Read the book: «Приятный кошмар»

Tracy Wolff

Font:

Всем тем, кто пережил свой худший кошмар и стал сильнее. Эта книга посвящается вам.

Tracy Wolff

SWEET NIGHTMARE

Cover artists: Bree Archer and LJ Anderson, Mayhem Cover Creations

Перевод с английского Е. Татищевой

«Приятный кошмар» – это романтическая история о сверхъестественных существах с элементами хоррора, действие которой происходит в школе для трудных подростков со сверхъестественными способностями. По этой причине данная история включает в себя моменты, которые могут подойти не всем читателям. В ней упоминаются сцены жестокого насилия, содержащие в себе смерть, кровь, блевотину, огонь и сожжение, утопление, яд и отравление, галлюцинации, нецензурные выражения, нападения чудовищ, являющиеся предметом распространенных фобий, а также стихийные бедствия. Также в этом романе говорится о смерти членов семьи. Обращаю на это внимание читателей, чрезмерно восприимчивых к подобным моментам.

Пролог
Ночь после ночного кошмара

Джуд

Мне известен твой худший кошмар.

Нет, не тот, о котором ты подумал. Другой.

Тот, о котором ты не распространяешься на вечеринках.

Тот, о котором ты шепотом не рассказываешь по ночам своему лучшему другу.

Тот, в существовании которого ты не признаешься даже самому себе, пока в три часа ночи не погаснут все огни и тебя не парализует такой страх, что ты не сможешь даже протянуть руку, чтобы включить свой ночник. И ты лежишь с бешено колотящимся сердцем, с шумом крови в ушах, прислушиваясь к звукам – вдруг начнет подниматься окно, вдруг скрипнет дверь, вдруг на лестнице послышатся шаги.

Чудовище под твоей кроватью.

Чудовище внутри твоей головы.

Не стыдись этого кошмара. Тот или иной кошмар есть у каждого – даже у меня.

Мой кошмар всегда начинается одинаково.

Полная луна. Жаркая духота. Мох, свисающий с деревьев и касающийся моего лица во время ночной прогулки. Волны, с грохотом разбивающиеся о берег. Небольшой домик, девушка, шторм – это всего лишь сон, до которого мне никогда не удается дотянуться.

Я знаю, это звучит не очень-то убедительно, но история не об этом. Она о крови и предательстве.

Так что засыпай, если осмелишься. Но не говори, что я тебя не предупреждал. Потому что единственное, в чем я могу тебя заверить, это то, что мои кошмары хуже твоих.

Глава 1
Нет такого понятия, как быстрый побег

Клементина

Я не могу поверить, что из всех наказаний, применяемых в этой школе для изгоев и чмошников, мне досталось именно это. На прошлой неделе одна из новеньких вампирш едва не высосала всю кровь из ведьмы, и что же? – единственным наказанием, которое она получила, было то, что ее поставили мыть посуду.

Парадоксально? Еще как.

Справедливо? Даже не близко.

Впрочем, здесь, в Школе Колдер справедливость – это понятие весьма расплывчатое точно так же, как безопасность и здравый смысл. Вот почему моя мать – она же не слишком выдающаяся директриса этого не слишком выдающегося учебного заведения – считает, что, с административной точки зрения, приставить меня к криклерам это вполне разумно.

Внимание, спойлер: это совершенно не так. Однако это ужасно, абсолютно ужасно. Не говоря уже о том, что это чертовски опасное дело.

Тем не менее почти три года этого кошмара научили меня кое-чему; главное, вести себя осторожно – двигаться медленно – и иметь при себе очень, очень большой пакет сухого корма.

Быстрый осмотр большого сумрачного помещения показывает мне, что еда опять сделала свое дело: внимание этих маленьких чудовищ действительно отвлечено – во всяком случае, на данный момент.

С этой мыслью я делаю небольшой выверенный шаг назад к двери. Когда никто из криклеров и бровью не ведет – а брови у них мохнатые – и не поднимает головы от длинных кормушек, полных сухого корма, я делаю еще один шаг. И еще один. Теперь до старой деревянной двери, отделяющей меня от подвального коридора, рукой подать. Еще несколько шагов – и я, быть может, смогу выбраться отсюда, не потеряв ни капли своей крови.

Да, верно говорят, что надежда – как и паскудство – умирает последней.

