Здесь располагалось два уютных маленьких ресторанчика. Еда была вкусной и не дорогой, а за счет того, что заведения почти всегда были полупусты, у ресторанов сформировался своеобразный клуб постояльцев. В студенческие годы я не редко захаживал сюда в поисках покоя и почти всегда видел одни и те же лица, мы все уже знали друг друга в лицо и даже здоровались. Но когда мы съехались с Линой, добираться до ресторана стало совсем неудобно, и больше я здесь не появлялся.
И на этом собственно все, больше в старом районе не было абсолютно ничего запоминающегося. По сравнению с остальными районами нашего городка этот казался будто бы из другой вселенной, будто от какого-то старинного города оторвали кусок и приставили его к окраине нашего. Хотя все конечно наоборот, это новый город приставили к окраине старого, но не в этом суть.
Где именно ночевать я еще не решил, но скорее всего это будет больница. Жилые дома еще во время моей юности были уже изрядно порушены временем и стояли без окон и дверей, так что сейчас находиться в них может быть опасно. Торговый центр не пригоден из-за своих размеров и характерной постройки, все-таки ночевать посреди торгового зала за стеклянными дверьми не очень комфортно, а другое пристанище там будет не просто найти. В больнице же были палаты, хотя конечно в палате может быть немного не по себе, но на тот случай есть процедурные или сестринские комнаты, так что больница, на мой взгляд, самый приемлемый вариант.
Перейдя железнодорожный мост мы, как и планировали, свернули в лес. Сначала мы шли просто по направлению к городу, но потом вышли на хорошую, наезженную автомобилями колею. Очевидно, в летнюю пору люди ездили по этой дороге из города на отдых к реке, и почему то я сейчас ясно представляю себе машину, в которой едет веселая компания. В салоне вовсю орет музыка, а багажник до отказа забит пивом.
Сейчас я бы не отказался от такой компании, хотя бы на сутки забыть о том мире, который теперь меня окружает. Просто перезагрузиться. Хотя нет, я все-таки никогда не был поклонником подобного отдыха, и тут не стоит себя обманывать, но как способ забыться такой отдых подходит идеально, тут уж не поспоришь.
Мы шли молча, и за все время с того момента, как мы пресекли мост, Юля не произнесла ни слова. Более того, чем ближе мы подходили к городу, тем мрачнее она становилась. Я несколько раз пытался начать разговор, но Юля натягивала на лицо дежурную улыбку, с которой вас встречают в магазинах продавцы-консультанты, говорила пару ничего не значащих фраз и вновь уходила в себя. Я не стал больше приставать к ней, каждый из нас бывает не в духе, и я считаю, что лучшее, чем могут помочь окружающие, это оставить нас в такие моменты в покое. Вероятно, она просто устала, а тот факт, что ноги былм стерты до мозолей, не прибавлял ей приятных эмоций.
Мы так и шли весь день молча. И когда уже начинало смеркаться, мы, наконец, достигли окраины. Когда этот район строили, лес здесь проредили, но не вырубили совсем, отчего создавалось впечатление, будто бы лес просто плавно переходит в город. Вскоре между деревьями возникли те самые желтые двухэтажные дома, это значило, что до больницы осталось не более получаса ходьбы.
– Юль, почти пришли полчаса и мы на месте, – улыбнулся я Юле.
– Дань, а где мы будем ночевать? – Юля посмотрела на меня несколько растерянным взором.
– Здесь есть старая больница для душевно больных. Думаю, что это самый пригодный вариант.
– Больница для душевнобольных, – повторила за мной Юля как робот – Может, найдем более благоприятное место? – Юля очень неестественно улыбнулась. – Вон, например, сколько домов.
– Дома эти стоят под всеми ветрами без окон и дверей, по меньшей мере, лет тридцать. В них просто опасно. Я понимаю, что в больнице может быть весьма неуютно, но там же есть сестринские комнаты, думаю там вполне приемлемая обстановка для ночлега.
