Глава 26
На похоронах Тани присутствовало мало народу. Никого не знал, кроме Маши и Ксюши. Женщины плакали. Мужчины с трудом сдерживали нахлынувшие эмоции. Только один человек стоял, будто монумент. Ни эмоций, ни слёз. Виновник трагедии. Не играл над могилой. Мать, старая горбатая женщина, легла рядом с дочерью. Еле вытащили.
Когда гроб засыпали землёй и возложили на могилу цветы, мысленно поблагодарил Таню за дни счастья, подаренные пропащей извращённой душе. Покинул церемонию раньше времени. В белой тишине надгробия возвышались, словно суслики в пустыне. Смотрели на меня. Знали всю правду и осуждали. Не вынес их тяжёлого приговора. Убийце не место на святой земле. Поочерёдно обнял девушек. Маша положила в мой карман маленький листок. На развороте был написан номер телефона. Скомкал листок и выбросил в сугроб снега.
Нос у меня побелел, пока ждал такси. Пальцы на руках стали деревянными. Плюхнулся на переднее сиденье и приложил ладони к печке.
Такси остановилось около университета. Зашёл в интернет-кафе. Светящиеся мониторы, как вход в иной мир. Вспомнил нашу с Димой вылазку к игровым автоматам. Наверное, тогда он задумал предательство. Или когда принял меня в группу. В комнате витал приятный запах кофе. Около администратора стоял прозрачный, наполовину пустой кофейник. Лицо его, освещённое монитором, было бледным и вытянутым. Он включил маленький светильник и принял деньги.
В комнате сидело восемь человек. Все они всматривались в другое измерение, не замечая реального мира. Можно подойти к любому и огреть по спине дубинкой. Или вытащить бумажник из кармана. Отправился к дальнему компьютеру и открыл почтовый ящик. Стал похож на сидящих рядом зомби. Перечитывал возникающие перед глазами тексты. Спам, снова спам, просроченное приглашение на вечеринку, просьба посмотреть текст, присланный в формате Word, восторженное письмо поклонницы, фотографию которой вижу впервые, недвусмысленное предложение переночевать у знакомой, предложение контракта на «Алую розу», дата постановки очередной пьесы… стоп. Пробежался глазами немного назад. «Алую розу» хотят выкупить. Пусть во мне нет художника, но деньги не помешают. Отписал, что скоро прибуду в столицу.
Решил встретиться с Костей и отдать долг. Отослать оставшиеся деньги Таниным родителям и уехать из города. Карточку проверил заранее. Напишу родителям, что деньги Таня копила на будущую жизнь. У неё есть маленький брат. Узнал только на похоронах.
Аня не привыкла проигрывать. Красота стала орудием достижения цели. Но однажды она дала трещину. В одном конкретно взятом случае. Ане захотелось узнать, на кого её променяли. Редко встречала на пути соперниц. А когда увидела Таню, посчитала мой отказ оскорблением. Восходящей звезде не нужны сплетни о прошлом. Таня наивная сердобольна девушка. Холодная стерва поняла это с первых слов. И воспользовалась… Опустошил бутылку и ушёл в беспамятство.
Наутро скривился в приступе боли. Затекла левая рука. Повернул голову и увидел Машу. Попытался вспомнить вчерашний день. Бесполезно. Каким образом она оказалась в моей постели. Выбросил же номер телефона. Приподнял голову и вытащил руку. Чёрные волосы растрепались на подушке, одеяло скатилось, оголив упругую грудь. Пора заканчивать со спиртным. Таню только вчера похоронили, а я с её подругой. Сволочь.
Маша проснулась через час. К тому времени дочитывал написанную для Тани пьесу. Устроился в мягком кресле и курил пятую сигарету. Девушка села и улыбнулась. Одеяло снова сползло с груди. Оголились стройные гладкие бёдра. В комнате висел сизый туман, и Маша казалась призрачным ангелом.