По моей спине стекает капля пота, когда я делаю еще один осторожный шаг назад. И, затаив дыхание, пытаюсь дотянуться до старомодной защелки, запирающей криклеров – и меня саму – в этом холодном темном помещении.

Но как только мои пальцы касаются запора, в небе слышится оглушительный раскат грома.

Черт, черт, черт.

Сотни голов одновременно поднимаются – и все они до единой поворачиваются ко мне. Щурятся маленькие глазки, оскаливаются зубы и раздается рычание, отдающееся от шершавых каменных стен.

И я мигом оказываюсь в полной жопе.

Когти скользят по полу, когда они все как один устремляются ко мне.

К черту неспешность и осторожность. Я стремительно разворачиваюсь и бросаюсь к двери как раз в тот момент, когда меня настигает их первая волна.

Их когти больно царапают мои икры, я стряхиваю с себя нескольких криклеров, затем резко втягиваю в себя воздух, когда зубы этих тварей вонзаются в мои ляжку и бедро. Одной рукой я срываю с себя этих маленьких паскуд.

Но один предприимчивый криклер ухитряется удержаться и взобраться мне на спину. У него длинные острые зубы, которые располосовывают мое плечо, пока его еще более острые когти раздирают мой правый бицепс в попытке зацепиться. Я сдерживаю крик, видя, как кровь – моя кровь – стекает на носок моего любимого потертого кроссовка одной «Адидас-Газельс», но не делаю новой попытки оторвать от себя эту тварь. Свобода уже совсем близко, до нее рукой подать… только бы на меня не успела наброситься следующая стая этих монстров. Я не надеюсь открыть железную защелку – она древняя и часто заедает, – но мне приходилось делать это достаточно часто, чтобы знать все связанные с этим маленькие хитрости. Я нажимаю на левую часть защелки, поднимаю правую и тяну изо всех сил. Защелка отодвигается, и тут еще один криклер – а может, тот же самый, кто их разберет, – больно кусает меня в щиколотку. Чтобы стряхнуть его, я изо всех сил бью ногой назад и неистово трясу ею, одновременно толкая дверь тоже изо всех сил. Она тяжелая, и у меня жутко болит плечо, но я не обращаю внимания на боль, и в конце концов дверь сдвигается с места. Я отрываю от своего плеча последнего криклера и протискиваюсь в щель между створкой и косяком, которая лишь чуть-чуть шире моих бедер, после чего захлопываю дверь.

Чтобы убедиться, что ничто не последует за мной – криклеры твари ушлые и коварные, – я наваливаюсь спиной на старое дерево изо всех сил. И в это же мгновение в тускло освещенный подвальный коридор неторопливой поступью заходит мой лучший друг Луис.

– Ты ищешь не это? – Он держит в руке мою аптечку, поднимает ее, затем останавливается как вкопанный, наконец хорошенько рассмотрев меня. – Черт возьми, Клементина¹. Тебе когда-нибудь говорили, что ты действительно умеешь эффектно появиться?

– А тебе не кажется, что лучше сказать – эффектно убраться? – хриплю я, не обращая внимания на ужас на его лице. – Должно быть, эта приближающаяся гроза завела криклеров больше, чем обычно.

– Завела? Ты предпочитаешь называть это так? – парирует он, но его вопрос тонет в громком животном плаче, доносящемся откуда-то сзади. – Что это? Что это за богомерзкий шум?

– Не знаю. – Я оглядываюсь по сторонам, но ничего не вижу. Правда, весь этот коридор освещен всего-навсего одной жалкой голой лампочкой, свисающей с потолка, так что нельзя сказать, что моему взору открывается фантастический вид. Мрак – друг этого подвала, как и всей остальной части этой школы.

Но плач определенно становится громче… и теперь я понимаю, что он доносится из помещения за дверью.

– О черт. – Заперев последний замок, я замечаю маленькую лапку криклера, зажатую между дверью и косяком.

Луис переводит взгляд туда, куда смотрю я.

– Черт возьми, нет. Клементина, даже не думай об этом!

Я понимаю, что он прав, но…

– Я не могу просто оставить это бедное существо в таком положении.

– Это «бедное существо» только что пыталось сожрать твои потроха! – парирует он.

– Я понимаю! Поверь мне, я понимаю! – Если учесть, сколько всего у меня сейчас болит, мне никак невозможно забыть об этом.

Он картинно закатывает свои серебристые волчьи глаза.