– И что других мест нет? – Юля заметно помрачнела, я ее понимал, больница не лучшее место для ночевки, но тут сильна скорее моральная составляющая. Больницы для душевно больных всегда ассоциируются с чем-то, безусловно, мрачным, но по сути это просто здание такое же, как и все остальные в округе, просто лучше других сохранившееся, да и других вариантов просто нет.
– Боюсь, что это самый лучший вариант.
– Хорошо, – Юля окончательно расстроилась.
Когда мы уже подошли к первым домам, проселочная дорога, наконец, примкнула к асфальтированной улице, и теперь мы шли по ней мимо старых домов-призраков. В сумерках здесь даже мне становилось не по себе. На Юле же просто не было лица, она шла еле перебирая ногами.
Какое-то совершенно необъяснимое чувство страха нашло на меня. В тот день, когда я впервые оказался в городе на заснеженной аллее на меня напал точно такой же страх. Страх чего-то необъяснимого, тот страх, который заставляет биться сердце как ненормальное. В висках я чувствую холод, а по затылку пробегают мурашки.
Но все вокруг недвижимо, полный штиль. Солнце уже почти ушло за горизонт, и все погрузилось в темно-желтые сумерки, окна заброшенных домов смотрели на нас своими черными пустыми проемами. Их пустота отталкивала, в этой пустоте читалась враждебность, мы здесь отнюдь не званые гости. Обстановка накалилась, я уже почти физически ощущал напряжение в воздухе.
Я отошел к обочине и поднял стеклянную бутылку, мне стало несколько спокойней, конечно, всегда, когда держишь что-то в руках, даже понимая, что оно тебе вряд ли поможет, становиться спокойней на душе. Конечно, бутылкой нельзя было защититься, но от незаряженного пистолета толку было еще меньше. Где-то в рюкзаке лежал детский пистолет с пистонами, которым я отгонял собак, но собак то как раз и не было слышно.
– Что-то не так. Чувствуешь?
Я спросил это у Юли полушепотом. Она ничего мне не сказала, а только посмотрела на меня взором полным ужаса. Я кивнул вперед, и мы продолжали идти по улице в сторону больницы. Однако ничего не происходило, никаких признаков того, что нам что-то угрожает, но сердце, не успокаиваясь, билось с бешеной чистотой.
Тут вдруг я что-то услышал, что-то на гране слышимости. Сначала я не понял, что это, но звук вдруг сначала совсем сошел на нет, а потом резко стал значительно громче. И тут я понял, что это детский плач, так плачут грудные дети, когда ты вытаскиваешь их из ванны. Но звук был до дрожи в коленках неестественным, плач как будто доносился откуда-то с глубины моря. И вдруг он резко стал громче и насыщеннее, будто его источник резко приблизился к нам.
Я инстинктивно сделал шаг назад. Юля пискнула и зажала рот руками, чтобы сдержать крик. Она повернулась ко мне, все еще сдерживая крик руками, и смотрела на меня глазами полными ужаса. Источник плача находился где-то совсем рядом, но я никак не мог понять где. Я вертелся на месте как волчок, но плач, кажется, доносился ото всюду.
Из глаз Юли начали течь слезы. Она отняла руки ото рта, и вцепилась в свой крестик, висящий на цепочке, и сжала его так, что костяшки пальцев побелели. Тут я, наконец, взял себя в руки. Видимо это очередная шутка города, вроде того силуэта, что я видел тогда, а значит нам на самом деле ничего не угрожает, но лучше всего бежать отсюда, пока не поехала крыша. И бежать в укрытие, то есть в больницу, я выкинул бутылку назад на обочину и подбежал к Юле.
– Юля, надо бежать, – я взял ее за плечи. – Юля слушай меня. Я уже видел такое, про это я и говорил, когда сказал, что в городе очень гнетущая атмосфера. Наверно, это ветер задувает в окна и получается такой звук.
– Ветер? – Юля как будто находилась в трансе, ее лицо то и дело сводило судорогой, слезы текли ручьем, и тут ее взгляд резко остановился на мне. – Но ветра же нет.
– Да, – я сам понял, что сказал глупость. – Но не суть, нам надо идти, Юль. А лучше бежать, вдруг это звери какие-нибудь такие звуки издают, и они вероятно голодны.
