Read the book: «Пропавший посёлок», page 2
– Ну и что тут такого смешного? – Дан с неподдельной обидой смотрел на нее. – Почти признание, можно сказать, а ты заливаешься… Это даже как-то неприлично…
Теперь Лена смеялась уже взахлёб, раскачиваясь на стуле и вытирая ладошками слёзы, выступившие на глазах. Он огляделся и, увидев на тумбочке графин с водой, наполнил стакан и поставил его перед девушкой.
– Извини, – она сделала несколько глотков и мало-помалу начала успокаиваться. – Просто самое первое признание в моей жизни мне сделали точно такими же словами. Мне только исполнилось одиннадцать, а ему было тринадцать.
– Ты и тогда смеялась?
– Нет. Это было в пионерском лагере; наоборот, я очень гордилась, что у меня появился такой сильный защитник.
– И как долго продолжались ваши отношения?
– Целых два года. Потом его отца перевели куда-то на Север. На прощанье он меня поцеловал и обещал вернуться. Мой первый в жизни поцелуй…
– Вернулся?
– Нет. Написал три письма, одно даже сохранилось… Там, в другой жизни…
Неожиданно лицо девушки омрачилось. Дан пожалел, что невольно затронул эту болезненную тему.
– До скольких ты работаешь?
– Ни до скольких. За день здесь бывает максимум пара посетителей, а иногда и ни одного. Но если ты пригласишь меня прогуляться, весь посёлок будет обсуждать такое событие очень бурно по крайней мере дня три, и про книги на это время все забудут, ну а потом уже успокоятся.
– Ты хочешь, чтобы я пригласил тебя на свидание?
– А ты?
– Я же тебе признание сделал, хоть и не самое удачное по форме…
– А я – смеялась… Теперь надо как-то заглаживать…
– Тогда пойдем!
– Журнал будешь брать?
– Я же смогу прийти за ним в любой момент?
– Да, сможешь.
Девушка надела лёгкое пальто, и они вместе вышли из библиотеки. Лена закрыла ключом входную дверь, Дан подал ей руку и помог спуститься с крыльца.
– Тут у вас кто-нибудь когда-нибудь обязательно навернётся: надо бы угол приподнять.
– Уже падали.
– Ну и что, трудно отремонтировать?
– Не трудно, только зачем?
– Как зачем? Ты же сама говоришь, что люди падают.
– Скоро перестанут…
Даниил повернул девушку лицом к себе и пристально посмотрел ей в глаза.
– Что значит «перестанут»?
– Давай пройдёмся, ты же меня на свидание пригласил, – с этими словами она взяла его под руку и развернула спиной к библиотеке. – Гулять здесь особенно негде: две улицы по двадцать пять домов на каждой и два переулка между ними, поэтому всё внимание будет сфокусировано на нас с тобой. Так что ты пытаешься произвести на меня впечатление своей завидной эрудицией и умением поддержать беседу, а я поражаюсь твоему богатому внутреннему миру и вздыхаю.
– Лен, тебе на вид лет двадцать, но когда ты говоришь, кажется, что намного больше.
– Ну, во-первых, мне уже двадцать два; и даже, не буду от тебя скрывать, скоро должно исполниться двадцать три. А во-вторых, я закончила филфак МГУ и год работала в Москве.
– А сюда как попала?
– Захотела повидать родных, а оказалась здесь… Ты же тоже как-то здесь очутился?
– Это трудно объяснить.
– Ну и не объясняй. Давай зайдём в магазин, а то у меня дома ничего нет.
– Ты вот так сразу приглашаешь меня к себе?
– А ты что, против?
– Нет. Просто я об этом даже не мечтал.
– Праздника хочу. Устрой мне праздник…
* * *
– Здравствуйте, Даниил Георгиевич, – скучающая в одиночестве продавщица в белом накрахмаленном халате улыбалась из-за прилавка так, как будто они были знакомы тысячу лет. – Как замечательно: вы уже и с Леночкой успели познакомиться! Мы все здесь ей очень гордимся: такая красавица, а уж какая скромница!..
Она закатила глаза и покачала головой, пытаясь таким образом выразить невероятную скромность девушки.
– Скажу вам по секрету, Анжела Викторовна: Даниил сегодня собирается сделать мне предложение. Жаль, у нас колец нигде не купить, – с этими словами Лена взяла Дана под руку. – Вы уж нам подберите что-нибудь для торжественного ужина, чтобы навсегда запомнилось. Сами понимаете: такое событие раз в жизни бывает.
