Утром привычно завыла сирена. Я встал с кровати и пошел в аппаратную. Из-за того, что ночью я очень плохо спал, сильно болит голова. Каждый шаг тяжело отдается в голове. Но в том, что голова болит, есть и несомненный плюс, когда болит голова тяжело думать. Это именно то, что мне нужно, отдых от тяжелых дум.

Я подошел к двери аппаратной, медленно повернул колесо и открыл дверь. Шланг все так же валялся на полу, а из открытых кранов не вылилось ни капли. Табло показывало, что емкость, к которой я вчера пытался присоединить шланг, опустела, но в двух других уровень жидкости находился в зеленой зоне.

Я взял шланг и присоединил к емкости, которая согласно показаниям уровня была полной. После этого я закрутил кран и тут же его открутил. Сирена сразу утихла, это сигнализировало о том, что емкость благополучно подсоединена. Я сорвал шланг с крепления, ничего, из крана не потекла жидкость, не завопила сирена. По показанию уровня жидкости все было замечательно. Табло, показывавшее состояние людей в хранилище, так же сигнализировало о том, что все в порядке.

Я еще немного в смятении потоптался в аппаратной, после чего бросился на улицу. Мне как будто перестало хватать воздуха, стены хранилища будто сдавливали мои легкие. Только выйдя из хранилища, я сумел вздохнуть полной грудью.

Отойдя немного от хранилища, я повалился прямо в молодую траву. И так, лежа на холодной, еще только начавшей прогреваться земле, я неотрывно смотрел куда-то в небо. Что же происходит? Почему это происходит? Не знаю.

Одно я знаю наверняка: система подачи раствора не работает. Люди в хранилище не получают раствор. Но меня сильно смущало то, что при этом система сигнализировала о нормальной работе. Так я мог уже пару лет соединять шланг с пустой емкостью и даже не задумываться об этом. Это значит, что люди в хранилище уже давно умерли, а я все продолжаю выполнять порученное мне дело, правда, тогда это уже можно сказать сизифов труд.

А что если система не работала изначально? Нет, тогда Аркадий бы заметил. Хотя как бы он понял, что система не работает, ведь приборы показывают, что все замечательно. Неужели дефект при постройке? Верно, ведь все строилось впопыхах в старом корпусе завода по производству бетона. Вполне вероятно, что система была неисправна изначально, а электроника ошибочно показывала, что все работает так, как должно.

А вдруг эта система вообще не функциональна? Что если она и не должна работать? Может это все вообще бутафория. Но тогда, правда, возникает ряд вопросов. Зачем тогда было строить такую систему пускай и бутафорскую? Зачем было тратить столько сил на поиски людей, которые не могут уснуть? Нет, система не бутафорская. Хотя сейчас она упорно сигнализирует мне о том, что все хорошо, все работает как надо. Ведь вероятность того, что так она работала с самого начала, отнюдь не нулевая.

Но, кажется, я знаю, где мне найти ответы на все вопросы. Помню безымянный говорил, что ближайшее хранилище находится в пятидесяти километрах выше по течению реки. Там точно такое же хранилище с такой же системой присоединения емкостей. Просто прийти туда и проверить.

Пятьдесят километров это приличное расстояние, но что теперь держит меня здесь? Ничего. Если система неисправна я все равно не смогу ее починить, а если она бутафорская, то мне тем более нечего здесь делать. Я дойду до другого хранилища, зайду в аппаратную и отсоединю шланг. В этот момент я разом получу все ответы.

Я решительно поднялся на ноги, вернулся в хранилище и стал собирать рюкзак. С какой-то легкой грустью я ходил по помещениям. За три года это место успело стать мне домом. Я понял это только теперь, когда собрался уходить. Еще вчера днем меня тошнило от одной только мысли о хранилище. А теперь мне было тошно от того, что я ухожу. Все вещи вокруг казались теперь родными, кресло в игровой, стол на кухне, даже эти вездесущие часы. Все это теперь казалось частью меня.

