Под покровом минувших лет. Пристрастные хроники из XX века

Первые годы нового строя

Первые годы советской власти проходили при полном расстройстве системы денежного обращения и большой инфляции. Хождение имели царские кредитные билеты, керенки, ценные бумаги и совзнаки, не пользовавшиеся доверием населения. Новая экономическая политика, при которой разрешалось частное предпринимательство, требовала решительных шагов в наведении порядка в денежном обращении.

В конце 1922 года в стране было принято в обращение новая денежная единица – червонец, который обеспечивался золотом и иностранной валютой на 25%, на 75% – дефицитными товарами. С ноября 1922-го началось поступление в обращение новых банкнот номиналом 1, 3, 5, 10 и 25 червонцев и был установлен курс 11400 рублей совзнаками за червонец.

При появлении новых червонцев на рынках украинских городов их курс начал быстро возрастать. Но в Черниговке только и слышали о новых деньгах. Парфентий Захарович копил деньги на корову. Накопленная сумма, конечно, была в рублях совзнаками. Сегодня только приходится удивляться его сообразительности и решительности.

В конце ноября 1922 года Парфентий Захарович собирается и выезжает в Полтаву, где в обороте уже было много червонцев. С утра на рынке он решительно меняет всю накопленную сумму на червонцы. На полученную сумму без малого можно было приобрести хорошую корову.

Весь день Парфентий Захарович провёл на базаре, выбирая и покупая различные вещи. Вечером он решил ещё раз пройти по ряду, где продавали скотину. Он с удивлением и удовлетворением узнал, что за ту сумму рублей в совзнаках, которая была у него утром, корову купить было уже нельзя, разве что козу.

К сожалению, подобная ситуация повторилась в нашей стране через 70 лет, в первой половине девяностых годов. Галопирующая инфляция резко обесценила накопления населения, фактически их обнулив.

Роль золотого червонца двадцатых годов в девяностых годах сыграл пресловутый американский доллар. И если расстройство в денежном обращении 20-ых годов имело объективные причины – германская война, крушение империи, гражданская война, разруха, смена экономического строя, международная изоляция, то в 90-х годах обстоятельства были иные.

Мощное социальное государство, вошедшее в полосу кризиса, который следовало бы преодолевать тщательно выверенными политическими и экономическими мерами, было безрассудно повержено до основания демагогами, политиканами – авантюристами и глуповатыми правителями со всеми вытекающими отсюда, включая «банановую» инфляцию – быть может, меньшее из зол. Не дал нам бог в тот исторический момент русского Дэн Сяо Пина.

К 1927 году село постепенно приходило в себя после стольких лет войн, революций, разрухи. Многие селяне в Черниговке имели по две и более коровы, получали высокие удои. Молоко, производимое в крестьянских хозяйствах, не находило сбыт.

Местный маслозавод установил во дворе Парфентия Захаровича сепаратор, тем самым, признавая его авторитет и добропорядочность. Соседи несли молоко для сепарирования сливок. Сливки сдавались на маслозавод, а обрат оставался у хозяев. За эту работу маслозавод платил Парфентию Захаровичу, что было существенным дополнением к бюджету семьи, жившей не богато.

Со временем одного сепаратора стало не хватать. У другого хозяина поставили ещё один сепаратор. Часть селян прикрепили ко второму пункту. Старшие сыновья Парфентия Захаровича сообразили, что с открытием второго пункта уже меньше молока будет поступать к ним и, соответственно, уменьшится их доход, что так и произошло.

В один из летних вечеров, вспоминал мой отец Пётр Парфентьевич, когда девочки-подростки несли вёдра с молоком на второй пункт, старшие ребята заставили младших, в том числе и шестилетнего Петра, насыпать им в молоко пыли, которой было в избытке на проезжей части улицы. Ребята выполнили указание старших. Конечно, пострадавшие сразу же сообщили об этом безобразии главе семейства, который взгрел Петра и старшего на три года Михаила.

В 1928 году Петру исполнилось 7 лет. Его определили в первый класс. Школа располагалась в одноэтажном кирпичном здании, в котором до революции также была школа, только церковно-приходская.

В ней получали начальное образование отец и мать Петра – Парфентий и Елизавета. Рядом со школой – большая православная церковь, в церковных книгах которой записаны все Линники, появившиеся на свет в Черниговке. Школа располагалась от дома километрах в трёх.

Однажды, в один из непогожих октябрьских дней Пётр отправился в школу. Дул сильный встречный ветер, который не давал идти. Пройдя с километр, Пётр решил вернуться домой. Дома отец устроил ему такой нагоняй, что, не взирая на ветер, Пётр бегом побежал в школу и, даже, успел к началу урока.