– Хорошо, – судорожно закивала Юля, мои доводы вовсе не убедили ее, просто она была в шоке и хотела только того, чтобы я оставил ее в покое.
Я рванул было с места, но Юля так и осталась стоять на месте. Видимо у нее ступор, она слишком напугана, чтобы трезво соображать. Я подбежал к ней, схватил за руку и потянул за собой. Я бежал не быстро, но Юлю сильно шарахало в стороны в сторону, она то и дело норовила упасть, очевидно, что ноги не слушаются ее.
Вскоре плач перестал быть слышен, я сбавил темп, и теперь просто быстро шел. Юля вцепилась в мою руку с такой силой, что ногтями поранила ее, не больно, но неприятно. Я сказал Юле, что теперь все хорошо, и она может отпустить меня, но она никак не отреагировала на это замечание. Кажется, она его вообще не услышала.
Наконец показалась больница, на фоне маленьких двухэтажных домишек четырехэтажная больница казалась просто небоскрёбом. Ее массивный силуэт сейчас темнел на фоне заката. Я ускорился, надо успеть до того, как зайдет солнце, или тогда мы будем шарахаться от каждого кустика, а тогда плач вернется, я в этом уверен. Юля, продолжая сжимать мою руку, послушно плелась позади, иногда спотыкаясь.
Когда мы уже подошли к самим воротам больницы, Юля вдруг резко встала как вкопанная и отпустила мою руку. Я обернулся на нее, она обняла себя руками, ее крупно трясло, Юля стояла и смотрела на меня с неподдельным ужасом.
– Нам не надо туда идти, Дань. Слышишь, не надо, – сказала она, трясясь, будто бы от холода.
– Юль это место самое надежное укрытие, которое мы можем найти до темноты. Там давно уже никого нет, не стоит бояться.
– Пожалуйста, – по щеке Юли потекла слеза.
Юля, и без того кажущаяся такой маленькой и беззащитной, сейчас казалась просто мученицей. Ужас сковал ее, она не отдавала себе отчета в том, что происходит вокруг. Она просто стояла сейчас около ворот и испуганным взором оглядывалась вокруг.
И вдруг я понял, что именно сейчас настал тот момент, когда она нуждается в опоре, и никто кроме меня не может стать той опорой. Я подошел к ней и обнял, она тут же крепко прижалась ко мне в ответ. Мы постояли так наверно минут пять. Все это время я оглядывался по сторонам и прислушивался, нет ли чего подозрительного. Конечно, я и сам был напуган, а когда чего-то ждешь, то вполне вероятно может почудиться, что именно это и происходит. Но ни один шорох не нарушал тишину. Потом она отняла лицо от моей груди и сказала:
– Дань, спасибо, но нам и правда не надо туда идти, – ее больше не трясло но голос заметно подрагивал.
– У нас нет выбора. Давай так, мы сейчас зайдем внутрь, и если хоть что-то побеспокоит тебя, то мы сразу уйдем оттуда и найдем другое место. Я обещаю. Договорились?
– Да-да, – Юля спрятала глаза.
За время, что мы стояли у ворот, солнце уже совсем зашло, и здание больницы теперь представало перед нами огромной черной махиной. После того, что мы слышали, меня и самого заметно страшила перспектива ночевать в больнице. Но если я позволю себе хоть как-то показать это, то Юля окончательно сникнет, а то и начнет истерику, что совсем нехорошо, ведь я так и не знаю, кто на самом деле издавал этот звук на дороге. Итак вперед, чем дольше думаешь, тем больше вероятности раздумать. Я глубоко вздохнул и подошел к ближайшему входу в больницу, Юля держалась в паре шагов позади меня.
Мы подошли к крыльцу. Лестница из пяти ступенек вела к старой деревянной двери, с которой давно облезла краска, и теперь даже нельзя понять, какого она была когда-то цвета. Ничего страшного или просто подозрительного в округе не было, но я прямо чувствовал страх исходящий от Юли, и он потихонечку передавался мне.