Наверно, я чувствовал отвращение к этому месту лишь потому, что знал, всю свою жизнь я проведу здесь, ничего не изменится. Но теперь, когда я был свободен и покидал хранилище, оно казалось мне родным.

Три года и пять дней это действительно долгий срок, сегодня я бы не сказал, что жизнь здесь мне не нравилась. Я свысока смотрел на прошедшие три года и думал о том, что именно их, а не всю прошедшую жизнь можно записать себе в актив. За эти три года я перестал быть пешкой в чьей-то игре, а стал человеком. Для этого пришлось много чем пожертвовать и многое пережить.

В последнее время я жаждал перемен, я чувствовал, что они близки. Но я никак не ожидал, что перемены будут носить такой кардинальный характер. Скорее я ждал перемен в себе, нового этапа восприятия этого мира, но что случилось, то случилось.

Я в последний раз обхожу хранилище, вспоминая, что бы еще можно было взять. Пускай у меня тяжело на душе, но оставаться здесь не имеет смысла. К тому же, в пятидесяти километрах от меня есть ответы на все вопросы.

Я удачно натыкаюсь на пистолет безымянного, вот это действительно ценная находка. Хоть он и не заряжен, но, как писал безымянный, им можно напугать. Кто знает, как отнесется смотритель того хранилища к гостю. Прием может оказаться отнюдь не радушным. А учитывая, что я хочу нарушить процедуру, для которой этого человека туда собственно и доставили, то точно не стоит рассчитывать на хлебосольный прием. А так все просто, я буду держать в руках оружие. А когда на тебя нацелено дуло пистолета, ты вряд ли задашься вопросом, заряжен ли он.

Также я нахожу то самое семейное фото, что взял из квартиры в городе во время первой экспедиции. Но его я намеренно оставляю на столе на кухне. Пускай оно останется здесь. Сейчас я готовлюсь покинуть свой дом, а это фото семьи, живущей в этом доме. Пускай это звучит как шизофренический бред. Но для меня хранилище было домом три года, два с половиной из них здесь находится это фото. Оно уже является частью хранилища, а значит и эта семья является частью хранилища, так пускай она останется здесь. Я оставляю этот дом им.

Будь здесь психиатр, он бы давно списал меня в запас. Но психиатра здесь нет, здесь вообще нет других людей кроме меня. А когда ты сталкиваешься с одиночеством, то рано или поздно начинаешь присваивать человеческие качества совершенно неожиданным неодушевленным предметам.

Я, окончательно собравшись, одеваюсь, закидываю рюкзак на плечо, сую пистолет за пазуху и выхожу из хранилища. Кто бы знал, как тяжело покидать клетку, уже ставшую тебе домом. Казалось бы, вот и все, ты свободен, теперь ты можешь дышать свободно и идти на все четыре стороны, но что-то тянуло назад, что-то, что связывало меня с этим хранилищем.

Только отойдя на сто метров, я позволил себе обернуться, хранилище неприветливой серой громадиной стояло передо мной. Что ж, прощай мой милый негостеприимный дом. Я развернулся и пошел своей дорогой. Сердце слегка щемило, я знал, что сюда я больше не вернусь, а всегда тяжело расставаться с тем, к чему давно привык.

Больше я не оборачивался. Хранилище осталось позади. Впереди долгий путь, а потом и первая встреча с человеком за три с небольшим года.

Взяв хороший темп, я быстро добрался до переправы, все места здесь я знал вдоль и поперек, это было, можно сказать, турне по местам моей боевой славы. В районе трех часов после полудня я достиг железнодорожного моста. Здесь я решил сделать привал, ибо мне необходимо было кое-что обдумать.

А вопрос состоял в следующем. По какому берегу реки расположена старая ткацкая фабрика? Безымянный указал мне направление, но не уточнил маршрут. Я присел прямо на рельсы, достал из рюкзака банку с едой и приступил к трапезе.

