– Вот и весна пришла, Рис! – крикнул он, завидев меня. И рассмеялся. – Конец царству Алоя! – Он принялся прыгать вокруг очага, выкрикивая бессмысленные слова.

– Алой вовсе не любит зиму, – буркнул я, удивлённый его возбуждением. – Почему ты ведёшь себя, как крофф во время гона?

– А разве тебе не весело? – улыбнулся он. – Солнце светит, снег тает, пахнет весной. Это ли не повод для радости?

– Просто ещё один сезон кончается, – равнодушно отозвался я. – Время линьки.

– Линьки? – заинтересовался бескрылый. – Ты имеешь в виду зверей или змей?

– Не только. – Я потёр плечо, и кусок старой, шершавой кожи пошёл трещинками, сквозь них виднелась блестящая, новая. – Скоро придётся наведаться к горячим источникам. В тёплой воде хорошо отходит старая кожа.

– Возьми меня с собой, Рис. Пожалуйста. – Бескрылый умоляюще сложил руки. – Там, где тебе час лету, мне пешком не дойти и за неделю. Прошу тебя.

– Ладно, – отозвался я. – Возьму.

– Горячая вода! – воскликнул бескрылый и снова принялся прыгать. – Для счастья мне не хватало только горячей воды! Жаль только, чистой одежды нет. Мои старые вещи совсем расползлись. Уж и чинить нечего.

– Можно сшить новые, – задумчиво предложил я. – Ты умеешь ткать?

– Что? – не понял бескрылый.

Я кивнул:

– Ага. Всё так. Алой никогда не любил этого занятия, вот и не научил ему людей с равнины. Я знаю, заметил, что одежда твоя вязаная, а не тканая.

– Научишь меня?

– Это несложно. Только нужно дождаться, когда снег сойдёт.

Между лесом и степью длинной полосой, упиравшейся в болота на юге, рос тростник. В то время, когда мы с Алоем придумывали себе развлечения, этот тростник хорошо послужил нам. Полые трубки, лёгкие и прочные, шли на дудочки, рукоятки для мотыг и лопат, опоры для навесов и основу для ткацкого станка. Алой всё время что-то изобретал – музыкальные инструменты, круг, чтобы лепить из глины, механизм, заставляющий воду подниматься вверх, и многое другое. Но ткать – придумал я. Правда, освоив это занятие, я сразу его забросил, и станок, на котором я ткал себе тот саронг, что ношу до сих пор, уже давно сгнил. Да и сам саронг поизносился, пора сшить новый. А для этого придётся снова собрать станок и соткать полотно. Заодно и бескрылого научу.

Три раза я летал в тростниковые заросли и приносил вязанки гладких и прочных, уже очищенных стволов.

Когда в распадках сошёл снег, я велел бескрылому собрать джут – стебли сухой волокнистой травы с кисточками на концах. Он принёс несколько охапок, и мы замочили его, натаскав воды в глубокую выемку в камне.

Я научил бескрылого разминать и сушить джут, и пока он занимался этим, собрал станок из стволов тростника.

Когда джут превратился в жёлтые мягкие волокна, я засадил бескрылого прясть. Его тонкие, подвижные пальцы оказались ловчее моих. Он гораздо быстрее и лучше справился с задачей, чем сделал бы я. И вскоре мы имели несколько мотков прочной нити.

Я заправил нить в станок и показал бескрылому, как опускается рама и куда надо продевать нить. Он быстро научился, и вскоре на камнях перед его шалашом уже сушились готовые, выстиранные полотна.

За рыбьими костями к морю летать не пришлось. У бескрылого имелась железная грубой ковки игла. Ловко орудуя ею, он сшил мне саронг, а себе пару штанов, рубаху и куртку из двойной ткани, подбитую мехом снежного прыгуна.

Но процесс так восхитил его, что он никак не мог остановиться. Когда бы я ни прилетел на плато, он всё время был занят – то собирал траву, то замачивал, то ткал. Он даже улучшил конструкцию станка, придумал несколько приспособлений для упрощения работы. Его ткань получалась мягче и ровнее, чем моя.

– Зачем тебе столько ткани? – наконец не выдержал я. – Одежда у тебя уже есть.