Теперь плач превратился в приглушенные тихие вскрики, и я не могу оставить это существо вот так, пусть даже оно и монстр.

– Я должна открыть эту дверь, Луис.

– Черт возьми, Клементина! – Но даже произнося это, он заходит мне за спину, чтобы поддержать меня. – Я хочу, чтобы в протоколе было указано, что я выступал против этого решения.

– В протоколе это будет отражено, – отвечаю ему я и, сделав глубокий вдох, нехотя отпираю замок, который только что заперла. – Ну, будь что будет.

Глава 2
В твоем полном распоряжении колдер

– Придерживай дверь рукой! – призывает Луис, склонившись над моим плечом, чтобы все проконтролировать, как он пытается делать и во многих других сферах моей жизни.

– Я так и планирую сделать, – отвечаю я, взявшись одной рукой за ручку двери, а вторую держа над ней, чтобы толкнуть дверь и запереть ее вновь, как только лапка криклера освободится.

Затем тяну на себя дверь, надеясь, что этого достаточно, и как только лапка просовывается обратно в образовавшуюся щель, налегаю на дверь всем своим весом и с силой захлопываю ее. И каким-то чудом мне удается избежать новой катастрофы.

Из помещения криклеров раздается возмущенный вой, но ни одна из этих тварей не вырывается наружу.

Я в безопасности… по крайней мере, до следующего раза.

Теперь, когда всплеск адреналина в моей крови сошел на нет, я чувствую себя такой измотанной, что, прислонясь к двери спиной, соскальзываю вниз, пока мой зад не касается пола, и дышу. Просто дышу.

Луис садится рядом, кивком показывая на аптечку, которую он уронил в нескольких шагах от двери. Он приносит ее мне всякий раз, когда мне приходится кормить и поить криклеров – и, к сожалению, случаи, когда она оказывается мне не нужна, ох как редки.

– Надо тебя подлатать. Через несколько минут прозвенит звонок.

Я испускаю стон.

– Мне казалось, что теперь это получается у меня быстрее.

– Быстрота всегда бывает относительной, – говорит он с невеселой усмешкой. – Тебе совершенно необязательно следить за тем, чтобы у каждого из этих маленьких чудовищ была в миске ледяная вода. Хватит с них и воды комнатной температуры.

– Но сейчас же сентябрь. И это Техас. Без холодной воды им никак не обойтись.

– Ну и какую благодарность ты получаешь за свою заботу? – Его черные волосы падают ему на левый глаз, когда он переводит взгляд на изодранный в клочья рукав моей рубашки поло – и на глубокие царапины под ним.

Теперь уже я закатываю глаза, протянув руку к аптечке.

– То, что директриса не будет ко мне приставать?

– Я уверен, что твоя мать поняла бы, если бы ты давала им воду комнатной температуры, раз уж это спасло бы тебя от изрядной потери крови. Ведь это она настаивает на том, чтобы мы обихаживали этих чертовых тварей. – Он пристально смотрит на большой бактерицидный пластырь, который я извлекла из аптечки, пока мы с ним говорили. – Тебе помочь?

– Может быть, – нехотя отвечаю я. – Приклей мне пластырь только на спину, ладно? И вообще, думаю, что весь смысл возложения на меня обязанности давать криклерам корм и воду – это наказание, так что вряд ли моей матери так уж важны мои чувства.

Он фыркает в знак согласия и оттягивает ворот моей красной форменной рубашки поло вниз, чтобы наклеить сзади пластырь на мое исцарапанное, искусанное и все еще кровоточащее плечо.

– Но ты же оказалась в этой школе не за какой-то злостный поступок и не за суперскверное поведение, как все мы, остальные ее ученики.

– И все же мне приходится учиться именно здесь. Это одна из радостей принадлежности к семейству Колдер.

– Понятно, но носишь ты фамилию Колдер или нет, тебе надо отказаться обихаживать криклеров, потому что иначе ты вряд ли сумеешь дожить до окончания школы.

– О, не беспокойся, я сумею дожить до окончания школы, – парирую я, наклеивая на свои раны еще несколько пластырей. – Хотя бы затем, чтобы наконец-то убраться с этого чертова острова.

Я считаю дни до этого момента с девятого класса. И теперь, когда я наконец перешла в выпускной класс, точно не позволю ничему помешать мне избавиться от необходимости обитать в этом гадюшнике и начать новую жизнь в таком месте, где мне не надо будет каждую секунду быть начеку, чтобы на меня никто не напал.