Мы поздоровались, будто только что увидели друг друга. Кружевные трусики грациозно скользили по её длинным ногам и плотно легли на округлую попку. Приталенные джинсы, бесформенной кучей сваленные у кровати, на Маше казались идеалом моды. Как ни пытался дочитать пьесу, взгляд уезжал на одевающуюся девушку. Маша могла стать «лицом» любой марки одежды. Вместо этого лежала в комнате с пропитым, поставившим крест на жизни, неудачником. Отложил пьесу в сторону и подошёл к Маше. Она надела лифчик и посмотрела мне в глаза.
– Ты великолепен в постели. Не сравнить с сельской шпаной…
– Этого больше не повторится…
– Не повторится. До следующего разочарования. Все мы одинаковые.
Ещё один холодный ангел. Её простодушная улыбка, скрывающая за собой расчётливый ум, напоминала Анину в раннем детстве. Все красавицы проходят собственную школу жизни. Жаль, что оказался виновником растления её души. Не противостоял системе, которой подчинялся со школьных лет. Маша позавтракала и собралась на учёбу. Сколько парней на факультете мечтают провести с ней ночь. Сколько глаз ловят её улыбку. Сколько онанистов мечтают о ней долгими зимними вечерами… А человек, которому она отдалась, не помнит подробностей ночи. Проклял гнилую жизнь. Маша накинула шубку и потянулась губками к моей щеке. Отстранился и дёрнул ручку двери. Девушка снисходительно улыбнулась и вышла на лестничную площадку.
На улице двадцать градусов ниже нуля. Из окна кажется, что воздух кристаллизуется, превращается в мелкие сверкающие песчинки. Выхожу из подъезда и воздух выбивает остатки похмелья. Мороз закрепляет холодильные установки в области бёдер. Кожу лица щиплет встречный поток. Перчатки не спасают пальцы. Вызываю лысого и через десять минут внедорожник останавливается у дома. Пунктуальность, граничащая с гениальностью. Сажусь на заднее сиденье. По радио гоняют попсовую песенку. Горилла в этот раз сидит на переднем сиденье и жуёт бутерброд. Запах картошки и колбасы. Наутро после спиртного любой запах кажется отвратительным. Закрываю нос перчаткой и смотрю в окно. Сотни прохожих спешат по отработанным невидимым каналам. Траншея жизни: из дома на работу, с работы в магазин и домой. Борозда ровная, выработанная годами. Хочется иметь такую борозду для себя. Не получается. Люди завидуют тем, чья жизнь выходит за рамки обыденности. Ступив на грань, траншея сбивается, становится неровной и залезает на траншеи других людей. Зачастую могущественных и опасных. Тогда возврата нет. И воспоминания о спокойной жизни уходят, будто сон…
Глава 27
Костя увеличил долг с четырёхсот тысяч до полумиллиона. С учётом издержек. Сжал зубы. Костя принёс номер банковского реквизита. Позвонил в банк, чтобы меня встретил нужный банкир. Перед уходом спросил, не передумал ли я с предложением постоянного найма. Издевается. После резкого отказа он насупился и ткнул в мою грудь телефоном.
– Переводи деньги и вали с глаз моих.
Внедорожник притормозил у высокого белого здания, похожего на огромный сталагмит. На пороге меня встретил лысый худой человек с вытянутым лицом и длинным, как у Буратино, носом. Он улыбнулся, оголив белые неровные зубы. Во рту скопилась слюна для плевка. Подошёл горилла и сжал протянутую в мою сторону руку. Нужным человеком оказался директор банка.
Оформив сделку на положенную сумму, покинул банк. Подставленное другу плечо стало причиной смерти хорошего человека. Необдуманные решения повлекли предательство и очередную затяжку на жизненном полотне.
Перевёл деньги на счет танинных родителей. Сказал Ксюше, чтобы она представила их как личные сбережения Тани. Ксюша удивилась столь щедрому «подарку» и прильнула к моей груди. Назвала наидобрейшим человеком. Когда она ушла, скорчил гримасу. Больше не останусь в городе ни на минуту.
В столицу приехал утром. На горизонте появились размытые очертания зарождающегося дня, а пар походил на тени уходящей ночи. На вокзале толпился народ, ожидая прибывающих и отправляя уезжающих. Меня никто не ждал. И никто не знал. В купе хорошенькая блондинка завела разговор. Вежливо дал понять, что не настроен разговаривать.