– Я хочу попробовать сделать из неё крылья, – сказал он, рассматривая кусок на просвет. – Натянуть её на раму из тростника. Как думаешь, получится?

– Нет. – Я взял из его рук ткань и смял. – Видишь, воздух в ней не держится. Тростник лёгкий, раму из него сделать можно, но вот натягивать на неё нужно что-то другое.

– А если пропитать ткань смолой?

– Воздух держать будет, – кивнул я. – Но смола тяжёлая.

– Сшить из шкур? – не сдавался бескрылый. – Если удалить с них мех и как следует выделать…

– Нет, шкуры зверей тут не помогут… – Я посмотрел на восток, в сторону моря. – Делай раму, а там поглядим.

Я знал, что подойдёт для этой цели лучше всего.

На Синих камнях у Алоя было всё. Вода, зелень, рыба и дичь. Но пещер, таких как у меня, не было. По сути, это были и не горы вовсе, а нагромождение гигантских валунов. Дождей там почти не бывало, да и не боялся Алой дождя. А вот ветер ему докучал. На открытом плато, на котором он в конце концов поселился, часто свирепствовали ураганы.

Он пробовал плести циновки и ставить заслоны и навесы, но ветер раздирал их, сшитые между собой шкурки животных тоже не спасали. Сложенные из камней стены помогли, но крышу из них не сделаешь.

Крупных животных в горах не водилось, да и на равнине тоже. А вот в море встречались настоящие гиганты. Как оказалось позже, кожа у некоторых огромных рыбин была тонкая, лёгкая и такая прочная, что не только ветер, а и мы с Алоем не могли порвать её. Даже железному лезвию ножа она поддавалась с трудом.

Насколько я знаю, с тех пор как мы натянули над его домом первый тент, он менял шкуру два или три раза. Сколько поколений бескрылых сменилось за это время? Один Творец и ведает.

Так что, если раздобыть такую шкуру, бескрылому этих крыльев хватит на всю его коротенькую жизнь.

Но до моря несколько дней лёту. И снимать шкуру с тех зверюг – дело долгое и тяжёлое. Да и не каждый день на берег выбрасывает туши. Хотя скоро как раз начнется сезон весенних штормов. Подождать хорошего ветра да слетать поискать на берегу достаточно крупную рыбину?

Пока я думал, совсем потеплело. Снег остался только в глубоких расщелинах, куда не заглядывало солнце. Склоны поросли молодой травкой, деревья выбросили липкие, остро пахнущие почки. Снежные прыгуны вступили в период гона. Их заунывные песни эхом разносились в скалах. Кроффы тоже вовсю спаривались, прыгали и дрались. Ящеры выползали днём на камни – погреться, но ещё не летали, для них пока было холодно. Только птицы резвились и заливались песнями в небе.

А мой бескрылый тем временем мастерил из прутиков «крылья». Маленькие, для примера. Натягивал на них ткань, привязывал грузик и запускал в воздух. Переделывал, снова запускал и снова переделывал. «Крылья» кувыркались в воздухе, ныряли к земле, летали по спирали, в общем, вели себя совсем не так, как того хотел бескрылый.

– Можно посмотреть на твои крылья, Рис? – как-то спросил бескрылый, споткнулся и упал, сбитый потоком воздуха, когда я резко расправил крылья. – О! Спасибо.

– Два тебе не нужно, – посоветовал я, снова сложив крылья. – Махать ты ими не сможешь, у тебя недостаточно сильные мышцы. Сделай одно. Будешь планировать, как белка в лесу.

Он потрогал мои крылья, поцокал языком и задумался.

Позже он часто просил меня раскрыть крылья и подолгу их рассматривал и ощупывал. Даже зарисовал в своих листках. Мерил их прутиком, что-то сравнивал и высчитывал, но пока без толку.

Когда весенние ливни смыли с гор остатки снега, я решил отправиться к горячим источникам. Облезающая кожа висела клочьями, новая под ней сильно чесалась, а горячая вода облегчает линьку и снимает зуд. Я взлетел, сделал круг над своими скалами и взял было курс на юг, но вспомнил, что обещал бескрылому взять его с собой. Пришлось вернуться.