Через несколько дворов жил одногодок Петра, горбатый Федя Ковальчук. Обычно вместе они ходили в школу. Путь в школу и обратно казался длинным и долгим, ведь для семилетних ребят расстояние в три километра – это довольно далеко.

Как-то, преодолев полпути из школы, Федя предложил Петру зайти к его тёте, которая как раз и жила на середине пути от школы до дома. Пётр удивился, что они зашли во двор к его дяде Якову, младшему брату матери. Оказалось, что сестра матери Феди была замужем за дядей Яковом.

С тех пор они частенько заходили в тот двор, для которого и Федя и Пётр были желанными гостями. Дядя Яков награждал их большим арбузом, который они забирали с собой и поедали с аппетитом на кладбище, расположенным напротив усадьбы Якова.

Так и жила семья Парфентия Захаровича, в трудах, заботах, не богато, но росли сыновья – помощники, было с кем в будущем поднимать хозяйство. Серьёзное отношение к труду и, вообще, к любому делу прививалось детям, в том числе отношение к учёбе. Наиболее способным к наукам был Михаил. Он учился легко, быстро усваивал материал. Пётр учился старательно, ему приходилось прикладывать больше усилий.

В трудовой, небогатой крестьянской семье давалась прямая воспитательная установка на необходимость образования. Возможно, Парфентий Захарович и Елизавета Семёновна не желали, чтобы их дети занимались тяжёлым крестьянским трудом.

Сами едва научившиеся читать и писать в местной церковно-приходской школе, они, конечно, не могли руководить учёбой детей или помогать им, поэтому, как рассказывал Пётр, они не вмешивались в дела учёбы своих детей, не интересовались их оценками.

Но, их отношение к учёбе детей уважительное, и учёба приравнивалась к труду в хозяйстве. Ведь учась в школе серьёзно, Михаил и Пётр уже не могли с полной отдачей участвовать в работе, помогать отцу – матери, и эту часть работы родители безропотно брали на себя, чтобы не отрывать детей от учёбы

Грозные ветры перемен. Год 1930

К концу 20-х годов, после нескольких лет мирного труда на своей собственной земле, началось расслоение крестьян на бедняков, середняков и зажиточных. Сильно пошло в гору хозяйство старшего брата Захара Захаровича. С помощью уже взрослых сыновей, он, имея больше земли, сумел создать крепкое производительное хозяйство. Наоборот, младший брат Яков так и не сумел выбраться из нужды, тем более он страдал язвенной болезнью желудка, а дети у него были ещё маленькие, и все тяготы крестьянского труда и содержания семьи были на его плечах.

К 1930 году «новая экономическая политика» в городах была в основном свёрнута. Наступила очередь разобраться с селом. Но вот и на селе грянули перемены. 27 ноября 1929 года Сталин объявил о переходе от «ограничения эксплуататорских тенденций кулаков» к «полной ликвидации кулачества как класса». На специальную комиссию Политбюро под председательством Молотова было возложено проведение практических мер по этой «ликвидации».

Комиссия определила три категории кулаков: первые – «те, кто принимал участие в контрреволюционной деятельности», они должны быть арестованы и отправлены на исправительные работы в лагеря ОГПУ или расстреляны в случае оказания сопротивления, семьи их должны быть высланы, а имущество конфисковано.

Кулаки второй категории, «не проявившие себя как контрреволюционеры, но все-таки являющиеся сверхэксплуататорами, склонными помогать контрреволюции», должны быть арестованы и сосланы вместе со своими семьями в отдаленные регионы страны.

Наконец, кулаки третьей категории, определенные как «в принципе лояльные к режиму», должны быть выселены с прежних мест обитания и устроены на жительство «вне зон коллективных хозяйств, на худородных землях, требующих возделывания». Уточнялось также, что число кулацких хозяйств, подлежащих ликвидации в течение четырех месяцев, находится между 3% и 5%. Как школьные оценки – «посредственно» и «отлично».

Но ведь амбициозные ученики всегда стремились получать «отлично», и только «отлично». Правда в школе «отлично» ставят за отличные знания, а здесь, получается, за усердие. Если хочешь быть на хорошем счету у начальства, усердствуй, любым способом делай 5% – не пропадёшь. И делали, и гребли всех, кто «рылом не вышел», не так посмотрел, не то сказал, и вообще, «корчит из себя грамотного». Словом, «перегибали палку» нещадно. Не обошли реформой и остальных селян, не попавших, к счастью, в «категории». Им уготовили «добровольную» коллективизацию.