Людской поток вынес меня к станции метро. Прошёл через турникет к длинному эскалатору. Если наступит война, здесь все задохнутся. Подземелья смерти, иначе не назовёшь. Вышел в центре. Сотни туристов фотографировались на фоне национального достояния. Поймал такси и отправился на встречу. Театр им. Гольдберга. Никогда о нём не слышал. В фойе минут двадцать выяснял у старушки, где найти Красовского Дмитрия Павловича. Наконец сказали, что кабинет Красовского на третьем этаже под номером триста двенадцать. Обшарпанные коридоры и сыплющаяся со стен штукатурка не напоминали задворки театра. Запах сырости резал нос, а голубые, с тёмными подтёками, стены, походили на испорченное полотно художника. Вошёл в кабинет. За игрушечным столом сидел лилипут с длинными усами и большим, будто расплющенным, носом. Растянутый шерстяной кафтан не скрывал его чрезмерной полноты. Смотрел на мир Дмитрий Павлович через большие круглые очки.
– Помню-помню, – сказал он, когда услышал моё имя. – Пьеса великолепная. Многие театры хотят её заполучить.
К карлику с самого начала возникло отторжение. Не потому, что он заикался или картавил. Причина заключалась в его образе. В маленькой, заставленной старинной мебелью, комнате, встретились представители двух миров, ничем друг с другом не связанных. Вид Красовского отталкивал девушек, а мой притягивал. Крассовский считал, что в его бедах виноваты все, в то время, как мне было стыдно за себя. Между нашими мирами лежала прослойка людей, вписывающихся в рамки установленного барьера. И мы не соприкасались друг с другом.
– Не стойте в дверях, присаживайтесь, – указал Дмитрий Павлович на стул. – Чай или кофе?
– Кофе, пожалуйста.
Подошёл к столику, который походил на панцирь черепахи, и опустился на стул. Дерево скрипнуло, заворчало, и успокоилось… Дмитрий Павлович передал чашку. Достал экземпляр «Алой розы». Толстыми, похожими на рогалики, пальцами, перевернул несколько страниц.
– Признаюсь, пьеса меня удивила. Но запросы нынешней публики несколько иные… Правду терпеть не любят. Много времени и сил уйдёт на рекламу. А для рекламы…
– …Нужны деньги. Скажите прямо, сколько мне причитается.
– Люблю деловой подход.
Дмитрий Павлович предоставил раскладки, от которых меня потянуло в сон. Через полчаса назвал окончательную сумму. Не спорил и подписал предложенный контракт. Привезённую с собой Танину пьесу показывать не стал. Писал для Тани, а не для бюрократов. Оставил реквизиты и попрощался с карликом.
На улице вздохнул полной грудью. Узкие коридоры и маленький, пропахший стариной, кабинет, навевали уныние и грусть. Ночь накрыла город вуалью. Холод сковал ноги. Снял номер в дешёвеньком отеле. Взял у портье ключ и поднялся на второй этаж. Прямоугольные, похожие на бруски пластилина, коридоры напоминали о прошедшем дне. Открыл дверь маленькой комнаты. Пружинная кровать в углу, пыльный трельяж у окна, выходившего во двор, несколько стульев и старенький ламповый телевизор. Не удивился, если бы из-за письменного стола вылез Крассовский. «У вас отличная пьеса, но у современной публики другие запросы». Пьесу везде принимали тепло. Чем отличается местная публика от остальной? Ничем. Только некоторым бюрократам не хватало на жизнь. Принял душ и выключил свет. Взял банку пива и устроился на кровати. После смерти Тани наступила апатия.
Под утро вышел на задний двор и достал листы рукописи. Гениальная пьеса, заставившая Таню пожертвовать жизнью. Написанная для одного человека, она не будет доступна широкой публике. Толпа не проникнется мыслями, обращёнными к душе. Поджёг титульный лист. Ветер сбивал языки пламени. Он проникся силой пьесы, её чистотой и искренностью. Рукопись умирала медленно. Листок за листком растворялись в ночной тишине. Сигарета в руках таяла с катастрофической быстротой. Её сменила другая. Когда пламя потухло, в пачке не хватало пяти штук. Рак лёгких обеспечен. Чем не осознанное самоубийство. Поднялся в номер и собрал вещи. Куда ехать? Возвращаться в холодный город, где каждая собака готова напакостить? Не стоит. Достал из сумки последнюю банку пива. Махнуть на край света. Денег хватит на билет в один конец. Что там делать, не знаю.
