Теперь спросим у самих себя: того ли Пушкина видим мы в третьей части его стихотворений, того ли поэта, которого полюбила публика наша и которым восхищалась она, читая первые две части его стихов? Повторяем, что в наружной отделке он все тот же: сладкозвучен, пленителен, игрив (!?..); но это не творец послания «К Ч<аадае>ву», «Андрея Шенье», «Наполеона», «К морю» и пр. и пр. Направление его, взгляд, самое одушевление – совершенно изменились. Это не прежний задумчивый и грозный, сильный и пламенный выразитель дум и мечтаний своих ровесников: это нарядный, блестящий и умный светский человек, обладающий необыкновенным даром стихотворения («Телеграф», 1832, Ч. XLIII, стр. 570){20}.
Очень-с хорошо! Это говорится о той третьей части, в которой помещены: «Кавказ», «Обвал», «Монастырь на Казбеке», «Делибаш», «На холмах Грузии лежит ночная мгла», «Не пленяйся бранной славой», «Дон», «Олегов щит», «Поедем, я готов», «Когда твои младые лета», «Я вас любил», «Зима. Что делать нам в деревне», «Зимнее утро», «Дорожные жалобы», «Калмычке», «Что в имени тебе моем», «Брожу ли я вдоль улиц шумных», «В часы забав иль праздной скуки», «К вельможе», «Поэту», «Ответ анониму», «Пью за здравие Мери», «Пир во время чумы», «Бесы», «Труд», «Моцарт и Сальери», «Цыганы», «Мадонна», «Эхо», «Клеветникам России», «Бородинская годовщина», «Узник», «Зимний вечер», «Дар напрасный», «Анчар», «Подъезжая под Ижоры», «Приметы» и, наконец, «Собрание насекомых» – стихотворение, которое особенно не нравится тонкому и чуткому вкусу нашего критика, но очень примечательное и важное, если подумаешь, какие есть на свете критики!..
Мы передали публике факт о критике г. Полевого – судить и доказывать не будем: есть факты, которые сами за себя громко говорят. И что же? – Мы очень далеки от того, чтобы подозревать г. Полевого в пристрастии к Пушкину: есть большая разница между ошибкою вследствие личной враждебности и ошибкою вследствие простодушного неведения или бедности эстетического вкуса.
Статья о Пушкине в изданных ныне «Очерках» есть разбор «Бориса Годунова». Как же оценил г. Полевой это великое создание Пушкина? – А вот посмотрите: «Прочитав посвящение, знаем наперед, что мы увидим карамзинского Годунова: э т и м с л о в о м р е ш е н а у ч а с т ь д р а м ы П у ш к и н а{21}. Ему не пособят уже ни его великое дарование, ни сила языка, какою он обладает» (стр. 184). Теперь ясно и понятно ли, что это за оценка?.. Вот если бы Пушкин изобразил нам Годунова с голоса знаменитой, но недоконченной «Истории русского народа»{22} – тогда его «Борис Годунов» был бы хоть куда и даже удостоился бы очень лестных похвал со стороны «Московского телеграфа»… Вообще г. Полевой очень не благоволит к Карамзину. Ему даже не нравится слог «Истории российского государства» – эта дивная резьба на меди и мраморе, которой не сгложет ни время, ни зависть и подобную которой можно видеть только в историческом опыте Пушкина: «Истории пугачевского бунта». Уже только похвалить Карамзина – значит попасть под опалу г. Полевого. За что такое неблаговоление? – За то, что Карамзин своими идеями принадлежал к тому времени, в которое родился и воспитался, а не к тому, в которое умер: – забавное обвинение! Не знаем, потому ли, что мы не доросли до «высших взглядов» г. Полевого, или потому, что переросли их, но только мы видим в Карамзине писателя, оказавшего великие и бессмертные услуги своему отечеству, писателя, который выразил дух своего времени, но не задним числом, а показав его своим современникам, как новое для них время; а в г. Полевом видим деятельного писателя, обладаемого больше тревогою, чем вдохновением, за все бравшегося и ничего не кончившего, разрушившего многие старые предубеждения и не сказавшего ничего нового, оказавшего большие заслуги отрицательно и никаких положительно, наконец, критика, который, думая идти наравне с веком, шел только наравне с толпою: толпа хвалила Пушкина – и он хвалил его; толпа охладела к Пушкину – и он охладел к нему; смерть Пушкина поразила общее внимание – и г. Полевой явился в «Библиотеке для чтения» с статьею о Пушкине, в которой много наговорил общих реторических мест о поэте и человеке, а ровно ничего не сказал о Пушкине…{23}
Да, г. Полевой опоздал для Пушкина: удивительно ли, что Гоголь для него – темна вода во облацех?..{24} Всему свое время и своя чреда, – и счастлив тот, кто, вовремя начав, умел и вовремя кончить!..
Пропускаем статьи, не относящиеся к искусству, и укажем на последнюю в I-й части «Очерков» – разбор «Двумужницы» кн. Шаховского. Кто помнит этот разбор, тот знает, что г. Полевой судил заслуженного нашего драматурга за «Двумужницу» как за уголовное преступление против искусства, что он даже передразнил его, тут же написав злую пародию на его пьесу{25}. Конечно, пьеса кн. Шаховского произведение не художественное, не превосходное, но и не без достоинств, а главное – она решительно выше всех опытов г. Полевого в драматической поэзии, начиная от его дюсисовской переделки Шекспирова «Гамлета» и оригинальной трагедии «Уголино» до «Ужасного незнакомца», не имевшего никакого успеха на сцене{26}. Как помирить это противоречие?.. Мы жалеем, что г. Полевой, за критикою «Двумужницы», не поместил тотчас своего письма к г. Булгарину («Сын отечества», 1839, № IV), в котором он высказал свои понятия о драматической поэзии и о своих трудах по этой части. Но знаем, как сообразить и согласить взгляд его на произведение князя Шаховского и на его собственные создания в драматическом роде!.. Взглянем на это письмо, чтобы поправить упущение г. Полевого, не напечатавшего его рядом с критикою «Двумужницы». Это тем более необходимо для нас, что может быть окончательною оценкою г. Полевого как критика и окончательным разбором его критических оснований.