В начале 1930 года семья старшего брата Захара, не смотря на то, что не пользовалась наёмным трудом, попала во «вторую категорию» и подверглась процедуре раскулачивания. Явная несправедливость, проявленная местными властями в отношении семьи Захара Линника, осталась на совести людей, занёсших его в проскрипционные цидулки.

Дали им на сборы сутки, посадили на телегу вместе с узлами, которые можно было вынести в руках и долгая дорога в Сибирь на поселение. Связь с семьёй Захара была утеряна, но, спустя годы, пришла от них весточка, что осели где-то под Новосибирском, там и пустили корни.

Страшный пример старшего брата, изгнанного из собственного дома, подействовал. Парфентий Захарович предпочитал работать самостоятельно на своей собственной земле, но, опасаясь за судьбу своей семьи, вступил в колхоз. Всё, что он наживал, отказывая себе и своей семье, земля, волы, лошадь, корова, сельхозинвентарь пришлось передать в коллективное пользование.

Самого Парфентия Захаровича, как авторитетного середняка, умеющего хозяйствовать, избирают председателем колхоза. Под руководством Парфентия Линника колхоз осенью 1931 года собирает и сдаёт государству плановый объём зерна.

Урожай зерновых 1931 года значительно уступал предшествующему 1930 года (на Украине 18,3 против 22,7 млн. тонн). План 1931 г. сдачи хлеба государству практически остался прежним. Зерна едва хватило, чтобы сдать государству и запастись на зиму для скота и на семена.

Однако, после сдачи планового объёма приходит указание «сверху» сдать ещё почти такой же объём сверх плана, а это означало отдать семенной фонд, корма для скота, да и своё собственное пропитание на долгую зиму и голодную весну.

Парфентий Захарович отказался участвовать в этой преступной акции против односельчан, не взял греха на душу, а значит, не только отказался быть обласканным новой властью, но и подвергнул себя и свою семью риску гонений. Одному богу известно, сколько таких семей сгинуло на поселениях и в лагерях.

Оргвыводы не заставили себя долго ждать. В конце 1931 года Парфентий Захарович за «невыполнение плана хлебозаготовок» был снят с руководства колхоза и ему дали три месяца принудительных работ.

Декабрь 1931 года, январь и февраль 1932 года он работал возничим на конной бочке, возил воду на железнодорожный разъезд, что в семи километрах от села. Так «председательство» вышло боком Парфентию, а главное, он «потерял доверие» властей, что по тем временам было чревато всякими бедами.

На место председателя, попавшего в опалу, прислали «двадцатипятитысячника», луганского рабочего по фамилии Коротич. Посланец партии оказался неплохим и неглупым человеком. Он поселился у Парфентия Захаровича и быстро разобрался в сути происшедшего.

Коротич прекрасно понимал, что Парфентию Линнику, честному человеку, главе простой и добропорядочной семьи, власти не простят его поступка, и он может, рано или поздно, последовать за своим старшим братом Захаром. Парфентий Захарович в свою очередь не питал неприязни к Коротичу и, как мог, помогал добрыми советами новоиспечённому председателю.

Из крестьян в пролетарии. Год 1932

В 1932 году ситуация в селах Украины ухудшалась. Резко проведённая властями сельскохозяйственная реформа, со значительными перегибами на местах, отстранила от земли наиболее способные крестьянские руки и головы.

Ещё в тридцатом году хозяева, не желая отдавать в коллективное пользование скотину, начали её резать. Поголовье скота резко сократилось. Всё труднее становилось содержать семью. Недороды и политика государственных хлебозаготовок 1931 и 1932 года поставили страну на грань голода, который и начался повсеместно в зиму 1932—33 годов

.Обстоятельства подталкивали Парфентия Захаровича покинуть родные места и искать удачи в городе. Да и Коротич советовал, пока не поздно, искать работу в городе, тем самым иметь более или менее надёжный источник содержания семьи, да и с глаз подальше от местной власти, ничего не забывающей и не прощающей. Но так просто из села тогда уехать было невозможно. Необходимо было иметь разрешение местной власти. Коротич помог оформить такой документ.

Вначале Парфентий Захарович выехал в Морозовск, где проживали родственники его жены Елизаветы Семёновны. Морозовск заштатный городишко, далеко отстоящий от промышленных центров Ростова, Сталинграда.

Железнодорожная станция на ветке, связывающей Украину с Поволжьем и Уралом, была основой хозяйственной жизни города. Парфентий Захарович только ночь переночевал у родственников и сразу всё понял. Родственники сами бедствовали без работы, ибо работать было негде. Морозовск, как место будущей жизни, отпал.