В момент ухода произошёл случай, донельзя напомнивший кадры дешёвого фильма. Сейчас и не разберёшь, был ли тот эпизод частью спланированного тёмным гением спектакля, или же произошёл случайно. Раздался телефонный звонок. Тихая мелодия разносилась по комнате в поисках слушателей. И единственным слушателем оказалась я. Ждал, когда же она закончится. Но мелодичные звуки не прекращались, будто комната им понравилась.
Кого же заинтересовала моя персона? С долгами разделался, в близкие отношения ни с кем не вступал. Положил собранную сумку на стул в прихожей и снял трубку. На связи оказался Александр Викторович. Голос старика был возбуждён. Мы обменялись приветствиями, после чего Александр Викторович пожалел о моей скрытности, но, вместе с тем, с пониманием и восторгом отнёсся к моему профессионализму. Говорил о правилах бизнеса, о соблюдении дистанции между заказчиком и поставщиком.
Впервые слышал о подобных правилах. Александр Викторович спросил, является ли моим детищем «Алая роза». Да, является. В голове появилась уверенность, что после всей этой «воды» старик предложит толкать контрабанду. И зачем поднял трубку. Нет бы закрыть за собой дверь и тихо удалиться…
– Моей младшей нужен педагог по театральному искусству. Старшая учится на очном отделении, но и ей не помешает парочка хороших советов.
Поворот, который ожидаешь меньше всего. Старик сыграл на неожиданности. Ослепил мой взгляд, который не разглядел подвоха.
– Почему не наймёте профессиональных преподавателей? У меня нет опыта работы с детьми.
– У профессиональных преподавателей ни капли таланта. А дочке нужен талантливый наставник.
Наивный малец вновь окунулся в сети чьей-то игры. Край света отменяется. Назвал гостиницу, и через два часа подъехал чёрный лимузин. С первой встречи сложилось хорошее впечатление об Александре Викторовиче. Из лимузина вылез парень среднего роста в костюме и начищенных до блеска туфлях. Открыл дверь. Сел на краешек шикарного сиденья, оббитого кожей. Ноздри щекотал запал благоухающего разнотравья. Подъехали к загородному особняку. Холод к вечеру усилился, отчего нос у охранника стал похож на стеклянный шарик.
Первой встретил Елену Аркадьевну. Она гуляла с маленькой собачкой Джесси по двору. Кирпичная ограда шла вдоль дороги и заворачивала у самого леса, отстоящего от особняка в ста пятидесяти метрах. Половина двора отводилась под спортивные и детские площадки, треть шла на сад, остальное скрывалось под пушистым грязно-серым покрывалом. Под газон. И место удобное, в самом центре владений.
– Решили снова к нам заглянуть, – улыбнулась Елена Аркадьевна.
Лодочка из губ была фальшивой, похожей на улыбку матери в детстве.
– Думаю, теперь у вас надолго. Александр Викторович предложил учить вашу дочь…
Преображение Елены Александровны. Холодные губы расплылись в искренней улыбке, сияние распространилось по всему лицу. Вот она, грань, за которой игра превращается в жизнь. Болтаюсь на ней, будто летучий змей на верёвочке.
На порог вышел хозяин особняка. Седовласый, пышущий здоровьем, мужчина был одет в красное пальто и летние тапочки. Мне стало теплее от его вида. На улице не меньше двадцати градусов, а ему хоть бы хны. Наблюдать за здоровым человеком, в закромах которого существует иной мир, одно удовольствие. Он обнял меня, будто сына.
Мы зашли в дом и через знакомый коридор оказались на кухне. На плите стоял остывающий кофе. Тёмнокожая кухарка, получив одобрительный кивок хозяина, достала кружку и налила тёмный напиток до краёв. Старик указал на кабинет.