Бескрылый только проснулся и разводил огонь, когда я приземлился на плато, подняв столб пыли и пепла. Он закашлялся и, выпрямившись, улыбнулся мне:

– Я битый час пытаюсь зажечь сырые дрова, а ты задул пламя, Рис.

– Я лечу к источникам.

– О! – Бескрылый тут же забыл про свой костёр. – Мне можно с тобой?

Я протянул ему руки. Он неловко обхватил меня за пояс, а когда я шагнул в пропасть с края плато, вскрикнул от страха и вцепился в меня ногами и руками. Я поймал поток воздуха, толкнувшего меня вверх, набрал высоту и неспешно полетел на юг, к горячим источникам. Весил бескрылый немного, я бы не почувствовал, что несу его, если бы он не стискивал мне живот, мешая дышать.

– Я держу тебя, отцепись! – крикнул я, перекрывая шум ветра. – Не дави так сильно.

Он послушно разжал объятья. Перевернув его (в этот момент бескрылый опять вскрикнул от страха), я обхватил его под грудь, прижимая одной рукой к себе, а в другую он судорожно вцепился своими обеими.

Меня давно перестали беспокоить его прикосновения. А сейчас я даже сам протянул ему руку. Понимая, как он, должно быть, напуган.

Но пугался он недолго. Через несколько минут, привыкнув к новому ощущению, он начал вертеться и восторженно вскрикивать:

– Рис! О боже, Рис! Посмотри, как красиво! Как блестит то озеро, Рис! А горы! Они совсем другие с высоты!

– Да, – рассмеялся я, – красиво. Сверху всё выглядит иначе. Но всё же не вертись. Я могу тебя уронить.

Он послушался, но надолго его не хватило. Страх его куда-то исчез, уступив место любопытству и восхищению. Он то и дело тыкал пальцем в простирающиеся внизу пейзажи. То его привлекла стая снежных прыгунов, то блеск выхода кварца, то цветущее дерево, белевшее среди зелёной травы.

Он махал руками пролетавшим птицам, пугал криками прыгунов и кроффов. Он извивался в моих руках, пытаясь увидеть всё. В итоге я чуть не выронил его, в последний момент успев ухватить за куртку, вместо того чтобы испугаться, он рассмеялся. Но зато после этого случая немного успокоился.

Над источниками, как всегда, курился пар, его было видно издалека. Я указал на него бескрылому, и вскоре мы уже спускались в долину, утопавшую в белёсом тумане.

В горячей воде старая кожа разбухла и сползла. Бескрылый помог мне соскрести её со спины, а заодно выбрал из моих волос мусор и комья смолы.

Пока он купался, я сделал пару кругов над долиной, чтобы обсохнуть.

– Ты сияешь, как новая медная монета, Рис! – восхищённо воскликнул бескрылый, когда я вернулся. – Блестишь на солнце так, что глазам больно.

– Новая кожа, – буркнул я. – Через пару дней потускнеет.

– Ты невероятно красивый. – Бескрылый дотянулся и погладил меня по плечу, я хотел было оттолкнуть его руку, но сдержался. В его голосе было что-то такое, от чего у меня на душе стало хорошо. – Ты самое прекрасное существо из всех, кого я видел.

– Просто ты не видел Алоя, – рассмеялся я. – Кто видел Алоя, не назвал бы меня красивым.

– Люди так не считают. – Бескрылый состроил смешную гримасу. – Его изображениями пугают детей. – Он протянул руку к моим волосам, и я нагнул голову, чтобы он смог дотянуться. – Он и вправду чёрный в красных пятнах или это люди со страху придумали?

– Чёрный с красным, – кивнул я, позволив ему разделять пальцами пряди моих волос. – Гибкий и стремительный, как змея. По сравнению с ним я как горный крофф по сравнению с пустынным ящером. Неуклюжий и неповоротливый.

– А ещё говорят, что у него рога торчат прямо из головы, – фыркнул бескрылый.

– Это правда. У меня тоже. – Я откинул волосы со лба, чтобы бескрылый смог увидеть костяные наросты, огибающие мой череп. Острия их почти сходились на затылке.