– Еще один год, – говорит Луис, протянув руку за аптечкой. – И тогда мы оба сможем убраться отсюда подальше.

– Вернее, двести шестьдесят один день. – Я засовываю коробку с пластырями обратно в аптечку и отдаю ее Луису. Затем встаю на ноги, не обращая внимания на боль от всех этих укусов и царапин.

Когда мы начинаем двигаться по промозглому и унылому коридору, электролампочка вдруг начинает качаться и шипеть, хотя воздух здесь совершенно неподвижен.

– Это еще что? – спрашивает Луис.

– Явный намек на то, что нам нужно сматываться и поскорее, – отвечаю я, потому что задерживаться в подземелье Школы Колдер – это всегда плохая идея. Но прежде чем мы успеваем сделать несколько шагов, со стороны лампочки вдруг слышится хлопок, еще несколько секунд, и она взрывается снопом искр – после чего коридор погружается во тьму.

– Вообще-то, это как-то жутковато, – замечает Луис, остановившись как вкопанный.

– Брось, не можешь же ты в самом деле бояться темноты, – подкалываю его я, доставая из кармана мой телефон.

– Само собой. Я же как-никак человековолк и могу видеть в темноте.

– Это не мешает тебе быть пугливым зайцем.

Я провожу большим пальцем по приложению «фонарик» и свечу им вперед.

Как-никак криклеры – не единственные чудовища, содержащиеся в этом подвале, – они просто самые маленькие и самые безобидные.

Словно в ответ на эту мысль ближайшая к Луису дверь начинает неистово сотрясаться.

Нам не нужна дополнительная мотивация – мы оба пускаемся бежать, и луч фонарика на моем телефоне начинает метаться в такт моему бегу. Я оборачиваюсь, чтобы удостовериться, что за нами не следует никакая тварь, – и свет фонарика выхватывает из темноты в прилегающем коридоре что-то, похожее на громадную тень. Я направляю в ту сторону луч, но там никого нет.

У меня екает сердце, потому что я знаю – я что-то видела. Но тут из помещения, расположенного слева доносится громкий звук тяжелого удара, затем звон цепей и пронзительный животный визг, который, кажется, нисколько не заглушает разделяющая нас толстая деревянная дверь.

Луис ускоряет свой бег, я тоже. Мы пробегаем мимо еще нескольких дверей, и тут дверь впереди начинает сотрясаться с такой силой, что мне становится страшно, что она слетит с петель.

Я заставляю себя не обращать на нее внимания и сохранять спокойствие. Еще один поворот, бешеный рывок – и мы сможем вздохнуть свободно.

Очевидно, по мнению Луиса, я бегу недостаточно быстро, поскольку он хватает меня за руку и тянет за собой, меж тем как из-за угла за нами следует громкий свирепый вопль.

– Шевелись, Клементина! – кричит он, втащив меня на лестничную клетку.

Мы взбегаем по лестнице и выбегаем из двустворчатых дверей на площадку, когда звенит предупредительный звонок.

Глава 3
Еще один пробует пикси‑пыльцу

– У вас есть сила для того, чтобы победить чудовищ внутри себя, – говорит успокаивающий голос по внутренней системе оповещения. Затем это утверждение повторяется, когда в коридоре раздается звонок, а мы с Луисом останавливаемся, чтобы отдышаться.

– Я не хочу ни оскорбить твою тетю Клодию, ни умалить ее утверждения, – задыхаясь, произносит он, – но думаю, беспокоиться нам надо отнюдь не о тех чудовищах, которые живут внутри нас.

– Да уж, – соглашаюсь я, одновременно быстро набирая сообщение дяде Картеру, чтобы дать ему знать, что ему необходимо еще раз проверить замки на дверях помещений с чудовищами.

Мой дядя Картер заведует подвальным зверинцем. Когда-то Школа Колдер была лечебницей, в которую богатые сверхъестественные существа отправляли членов своих семей, якобы для того, чтобы те «поправили здоровье». Ходят слухи, что в те времена подвал на самом деле был предназначен для содержания душевнобольных преступников, что объясняет массивные восьмидесятифунтовые двери тамошних камер. Это не очень-то удобно для обычных людей, но такое обустройство приходится кстати, когда вам необходимо помешать всяким опасным тварям нести смерть и разрушения.