Мы поднялись наверх и встретили старшую дочь. Её горячий взор испепелил меня. Контракт ещё не подписан, можно отказаться. Она протянула руку. Ладонь оказалась мягкой, а кожа гладкой. Вряд ли она держала в жизни что-нибудь тяжелее кухонного ножа. Только сейчас обратил внимание на портреты, висящие вдоль стен.
– Весь мой род, – сказал Александр Викторович. – От первого до последнего. В конце коридора висит мой портрет. Вышел ужасно, после выполнения работы повесил художника за пальцы на заднем дворе.
Губы у меня побелели. Повестить за плохой портрет. Желание учить младшую дочку уплыло вместе с уходящим днём.
– Шутка, – рассмеялся Александр Викторович, наблюдая за выражением моего лица. – Для художника мой заказ стал дверью в мир славы. Теперь у него заказы до конца жизни. Каждый партнер по бизнесу идёт по коридору и удивляется красоте портрета. Спрашивает, кто нарисовал? Даю им номер телефона. Скоро работы этого художника повезут на Запад.
Мы подошли к портрету. Огромное полотно, размером с человеческий рост, выделялось среди остальных яркостью и реалистичностью образа. Краски со временем не поблекли, и со стены смотрел улыбающийся, уверенный в себе человек.
Зашли в знакомый кабинет. Александр Викторович опустился в удобное мягкое кресло. Я сел напротив и поставил сумку на пол. Вспомнил, как хозяин дома взвешивал пакеты. На простую зарплату такого добра не построишь. Он достал из ящика стандартный образец договора и положил на стол. Лицо его стало напряжённым и вдумчивым. Даже дилетант догадался бы, что речь пойдёт не только о преподавании театрального искусства. Стены кабинета стали мрачными, будто скинули лживые одеяния любезности и приветливости. Заглянула служанка и её добрый взгляд стал печальным. Глотнул кофе, чтобы промочить сухое горло.
Старик оттягивал разговор до последнего. Сказочность ситуации улетучилась. Звонок посреди дня незнакомого человека, присланный лимузин и предоставленная работа… много совпадений для простой удачи. Человек верит в сказку до последнего момента, до неизбежной трагичной развязки. Старик достал сигару.
– Мне нужен человек, который найдёт с девочкой контакт. Человек со стороны, не знакомый с моим обществом или обществом моей жены. Как вы успели заметить, у неё трудный характер. Признаюсь, в какой-то мере это моя вина. Но ошибки прошлого нужно исправлять. У девочки есть телохранители, с которыми она не разговаривает. Пытались найти общий язык с помощью нянек и преподавателей. Бесполезно. Её капризы выводят из себя. Порой мне кажется, что это поместье причина всех несчастий. Мы забиваемся в разные углы и видим друг друга не чаще пяти раз в день. Верните мне дочь, Кирилл, и до конца жизни не будете ни в чём нуждаться…
Медлил с ответом. И причиной тому была не театральная пауза. Вспомнил собственную семью. Шаткий союз двух людей, результатом минутной страсти которых стало моё рождение. Редкая семья проживёт в согласии до самой смерти. Природой не заложена функция вечной любви. Но что есть моя жизнь в списке рождённых, прожитых, умерших… Капля в реке, бесцельно несущей воды в океан. Капля, которая не утолит жажду животного, не приютит слабого и не порадует взгляд наблюдателя. Я подписал контракт.
Глава 28
Кухарка отвела меня в летний домик. Помимо Марты, в нём жили садовник Ричард и служанка Эльза. Все слуги приехали из-за рубежа. Александр Викторович не любил русскую особенность работать в полсилы. Марта была немой и наш разговор наедине сводился к моим монологам и её жестам. Садовник оказался простодушным старичком лет сорока, с длинной бородой и смеющимися глазками. Зимой работы у него почти не было, и он часами сидел перед окном с книжкой в одной руке и чашкой кофе в другой. Эльзе шёл тридцать первый год. Её тело напоминало хворостинку, на конце которой болталось миловидное личико. Одежда висела на ней, будто на вешалке. Не было сомнений, что Эльзу привела Елена Аркадьевна. Короткая стрижка и отсутствие стиля делали её похожей на взрослого мальчугана, принявшего женский облик.