– Это рога? – ахнул бескрылый и встал на цыпочки, чтобы потрогать их. – А я думал, это у тебя костяной обруч для волос, чтобы не рассыпались.

– Я заправляю за них волосы, чтобы не мешали, – кивнул я. – А вот Алой так не может, его рога длиннее моих и торчат вперёд. Зато он может бить ими. Не один крылатый ящер испытал остроту его рогов на себе.

Бескрылый задрал голову, всматриваясь в небо. Я подумал, что он ищет там Алоя.

– Не бойся. Он не любит горячих источников и редко здесь бывает. Алой линяет в водопадах ледяных горных рек.

– С тобой я ничего не боюсь, – улыбнулся бескрылый. – Я просто смотрю в небо. Всю свою жизнь я смотрел в небо в надежде увидеть тебя. А теперь я вижу тебя и даже могу коснуться. Это чудо.

– Чудо, как ты сумел забраться в мои горы, – буркнул я. – Такой хрупкий и слабый.

– Просто я очень хотел тебя найти. – Бескрылый посмотрел на меня и вздохнул. – Очень. Больше жизни.

– И чего ты хочешь теперь, когда твое желание исполнилось? – усмехнулся я.

– Теперь? Теперь, Рис, я хочу летать!

* * *

Прошло ещё несколько дней, и наконец бескрылый с гордостью продемонстрировал мне своё «крыло», которое, если его запустить в воздух, летело ровно и не рыскало в стороны. Он остановился на треугольной форме.

– Что ж, – кивнул я. – Делай большую раму для себя, да полетим к морю, шкуру искать.

Вскоре задул сильный ветер и не прекращался восемь дней. На море, наверняка, тоже штормило, и на берег выкинуло многих морских обитателей.

Я выждал, пока ветер утихнет, и в первый же тихий день прилетел на плато за бескрылым. Он взял свой нож с тоненьким, источенным лезвием и несколько пластинок острого кварца, чтобы резать шкуру и счищать с неё жир. А ещё он сделал из своей ткани широкий и длинный пояс и привязал себя ко мне. Теперь я мог не беспокоиться, что уроню его.

Второе путешествие вызвало у бескрылого не меньше восторга, чем первое. Я поднялся высоко, чтобы, пролетая над заселённой его соплеменниками равниной, не попадаться им на глаза. Земля с такой высоты выглядела как цветное полотно, с яркими, синими полосами рек, буро-зелёными пятнами лесов, и салатово-пёстрыми – лугов и полей. На такой высоте даже жарким летом бывало холодно, и бескрылый стучал зубами, но не прекращал восторженной болтовни.

Он уговорил меня влететь в облако, и хоть я объяснял ему, что это просто туман, просил нырять в него, каждый раз заливаясь смехом. Его одежда отсырела, он трясся от холода, но, не переставая, радостно вопил и смеялся.

Хоть бескрылый был совсем не тяжёлый, устал я гораздо быстрее, чем если бы летел без груза. И на ночёвку мы спустились раньше, чем село солнце. Я присмотрел с высоты одинокий утёс, неприступный и потому безлюдный. Оставил там бескрылого, а сам слетал за водой к реке, со сплетённой им корчажкой.

Он развёл огонь, напился горячей воды да съел несколько полосок сушёной рыбы, прихваченной им с собой. Я завернулся в крылья и уснул на сухой траве. А когда проснулся, обнаружил бескрылого, который, спасаясь от холода, втиснулся ко мне под крыло.

К вечеру второго дня мы увидели море. У бескрылого аж дух захватило от вида бескрайней свинцово-синей равнины, усеянной белыми барашками. Я хоть и устал, не спешил спускаться, чтобы бескрылый увидел, как потускневший шар солнца утонет в море.

Ночевали мы уже на берегу, на влажном после шторма песке, а с утра полетели вдоль берега высматривать выброшенных морем зверей.

Повезло нам не сразу. В полосе прибоя то и дело попадались огромные спутанные комки водорослей, груды раковин и прочей странной морской мелкоты. Рыба встречалась, но мелкая. Для наших целей она не подходила и для еды тоже не годилась, успела протухнуть. Крупных же рыбин не было видно.

