При той бедности, в которой жила г-жа Линевиц, ей приходилось много работать самой, и она заставляла помогать в работах по хозяйству дочь, 13-летнюю девочку.
Репортёров, вероятно, ввело в заблуждение шёлковое платье, в котором явилась г-жа Линевиц на суд.
Ни к какому «свету» мещанка Линевиц никогда не принадлежала. Всё это вздор. Она женщина малоинтеллигентная.
Из скорбного листа, который вёлся, когда г-жа Линевиц лежала в больнице, видно, что она больна пороком сердца и страдает общим расстройством нервной системы.
Характера, как это часто бывает при пороке сердца и общем расстройстве нервной системы, г-жа Линевиц была скверного.
По показаниям свидетелей, она была «вспыльчива до крайности», «в гневе себя не помнит», «в такие минуты готова убить человека».
Вероятно, и на развитие порока сердца, и на общее расстройство нервной системы, и на скверный характер г-жи Линевиц влияли и жизненные неудачи, и переход от обеспеченной жизни к тяжёлому существованию, и бедность, и недостатки, и постоянный вид перед глазами способной девочки, которая должна расти без образования, без воспитания.
Как относилась г-жа Линевиц к своей приёмной дочери?
Когда девочка заболела, г-жа Линевиц была «как безумная».
По показанию доктора, лечившего девочку, «лучшего ухода за родной дочерью не может быть».
Г-жа Линевиц ухаживала за больной день и ночь.
Уступила ей свою единственную постель, на которой они спали вместе, и спала около, на полу.
Словом, делала всё то, что делает родная мать, когда заболевает родная дочь.
Г-жа Линевиц согласилась отпустить дочь в больницу только с условием, чтобы её допускали к девочке каждый день. И для неё пришлось сделать исключение из больничных правил. Г-жа Линевиц, посещая больного ребёнка, осыпала его нежностями и ласками. Девочка радовалась всегда приходу матери. И на вопрос, каково было вообще физическое состояние девочки, лечивший её доктор отвечал:
– Девочка отличалась выхоленностью.
Когда заболела сама г-жа Линевиц, и ей предстояла операция, которой, она думала, она при своём больном сердце не выдержит, г-жа Линевиц призвала г-на Боде, друга и сослуживца покойного мужа, просила его помочь ей составить духовное завещание в пользу приёмной дочери, просила его быть опекуном девочки, у которой «никого больше на свете не останется», заботиться о ней и охранять.
Готовясь к смерти, она думала только о девочке.
Таков был общий, основной фон отношений г-жи Линевиц к приёмной дочери.
При вспыльчивости, при болезненной раздражительности г-жи Линевиц этот общий основной фон любовного отношения к девочке беспрестанно, ежедневно прерывался, нарушался грубыми, резкими, злыми вспышками.
Очень способная, богато одарённая, развитая, тринадцати-, а затем четырнадцатилетняя девочка росла в совершенно неподходящей среде.
Жильцами г-жи Линевиц, державшей свою дачу лето и зиму, были «новодеревенские артисты», кафешантанные певички, артисты и артистки разных «русских хоров».
Постоянно вращаясь среди этой «публики», наслушавшись от них рассказов о «привольном их артистическом житье», девочка только и мечтала, что о сцене, о том, как она будет такою же «артисткой».