Глаза Анжелы Викторовны окончательно вылезли из орбит. Даниил непроизвольно дёрнулся, но девушка лишь крепче прижала его руку.
– Конечно, конечно, раз такой случай, я подберу для вас всё самое лучшее, – защебетала продавщица.
Она обвела взглядом полки, скептически поджала губы и вдруг, опустившись на колени, решительно полезла под прилавок. Там что-то заскрипело, зашуршало, задвигалось… Наконец Анжела с красным лицом вынырнула обратно и торжественно водрузила на прилавок картонную коробку.
– Вот, смотрите, – она стала выставлять на прилавок дефицитные продукты. – Это зелёный горошек, венгерский; помидоры, огурчики – оттуда же; шпроты – из Прибалтики; баночка индийского растворимого кофе; само собой, коробочка конфет, баночка икры, сервелатик. – Её взгляд снова заметался по полкам, и она что-то забормотала себе под нос, обняв ладонью подбородок. – А самое главное-то… Вам же крепкое нельзя, а из легкого… Ну не «Веру же Михайловну» или «Три топора»!..
Анжела кинулась в подсобку и вернулась оттуда с прямоугольным футляром тёмно-красного цвета, на котором было написано: «Вино коллекционное».
– Вот! – она с гордостью открыла футляр и достала из него бутылку с облитым сургучом горлышком. На этикетке красовался летящий белый аист, который гордо нёс на шее виноградную гроздь. Медали слева и справа от него подтверждали ценность напитка. Под аистом – рукописным шрифтом с разорванными буквами было выведено: «Чумай».
– Для себя хранила: думала, мало ли какой случай, – Анжела смахнула рукой невидимую слезу. – Дорогое только, – бросив взгляд на Даниила, проговорила она. – Четыре шестьдесят, вместе с посудой.
Дан, ошеломлённый происходящим не меньше продавщицы, кивнул, подтверждая свою платёжеспособность.
Анжела сложила продукты обратно в коробку, сверху аккуратно пристроила вино. Не считая, Даниил сунул сдачу в карман.
– На свадьбу пригласить не забудьте.
– Обязательно, Анжела Викторовна, – растерянно проговорила девушка…
* * *
– Оказывается, я не так уж хорошо разбираюсь в людях, – задумчиво произнесла Лена, спускаясь с крыльца магазина. – Она ведь и правда – всё это для себя готовила. Теперь действительно свадьбу играть придётся. Шучу…
– А почему «играть», а не «справлять»? – Дан переложил коробку на другое плечо.
– Точно неизвестно. В XVI веке свадьбу «справляли», отождествляя её с инициацией; в XIX – уже больше «играли». Где-то в процессе произошла десакрализация обряда и смысла… Почему не спрашиваешь, что это на меня нашло?
– Если захочешь, сама расскажешь.
– Журавли полетели, – девушка остановилась и подняла воротник пальто, задержав пальцы на его уголках. Высоко над лесом плыл журавлиный клин. Курлыканья почти не было слышно. – Не припомню за собой такого: ощущение, что мне сегодня всё можно.
– Ну, можно так можно…
Дом, в котором жила Лена, состоял из одной большой комнаты, в которой разместились стол с четырьмя стульями, сервант с посудой и платяной шкаф; в дальнем углу стояла кровать, покрытая чёрно-зелёным шерстяным пледом. Справа от входа занавеской была отгорожена крохотная кухонная зона с «буржуйкой» и узким деревянным столиком. Дан достал банки из коробки и повернулся к девушке.
– У тебя консервный нож есть?
– Кажется, где-то был.
Лена открыла сервант, взяла верхнюю тарелку из стопки и провела по ней указательным пальцем.
Хронометр на руке Даниила заиграл «Прощание славянки». Девушка застыла с тарелкой в руке.
– Символичненько. И куда же тебя призывают сии трубы?
– К капитану. Я обещал быть у него к шести, но вообще забыл о его существовании.
– Ну, он-то как раз реально существует. Уж кто-кто, а Николай Фомич…
Не договорив, Лена со стуком поставила тарелку на стол.
– Я ненадолго. Он всё-таки представитель власти…
– Конечно. Это я так… Не хочу, чтобы сегодня кто-то влезал…
* * *
Николай Фомич сидел за столом и что-то писал. Двое мужчин (один – пожилой, с нездоровым румянцем, в чёрном шерстяном костюме; второй помоложе – бледный, с резкими порывистыми движениями, в свитере) сидели друг напротив друга по разным краям стола и пытались склонить капитана к своей точке зрения по поводу произошедших событий.