Когда начались жилые места, кривобокие избушки, окружённые растянутыми на жердях для сушки сетями, с перевёрнутыми лодками на песке, пришлось лететь над морем. Морская рыба мне не по вкусу, но я всё же поймал несколько штук, надо было поесть, да и бескрылый наверняка проголодался, его сушёная рыба кончилась ещё утром.

Уже совсем стемнело, когда мы устроились под чахлыми деревцами, подальше от воды. Бескрылый снова развёл костерок и пожарил рыбу. А я напился из ручья, впадавшего в море, и принёс воды для бескрылого.

Небо было прозрачно-чёрным. Один из спутников, светившийся тусклым фиолетовым светом, закатился за горизонт, а второй, золотистый, нынче вообще не показывался. И далёкие звёзды ярко сияли. Бескрылый поел и, привалившись ко мне, задрав голову, посмотрел на небо.

– Красиво, – мечтательно сказал он.

– Да.

– Эти звёзды, они ведь как наше солнце, верно? Просто издалека кажутся маленькими. Интересно, на тех звёздах тоже кто-то живёт?

– На звёздах вряд ли, – лениво отозвался я. – Но, возможно, вокруг некоторых звёзд крутятся планеты, похожие на нашу, на них может быть жизнь.

– Вот бы полететь к звёздам, – вздохнул бескрылый.

– Там невозможно летать. Очень холодно и нечем дышать.

– Ты пробовал? – заинтересовался бескрылый.

– Нет, – усмехнулся я. – Но Алой пробовал. Он чуть не погиб, поднявшись туда, где почти нет воздуха и от холода сводит мышцы. Крыльям там не на что опереться, и он начал падать, задыхаясь и почти ослепнув. А когда пришёл в себя, оказалось, что он летит к земле, как камень. С такой скоростью, что если раскрыть крылья, то их сломает встречным потоком.

– И как же он выжил?

– Он распластался в воздухе и стал постепенно замедлять падение, а когда, наконец, смог раскрыть крылья, оказалось, что он уже совсем близко к земле. Так что, он всё-таки рухнул на камни, но не разбился, а только сильно ударился. Я нашёл его распластанным на земле и принёс к себе, на плато. Он не мог летать несколько дней.

– Значит, надо лететь туда со своим воздухом и в тёплой одежде, – заключил бескрылый.

– Надеюсь, ты шутишь, – улыбнулся я. – Поспи. Скоро рассветёт.

Я не успел договорить, шум прибоя и свист ветра вдруг перекрыл резкий протяжный вой. Бескрылый выпрямился и прислушался.

– Знаешь, что это? – спросил он, когда звук стих. – Люди говорят, что это Кхор трубит в свою раковину, когда выходит на охоту.

– Может быть, – равнодушно отозвался я. – Я не летаю над морем, ни днём, ни ночью.

– Неужели ты никогда не видел других изначальных, Рис? Может, ты просто забыл?

Я покачал головой:

– Нет. Этого я не забыл бы.

– И Алой тебе про них не рассказывал?

– Нет. Хотя это странно. То, что я никого не встречал, понятно. Но Алой, с его неуёмным любопытством?

– Он мог тебе не сказать.

– Нет, – в третий раз покачал головой я. – Не мог. Он рассказывает мне всё.

– Это ты так думаешь.

Я улыбнулся и завернулся в крылья, прижав к себе человека.

– Нет, бескрылый, скорее всего, люди просто придумали других. Решив, что если в небе живут изначальные, то они должны жить и в море, и под землёй.

– А этот звук?

– Мало ли в море чудовищ?

* * *

Утром мы продолжили поиски, и когда солнце подобралось к зениту, нам наконец повезло.

Огромная, в три, а то и больше, моих роста в длину, не то рыба, не то морской ящер, распласталась на песке. Её брюхо было распорото, и мелкие животные уже растаскали её внутренности.

Я спустился и, бросив бескрылого на песок, подошёл к зверю. Кожа его была прочной и тонкой, как раз такой, какой нужно. Мелкие хищники, вроде кроффов, но меньше, и с короткими ногами, испугавшись шума крыльев, отбежали и расселись в отдалении, наблюдая за нами.

