Quotes from the book «Девяносто третий год», page 2

Человеческая душа - это поле битвы.

- Вы давно умираете с голоду?

- Всю жизнь.

- Итак, единственный выход - диктатура. Значит - пусть будет диктатура. Мы трое представляем революцию. Мы подобны трем головам Цербера. Одна говорит, - это вы, Робеспьер; другая рычит, - это вы, Дантон...

- А третья кусается, - прервал Дантон, - и это вы, Марат.

- Все три кусаются, - уточнил Робеспьер.

Когда Конвент выносил смертный приговор Людовику XVI, Робеспьеру оставалось жить восемнадцать месяцев, Дантону – пятнадцать месяцев, Верньо – девять месяцев, Марату – пять месяцев и три недели, Лепеллетье Сен-Фаршо – один день. Как коротко и страшно дыхание человеческих уст.

Маркиз де Лантенак должен был пожертвовать или своей, или чужой жизнью; не колеблясь в страшном выборе, он выбрал смерть для себя.

И с этим выбором согласились. Согласились его убить.

Такова награда за героизм!

Ответить на акт великодушия актом варварства!

Так извратить революцию!

Так умалить республику!

Пока есть Вольтеры, будут и Мараты. Пока есть бумагомаратели, переводящие бумагу, будут и мерзавцы, которые убивают; пока есть чернила, будут черные дела, пока человек держит в пятерне гусиное перо, легкомыслие и глупость будут порождать жестокость. Книги творят преступления. Слово химера имеет двойной смысл — оно означает мечту, и оно же означает чудовище. Каким только вздором не тешат людей!

Хулить или превозносить людей за последствия их действий – это все равно, что хулить или превозносить цифры за итог. То, чему положено свершиться, - свершится, то, что должно разразиться, - разразится. Но извечная ясность не страшится таких ураганов.

Улыбка карлика страшнее смеха великана

То, что мы зовем грязью, вы зовете нацией.

Команда собрала у ростр на шкафуте все запасные перлини и кабельтовы, чтобы в случае необходимости укрепить рангоут.