Я решил действовать более решительно, чтобы в самый ответственный момент у меня не сдали нервы. Я быстро поднялся по лестнице и дернул ручку, дверь оказалась не заперта и тут же легко поддалась. Внутри оказался небольшой коридор лестничной клетки. Стены были покрашены в темно-зеленый цвет, краска от старости местами облупилась, оголяя штукатурку. Пол был уложен мелкой красной плиткой, как в подъездах домов советской постройки. Плитка местами была отколота, а непосредственно у входа заметно ходила под ногами. Я зашел в помещение, Юля зашла внутрь наверно только через полминуты, но убедившись, что внутри все в порядке она быстро догнала меня и стояла теперь прямо за мной. Она все еще была в состоянии стресса и часто дышала мне в затылок.
Прямо передо мной была дверь, она, скорее всего, вела в фойе первого этажа. На первом этаже лучше не оставаться, вдруг тут все-таки есть какие-либо звери, ведь лес прямо под боком. Поэтому лучше забраться как можно выше. Так что разумным будет искать ночлег на самом вернем, то есть четвертом этаже.
Слева от меня располагалась лестница ведущая наверх. Я подошел к ней и подождал Юлю, которая на какое-то время замешкалась у входа, боясь двинуться дальше. Когда она вновь встала позади меня, я сделал первый шаг.
Но как только я опустил ногу на первую ступеньку, впереди меня раздался звук. Снова плач ребенка. Только очень громкий и четкий, как будто ребенок находится на этой самой лестнице, только этажом выше. Он громко плакал, будто захлебываясь, потом закашливался и начинал кричать с новой силой, будто звал кого-то. При этом плач как будто доносился из другого измерения, уж больно нереалистичным он был.
У меня в глазах потемнело. Волосы, кажется, стали дыбом. Ногу, которую я поставил на ступеньку, свело судорогой. В горле откуда-то появился плотный ком, который мешал дышать. Я был обездвижен и дезориентирован, тут я услышал позади себя звук падения. Только это вывело меня из ступора, и я нашел в себе силы обернуться. Юля лежала на полу ничком. Видимо такого ее организм уже не выдержал, я подбежал к ней и приподнял голову. При падении Юля, разумеется, не смогла подставить руки и кажется достаточно сильно расшибла себе голову о плитку.
Тут плач усилился многократно, будто невидимый ребенок начал каким-то образом спускаться по лестнице нам на встречу. Его плач становился надрывней и он все чаще захлебывался слезами, создавалась ощущение, будто бы он захлебывается вовсе не слезами, а водой, да верно, звук, будто бы ребенок тонет и уже держится в воде из последних сил.
Плач перешел в визг, когда, наконец, я смог побороть ужас и хотя бы сдвинуться с места. Я подбежал к раненой Юле, быстро закинул ее на плечи и выбежал из помещения. Когда я очутился на улице, и за мной захлопнулась дверь, то создалось ощущение, будто бы плач достиг первого этажа, и его источник сейчас последует за нами.
Страх пронзил мой позвоночник, и я побежал со всех ног. При этом я не особо разбирал дороги, но по моим прикидкам я сейчас бежал в сторону торгового центра. Во всяком случае, я надеялся на это. Я бежал то и дело спотыкаясь, разумно было бы остановится и достать из рюкзака фонарь, но страх гнал меня вперед. Я слышал плач, но сердце так сильно отдавало эхом голове, что я не мог с уверенностью сказать слышу ли я его на самом деле или это просто слуховая галлюцинация.
Не сбавляя темпа через пятнадцать минут я достиг торгового центра. Не знаю почему, но я сразу отправился к своему любимому ресторану. Вообще, честно говоря, я в этот момент не совсем отдавал отчет своим действиям.
Я подбежал к входу в ресторанчик, Юлю я решил пока оставить чуть поодаль, пока не буду уверен, что в помещении безопасно. Сняв Юлю с плеча, я посадил ее так, чтобы спиной она опиралась на стену. Быстро скинув рюкзак, я трясущимися руками с трудом достал фонарь. Когда я, наконец, нашел кнопку включения, я тут же озарил светом то направление, откуда пришел. Никого не было, и я весь обратился в слух. Стук сердца уже был не таким громким, и теперь я не смог услышать никакого плача.