Бескрылый потыкал в зверя своим ножом и удивлённо посмотрел на меня.

– Кто смог убить его, Рис?

– Не знаю.

– Его кожу почти невозможно проткнуть ножом, и всё же кто-то распорол ему брюхо. Кто, если не изначальный?

– Какой-нибудь другой хищник, – пожал плечами я.

– Другой хищник? – не поверил бескрылый. – Погляди в его пасть. Кто-то выломал ему зубы.

И вправду, челюсть чудовища была раскурочена, и все крупные зубы выдраны.

– Странно, – согласился я. – Хотя… люди могли найти его раньше нас.

– Кхор охотился вчера, помнишь тот звук?

– Зверь лежит здесь уже несколько дней. Он начал протухать.

– Значит, этого он убил раньше, – упрямо заявил бескрылый.

Я не стал с ним спорить, пусть верит во что хочет. Подошёл и, оттянув кожу в том месте, где зияла рана, начал отделять её от плоти с помощью острой раковины, найденной мною на берегу. Бескрылый присоединился ко мне. Сначала орудуя ножом, а потом сланцевой пластинкой, он ловко принялся свежевать зверя.

На то чтобы снять с животного шкуру, понадобилось два дня. И ещё столько же бескрылый соскребал жир, растянув шкуру на песке. Нам было нужно, чтобы она осталась мягкой и эластичной. Бескрылый отмачивал её в солёной воде и скрёб. Сушил, отмачивал и снова скрёб.

Наконец, её стало возможно сложить, она всё ещё была грубой и сырой, но уже легко гнулась. И мы отправились в обратный путь. Он занял больше времени. Мокрая шкура была тяжёлой, я быстро уставал, и приходилось чаще отдыхать.

Я донёс бескрылого до плато, бросил его там вместе со шкурой, а сам залёг в пещере и спал несколько дней подряд.

А когда, отдохнув, я навестил бескрылого, тот уже выделал и высушил кожу зверя так, что она стала тонкой, нежной и почти невесомой. Он с гордостью показал её мне, расстелив на траве.

– Вот только резать её очень трудно, – пожаловался он. – Сланцем получается долго и неровно. А нож я сломал. Попробовал наточить обломок, но работать им неудобно.

Я ничего ему не сказал, долгое путешествие вызвало острое чувство голода, я хотел есть, а не болтать. Но, охотясь за рыбой в реке, я подумал, что знаю, как ему помочь.

Одно время я увлекался выращиванием и окультуриванием растений. Носил землю с равнин на горные плато, удобрял и возделывал грядки. Собирал овощи и злаки, частью съедал, частью оставлял на семена. И, естественно, мне вскоре понадобились инструменты. Сначала я вырезал их из дерева. Но много ли накопаешь деревянной лопатой или мотыгой?

На моё счастье, Алоя в это же время одолевали похожие проблемы. Он тоже искал материал прочнее кости или дерева, которым можно было бы резать и пилить. Земледелие его не интересовало, он больше увлекался конструированием всяких механизмов, но и ему иногда нужно было выкопать яму или спилить дерево.

И мы объединили усилия в поисках нужного материала. Сначала мы наткнулись на медь. Наши горы оказались богаты ею, нашлось даже несколько открытых месторождений. Методом проб и ошибок мы сложили печь, в которой можно было поддерживать нужную для плавки температуру. И Алой самозабвенно принялся ковать ножи и лопаты, топоры и кирки и прочие инструменты, которым он один и знал названия.

Хоть медные инструменты быстро тупились и легко гнулись, они всё же были намного удобнее деревянных. Я бы на этом и остановился. Но не Алой. Он начал экспериментировать со сплавами. В поисках руды других металлов он перерыл все горы. Наделал нор, как огромный снежный прыгун. Даже исследовал те горы, что находились вдали от нашей гряды. И в итоге он получил несколько сплавов, намного превосходивших медь. Его лопаты были теперь лёгкими и прочными. Ножи не гнулись и долго оставались острыми.

Конечно, через какое-то время он забросил это занятие. Плавильная печь давно разрушилась, а его шахты обвалились. Но с тех времён у меня остались хорошие инструменты. Лезвия для лопат, топор и пара ножей. Они не тупились и почти не ржавели, хотя несколько столетий без дела провалялись в моей пещере.