Комната на втором этаже оказалась уютной и домашней. Два окна выходили на задний дворик. За кирпичной стеной стояли величественные сосны. Пустой дворик, с выглядывающими из-под снега лесенками, колёсами, столиками и скамейками навевал средневековую умиротворённость. Бросил на кровать сумку. Одежду повесил в фанерный шкафчик. Туфли снял у входа. В комнате повис запах потных носков. Письменный столик, заваленный тетрадями, ручками и карандашами, стоял у окна, отражая блики последних лучей уходящего за горизонт солнца. Эльзе доложили о прибытии гостя, и она предварительно убралась в комнате. Сел на краешек тумбочки и сверил время с большими круглыми часами над входной дверью. Идут правильно.
В комнате был душ и туалет. Расслабился в тёплой воде. Засыпать не стал, памятуя о событиях недавнего прошлого, когда спящим сполз на дно ванны и чуть не захлебнулся. Вытерся махровым полотенцем и накинул халат. Круглое зеркало на двери дребезжало от шагов в прихожей. Лизе нужен подарок. Кукол с игрушками у неё хватает, необходимо что-то особенное. Открыл тетрадку и взял в руки карандаш… Писал до полуночи, пока уложившиеся на двойном листе строчки не приняли магию стихотворения. Но что есть стихотворения для маленького ребёнка… Слова, не более.
В столовой встретил Марту. Она только что вернулась из хозяйского дома и перед сном решила перекусить. Её большие глаза смотрели на меня с любопытством. Приготовил чай и сел за стол. Мы долго изучали друг друга и молчали. Покончив с чаем, взял девушку за руку и отвел к себе в комнату. Марта скинула платье и легла на кровать. Вызывающая эластичность, характерная для всех чернокожих девушек. Бросил одежду на стул у письменного стола и лёг рядом…
Наутро Марты рядом не оказалось. Впервые девушка встала раньше меня. Часы над дверью показывали десять тридцать. Старая бритва сдирала щетину вместе с кожей.
Отмучавшись, вернулся в комнату и оделся. Мышцы пресса болели. Чувствовал себя, как спартанец, пробежавший сорок два километра. Не был с девушкой с тех пор, как проводил Машу за дверь. Надел чистое бельё и спустился вниз. Ричард читал у окна книжку. Сделал себе кофе.
– Зачем расстраиваешь девочку? – спросил садовник, когда половина чашки была пуста. – Даёшь пустые надежды, бессмысленные обещания…
Дрожащий голос Ричарда выдал правду. Он любил девушку.
Наше совокупление стало для Ричарда ударом. То, что для меня казалось обыденностью, для старика было подвигом. Он мечтал о Марте, видел её образ на книжных страницах и не решался подступиться. Нутро моё заныло от очередного подвоха. Когда кричать «откуда я знал», не имело смысла.
У летнего домика существовали правила, не запечатлённые на бумаге, но соблюдаемые его обитателями. Знает ли о них Александр Викторович? И что скажет, если узнает.
На улице Елена Аркадьевна выгуливала пса. Она как раз проходила рядом с игрушечным, по сравнению с замком, домиком, когда я вышел на крыльцо. Александр Викторович отбыл в столицу до самого вечера. Попросил хозяйку рассказать историю Лизы.
Лицо Елены Аркадьевны накрыла вуаль печали. Мы пошли вдоль забора в объятия могучего леса. Снег хрустел в такт нашим шагам, и хозяйка дома начала говорить только когда замолкли последние возгласы охраны.
