало разговаривала, зато видела потрясающие сны. Работники Зоны говорили, у нас гармония сознаний. Из нас бы вышла пара. Если бы Кэт не принадлежала Зоне Отдыха на правах собственности. Если бы я не выбрал Алину.
Последнюю нашу встречу я рассказал Кэт о переезде. Она не проронила ни слезинки. Перед отлётом узнал, что её списали. Сны для других постепенно погружали сновидцев в каталепсию. Их переводили в особые лечебницы, где исследовали страхи. Ведь списанные сновидцы видели исключительно кошмары.
Я погружался в долгий сон с мыслями о Кэт. Прежде я никогда не задумывался, как сновидцы попадали в Зону Отдыха, и сейчас вопрос повис в тяжелеющей голове всего на мгновение и камнем упал в бесконечную тьму, из которой рождался наш с Кэт первый совместный сон. Никакой вид звезд и планет, никакой поцелуй в безграничном пространстве космоса, ни одна из ночей с Алиной, даже самая страстная и сдобренная новомодными сыворотками, усиливающими тактильные чувства, не сравнятся с яркими красками чужого подсознания. Тогда, в первый раз Кэт не сумела выполнить запрос. Я заказывал вполне стандартный сон: море, скоростной катер, Кэт в лучах заходящего солнца, нежное прикосновение груди к моей спине. Таким бы я мечтал видеть хотя бы одно свидание с Алиной, тесное, жаркое и только наше. Но Алина любила дополненную реальность и зрителей, изгибы стройного тела неизменно набирали тысячи просмотров, а я болтался на заднем фоне безразличным знаком богатства и стабильности.
Кэт пыталась. Море дохнуло на меня соленым бризом, но соль обратилась дорожками на щеках, брызги пены – слезами. Я ощутил радость, она рождалась в груди и росла, упираясь в ребра, жалуясь на тесноту человеческого тела, подкатывала к горлу, щекотала нос, вырывалась на волю, горячая и настоящая. Я стоял маленький и восхищенный среди высокой золотой травы и крепко держал чью-то руку.
– Что это было? – спросил я после отсоединения, голос еще полнился чужими эмоциями.
Кэт посмотрела, вовсе не видя меня по-настоящему, и ответила:
– Мечта.
После я узнал, что вмешательство в сознание доноров сна вызывало у них состояние сродни опьянению или временному помешательству. Сны Кэт никогда не повторялись, в Зоне Отдыха клиентам объясняли, что сны основываются на чувствах и переживаниях, на воспоминаниях донора. Передача образов клиенту стирала эти связи, и донор лишался небольшой части себя. «Совершенно незначительной, они не замечают, поверьте». Подписывая договор, мы не заморачивались потерей каких-то там связей и воспоминаний у незнакомых нам людей. Время ничуть не изменило главного тезиса услуг: потребитель всегда прав. Кэт не жаловалась, на втором сеансе она полностью воспроизвела запрос. И во сне, и наяву она была мягкой и податливой, тело её умело таять, а глаза блестеть неподдельным счастьем при виде меня. Я быстро понял, что стандартные запросы стесняют нас, позволил Кэт видеть собственные сны. Держателем Зоны Отдыха ни к чему знать, что почти в каждом её сне появлялся я, и вскоре мы почти перестали спать, мы претворяли в реальность все, что видели вместе.
Кэт вышла из тьмы, светящаяся белизной кожи, легла рядом. Удивительно, как мы уместились в стазисной капсуле. Кэт слилась с амниотической жидкостью, окружала и проникала в стазис.
– Ты поймешь, – она касалась губами мочки моего правого уха, губ, шеи, – я буду ждать.
Я ворочался в зеленоватом стазисном желе и тянулся к её ускользающим пальцам и губам.
– На Каллисто прекрасно, прекрасно… я уверена, вы там будете счастливы, ты и Алина, – сказала Кэт на прощание, и вот теперь произнесла вновь.
«Ты и Алина, ты и Алина…» – проскальзывало в меня и билось в виски. Я открыл глаза и почти ослеп от резкой боли. Жидкость щипала, мутная пелена искажала черты Кэт, нежное лицо плыло и менялось, заострялись скулы, темнела кожа, надломлялись инкрустацией мерцающих частиц брови. Кэт превращалась в Алину и жадно, обжигающе требовала ответной ласки. «Мы будем счастливы! Правда? Мы будем счастливы там, нам Каллисто?»
Я пытался сбросить их обеих, слившихся в дрожащее меняющееся существо, но стенки капсулы держали нас, кидали друг на друга словно в бесконечное сражение.
– Ты знаешь, как тут холодно?!
Кто из нас выкрикнул эти слова? Холод заполнил ноги, живот, зажал в тиски плечи, вытеснил ужас из головы, и я окоченел.
Последнюю фазу я выкашлял вместе с амниотической жидкостью, покидавшей капсулу, и скорее всего вместе с легкими. Из меня выходили розоватые сгустки, но панель у лица убеждала, что показатели жизнедеятельности в норме. За легкими норовил выскочить желудок, уцепившийся за кишечник, который в свою очередь выдергивал откуда-то из глубин живота душу. Сколько бы лающих позывов не извергалось из меня, они не могли вывести боязливую суть к свету пробуждающегося стазисного отсека. Я впервые понял смысл фразы «душа не на месте». Изрядный её кусок, а может, и вся она, остался на Земле, к Каллисто устремилась оболочка.