Вот такой нож я разыскал в куче хлама и принёс бескрылому.

Алой ковал его для меня, и в руках бескрылого этот нож выглядел как меч. Но вычистив его речным песком и наточив, он быстро научился управляться с чересчур большим орудием. Нож Алоя хоть и не быстро, но всё же резал шкуру морского зверя, и бескрылый принялся кроить своё «крыло».

Весна кончилась, и в первый по-летнему тёплый день бескрылый попросил запустить «крыло» в полёт.

Он хотел лететь сам, но я убедил его, что для пробы стоит использовать груз. Обвязав ремнями камень, который весил примерно столько же, сколько бескрылый, мы привязали груз к «крылу», я подхватил его и, поднявшись повыше, отпустил.

Крыло не рухнуло вниз и не сломалось, но двигаться прямо не желало, забирая вправо, летело по спирали. Бескрылый закричал с плато, и я, поймав конструкцию, спустился вниз.

Он снял с рамы кожу, притянутую ремнями, что-то перевязал, подтянул и поправил, снова натянул кожу, и я поднялся вверх.

В этот раз крыло летело ровно, но рыскало носом, норовя войти в «пике». Я с трудом поймал его прежде, чем оно воткнётся в скалу.

После третьей поправки аппарат летел как нужно, и вот, наконец, я поднял в воздух «крыло» с привязанным к нему бескрылым. Он соорудил «крыло» так, чтобы мне было удобно держать его сверху, за выступающую над кожей дугу.

За эту дугу я поднял «крыло» и взлетел повыше, чтобы, если что-то пойдет не так, успеть поймать бескрылого.

– Ты держишь, Рис? – крикнул он. – Отпускай.

Я молча поднялся выше и, направив бескрылого в сторону от острых зубцов, отпустил. «Крыло» ровно пошло по плавной дуге к земле.

– Ты держишь? – снова крикнул бескрылый.

– Нет. – Я спустился под «крыло», чтобы он меня увидел. – Попробуй поймать восходящий поток.

– Как?

– Двигайся.

Несколько неловких попыток, и бескрылый научился, поднимая одну половину крыла, делать плавные повороты. Вот он уже поймал поток и начал медленно, по спирали подниматься вверх.

– Я лечу, Рис! – восторженно заорал он. – Ты видишь?! Я лечу!

Не беспокоясь больше, что бескрылый рухнет вниз и разобьётся, я бросил его и поднялся выше. Его «крыло» стало маленьким треугольником, я мог бы закрыть его ладонью. С высоты оно было похоже на осенний лист, слишком осмысленно влекомый ветром. Шум ветра заглушил все звуки, и я уже не слышал, что кричит бескрылый. Но его радость каким-то образом вошла в меня. Он обладал странным свойством делиться своими чувствами. Когда он грустил, мне становилось жаль его, когда он испытывал боль, я сочувствовал, а вот теперь он был так неудержимо рад своей победе и чувству полёта, что заразил меня своим восторгом.

Я стал кружить высоко над ним, стараясь не выпускать его из виду, кувыркался в воздухе, складывал крылья, камнем летел вниз и резко раскрывал, упиваясь болью в мышцах, своей силой и свободой полёта.

И конечно же, именно этот день и этот момент выбрал Алой, чтобы явиться после долгого отсутствия. Я увидел тёмную точку, показавшуюся из-за острого пика на востоке, и сразу узнал его. Не медля, я сложил крылья, бросившись на бескрылого, как крылатый ящер на птичку. Настиг, подхватил и швырнул на плато.

– Что случилось, Рис? – вскрикнул бескрылый, едва сумевший встать на ноги.

– Алой, – только и сказал я, снова взлетев. Но этого слова было достаточно. Бескрылый быстро отвязал себя от «крыла», схватил его и, как мог, спрятал в расщелине, а сам забился в другую. Я же полетел навстречу Алою.