После поездки в Морозовск обозначился ещё один вариант. Сын односельчанина Кравцова работал на шахте в российском городе Шахты, был доволен всем и звал отца переехать к нему. В поисках нового места жительства и работы в ноябре 1932 года Парфентий Захарович вместе со старшим Кравцовым уехал в город Шахты.

Политика индустриализации, проводимая в стране, требовала увеличения добычи угля. Под лозунгом «Уголь – хлеб индустрии» строились новые шахты, расширялись и модернизировались действующие.

Бурно развивалась угледобыча в крупном центре угледобывающей промышленности восточного Донбасса, городе Шахты, бывшем до 11 февраля 1920 года Александровске – Грушевском. Первые хутора на месте будущего города Шахты были основаны ещё в 1805 году донскими казаками.

Казацкий хутор Власовка, в церкви которого в июне 1952 года будет крещён будущий внук Парфентия Юрий Линник, ваш покорный слуга, был основан войсковым старшиной Власовым на берегу знаменитой, некогда живописной, речушки Грушевки. Хутор этот существует и поныне, являясь, правда, частью массива индивидуальной застройки промышленного Артёмовского района г. Шахты.

Однако, ядро города Шахты сформировалось позднее, в 1839 году на месте Грушевского рудника в нескольких километрах от Власовки. С 3 октября 1867 года это уже Грушевское горное поселение, в народе Грушевка, а 19 января 1883 года император Александр III подписал Указ о переименовании Грушевского горного поселения в город Александровск-Грушевский.

Впоследствии Власовка и другие хутора вошли в состав города, но не потеряли своих названий и своего непрезентабельного внешнего вида. Названия поселениям дала эта небольшая (90 км) речка Грушевка, приток реки Тузлов. Мал золотник, да дорог. Под речушкой с непритязательным названием залегали богатейшие запасы первоклассного антрацита, следы которого местами выходили даже на её обрывистые берега.

Сын Кравцова посоветовал своему отцу и Парфентию Захаровичу обратиться на шахту им. Артёма, где постоянно требовались рабочие. Это шахту построили в 1911 году по проекту инженера Скочинского, и она долго оставалась самой крупной и оснащённой шахтой России.

До революции шахта принадлежала товариществу «Парамонов и сыновья» и имела названия «Елпидифор», в честь главы семьи знаменитых промышленников Парамоновых Елпидифора Трофимовича. После революции шахте дали название в честь русского революционера Сергеева Фёдора Андреевича (партийное имя Артём), очень интересной личности, к сожалению, трагически погибшего в 1921 г.

Нижне-Чирские донские казаки Парамоновы широко развернулись в Александровск-Грушевске. Они не только построили лучшую, высокопроизводительную шахту, но и впервые создали вокруг неё социальную инфраструктуру. Для горных специалистов и шахтёров, были построены больница, магазины, школа, дома для инженерно-технического персонала.

Ныне эти здания из серого песчаника, более ста лет спустя, имеют неприглядный вид. Но в то время это был большой шаг вперёд. Вот такие предприниматели работали в царской России.

Шахта им Артёма дала толчок развитию нового промышленного района города Шахты, который поглотил старые хутора, в том числе Власовку и несколько старых крупных шахт.

Рядом с шахтой вырос завод по ремонту шахтного оборудования, на котором всю жизнь проработал модельщиком младший сын Парфентия Захаровича – Иван Парфентьевич Линник. Вокруг шахт бурно росли шахтёрские посёлки, в том числе посёлок Первомайский, где обосновался Парфентий Линник с семьёй.

В 1929 году здесь дала первый ток мощнейшая по тем временам электростанция, Шахтинская ГРЭС им Артёма, построенная на берегу Грушевки по плану ГОЭЛРО. Рядом с электростанцией вырос образцовый по тем временам посёлок, в котором было предусмотрено всё необходимое – школа, магазины, столовая, больница, дом культуры с большим зрительным залом и библиотекой, детский сад и ясли, пионерский клуб.

Был разбит великолепный парк с фонтанами, теннисным кортом (очень большая редкость по тем временам) летним кинотеатром и стадионом. Заметьте, что всё это было в конце двадцатых – начале тридцатых годов. В этом образцовом по тем временам поселке выпадет мне жить с 1954 по 1959 год и где пройдёт самая счастливая пора моего детства. Но об этом расскажу ниже.

На шахте им Артёма Парфентия Захаровича приняли на подземную неквалифицированную работу. На большее он рассчитывать не мог, ведь его специальность была выращивать хлеб. Он – первоклассный хлебороб, но жизнь заставила добывать уголь, осваивать профессию шахтёра.