– Он, – пожилой тыкал пальцем в «противника», – здесь вообще ни при чём. Это не его собачье дело. Кто он такой, чтобы мне указывать?!
– Если мне соседа чёрт подсунул, я что, должен всё терпеть? – кипятился бледный, размахивая руками в опасной близости от лица капитана.
Судя по всему, накал страстей стремился к своему апофеозу.
– Может, я завтра зайду? – Даниил на всякий случай не стал закрывать за собой дверь.
– Нет-нет!.. Значит, так: вот вам бумага, – обратился капитан к посетителям, – идите и подробно всё изложите. Принесёте мне заявления, – он взглянул на часы, – к двадцати одному часу. Всё!
После того, как эти двое покинули кабинет, Николай Фомич помассировал пальцами веки, а когда открыл глаза, вместо блюстителя порядка перед Даном сидел уже знакомый «ночной» капитан.
– Я вас введу в курс дела настолько, насколько мы его сами понимаем, и рассчитываю на ответную любезность. Поскольку вы сразу голову не потеряли, есть надежда на конструктивный диалог. Да и, откровенно говоря, другого варианта я всё равно не вижу. На этот посёлок наткнулись совершенно случайно: чуть больше года назад, точнее, в прошлом августе. Армейский вертолёт произвёл вынужденную посадку и обнаружил поселение, которого не было на карте. Естественно, к нам поступил запрос. На наших картах тоже ничего не было. Мы подняли архивы. А пока выясняли, что к чему, – посёлок исчез. Завели дело, и даже с номером: «Зона 14-А». Но между собой стали называть его «Пропавший посёлок». Версии отрабатывали самые невероятные. Есть у нас отдел, где трудятся люди, скажем так, с нелинейным мышлением. Если к ним нормального человека посадить, через несколько дней ему нужно будет бронировать место в психушке. В общем, начали массированные поиски, расширили район. Через месяц посёлок нашли совсем в другом месте. На этот раз не оплошали: забросили группу с передатчиком… Для краткости опущу несущественные подробности. Проверили несколько предположений «нелинейщиков» – и вот что оказалось: перед тем, как посёлок обнаружили в первый раз, произошла авария на железной дороге: погибли люди – как раз столько, сколько здесь проживало. Подняли их медицинские карты. Взяли анализы у местных под предлогом эпидемии… Полная идентичность!
– А удалось установить, по какому алгоритму происходит перемещение этой самой зоны?
– В том-то и дело, что нет. Причём ни во времени, ни в пространстве. Но это не всё. До тебя, – капитан увлёкся и незаметно перешёл на «ты», – мы приняли ещё двух «гостей»: одного за другим, с разрывом в месяц. Они тоже появлялись оттуда, с «железки». У обоих башку снесло сразу. Держать их здесь не имело смысла, и мы попытались вывезти бедняг. Края зоны тогда были очень размыты, и её воздействие, соответственно, проявлялось тоже не сразу. И мы только со второго раза поняли, почему не смогли спасти их. Вот вкратце и всё. Вопросы?
– Вы сказали «Зона 14», да ещё и с литерой. Значит, есть ещё как минимум тринадцать таких же аномальных мест?
– Сквозная нумерация не является обязательной. Ты имеешь в виду какие-то аналогичные случаи? Нет, ничего похожего, никаких повторяющихся параметров, мы проверяли.
– Ну, хорошо, а по какому принципу делали запрос на меня? То есть не на меня персонально, а на того, кто вам был нужен?
– Во-первых, мы уже поняли, что легче всего попасть в посёлок со стороны железной дороги. Во-вторых, это не должно было быть результатом летального исхода. И в-третьих – подразумевалось, что гость придёт к нам сам, по собственному желанию. То есть «зов» мы организовали, но заставить тебя прибыть – не смогли бы. Как это технически выглядело, я не знаю, не моя тема. Но сигнал отправляли отсюда, из зоны. И из «нормальных» никто не верил, что это сработает.
– Ещё вопрос: «гости» появляются или со стороны железной дороги, или «на попутке». В чём разница?