Глупо было надеяться, что Алой не разглядел бескрылого. Зрение у него было острее моего, и уж если я заметил и узнал Алоя, то и он узнал меня и понял, чем я занят. Но я хотел встретить его как можно дальше от плато и попытаться отвлечь разговором. Он был любитель поболтать и мог забыть про бескрылого.

– Здравствуй, Рис! – крикнул он, когда мы сошлись, хлопая крыльями.

– Здравствуй, Алой, – отозвался я, думая при этом, что ещё никогда не был рад его видеть меньше, чем сегодня. – Есть новости?

– О, да! – звонко рассмеялся он, рождая эхо в скалах. – Я летел сюда рассказать тебе что-то, только забыл что, когда увидел, как ты кувыркаешься в небе! Да не один, а с человечком на клочке шкуры! О, Рис! Что за глупость пришла тебе в голову?

– Что тебе до этого? – равнодушно спросил я. Но обмануть Алоя не так-то просто. Он сощурился, внимательно посмотрел на меня, а потом внезапно поднырнул мне под крыло и полетел к плато.

Я за ним. Но угнаться за Алоем мне удавалось нечасто. Вот и сейчас он опустился на плато раньше меня, и когда я встал рядом, он уже принюхивался, рассматривая шалаш и очаг бескрылого. Его жерди, на которых висели куски ткани и обрезки шкуры, его глиняные горшки и плошки, составленные вдоль отвесной стенки скалы.

– Что это ты придумал? – весело спросил он. Его рот смеялся, а глаза зло щурились. Я смотрел на него, пытаясь понять, чем бескрылые могли так разозлить Алоя, что он вот уже несколько сотен лет не может простить обиду. Ведь не потеря глаза заставляет его так злиться. Не дождавшись ответа, Алой переступил с ноги на ногу и взмахнул крыльями, подняв тучу пепла над очагом бескрылого.

– Зачем ты привёл в горы человечка? Это же наше царство. Ты забыл уговор?

– Уговор? – Я усмехнулся. – Ты про тот уговор, чтобы не вторгаться на чужую территорию без приглашения? И не хозяйничать там?

– Рис. – Алой подошёл ближе и положил руку мне на плечо. Его тонкие пальцы стиснули мышцы, когти впились в кожу. – Давай сбросим его со скалы и забудем об этом.

– Нет, – снова усмехнулся я.

– Ну зачем он тебе? – Алой так разозлился, что уже не мог улыбаться. – Ты пойми, человек – это тебе не больной снежный прыгун и не раненый ящер. Он может быть очень опасен. Он наделён разумом, но разум этот ущербный от сознания того, что он смертен. Ты ведь совсем не знаешь это племя, а я знаю.

– Да. – Чем больше злился Алой, тем смешнее становилось его поведение. Того и гляди, он начнет приплясывать от нетерпения. – Ты знаешь. – Я улыбнулся. – Когда-то ты любил их и научил многому. Они и теперь ещё тебя помнят.

– Правда? – Алой передёрнул плечами и разжал пальцы. – Ну, да это не важно. Пусть живут себе на равнинах. Но горы наши. Здесь не должно быть человечков. Тем более таких, что осмеливаются подниматься в небо. Летать должны только те, кого Творец оделил крыльями.

– Ты волен убивать на Синих камнях, – равнодушно отозвался я. – В Серых скалах – моё слово.

– Ты всё ещё злишься из-за того кроффа, да? – решил Алой. – И теперь так вот хочешь мне отомстить? Ты не понимаешь! Я ведь забочусь о тебе. И всегда заботился. Тот крофф выглядел ручным, но он бы напал на тебя, это было только делом времени.

Я нахмурился, вспомнив тот случай, о котором он говорил. Когда-то я подобрал щенка кроффа со сломанной лапой. Вылечил и кормил целую зиму. Он окреп и запомнил меня. Прибегал всякий раз, когда я спускался на землю, ластился и играл. Пока Алой его не убил. Тогда он тоже болтал о грозившей мне опасности. Будто мы не живём всю свою долгую жизнь в окружении хищников. Будто то был первый крофф, которого я встретил. Я тогда очень разозлился. Мы поссорились, и Алой долго не прилетал. Я было забыл об этом, а вот теперь вспомнил и разозлился снова. Но Алой, кажется, этого не заметил.