Потом я вернулся к Юле. Она медленно приходила в себя и сейчас что-то бормотала. Я достал аптечку и осмотрел ее рану на голове. Не глубокая, но довольно обширная, кажется, она свезла себе довольно большой клок волос. Когда я принялся обрабатывать ей рану перекисью, она зашипела от боли и почти сразу пришла в чувства.
– Что ты делаешь? Где мы? – спросила она, пытаясь отмахиваться от меня, впрочем не очень сильно.
– Я обрабатываю твою рану. Мы около торгового цента на краю старого района.
– Больница далеко?
– В пятнадцати минутах, это если бегом.
– Слава Богу! – Юля облегченно вздохнула и улыбнулась. – Голова просто гудит, думаю мне надо прилечь.
– Сейчас, обработаю рану и найду нам ночлег.
Я перевязал ей голову как умел. Вышло не очень профессионально, но по-другому я к сожалению не умею. После чего отправился осматривать дверь ресторана. Почему бы не заночевать в любимом некогда ресторане. К тому же вход в сам торговый центр находится с другой стороны здания, а тащить сейчас Юлю куда-то еще, по-моему, является отнюдь не самой удачной идеей.
При входе в ресторан по обеим сторонам от двери были разбиты небольшие клумбы. За три года, что за ними никто не ухаживал, они полностью заросли сорняками, а все цветы сгинули. Сама дверь располагалась под небольшим тканевым козырьком, на котором красовалась эмблема заведения. На зиму козырек обычно убирали, но последние годы этого, разумеется, никто не делал, поэтому он порвался, очевидно, под весом снега и теперь свисал безобразными лохмотьями над дверью. Сама дверь представляла собой плотный массив из дерева, на котором была закреплена табличка с графиком работы заведения, выбить такую будет очень не просто. Но ничего, есть же окна, забираться в которые уже стало моим своеобразным хобби.
Я подошел к двери и дернул ручку. В принципе, в этот момент я уже стоял и думал, как бы мне половчее выбить окно так, чтобы не изуродовать все внутри. Но вдруг ручка в руке послушно повернулась, и дверь открылась.
Я тут же бросился к Юле и, взяв ее на руки, занес внутрь ресторана.
– Прям как молодожены, ты переносишь меня через порог на руках, – улыбнулась она и тут же при этом чуть не потеряла сознание.
– Хватит болтать уже, вот отдохнешь хорошенько, тогда и поговорим, – ответил я ей.
Внутри, с момента моего последнего визита все осталось неизменным. Вдоль окон располагалось четыре стола рассчитанных на двух человек. Посреди зала же располагалось по три стола на шесть и четыре персоны. На противоположной входу стене располагалась длинная во всю эту стену барная стойка. Я усадил Юлю за один из столов, а сам отправился за стойку. Вероятно, в подсобке есть что-то похожее на диван для персонала.
Зайдя внутрь, я увидел, что в подсобке располагался склад, тут хранились только ящики с алкоголем, да пара бочек пива. Видимо на основном складе не хватило места, или сотрудники просто перетаскивали алкоголь сюда, потому что бежать на склад за одной бутылкой через все здание на склад абсолютно безблагодарное занятие.
В подсобке было две двери. Я по очереди заглянул за каждую из них, за одной из них была кухня. На кухне вряд ли можно найти место для ночлега, а вот встретить каких-нибудь крыс, так за милую душу, думаю после того, как заведение оставили, здесь осталась просто уйма еды и теперь крыс тут очень много, а они, как известно, часто переносят различную заразу. Так что я сразу вышел из кухни и затворил за собой дверь.
За другой дверью была уборная, я уже отчаялся что-то здесь найти и собирался уходить, как фонарик выхватил из темноты довольно большой кожаный диван. Видимо туалет для сотрудников был совмещен с курилкой, и они организовали себе здесь диванчик для того, чтобы развалившись спокойно покурить и перевести дух.