– На попутке – не гости, это подъезжают наши сотрудники. Я уже упоминал: отсюда, из зоны, мы не можем определить, когда и куда она сдвинется. В основном в направлении с запада на восток и наоборот, в пределах двух тысяч километров. Сначала перемещения происходили вдоль железной дороги, и в этом можно было усмотреть хоть какую-то логику. Потом зафиксировали один сдвиг на север. С временным фактором тоже кое-что придумали. Договорились, что каждый вторник прилетает грузовая «Аннушка». Посёлок ведь всё равно приходится снабжать всем необходимым. Внутри зоны есть подходящая поляна. Если самолёта нет, наш сотрудник берёт передатчик, – капитан указал на сейф, – выезжает за пределы зоны и подаёт сигнал. Поселенцы избегают любого упоминания о железной дороге, но при этом охотно общаются с теми, кто приезжает на машине. Поэтому и пивную организовали: она заменяет бригаду психологов.
– Пока всё, – вздохнул Даниил.
– Тогда теперь моя очередь задавать вопросы, – с этими словами Николай Фомич достал из кармана серую коробочку и положил её на стол. – Постарайся почётче формулировать…
Дан покосился на записывающее устройство, но ничего не сказал.
– Давай: кто ты, откуда, чем занимался, как сюда попал?
– Я, Даниил Александрович…
Внимательно слушая своего собеседника, капитан взял лист бумаги, нарисовал на нём несколько кружков и начал соединять их линиями, не имеющими, на взгляд Дана, никакого смысла.
– Подожди, вот ты говорил про направленное сновидение…
– Осознанное.
– Хорошо, пусть будет осознанное. А обратно?
– Я не пробовал, но не получится, заранее знаю.
Капитан задумчиво побарабанил костяшками пальцев по столу.
– Не вижу, за что зацепиться. Пока не вижу… Хорошо, ты машину водишь? Я имею в виду грузовую.
– Почти любую.
– Шестьдесят шестой?
– С закрытыми глазами.
– Поможешь утром? Нужно сделать ходку на аэродром.
– Во сколько?
– В семь.
– Не рассветёт ещё толком. Как «Ан» садиться будет? Там же поляна наверняка неровная.
– Самолёт уже здесь.
– Так вторник же – завтра, или я что-то путаю?
– В последний раз он не улетел.
– Что-то не так?
– Зона сжимается. Мы не знаем, когда это началось и что послужило катализатором. Заметили полтора месяца назад. Но процесс быстро прогрессирует. До какой площади может сократиться зона – не ясно; не исключено, что до точки.
– А если этих зон несколько?
Капитан усмехнулся:
– Быстро соображаешь. Есть предположение, что какое-то количество подобных или принципиально других зон-точек к настоящему моменту не активированы. Как их активировать – первый вопрос; а что оттуда полезет – второй. Ладно, пока это неактуально. В общем, оставаться опасно.
– У сжатия наверняка есть какая-то причина?
– Наиболее перспективной на сегодняшний день считается версия «Шагреневая кожа». По аналогии с романом. Читал?
– Да.
– Ну вот, существует предположение, что на процесс сжатия каким-то образом влияют взаимоотношения людей внутри зоны. Вроде как им дали второй шанс, а принципиальных изменений нет. Но всё очень зыбко… Мы делали замеры структуры поля – ничего. Фауна, флора – вообще не реагируют на зону.
– Нет сознания?
– Возможно. И границы стали гораздо более чёткими – практически без перехода. Ладно, давай!.. И плащ возьми: к утру дождь может пойти.
Капитан положил лист со своими рисунками-заметками, которые делал во время их разговора, в папку и протянул Дану руку. Тот снял с вешалки плащ и вышел.
* * *
Баба Дуся сидела на лавке и разглядывала фотографии в альбоме с серой картонной обложкой. Ещё два таких же альбома лежали слева от неё, на чисто вытертом кухонном столе.
Даниил разулся, прошёл в комнату и сел напротив. Не поднимая головы, женщина гладила рукой чёрно-белые фотографии и чуть заметно улыбалась. Наконец она развернула альбом на сто восемьдесят градусов и придвинула к Дану.
– Узнаёшь?
На снимке были двое: женщина в форме медицинской сестры и молодой, болезненного вида парень в сером халате.
– Это, должно быть, вы с кем-то из больных.
– Это же Федя! Я медсестрой работала. Его под вечер привезли, всего израненного. Не верили, что выживет. Выжил. Я за ним ухаживала. Так и познакомились. Ночи в госпитале длинные, много чего рассказать можно, того, о чём днём умолчишь… Сидели сегодня, вспоминали… Для нас всё лучшее уже в прошлом… Так что мы с Федей остаёмся… Ужинать будешь?
– Я, баба Дуся, зашёл сказать, что ночевать сегодня не приду. Чтоб вы не волновались.
Женщина понимающе кивнула.