Как я уже говорил, погода этой весной была абсолютно безрадостной, плотные серые тучи висели надо мной тяжелой монолитной массой. По правую руку от меня стояла громадина моста, если пойти по рельсам в эту сторону, то довольно скоро дойдешь до вокзала.

Так может и не надо идти к фабрике, а сначала все-таки побродить немного по городу?

Нет, есть более насущный вопрос, да и хватит уже бегать. Я уже три года бегаю от ответов на самые важные вопросы всей моей жизни. Не стоит начинать новый забег, добавляя вопрос о хранилище в список моих персональных тайн.

Я посмотрел в противоположную сторону, рельсы шли по направлению к опушке леса и там делали небольшой поворот, получалось, что рельсы идут вдоль леса, не пересекая его , будто граница между деревьями и полем. Над лесом же сейчас висели особенно темные, почти черные тучи, было видно, как из них сплошной стеной изливался дождь. Все небо по ту сторону чернело от этих клубящихся исполинов. Этот вид был настолько негостеприимным, что я невольно поежился.

Может это знак? Раз там бушует стихия, может и не стоит идти по этой стороне? Что ж, все равно более надежных ориентиров у меня нет. Пускай это будет знак от высшего разума. Я встал на ноги, закинул рюкзак на плечи и перешел реку по железнодорожному полотну.

Теперь я шел вдоль реки со стороны города, стоит отметить, что я впервые зашел так далеко от хранилища, можно сказать сегодня я перешел через Рубикон, пути назад нет. Мне, правда, оставалось только лишь надеяться, что дождь был знаком, и я выбрал правильное направление. Не важно, при любом раскладе с вероятностью 50%, я все-таки выбрал верное направление.

Только представьте, еще, каких-то три с небольшим года назад я мог просто воспользоваться своим телефоном, чтобы посмотреть карту и, более того, спутник бы определил мое местоположение с погрешностью максимум метров пятьдесят, а потом указал бы мне самый короткий маршрут до точки назначения. Как бы мне сейчас пригодилась эта вещь.

Но из электроники я располагал только плеером безымянного. Хоть под конец своего существования человечество придумало засовывать карты даже в плееры, безымянный явно не любил различные новомодные технологии, посему его плеер мог делать только то, для чего был предназначен, а именно воспроизводить музыку.

Сейчас меня удивляет, как легко мы обращались с технологиями. Та самая карта в телефоне с возможностью навигации воспринималась нами как должное, как будто так и надо, и в ней нет ничего такого величественного. Только теперь, когда я вернулся к примитиву, я понял то, что все эти технологии дар человечеству самому себе. Дар, который мы неспособны были оценить. Стоило отключить все эти приборы на неделю, и тогда, возможно, мы бы поняли насколько совершенным, в технологическом плане, является наш мир, и перестали бы относится к техническим чудесам, как к обыденности.

Но этому уже не бывать. Ведь даже устройство Станкича по сути своей чудо инженерной мысли, воистину гениальное изобретение, но люди уже не способны были оценивать величественность человеческой мысли, они опошлили изобретение Станкича, сделали из него себе клетку, заодно бросив на произвол судьбы своих близких.

Уверен, что я не лучше всех этих людей, просто природа даровала мне право не присоединиться к ним, даровала мне право понять это все.

Я представляю, что если бы мог понять все это раньше, то я бы решился написать книгу. Написать про все, про устройство, про жену, про три года в хранилище, про все без купюр. Я бы попросил своих читателей просто оглянуться вокруг и задуматься о том, что их окружает. Я бы обратился к каждому, кто решился прочитать мою книгу примерно так:

«Дорогой друг, ты живешь в счастливом мире. Поверь мне. Вокруг тебя есть люди, которых ты любишь, и они любят тебя. Вокруг тебя высокоразвитый технологический мир, где для тебя уже обыденны те вещи, что еще полсотни лет назад воспринимались как нечто фантастичное. Отложи прямо сейчас электронную книгу или отойди от компьютера и подумай об этом. Представь, что гипотетически существую я, человек, оставшийся абсолютно один в этом огромной мире, без всего того, что для тебя уже обычно. Проживай каждый день, страшась стать мной. Не воспринимай своих близких как должное, ведь скоротечней и мимолетней, чем человеческая жизнь, нет ничего. Воспринимай все технологичное через призму вопроса «А если бы этого не было?». Не жалуйся на то, что пицца, заказанная тобой через телефон в два клика, опаздывает на пять минут. Еще тридцать лет назад тебе бы пришлось самому бежать через полгорода.