– Напомни мне еще раз, почему твоя мать считает, что это хорошая идея – держать у себя в подвале самых отстойных тварей на планете? – спрашивает Луис, заправляя свою красную рубашку поло в свои черные форменные шорты.

– Похоже, потому, что школе нужны деньги, чтобы «ученики могли поддерживать тот комфортный образ жизни, к которому они привыкли», – цитирую я.

Мы останавливаемся на мгновение, чтобы в полной мере прочувствовать этот мифический «комфортный образ жизни», но тут нам приходится увернуться от падающей на пол отклеившейся потолочной плитки. После того как лечебница для душевнобольных закрылась, составляющие ее здания, построенные в нарядном викторианском стиле, было нетрудно превратить в люксовую гостиницу для сверхъестественных существ, которая и занимала остров, пока моя семья не купила его восемьдесят лет назад.

Здешние постройки были возведены в эпоху, когда люди строили красивые здания просто ради красоты архитектуры, даже если эти здания были частью лечебницы, и отголоски тех давно минувших времен все еще проглядывают кое-где, несмотря на износ и обветшание прошедших лет. Это и резные мраморные лестницы, ступени которых теперь истерты от шагов великого множества ног, и большие куполообразные башенки, и эркерные окна, и затейливая кирпичная кладка, украшающая вход в административный корпус, где проходит большинство наших занятий. Но большая часть этого потенциального очарования скрыта сейчас под казенного вида зеленой краской, покрывающей все стены, и подвесными потолками, под которыми наверняка спрятана весьма миленькая лепнина.

Луис фыркает и качает головой, и тут мой телефон гудит, поскольку на него пришло сообщение от моей соседки по комнате, Евы.

Ева: Где ты?

Ева: Я не могу опоздать на занятие по управлению гневом. Дэнсон жлоб.

Ева: Если он опять начнет вешать мне лапшу на уши, честное слово, я садану его кулаком в горло.

Я быстро пишу ответ, чтобы дать ей знать, что я скоро буду.

– Ты в порядке? – спрашивает Луис, когда мы торопливо шагаем по вестибюлю, чтобы на нас не начали орать здешние тролли.

– Да, благодаря тебе, – отвечаю я и быстро обнимаю его прежде, чем открыть дверь в женский туалет, находящийся в центре вестибюля. – Я люблю тебя, Луис.

Он отмахивается от моей нежности, язвительно бросив «Ну а как же иначе» за секунду до того, как я закрываю за собой дверь.

– Черт возьми, Клементина, предполагается, что ты должна кормить криклеров, а не служить им кормом, – замечает Ева, прислоняясь к одной из старомодных раковин.

Я щелкаю пальцами.

– Я так и знала, что что-то делаю неправильно.

– Я принесла тебе кофе. – Ее черные кудри колышутся, когда она подается вперед, чтобы протянуть мне бирюзово-розовый рюкзак, затянутый шнурком.

Меня охватывает радость, когда я вижу два пластиковых стаканчика с крышками, в которые, как я знаю, налит знаменитый Евин café con leche², приготовленный по рецепту ее пуэрториканской семьи и содержащий в себе щепотку особой смеси специй. Среди учеников двенадцатого класса этот кофе практически стал легендой. Я жадно протягиваю руку к стаканчику.

– Дай его мне.

Она кивком показывает на рюкзак.

– У нас мало времени. Сперва переоденься, а затем уж пей кофе.

Я тяжело вздыхаю, но уже стягиваю с себя изодранную рубашку поло и кидаю ее в мусорный бачок. Затем достаю из рюкзака и натягиваю новую, которую она мне принесла и – быстро взглянув на себя в зеркало – надеваю также принесенное ею красное худи.

Хотя снаружи стоит стопроцентная влажность, это все-таки лучше, чем выглядеть остаток дня так, будто на меня открыт сезон охоты. Потому что даже малейший признак слабости, как правило, пробуждает хищника в остальных учениках. Хотя сверхъестественные способности каждого из них заблокированы, у них остаются кулаки – и зубы, – и они с превеликим удовольствием пускают их в ход.

Тридцать секунд спустя мое лицо уже умыто, волосы собраны в конский хвост, и я успела отпить большой глоток café con leche.