– У неё, Даня, только вид независимый. Внешнее это. Скорлупа. А внутри – ранимая она очень. Ты уж как-то побережнее…
– У вас тут что, вообще всё под микроскопом?
– А никакого микроскопа не надо: весь посёлок гудит.
Даниил выдохнул и поднялся.
– Пойду я!..
Баба Дуся, не вставая, сделала едва заметное крестное знамение и пододвинула к себе следующий альбом с фотографиями.
* * *
Лена с каменным лицом сидела за столом, сервированным белой посудой с узкой серебряной каёмкой. Стук в дверь она слышала, но головы не повернула. Даниил снял плащ, прошёл в комнату и сел напротив девушки.
– Сегодня вечер сплошных визави… Ну, что с тобой?
– Рассказал тебе Николай Фомич историю посёлка?
– Рассказал.
– А из того, что они тут наисследовали, ничем не поделился?
– Поделился.
– И ты… вернулся?!
– Как видишь.
Девушка повернула голову и долго смотрела Даниилу в глаза.
– Не боишься?
– Нет.
– Я много раз ловила на себе взгляды этих экспертов: очень недвусмысленные взгляды. Но не более того. Близко не подходят. И не потому, что им циркуляр запрещает: они боятся. А ведь у них специальная подготовка.
– Я не боюсь. Кроме того, чем я от тебя отличаюсь?
– Отличаешься. Ты – другой. Не могу этого объяснить, просто чувствую… Больше он тебе ничего не говорил?
– Просил помочь машину отогнать.
– Во сколько?
– В семь.
– Будешь будильник заводить?
– Придётся…
Лена встала, подошла к окну, задёрнула плотные шторы.
– Я всё приготовила, только на стол поставить надо и бутылку откупорить. Поможешь?
Даниил подошёл, мягко обнял девушку и поцеловал в губы. Сначала она не отвечала, безвольно уронив руки вдоль туловища, но постепенно ожила и, привстав на носочки, робко потянулась к нему.
– У тебя на губах вкус солнца. Давай я тебе потом помогу…
* * *
Хронометр заиграл в шесть сорок пять. Дан нажал кнопку, и музыка оборвалась. Лена открыла глаза.
– Я не сплю. Можно, я не буду вставать? Так хорошо!.. Не хочется расплескать это состояние.
– Конечно, лежи. Я быстро: туда и обратно.
– Угу…
Даниил оделся, не зажигая света, снял с вешалки плащ и вышел на улицу. Как и предполагал капитан, небо затянуло серой пеленой, накрапывал дождь, пока ещё не сильный.
В окне бытовки горел свет. Николай Фомич был уже в плащ-накидке; в руках лишь небольшой портфель.
– Готов? – не здороваясь, спросил он.
– Да.
– Тогда поехали.
В кузове ГАЗ-66 стояло несколько ящиков и сидели шесть человек. Машина завелась с пол-оборота: видимо, за ней тщательно ухаживали. Дорога была несложная: примятая трава создавала подобие колеи. После того, как сели в кабину, капитан не проронил ни слова, о чём-то сосредоточенно думая.
Дан затормозил перед развилкой: направо уходил хорошо отпечатавшийся на траве след, которым пользовались постоянно; левее была дорога, по которой машина прошла не более двух – трёх раз (трава просто ещё не успела подняться).
– Куда?
– «Направо пойдёшь – голову сложишь, налево пойдёшь – коня потеряешь», – продекламировал Николай Фомич.
Даниил терпеливо ждал продолжения.
– В общем, так: левый след – беспроблемный. Через две минуты будем у самолёта. Правая дорога – основная, но там уже кусок вне зоны: от минуты до полутора. Если зона тебя выпускает – ничего не почувствуешь. Если же нет… Скорее всего, летального исхода удастся избежать: перебой – короткий по времени, и граница не до конца сформировалась; думаю, максимум, что может случиться, – потеряешь сознание. Хотя риск есть. Ну что, молодой человек, проверим?
Дан сначала посмотрел через лобовое стекло на левый след, потом перевёл взгляд на правый. В свете фар трава напоминала серую стену: рассветало.
– Проверим, товарищ капитан. Если вы, конечно, капитан.
– На одну звёздочку меньше, на один просвет больше.
– Понятно… Значит, вытащите?
– Думаю, да… Ну что, меняемся местами?