Я с трудом вытащил диван в подсобку, не укладывать же Юлю в уборной. К тому же в помещении, где постоянно курят на долгие годы остается крепкий аромат табака, который потом уже ничем не истребишь, а это вряд ли пойдет Юле на пользу.
Я провозился с ним минут десять, но дело в итоге все-таки было сделано. Конечно, диван и сам довольно сильно напитался табаком за годы использования, но когда я вытащил его в подсобку, это стало уже не так заметно.
Я вернулся в обеденный зал. Юля уже спокойно спала прямо сидя на стуле. Я очень аккуратно взял ее на руки, чтобы не разбудить, отнес в подсобку и мягко положил на диван. В подсобке было довольно тепло, но я все равно снял с себя куртку и накрыл ей Юлю.
Только после того, как Юлин ночлег был обустроен, я задумался о том, где мне спать самому. Можно конечно лечь под бочок Юле, но диван тесноват, да и сама Юля здорово ударилась головой, так что ее не стоит беспокоить попусту. Можно лечь спать на большой стол, который рассчитан на шесть персон, и наверно это самая удачная идея, просто в силу того, что единственная. Я снял рюкзак и положил его у изголовья Юлиной кровати так, чтобы, проснувшись, она его сразу увидела, вдруг ей что-то может понадобиться.
На выходе из подсобки я замедлился. Что-то подсознательно привлекло мое внимание, и я вернулся к ящикам с выпивкой. Фонарь на секунду осветил ящик с очень хорошей текилой. Я подобрался к нему и вытащил бутылочку. Думаю, сегодня можно выпить, чтобы привести нервы в порядок, да и вряд ли после пережитого я смогу так спокойно уснуть.
Выйдя в обеденный зал, я решил порыться в стойке на предмет нахождения рюмки. Рюмку я не нашел, зато нашел сигареты и зажигалку. От сигарет я успел отвыкнуть, но почему-то когда я увидел пачку, то схватил ее, не раздумывая. Со всей этой добычей я подошел к столу, который стоял подальше от окна, этот самый стол чуть позже будет служить мне постелью, а сейчас я сел за него и откупорил бутылку.
Немного выпив, я закурил. Текила приятно обожгла нутро и тут же растеклась по всему телу. В усталых ногах я ощутил приятное покалывание. Я не ужинал, поэтому уже через пару минут захмелел, покалывание в ногах быстро ушло, и они стали тяжёлыми, будто бы к ним были привязаны двухпудовые гири. Первую сигарету я выкурил, сознательно отгоняя от себя все мысли о произошедшем сегодня. После чего я еще раз с душой приложился к текиле и, закурив вторую сигарету, решил пораскинуть мозгами. Но видимо я переборщил с выпивкой, отчего вместо того, чтобы хорошенько все обмозговать, я просто уснул прямо сидя за столом.
Мне сниться, что я в своей квартире. Я лежу в своей комнате, но точно не на нашем диване. Я лежу на чем-то жестком, как доска, верхняя половина туловища несколько приподнята под углом относительно ног, лежащих горизонтально. Мне очень трудно сфокусироваться на чем-либо. Фокусировка будто бы слегка запаздывает, стоит остановить взор на чем-то на три секунды и тогда та область, куда ты смотришь, обретает ясные очертания, если же перевести взор куда-то еще, то глаза снова заволакивает пеленой.
Я чувствую, что горло мое пересохло, а язык как будто задеревенел и вообще является чем-то посторонним во рту. Я судорожно пытаюсь набрать слюны чтобы прополоскать рот, но у меня ничего не получается, кажется, что слюна больше просто не вырабатывается.
Я чувствую себя просто ужасно, как будто все мое тело парализовано и абсолютно не хочет слушаться меня. Я стараюсь пошевелить рукой, но ее как будто нет, хотя сказать так было бы неверным, я чувствую руку, но не могу скомандовать ей двигаться. А тут еще и зрение почти не работает. Сейчас единственное, что я могу сказать с уверенностью так это то, что где-то справа от меня находиться источник света. Приложив просто нечеловеческие усилия, я поворачиваю голову на бок в сторону источника света.