– Ты готова? – спрашивает Ева и с ног до головы окидывает меня взглядом своих участливых карих глаз.

– Да, насколько это вообще возможно, – отвечаю я, подняв в знак благодарности свой стаканчик с кофе, когда мы направляемся обратно в вестибюль.

Я быстро смотрю на свой телефон и обнаруживаю там текстовое сообщение от дяди Картера, в котором говорится, что он направляется в подвал для проверки. На прощание я машу Еве рукой и иду в сторону класса, где по расписанию будет проходить урок английского языка и литературы.

Перед дверью кабинета естествознания слоняется небольшая стая перевертышей – человеколеопардов. Один из них пристально смотрит на меня, как будто он не прочь мною перекусить, и я вижу его блестящие оскаленные клыки цвета слоновой кости. Девушка-перевертыш, стоявшая рядом с ним, чувствует его возбуждение и начинает подкрадываться ко мне. Я отвожу глаза – сейчас мне совершенно ни к чему состязание на тему «кто круче».

И тут я вижу ученицу девятого класса – кажется, ведьму, – смотрящую прямо на этих перевертышей. Это ты зря, девочка. Они сразу же чуют в ней возможную добычу и нацеливаются на нее. Если ты хочешь здесь выжить, то прямого зрительного контакта обычно лучше избегать.

Я останавливаюсь, не зная, что делать, когда девушка вдруг испускает душераздирающий вопль. Он отдается эхом от каждой твердой поверхности и обрушивается на мои протестующие барабанные перепонки. Нет, она не ведьма, она – банши³, отмечаю я про себя, пока человеколеопарды шмыгают в класс.

Ее спас ее вопль.

Я быстро подхожу к своему шкафчику, беру свой рюкзак, вхожу в класс и сажусь на свое место за секунду до того, как звенит подтверждающий звонок.

«Я сильнее, чем все эти проблемы и испытания на моем пути. Мне просто нужно верить в себя».

Класс тяжело вздыхает, и миз Агилар щебечет:

– А вот и звонок! Давайте сегодня усердно поработаем? – голосом куда более жизнерадостным, чем того требует только что прозвеневший звонок или эта школа.

Впрочем, все в миз Агилар слишком жизнерадостно и весело для Школы Колдер. Ее ярко-золотистые волосы и ярко-голубые глаза, неуемная улыбка и пугающе оптимистическое отношение к жизни – все буквально кричит о том, что этой пикси здесь не место. А если этого недостаточно, то хихиканье, доносящееся с заднего ряда, который занимают темные эльфы – отпетые говнюки, – говорит о том, что они намерены сделать все, чтобы и она, и все остальные в этом классе знали это.

– Эй, училка, вы что нюхнули за обедом слишком много пикси-пыли? – спрашивает Жан-Люк, убрав с глаз свои нарочито растрепанные волосы.

– А нам ничего не принесли, – насмешливо добавляет его приспешник Жан-Клод. Когда он смеется, его зеленые глаза сверкают сверхъестественным электрическим блеском, присущим глазам всех эльфов, занимающихся темной магией. – Вас что, никогда не учили, что надо делиться?

То, что они – а также Жан-Поль и Жан-Жак, двое других прихвостней из их четверки и таких же недоразвитых негодяев, – гогочут, показывает всем в классе, что они что-то задумали.

И действительно, как только она поворачивается к классу спиной, чтобы написать что-то на доске, Жан-Жак швыряет в нее горсть «Скиттлз».

Честное слово, эти козлы так противны, что дальше некуда.

Миз Агилар напрягается, когда россыпь драже «Скиттлз» попадает в нее, но вместо того, чтобы сделать этим распоясавшимся эльфам выговор, продолжает как ни в чем не бывало писать на доске.

Ее молчание только раззадоривает их, и они швыряют в нее новую порцию «Скиттлз», но на этот раз, облизав эти драже, – так что теперь, попадая на ее белую блузку, они оставляют на ней липкие разноцветные следы. И это не считая тех обсосанных драже, которые застревают в ее волосах, подстриженных так, что они стоят торчком.

Когда она продолжает все так же стоять лицом к доске, наверняка стараясь сдержать слезы, Жан Люк переносится к ней – темные эльфы двигаются невероятно быстро, даже без своих магических сил – и становится прямо перед ней, корча мерзкие рожи и показывая ей средний палец.