Но это не главное, главное это ценить людей вокруг. Слышишь? Главное цени людей, сегодня, колко пошутив над своим престарелым дедушкой, который никак не может застегнуть пуговицу на рубашке, завтра ты будешь с тягостью на сердце вспоминать этот день, ставший последним для твоего деда.

Я говорю об этом как человек лишенный всего».

По-моему хорошо сказал. Но моя книга очевидно получилась бы весьма мрачной и вряд ли бы зацепила людей, к которым я обращался бы в ней. Ведь все просто помешаны на позитивчике, на радостном мышлении, не понимая, что именно на другой чаше весов, где лежит весь мрак нашей жизни, и рождается другое понимание счастья. Счастья, заключенного не в том, чтобы чем-то обладать, а счастья уметь насладиться тем, что имеешь.

Жаль, что я не могу вернуться в старый мир с теми знаниями, что я имею теперь, ведь тогда я бы мог прожить свою жизнь абсолютно иначе. Свободным от оков нашего летящего на бешеной скорости общества, будучи благодарным за каждый новый день. Но этому не бывать, ничего уже нельзя изменить.

Уже два часа я шел по берегу реки, за это время тяжелые дождевые тучи заметно переместились в мою сторону. В воздухе уже витал запах дождя, в какие-то моменты даже казалось, что с неба уже падают первые капли, но потом я понимал, что это всего лишь игра моего воображения.

Мне абсолютно не хотелось мокнуть под дождем, но спрятаться было просто негде. Судя по тому, что в темном небе до самого горизонта не было ни единого просвета, этот дождь собирался лить весь день, а то и всю следующую ночь. Этой весной данное явление уже стало совершенно обыденным.

Конечно, я был готов к тому, что пойдет дождь. Но если дождь будет затяжным, то земля под ногами окончательно превратиться в месиво и идти будет очень тяжело. К тому же все-таки заметно похолодало, и если промокнуть, то есть ненулевая вероятность подхватить воспаление легких. Сам себе я вряд ли помогу и очень сомневаюсь, что человек, живущий в хранилище, является врачом, да и если является, то с какой стати он будет мне помогать.

Тем временем с неба упали первые капли. Теперь это уже точно была не игра воображения, одна из холодных дождевых капель угодила мне прямо за шиворот. Я невольно съежился и почувствовал, как руки покрылись гусиной кожей.

Придется мокнуть. Я накинул капюшон куртки на голову и затянул завязки. В моих зимних вылазках в город я обзавелся комплектом замечательной, а главное удобной походной одежды. Но думаю, что даже она не выдержит целый день под дождем, так еще и земля под ногами через пару часов превратится в чавкающую жижу, что, безусловно, замедлит меня. А значит, даже при очень хорошем раскладе я достигну хранилища только глубокой ночью, а тогда станет еще холоднее, вопрос о том, что можно застудиться уже не стоит, как бы не замерзнуть вовсе. А значит надо искать укрытие, иначе мне несдобровать.

Уже через двадцать минут дождь полил в полную силу, он был не сильным, но вместе с ним пришел и холодный ветер, который иногда обрушивался такими порывами, что казалось, будто капли дождя летят горизонтально. Я старался идти как можно быстрее, при этом все время, осматриваясь, все еще надеясь найти хоть какое-то укрытие от дождя. К слову сказать, ни одной переправы через реку мне до сих пор так и не повстречалось.

