Время

- Для меня вопрос стоит более конкретно: где я хочу жить - в великой стране или нормальной?

Если не забывать войну, появляется много ненависти. А если войну забывают, начинается новая. Так говорили древние.

Я присутствовал при родах, когда моя жена рожала. В такие минуты необходим рядом близкий человек, и чтобы он держал руку. Теперь я каждую скотину мужского пола заставил бы стоять у бабы в голове, когда она рожает, когда у нее ноги рогаткой, и она вся в кровище, в дерьме. Поглядите, сукины дети, как ребенок на свет появляется. А вы так просто убиваете. Убить легко. Просто. Я думал, что сам в обморок упаду. Люди с войны приходят, а там в обморок падают. Женщина - не дверь, в которую моно зайти и выйти.

Страх, которому мы посмотрели прямо в глаза, уже не страшен.

- Вас можно поздравить с обретением веры?

- Нет, я не верю, - замотал головой ты. - Я не верю, я - знаю!

Улыбка вновь исчезла с его лица, о смотрел удивленно, озадаченно даже.

- Не верите, но знаете?

- Именно так!

- Знание заменяет вам веру?

- Я бы даже сказал - отменяет!

Что мы вообще про этот ДЗД знаем? Все начали напряженно думать. Вдалеке школьный рельс пробил полвторого ночи. – Время! – воскликнул Клинч. – Время и место операции изменить нельзя!

Наполеону приписывают выражение: «Три враждебные газеты опаснее 100 тысяч враждебного войска». Эта фраза стала во многом применимой к русско-японской войне. Русская пресса была откровенно пораженческой в протяжении всей той войны, каждой её битвы. И, ещё важней: она была нескрываемо сочувственной к  террору и революции. Эта пресса, неоглядно развязная в 1905, толковалась в думское время, по словам Витте, как пресса в основном «еврейская» или «полуеврейская»[1378]: точнее, с  преобладанием левых или радикальных евреев на ключевых корреспондентских и редакторских постах. В ноябре 1905 Д. И. Пихно, редактор национальной русской газеты «Киевлянин», уже 25 лет на этом посту и изучивший российскую печать, писал: «Еврейство… поставило на карту русской революции огромную ставку… Серьёзное русское общество поняло, что в такие моменты печать сила, но этой силы у него не оказалось, а она оказалась в руках его противников, которые по всей России говорили от его имени и заставляли себя читать, потому что других изданий не было, а в один день их не  создашь… и [общество] терялось в массе лжи, в которой не могло разобраться»[1379].