Даниил не стал глушить двигатель: открыл дверцу и выпрыгнул в траву. Николай Фомич занял место за рулём, машина мягко тронулась и повернула направо. Дан сжал зубы и усилием воли заставил напряжение отступить…
* * *
…«Аннушка» стояла с включёнными огнями, и пропеллер уже вовсю молотил воздух. Ящики из кузова погрузили в самолёт за несколько минут. После этого на борт поднялись люди. Капитан достал сигарету, щёлкнул зажигалкой, прикурил.
– Ну что, Даниил Александрович, летим? Если зона сожмётся в точку – неизвестно, что будет: ни с теми, кто оттуда, ни с теми, кто отсюда. Место я вам заранее приготовил: предполагал, что вы на эксперимент согласитесь и что, скорее всего, он пройдёт успешно.
Дан молча протянул руку, взял из пачки сигарету, прикурил, вдохнул дым и закашлялся.
– Давно в последний раз пробовали?
– Последний, он же и первый, на школьном выпускном.
Даниил курил не в затяг, он выпускал дым и, прищурившись, смотрел сквозь него на кроны деревьев. Ветер разорвал облака на лоскутные одеяла, дождик перестал моросить – и над чёрной полоской леса зарозовело.
– Пожалуй, останусь…
– Не пожалеешь?
– Не знаю… Надеюсь, ещё увидимся…
– И я надеюсь. На всякий случай: оружие в сейфе, в том же, где передатчик… Мало ли как обернётся… Ключи у Фёдора.
– Плащ оставлю себе?
– Оставь.
…Самолёт, покачиваясь на кочках, развернулся против ветра, коротко разогнался и взлетел. Воцарилась оглушительная тишина. Дан медленно обошёл поляну, вдыхая утренние запахи леса, и вернулся к машине. На сосне напротив сидела белка и, склонив голову набок, бесстрашно всматривалась в него блестящими чёрными глазками. Даниил подмигнул ей, снял плащ, забросил его в кабину и забрался следом. Верхний край солнечного диска показался над кронами деревьев и посылал теперь тёплые умиротворяющие лучи сквозь лобовое стекло. Дан откинулся на спинку сиденья и блаженно прикрыл веки…
* * *
«Дан, просыпайся!..»
Он открыл глаза. Желтоватый сумрак плыл по купе, точнее, по верхней его части. Между нижними полками царила серо-зелёная мгла.
Поезд стоял на какой-то станции: сквозь неплотно задёрнутые занавески сочился тусклый свет. Стрелки часов показывали 3:07. «Странно: в расписании не указана эта стоянка, а для Нижнего Новгорода вроде бы слишком рано».
Дан спустил ноги, нащупал ступеньку подвесной алюминиевой лесенки и, стараясь не шуметь, слез вниз. Металл чуть-чуть звякнул, но в целом он двигался почти бесшумно. На нижней полке, сунув ладошку под щёку, спал малыш лет четырёх. Одеяло сползло на пол, и мальчик, чтобы сохранить тепло, подтянул колени к животу. Даниил поднял одеяло и укрыл им ребенка, затем осторожно потянул дверь купе влево, и та отъехала совсем без скрипа. Он аккуратно притворил её и направился по коридору в сторону туалета, но на полпути сбился с шага: левый нижний угол тамбурной двери наискосок был покрыт инеем…
Так, всё ясно: сон во сне, с повторяющимся сюжетом. Не так часто встречается, но и ничего особо необычного. На каком-то этапе, скорее всего, начнут происходить изменения… А вот и они: изморозь на двери на глазах начала исчезать, превращаясь в капли воды. Сосредоточенно наблюдая за процессом, Даниил сунул руки в карманы. В левом – пальцы наткнулись на ворох бумажек. Он вытащил смятые денежные купюры – три рубля, пять рублей и один рубль. Среди них на глаза ему попался сложенный вдвое листок белой бумаги – записка. Округлым лёгким почерком там было выведено:
Даня! Это дата моего дня рождения. Уже скоро. Если ты в этот день поднимешь бокал вина и произнесёшь тост, я, наверное, смогу это почувствовать.
Лена.
Ниже шли четыре цифры – день и месяц её рождения.
Р. S. И замени, пожалуйста, эту ужасную музыку.
…Он перевёл взгляд с листочка бумаги на дверь: изморозь почти исчезла, стекая вниз и капая на пол. Дан на мгновение замер, затем быстро вошёл в тамбур и потянул за ручку двери, выходящей на перрон. С улицы пахнуло тёплым ночным воздухом. Он, не откидывая подножки, спрыгнул на землю и направился к деревянному зданию вокзала с покосившимся чёрным дверным проёмом.