– Мы с Сашей прожили долгую жизнь. Оля родилась сразу после брака. Бедные, но счастливые, мы уделяли ей всё наше время. Оля была жизнерадостным ребёнком, до тех пор, пока не уехала на учёбу в Англию. Лиза появилась в период становления мужа как бизнесмена. Произошёл первый кризис семейной жизни. Саша неделями отсутствовал в командировках, а когда появлялся дома, приводил неизвестных мне друзей и подруг. Часто напивался и буянил. Конечно, если бы Саша не ходил на званые вечера и встречи, ни замка, ни счёта не было бы. Но жертвой денег стала Лиза. На её психике отразились побои, бесконечная ругань и пьяный дебош. Оля этого не видела, так как жила в Англии. В переписке о семейных неурядицах я умалчивала. Лиза искала поддержку у меня, но в тот период казалось, что существуют более насущные проблемы, – наступило минутное молчание, – когда Саша достиг определённых высот, после которых не следует работать в три пота, чтобы зарабатывать деньги, он вернулся в семью и жизнь наладилась. Через пару лет вернулась Оля. Но связь с Лизой мы потеряли.
Знакомая ситуация. Только у меня родители не воссоединились, а умерли. Психолог тут не поможет. Нужен человек с подобным опытом. Александр Викторович основательно покопался в моей биографии. Вернувшись обратно, поинтересовался, где найти Лизу.
– Она целыми днями не выходит из комнаты. Спускается только к завтраку, обеду и ужину. Язык у неё колкий, запаситесь терпением…
Терпение. Никогда его не хватало. Эльза покачала головой, и мы отправились на второй этаж. Наверное, как и Ричард, слышала глухое мычание Марты. Перед глазами мелькали десятки дверей, с разными номерами и названиями. Библиотека, кинотеатр, тренажёрный зал, бильярдная… удобства, о которых мечтают миллионы. Эльза остановилась у двери с золотой гравировкой «Детская комната». Пожелала удачи.
Лиза была худой белокурой девочкой. Прямые волосы спускались до плеч, оголяя белоснежную шею. Красный сарафан, с большим повязанным бантом, походил на одеяние дюймовочки. Её тонкие ручки скользили от одной куклы к другой, печальные глаза выглядели искусственными, как у пластмассовой безделушки. С куклами Лиза шепталась, чтобы никто их не услышал. Куклы стояли везде: на полу, под кроватью, на трельяже, на подоконнике… Мурашки пробежали по коже от их ничего не выражающих взглядов. Присел на стул, наблюдая за девочкой. Она не обращала на меня внимания. Привыкла к телохранителям. Достал из кармана стихотворение и перечитал про себя. Сегодня обойдёмся без слов. Наблюдение и визуальный контакт. Смотрел на Лизу и вспоминал прошлое. Какими бы плохими ни были мать и отец, они остаются родителями. Лет через двадцать-тридцать хочется встретить их, обнять и поговорить… В возрасте Лизы их ненавидишь.
Просидел в комнате три часа. Лиза несколько раз оборачивалась. Сомневаюсь, чтобы кто-то из охранников улыбался девочке. Вытащил из кармана цепочку с изображением Христа. Никогда не надевал цепочку на шею, но всегда держал при себе. Лиза не спросила, что это за подарок. Все три часа она шепталась с куклами, обсуждала мечты и проблемы. Пробудь в комнате ещё час, решил бы, что девочка неполноценная.
Враждебный взгляд кукол выдворил за дверь. Александр Викторович осознал опасность проблемы, когда понял, что деньгами ничего не решить. Спустился на кухню и сделал кофе. Сказывалась бессонная ночь. Марта бодро выполняла обязанности, будто вчера ничего не случилось. Сказал кухарке, что хочу выучить язык жестов. Сон пробудил мысли о мягкой кровати. В прихожей столкнулся с Олей. От неё исходила магия притяжения, свойственная единицам и ощущаемая подсознанием. Таким людям не нужны слова, чтобы расположить к себе человека или увести красивенькую жертву с бала. Она попросила о приватном разговоре. Вспомнил человека, подвешенного за половой орган.