Бо`льшая часть класса разражается смехом, хотя некоторые ученики неловко опускают глаза. Миз Агилар тотчас поворачивается, но Жан-Люк уже сидит на своем месте, невинно улыбаясь и подпирая голову рукой. И прежде чем она успевает понять, что к чему, в нее летит еще одна порция «Скиттлз». Бо`льшая их часть попадает ей в грудь, но одно драже ударяет ее прямо между глаз.

Она вскрикивает, ее грудь ходит ходуном, но она по-прежнему не произносит ни слова. Я не знаю, потому ли это, что она работает учителем недавно и еще не приобрела навыков управления классом, или же дело в том, что она просто-напросто боится заставить этих Жанов-Болванов вести себя прилично, потому что они принадлежат к самым могущественным – и опасным – мафиозным семьям в мире сверхъестественных существ. А может, ее нерешительность объясняется и тем, и другим.

В нее летят шарики из жеваной бумаги, и меня так и подмывает встать на ее защиту, как я это делаю обычно, но останавливаю себя. Ей надо научится постоять за себя и научиться быстро, иначе в этой школе ее сожрут. На этой неделе я уже трижды спасала задницу миз Агилар – и в доказательство этого могу предъявить несколько синяков. В конце концов, нельзя схлестнуться с теми, кто принадлежит ко двору темных эльфов, практикующих самую темную магию, какая только может быть, и не получить трепку. К тому же я все никак не приду в себя после того, как весь последний час отбивалась от криклеров, и не уверена, что после урока у меня хватит сил на то, чтобы схватиться с целой группой чудовищ иного рода.

Но она так ничего и не говорит, а вместо этого поворачивается обратно и снова начинает что-то писать на доске своим витиеватым почерком. Это самое худшее из всего, что она могла бы сделать, потому что Жаны-Болваны – и несколько других идиотов – воспринимают это как признак того, что сезон охоты и впрямь открыт.

В нее ударяет новая россыпь шариков из жеваной бумаги, и некоторые из них застревают на кончиках ее торчащих волос.

В ее зад летят новые драже «Скиттлз».

И Жан-Клод – вот придурок – решает, что сейчас самое время отпустить несколько скабрезных замечаний.

Ну нет, это уже слишком. К черту боль. Одно дело, когда Жаны-Болваны просто паскудничают, как обычно, показывая, что они говнюки, но на этот раз они перешли черту. Никто, даже сыновья глав мафиозных семей, не имеет права на безнаказанные сексуальные домогательства.

Я прочищаю горло, смирившись с тем, что шайка Жанов-Болванов снова изобьет меня после урока. Но прежде чем мне удается придумать такое жесткое оскорбление, чтобы заткнуть им рты, слева от меня слышится шорох.

Он тих. Так тих, что большинство учеников в классе его даже не слышат. Я и раньше слышала звук этого медленного продуманного перехода от неподвижности к действию, и, хотя с тех пор прошло уже немало времени, от него по моему телу все так же начинают бегать мурашки и одновременно меня охватывает невольное облегчение.

Похоже, я не единственный человек в этом классе, кто считает, что их попытка сексуального домогательства хуже, чем их обычное плохое поведение, и что этому надо положить конец.

Я немного поворачиваюсь влево и как раз вовремя, чтобы увидеть, как Джуд Эбернети-Ли, ростом шесть футов семь дюймов, великолепный, с мрачным лицом и широкими плечами, разворачивается на своем месте. На секунду мой взгляд встречается с взглядом его словно бы вихрящихся разных глаз, но затем он смотрит сквозь меня на членов клуба Жанов-Болванов.

Я ожидаю, что он что-то скажет этим темным эльфам, но оказывается, что в этом даже нет нужды. Достаточно одного его взгляда, и их слова и смех стихают, словно рассыпавшись в пыль.

На несколько секунд в воздухе повисает молчание – долгое, напряженное, с острыми краями, – пока весь класс, затаив дыхание, ждет, что будет дальше. Потому что неудержимое паскудство Жанов-Болванов вот-вот столкнется с непоколебимостью Джуда.

1.Имя «Клементина» – отсылка к цитрусу клементин, гибриду мандарина и апельсина-королька.

2.Кофе с молоком (исп.).

3.В ирландском фольклоре и у жителей горной Шотландии – особая разновидность фей, предвещающих смерть. Издают пронзительные вопли, предвещающие смерть кого-то из членов рода.