Через час я уже отчаялся найти укрытие и серьёзно подумывал развернуться и идти к своему хранилищу. До него я успею добраться хотя бы к полуночи, а до фабрики придется идти всю ночь, и вопрос хватит ли меня на эту ночь стоит весьма остро.

Впереди виднелся поворот реки направо, то что было за ним, было скрывалось от меня лесом, и я решил, что дойду сейчас до поворота и осмотрюсь. Если не увижу хотя бы намека на укрытие, то разворачиваюсь назад. Вернусь в хранилище, просушу одежду и попробую еще раз.

Однако, когда я дошел до поворота и осмотрелся, то понял что удача, наконец, решила повернуться ко мне своим светлым ликом. Вдалеке в низине виднелась поляна, а на ней какие-то старые постройки, окруженные деревянным, местами поваленным забором. Я, что есть сил, чуть ли не бегом, припустил к этим постройкам. Я то и дело поскальзывался на грязи, рискуя хорошенько и больно упасть, но я так хотел попасть под крышу в сухое помещение, что не сбавлял скорости.

Когда я уже подбегал к поляне, то увидел, что река здесь снова делает поворот, теперь уже влево, то есть река сохраняет свое первоначальное направление, как будто этих двух поворотов и не было. Однако именно здесь, между этими двумя поворотами, находилась небольшая полянка с теми самыми постройками. Вероятно, когда-то тут был не перегиб русла, а излучина реки, просто русло со временем выпрямилось, оставив после себя такую причудливую поляну. Такая идея пришла мне в голову потому, что поляна находилась в низине, с трех сторон окруженная невысокими пологими холмами, поросшими кустарником и лесом, четвертой стороной она непосредственно примыкала к реке.

Я подошел к первому забору. Под ногами захлюпало, будто я пришел на болото. С первого взгляда я понял, что видимо это были чьи-то садовые участки. Два идеальных прямоугольника имеющие одну общую сторону, были когда-то огорожены высоким надежным забором. На каждом участке располагалось по большому дому. Однако участки явно пустовали уже несколько десятков лет, заборы давно повалились, дома были заметно скособочены, а прошлогодняя трава покрывала землю густым желтым ковром.

Я осмотрелся вокруг, очень красиво. Однако догадываюсь, почему эти участки бросили. Здесь, безусловно, очень живописное место, тут не поспоришь, но все-таки это низина рядом с поворотом реки, уверен, что по весне здесь все затапливает паводком, и вода стоит очень долго, может даже до лета. Даже сейчас, если наступить на старую траву и отнять ногу, то след быстро заполняется водой. Через пару десятков лет дома и заборы окончательно упадут, и это место превратится в первозданное болото, природа медленно, но верно возьмет свое назад.

Я пролез свозь дыру в заборе и подошел к дому, что был ближе ко мне. Тут мне не повезло, крыша дома и часть одной из стен обрушились, а прямо посреди гостиной росла большая плакучая ива. Еще несколько лет и она перерастет в высоту сам дом. Со временем дом развалится, и одинокая ива будет расти прямо посреди этой поляны.

Я представляю как однажды, через много лет, если, разумеется, человечество возродиться и стряхнет свой сон, здесь будут проходить люди, скажем молодая семья, отправившаяся на выходные в турпоход. Изможденные длинным переходом и палящим солнцем они спрячутся в тени ивы. Жарким летом болото пересохнет, и здесь будет идеальное место для отдыха. Они будут сидеть и смотреть на всю эту красоту, думая о том, откуда же здесь посреди поляны взялась ива. Они никогда не узнают, что ива когда-то росла прямо посреди дома, они никогда не узнают, что когда-то здесь был я, один из тех, кто сохранял человечество от полного уничтожения, по крайней мере, до недавних пор я был уверен, что именно в этом моя миссия.

Доски домов и заборов уже давно истлеют, от меня же останется только прах, и история не сохранит моего имени. Кто знает, что будет через пятьдесят лет, я не знаю, что будет через десять секунд.