Вечерами Оля совершала прогулки на лыжах по сосновому лесу. Через двадцать минут договорились встретиться на крыльце. Её вымытые волосы пахли нарциссом. Побежал в летний домик, только когда стихла лёгкая поступь её шагов. Спросил у Ричарда, есть ли в доме лыжи. Старик сидел за столом и читал книгу. Почесал лысую макушку. В чулане лежали изношенные ролики, парочка поношенных костюмов, нераспечатанная коробка с огнетушителем, ржавые лезвия коньков, сломанная в дух местах клюшка, парочка грамот и медалей, покрытых толстым слоем пыли. И лыжи, с широкими кожаными ботинками. Лучше чем ничего. Я вытащил пыльный инвентарь наружу. Взял в прихожей тряпку и смахнул скопившуюся прослойку пыли. Надел лёгкую ветровку и махровые перчатки. Спортивного обмундирования не было, пришлось позаимствовать у Ричарда болоневые штаны. Шутовской образ довершали кожаные, на три размера больше нужного, ботинки. Никогда не выглядел так нелепо.
Оля дожидалась меня в лёгком прогулочном костюме лазурного цвета. Маленькие ботинки крепились на узких невесомых лыжах. Уши защищали пушистые наушники. Она приводила в порядок палки, но, когда увидела меня, забыла обо всём. Ухватилась за крыльцо, чтобы не упасть со смеху. Что ж, знакомство с искреннего смеха порождает крепкую дружбу. Её светящееся личико излучало тепло и радость, редкие в здешних местах. Вечерний полумрак скрыл краску, выступившую на моём лице. Бросил лыжи на снег и нащупал крепления.
– Ты говорил, что занимался лыжами раньше…
– Оставил экипировку дома. У Ричарда выбор небольшой.
– Наш садовник бегал на лыжах, пока не упал с яблони…
Мы выкатили за пределы особняка. Охрану Оля попросила остаться. Лёгким бегом она пронеслась вдоль красной стены и скрылась за поворотом. Перебирая палками, пытался скользить так же легко и грациозно. Но лыжи упирались, будто не признавали нового хозяина.
Мы проехали два с половиной километра, но мне казалось, что за спиной остался добрый десяток миль. Потная одежда прилипла к коже и перестала дышать. Махровый воротник походил на колючую проволоку. Сигаретная смола выходила вместе с мокротой. На лице Оли не было ни капли пота. Она дышала ровно. Маленькие облачка вырывались из её лёгких и уносились в небо. Я походил на загнанного медведя. Неподдельная боль, отразившаяся в моих глазах, вызвала на её лице улыбку.
– Думаю, на сегодня хватит…
За эти слова готов был расцеловать Олю. Она полетела к дому легко, будто ласточка на ветру. Стиснул зубы и побежал вслед за спутницей.
Подъехал к воротам, когда совсем стемнело. При бледном свете фонарей отстегнул лыжи и зашёл во двор. Оля стояла на пороге с кружкой зелёного чая. Выдавил из себя улыбку и бросил лыжи у крыльца. Оля передала кружку Марте и подошла.
– Сегодня была разминка. В следующий раз пробежим километров двадцать.
Бег на лыжах не входил в мои обязанности, но отказывать Оле…
Девушка послала воздушный поцелуй и исчезла в дверях особняка. Поплёлся с лыжами в летний домик. Они намокли и прибавили в весе килограмма полтора. На пороге достал из кармана сигарету. Тёмная ночь шарадой рассыпала звёзды по небесному полотну. В созвездиях отображался образ Тани. В одном она улыбалась и махала рукой, в другом грустила и читала пьесу, в третьем любовалась бесконечными просторами космоса.
Выбросил окурок в снег. Уголёк зашипел и потух. У ворот раздался звук подъезжающего лимузина. Занёс лыжи в дом и прислонился к дверному глазку. Лимузин въехал во двор. Из него вылез мрачный Александр Викторович. Двое охранников вытащили из багажника человека с мешком на голове. Он что-то кричал, но материя приглушала вопли. Старик молчал. Оглядел двор и остановился на летнем домике. Казалось, посмотрел прямо в глазок. Снял потяжелевшие ботинки и поднялся наверх. Что бы не происходило снаружи, меня это не касается. Скинул потную одежду и принял душ. Перед сном осмотрел задний дворик. Три фигуры окружили человека с мешком на голове. Он стоял на коленях и дрожал. Над жертвой возвышалась невысокая худая фигура Александра Викторовича. Хозяин взял у охранника пистолет и приставил к голове провинившегося. В следующее мгновение голова откинулась назад, и тело упало в снег…