А шахта, где он начал работать, была оснащена по последнему слову техники той поры, с 1924 года в ней уже работали 4 врубовые машины, а с 1925 года применили электровозную откатку.

Почти год, до отпуска, Парфентий Захарович жил без семьи, снимал углы. Готовясь к приезду семьи, присматривался, собирал деньги на жильё. Работа на шахте была нелёгкой.

Бригада очистного забоя, куда его определили, следует за проходчиками, выравнивает штрек, убирает породу, готовит проходку под крепёж. Весь день под землёй с грабаркой и кайлом, да ещё на километровой глубине. Угольная пыль «штыб» въедается в кожу так, что с трудом отмывается мылом и горячей водой.

После сельского труда, тоже нелёгкого, но постоянно на свежем воздухе и на солнце, подземная работа покажется адской, да и возраст 46 лет даёт о себе знать. Но Парфентий Захарович, с малых лет привыкший к тяжёлому физическому труду, постепенно втягивается в новую профессию.

Шахтёры народ дружный, а главное, честный и добропорядочный. Это не село, где каждый в одиночку тянул свою лямку, а первое испытание селян при раскулачивании сразу же выявило их мелочность, эгоизм, непорядочность и даже наветы на своих ближних соседей. Правда, среди шахтёров было много бывших крестьян из ближних и дальних районов.

Парфентий Захарович трудился добросовестно, начальство, видя в нём будущего кадрового рабочего, обещало выделить участок земли под строительство дома. Сам он понимал, что как не трудна и непривычна эта работа, лучше он не найдёт, а возврата домой в Черниговку для него нет. Да и заработок был здесь неплохой, худо-бедно, а семью содержать можно.

Опять же, продовольственное снабжение для шахтёров, не смотря на голодный год, когда в деревнях люди умирали от нехватки пищи, было сносным. Поэтому Парфентий Захарович, проработав почти год на шахте им Артёма, твёрдо решил перевозить семью и на долгие годы обосновываться в Шахтах.

К слову, должно бы напомнить, что шахтёры в советское время считались элитой рабочего класса, опорой государственного строя. В шестидесятых – восьмидесятых годах они имели самые большие заработки, лучшее снабжение товарами, лучшее медицинское обслуживание. Заработки их в разы превышали зарплаты всех остальных профессий.

Молодые шахтёры зарабатывали в те времена значительно больше, чем инженеры. Поэтому, многие молодые парни, окончив школу шли на шахту, и через год-другой разъезжали на новеньких красных мотоциклах «Ява», недосягаемой мечте молодёжи. Стоит ли говорить ещё о том, что шахтёры бесплатно отдыхали на лучших курортах и лечились в лучших санаториях страны.

Конечно, шахтёрский труд тяжёлый и опасный, но государство не в меру нянчилось с шахтёрами, своими любимчиками за счёт других отраслей. Лучшие и самые «жирные» куски из общего пирога получали шахтёры. Но не в коня корм. В конце восьмидесятых, в период т.н. «перестройки» политтехнологи используют шахтёров в качестве ударной политической силы против собственного государства.

А потом, когда дело будет сделано, политический заказ западных кукловодов выполнен, эту некогда элитную часть рабочего класса постигнет участь старухи, оставшейся у разбитого корыта. Большинство шахт закроется, десятки тысяч шахтёров, готовых даже за нищенскую зарплату сутками не покидать шахтный забой, потеряют всякую надежду на работу. Они опомнятся быстро, начнут стучать касками по столичной брусчатке на Краснопресненской. Но это будет уже совсем не страшно, скорее, потешно.

В девяностые годы, чтобы хоть как-то прокормить свои семьи, они полезут на дымящиеся ядовитыми газами старые отвалы породы – терриконы. Рискуя жизнью, будут перебирать горящую породу, в поисках куска угля, который случайно оказался в отвале в годы их благоденствия. Пойдут с ручными, затасканными до предела, самодельными тележками по старым свалкам шахтных отходов, с утра до вечера разгребая социалистический мусор и радуясь каждому найденному куску металла, растащат на кирпичи и металлолом здания брошенных шахт.

О своей бывшей жизни они будут вспоминать, как о чудесном сне. Некогда цветущие шахтёрские посёлки превратятся в гетто нищеты и беспробудного пьянства. Целое поколение зрелых, сильных, опытных сгинет безвременно из-за чрезмерного употребления суррогатного алкоголя, болезней, безденежья, тоски и беспросветности. Вот такие жестокие уроки преподносит порой жизнь. Да идут ли они впрок кому-нибудь?