Что будет с тем, что нам дорого через много лет, когда наше имя уже никому не покажется знакомым, а наше тело уже давно будет единым с природой? Что будет с этим миром, когда меня не станет? Отреагирует ли он хоть как-то на мою кончину? Когда я задаю себе такие вопросы, то хочу жить вечно, чтобы всегда жить в настоящем и мыслить о будущем и знать, что будущее наступит непременно. Но мы смертны, мы живем в настоящем и грезим о будущем, а, умирая, становимся прошлым, иному не бывать.

Тут особенно крупная дождевая капля ударила меня по капюшону, я вышел из задумчивости и отправился к соседнему дому. На участке стоял большой двухэтажный дом, его тоже повело из-за того, что он стоял на топкой земле, но он не обрушился, то ли он был построен на совесть, то ли это просто случайность. Входная дверь была варварски разломана около замка, видимо сюда неоднократно наведывались охотники до чужого добра. Однако с годами дом перекосило, и дверь намертво заклинило в косяке. Пришлось лезть в окно, хотя за последнее время я к этому уже привык.

Весь первый этаж являлся одной большой комнатой, видимо хозяева планировали принимать здесь гостей, однако не судьба. Теперь все дерево размокло и очень сильно пахло сыростью. Видимо весной вода заливала весь первый этаж. Все стены в углах были покрыты плесенью. Тут конечно не льет сверху, но долго в этой сырости не просидеть, к тому же надо просушить вещи, следовательно, надо найти более благоприятное место, и я отправился на второй этаж. Он представлял собой коридор с тремя дверьми, две двери на одной стороне одна на другой. Я по очереди заглянул во все двери. Они вели в три комнаты: одна большая и две маленьких, никакой мебели, то ли мародеры все утащили, то ли хозяева, когда поняли, что построить здесь дом было не самой удачной их идеей.

Только в одной из маленьких комнат волею судьбы сохранилось окно. Сюда не задувал ветер и не захлестывал дождь, именно здесь я решил переждать непогоду. Конечно, было бы замечательно, если бы была печь, я бы быстро просушил одежду и согрелся, но спасибо и на этом, да и выбирать не приходится. Мне и так очень сильно повезло найти себе дом там, где другим не повезло его построить.

Я оставил здесь рюкзак, а сам решил отправиться на чердак. Обычно люди хранят там разный хлам, который по каким-то причинам жалко выбросить, может, удастся найти что-то полезное.

Я оказался прав, на чердаке, как водится, хранилась целая куча разнообразного барахла, все оно было покрыто толстым слоем пыли. Здесь были коробки с надписями, просто вещи связанные в тюки, какие-то старые чемоданы, закрытые на ключ. Я принялся копаться в коробках, мне было необходимо найти веревку и какое-нибудь одеяло. Где-то час я потратил на поиски, перебирая коробки, где лежали «Вещи Лиды» и «Кирилл. Детские вещи». Однако мне очень повезло, я нашел не только веревку и старое шерстяное одеяло, но и широкий двуспальный матрац, а как приятный бонус, мне попалась связка старых свечей. Я спустил все это в «свою» комнату.

С помощью веревки я соорудил некое подобие сушилки, развесив вещи, я расстелил свою импровизированную постель и прилег отдохнуть. Хоть я привык к длинным переходам и мог пройти куда большее расстояние без отдыха, именно сейчас, когда я сумел укрыться от дождя, и теперь лежал в тепле, слушая, как мелкие капли дождя молотят об оконное стекло, меня одолел сон. Думаю, каждый из нас хоть раз в жизни испытывал что-то подобное.

Матрац и одеяло пахли сыростью и пылью, но мне было все равно, я закутался в старое одеяло и сам не заметил, как уснул. Проснулся я где-то через пару часов, за окном уже заметно стемнело. Хотя в такую погоду небо обманчиво и всегда кажется, что сумерки опускаются раньше, чем это происходит на самом деле.