Через пару минут, когда я уже могу открыть глаза без резкой боли, будто бы их пытаются вырезать ножом, я понимаю, что источником света является окно, оказывается кушетка, на которой я лежу, находиться прямо рядом с окном. Какое-то время я не могу ничего разглядеть, свет кажется нестерпимо ярким, глаза начинают слезиться. Через пару минут я привыкаю к свету окончательно, теперь он совсем не кажется мне таким уж ослепительным.
Окно занавешено легкими почти прозрачными занавесками без всяких узоров, они сейчас мягко трепещут на ветру. Иногда порыв ветра достигает меня, обдавая лицо приятной прохладой.
Теперь я стараюсь сфокусироваться на пейзаже за окном. Он позволяет безошибочно понять, что я нахожусь сейчас дома. Точнее эта квартира была моим домом, когда-то давно, еще в прошлой жизни. Квартира выходит окнами на детский сад, расположенный через дорогу, точнее это здание когда-то было детским садом, сейчас же там располагались какие-то офисы или что-то вроде того. Вдоль территории сада был разбит скверик, узенькая пешеходная дорожка с обеих сторон окруженная часто посаженными кленами.
Прямо сейчас по ней проходит какая-то женщина с коляской и очень увлеченно разговаривает по телефону, ветер изредка доносит до меня ее голос. Кажется, она обсуждает с кем-то покупку новой машины. Как же я отвык за три года от всего материального, теперь все эти покупки, кредиты и прочее, кажутся мне абсолютно далекими и ненужными.
Я свободен от этого, а женщина вместо того, чтобы нянчить ребенка, спорит с кем-то о том, в каком банке меньше процентная ставка. Потом ребенок вырастет и будет точно так же думать о том, где лучше всего оформить кредит, и его дети, и дети его детей, и выхода нет. И каждый из них будет думать только об этом. А о чем же еще? Катаясь в коляске, ребенок слышит о том, что его маме нужен новый автомобиль под 14%. Подрастая, он считает это нормальным, ведь так делала его мама, и тоже хочет автомобиль под 14%. А ведь так просто оградить его от этого и дать ему самому познать мир, ведь тогда он может понять, что ему вообще не нужен автомобиль ни под 12% ни под 14,664558789696521%. Хотя всегда есть различные друзья или коллеги, которые всегда помогут тебе выбрать и купить то, что тебе, по сути, не нужно.
Пока я раздумываю над этим, женщина покидает мое поле зрения, и теперь только ветерок доносит до меня обрывки слов. Я всматриваюсь в клены. Некоторые листья на низ слегка подернуты желтизной, я думаю из этого можно сделать вывод о том, что сейчас на дворе ранняя осень. Интересно, почему в моем сне я оказался дома именно ранней осенью, может быть это что-то да значит? Не знаю, никаких ассоциаций.
Теперь я попытался сфокусироваться на моем ложе. Интересно, что это все-таки за конструкция. Я лежал на какой-то узкой и очень жесткой кровати, как я уже говорил, изголовье было слегка приподнято. При этом я был довольно высоко от земли, раз смог лежа заглянуть в окно. Кровать имела борта, как больничная каталка. Я с большим трудом склоняю голову к груди и осматриваю свои ноги. Да, это наверно и есть больничная каталка. Итак, я лежу в своей квартире на больничной каталке и не могу даже пошевелиться и позвать на помощь, воистину ужасная участь.
Ладно, пора осмотреть свое жилище. Точнее то, что когда-то было моим жилищем. Я снова собрал все силы в кулак и очень медленно повернул голову в противоположную сторону. Первым, на чем сумел сфокусировался мой взгляд, была капельница. Самая обычная больничная капельница, жидкость медленно капала в системе, а шланг капельницы вел куда-то к моей груди или шее, я попытался присесть на кровати, чтобы одеяло спало, и я смог увидеть, куда ведет капельница, но я был настолько слаб, что даже не мог чуть-чуть приподнять голову, не то что присесть. Я бросил эту затею и продолжил осмотр помещения.