Я встал и потянулся, удивительно, но за эти два часа сна в отсыревшем доме, лежа на пахнущем сыростью матрасе, я отдохнул лучше, чем за все три года жизни в теплом и свежем хранилище. Удивительно. Я сладко зевнул и подошел к окну. На улице все так же лил дождь, ветер с силой бросал капли в окно, превращая пейзаж за окном в замысловатую картину авангардиста. Дождь явно не собирается прекращаться, и, видимо, мне придется пережидать эту ночь здесь. Что ж, впервые за три года я буду ночевать не в хранилище.

Однако какое-то странное чувство одолевает меня, будто что-то внутри меня кричит: «Беги, ты же не успеешь!». Вероятно, мой мозг никак не может смириться с тем, что в десять часов мне больше не надо бежать подключать очередной сосуд к системе. Я так же ловлю себя на том, что периодически озираюсь по сторонам в поисках вездесущих часов. Привычка жить между утренней процедурой и вечерней уже глубоко сидела у меня в подкорке. За три года я настолько привык, что в десять часов утра и вечера я должен отключить шланг от одной емкости и подключить к другой, что это уже можно назвать рефлексом.

Теперь же от меня больше не требовалось ничего делать, я свободен от этой ответственности, но по инерции я продолжаю думать, что в десять зазвонит сирена, и мне надо будет бежать в аппаратную. Сирена то конечно зазвонит, но здесь я ее точно не услышу. Любопытно, она выключится через какое-то время или так и будет визжать, пока в хранилище есть электричество? Почему-то сейчас эта сирена вызывала у меня стойкую и сильную ненависть. Именно сирена, я представлял, что она будет звенеть там круглыми сутками, и никто ее не заткнет. Так и будет она требовать, чтобы кто-нибудь отключил ее, но никто не ответит на ее зов. Я прекрасно понимаю, что сирена абсолютно никак не виновата в моих бедах, да и более того, она вообще является неодушевленным предметом. Какой смысл ее ненавидеть? Но почему-то я чувствовал к ней какую-то лютую ненависть. Будто именно она засунула всех людей в хранилище, а потом насильно привела меня туда и заставила два раза в день слушать свои вопли. Бред, но почему-то именно сирена, начинавшая звучать без пятнадцати десять утром и вечером, у меня ассоциировалась со всем плохим, что произошло. И теперь, когда я представлял, как сирена сутками оглашает хранилище своим визгом, и никто не откликнется ей никогда, я злорадно улыбался. Мол, теперь можешь орать сколько влезет, это тебе не поможет.

Вообще такое поведение больше свойственно детям. Они склонны приписывать что-то человеческое каждому предмету. Вырастая, мы избавляемся от этой черты, но не полностью. Вспомните, с какой силой вы наносите удар по прибору, который тщетно пытаетесь починить. И не врите хотя бы себе, что делаете это просто от злости, вы хотите, чтобы вещь испытывала боль, хоть умом и понимаете весь комизм ситуации.

Так и сейчас я сидел и радовался тому, что сирене придется много лет попусту кричать в пустоту. Чувство очень странное, но приятное, вроде я победил ее, доказал, что я здесь главный. Какая сумасшедшая мысль, наверно, это все-таки сказывается одиночество, и то, что у людей проявляется изредка, у меня уже напоминает психоз. Сначала фотография с абсолютно чужими людьми, которую я оставил в хранилище, теперь сирена. Да у меня явно потихоньку шарики заходят за ролики.

Я постоял еще немного у окна, наблюдая, как дождь рисует на стекле причудливые узоры. После чего я достал из рюкзака консервы и начал готовиться к ужину. Сначала я привычным жестом открыл банку «перловой каши с бараниной», схватил ложку и принялся уплетать за обе щеки. Но вдруг я остановился, сегодня же особенный день, праздник. День, когда я освободился от последнего, что обязывало меня на белом свете. Теперь я больше не привязан к хранилищу, весь мир для меня и я для всего мира. Завтра я дойду до ткацкой фабрики, узнаю, в каком состоянии их система подачи раствора и я свободен как ветер. Это надо как-то отпраздновать.

Я сознательно не взял с собой из хранилища алкоголь и сигареты, но праздник от этого праздником быть не перестал. Ведь можно тогда устроить праздник живота, например, съесть двойную порцию. Я сходил на чердак и принес оттуда большую картонную коробку, в которой лежали «Лида. Игрушки». Она будет играть роль стола, на нее я поставил две свечи и зажег. Из съестного я решил употребить помимо той каши, банку бычков в томатном соусе. Я ел очень медленно, будто ел не консервы, а омара в соусе из соплей бразильского енота или что там выдают за еду в фешенебельных ресторанах.

Свечи создавали несколько интимную обстановку. Лина обожала трапезничать при свечах, мы периодически устраивали друг другу сюрпризы с романтическими ужинами. Помню, она прямо мурлыкала от радости, заходя в квартиру и видя призрачный свет свечи, вместо привычного освещения. Интересно, там во сне она устраивает ужины при свечах? Если конечно она еще спит. Точнее если все-таки не спит. В общем, где и с кем бы она ни была, я надеюсь, что она сумела отойти от всяких великосветских раутов и вернулась к скромным ужинам при свечах.

Мысли о Лине всегда заводили меня куда-то далеко во мрак души. У меня мгновенно пропал аппетит, банка с бычками так и осталась практически нетронутой. Вот так, всего парой образов из памяти, я испортил себе праздник. Еще немного я просидел просто глядя на пламя свечи. Это происходило постоянно, какая-нибудь, казалось, незначительная деталь периодически неумолимо напоминала мне о Лине. И хотя уже прошло очень много времени с тех трагических событий, мне все так же тяжело было вспоминать о ней.

Тут же, откуда-то из глубины души, вновь восставало чувство вины, которое за эти годы несколько притупилось, но продолжало терзать мою душу. Вот и сегодня свет свечи напомнил мне о ней, я вспоминал те счастливые минуты и невольно улыбался. Потом из памяти всплывали воспоминания о ее снах, о том, что я ее из-за них бросил. Одновременно просыпалась злоба и совесть, и эти два пожара терзали меня с двух сторон, исхода нет, я проживу всю свою жизнь между двух огней.

Я вышел из задумчивости и резко встал, отгоняя дурные мысли. Надеюсь, когда-нибудь придет день, когда я смогу вспомнить о Лине без этих мук, смогу вспомнить только хорошее, теплое, без мрачного и жестокого, но пока что у меня никак это не выходит. Я метался по комнате, нарезая какие-то дьявольские круги, свечи за это время догорели, и комната погрузилась в сумрак.

Все еще не найдя душевного спокойствия, я подошел к окну и взглянул на низину. Наступила ночь, дождь, кажется, прекратился, по крайней мере он заметно поредел, небо оставалось таким же пасмурным. На мир вокруг опустилась ночь. Боже, только подумать, я уже три года не был ночью где-то кроме хранилища, я уже и забыл, как она может быть прекрасна.

Комната выходила окном прямо на соседний дом, посреди которого росла плакучая ива. Сейчас, в темноте казалось, будто дом в идеальном состоянии, и прямо сейчас в каком-нибудь окне загорится свет.

Ночь все делает более гладким, тенью закрывая любые изъяны. Соседний дом скоро разрушится, но ночь, вступая в свои владения, возвращает ему первозданный облик. Так же ночь поступает и с человеческими душами, ночью наши израненные жизнью души обзаводятся заплатками. Можно забыть обо всем, что тревожило нас днем. Пока царствует ночь, нам можно больше не бояться, через несколько часов наступит новый день, время, когда наши души снова будут страдать, а сейчас самое время дать им отдохнуть. Время чудес и грез пришло, я стоял и ни о чем не думал. Я так давно не был в царстве ночи. Я чувствовал, как дыры в душе временно затягиваются безмолвным спокойствием ночи за окном. Она будто шептала: «Тебе пора отдохнуть, на сегодня хватит, просто ложись, а обо всем остальном я позабочусь».