В комнате все было совершенно по-другому, нежели я помнил, на стенах были поклеены другие обои, вся мебель была другой, более новой, даже тот самый диван, на котором я оставил Лину с пакетом питательного раствора в руке отсутствовал. Его место занимал новенький диван, выполненный из коричневой кожи, и на этом диване сейчас сидел какой-то мужчина, читавший книгу.
Я сфокусировался на нем. Он был абсолютно спокоен, его взгляд быстро скользил по строкам, и когда он доходил до конца разворота он быстрым нетерпеливым движением переворачивал страницу. Видимо мужчина читал что-то очень интересное, поскольку, когда книга захватывает тебя, ты всегда погружаешься в ее реальность полностью и не особенно обращаешь внимание на реальный мир и на то, что в нем происходит. Для тебя в этот момент реальным является тот мир, что на страницах, насколько бы фантастичным он при этом не был.
Я не знал этого мужчину, прежде я его никогда и нигде не встречал, я уверен в этом. Он был моей комплекции и даже был несколько похож на меня лицом. Но, в отличие от меня, он носил довольно длинные волосы закрывающие уши и полную, но аккуратно подстриженную бороду, чего я никогда не делал, так же на его носу красовались небольшие квадратные очки в оправе из черного пластика, мне же очки никогда не требовались.
Я попытался что-то ему сказать, но вместо этого его из моего рта донесся только какой-то сухой хрип, после чего я закашлялся, а горло сдавил очень болезненный спазм.
Мужчина оторвался от книги и посмотрел на меня испуганным взором, будто бы сам Ленин просто встал и вышел из мавзолея. Он просидел с таким испуганным лицо наверно минуту, потом вдруг резко вскочил с дивана, роняя книгу.
– Лина! – закричал он во весь голос. – Скорее сюда!
Сам он быстро подбежал ко мне, от чего я потерял фокусировку. Он, по-моему, внимательно осмотрел мое лицо, а потом зачем-то посветил фонариком сначала в один глаз, а потом и в другой. После чего он присел около моей каталки на коленки, так чтобы его голова была на одном уровне с моей. Он достал из под одеяла мою руку и взял ее в свои руки и, кажется, попросил ее сжать, но у меня это не получилось. Когда он перестал мельтешить около меня, я, наконец, смог сконцентрироваться на нем.
– Виктор, – сказал он, чеканя каждую согласную букву, при этом продолжая держать мою ладонь в своих руках. – Я Дмитрий, я врач. Не пытайтесь говорить, у вас это пока не получится. Со временем все функции восстановятся, но придется немного подождать. Моргните два раза, если поняли меня.
Я сделал так, как он просил.
– Отлично, не волнуйтесь, скоро вы восстановитесь, все поправимо. Рад, что вы проснулись.
В этот момент в комнату забежала Лина, я не видел ее, так как не мог толком повернуть голову, но ее поступь ни с чьей не спутаешь. Вскоре она возникла в моем поле зрения и так же присела рядом со мной, расположившись слева от мужчины. Она тут же вырвала из его рук мою руку и принялась ее целовать.
– Витя, наконец-то.
Она хотела сказать что-то еще, но сумела выдавить из себя только это, после чего ее подбородок задергался, а из глаз потекли слезы.
Я обратил внимание на то, что Лина несколько изменилась, она несколько раздобрела. Она никогда не была худой, но и полной назвать ее было бы ошибочно. А теперь было явно видно, что она набрала с десяток килограмм.
Тут она встала на ноги склонилась надо мной и поцеловала в губы. Я почувствовал ее горячее дыхание на своем лице, а потом я ощутил знакомый вкус ее губ. Она какое-то время осталась стоять, склонившись надо мной, она внимательно смотрела мне в глаза и нежно улыбалась. Тут ее лицо исказилось гримасой боли, она резко выпрямилась и приложила руку к животу. Когда я сумел четко разглядеть Лину, то сразу заметил ее живот, очень большой выпуклый живот, Лина была одета в очень свободную кофту, но живот все равно выпирал, было очевидно, что она беременна. И причем срок уже подходит, и скоро она уже разрешиться от бремени. Лина проследила за моим взором и смущенно улыбнулась.