Либералия. Взгляд из Вселенной. Потерянный дом

О мифах политиков и философов, и о реальности жизни

Свою жизнь человек может описать только в её самоощущениях, что недоступно для другого человека, который видит ту же самую, но чужую для него жизнь, посредством своих глаз и только через свои ощущения. И какая из этих жизнь всё же ближе к жизни действительной? А никакая. Да и кому она нужна эта действительная жизнь, кроме самой этой жизни, коль её никто ни видит, и никто ни ощущает? Ведь ощущения человеку даны только для его личной, а ни для действительной жизни.

Иномирянин

Не все те, кто размышляют о жизни, философствуют. Ведь философствование – это всё же более отвлечение от жизни, развлечение и игрушка для ума, а не её изучение. Философия – это мир игры воображения, в который легко угодить, но из которого бывает трудно выбраться, ибо он нескучен и интересен, и может захватить человека, склонного к азартным увлечениям, подобно наркотику. И лучшее средство из него выбраться и вернуться в саму жизнь – это пожар в собственном доме, это беда или, на худой конец, проблема. И коль это со мной однажды случилось, а это было целое трио: и потеря самого близкого мне человека, и предательство богомольной братии, и потеря источника существования и смысла собственной жизни – произошедшие чуть ли ни одновременно, я и отправился на поиск истины, обойдя стороной мир философствования – этого приятного для праздного времяпровождения занятия, напрочь отказавшись от знакомства со всеми рассуждателями о жизни, оставивших после себя, несомненно, мудрые, что и означает философские, труды.

И что тут интересно, что в этом как бы повторилась ситуация тридцатипятилетней давности, с защитой диссертации. Как в том, так и в другом случае я начинал свои исследования с нуля, и как в том, так и в другом случае, только это и позволило мне получить результаты ранее неизвестные, а то и невозможные.

Картина мира легко объясняет данный феномен: устойчивостью любой самоорганизованной системы, к которой и относится наше сознание. И что в него уже вошло, закрепилось в нейронной сети головного мозга, то вышибить оттуда трудно. Вот почему имеющиеся знания, являясь логичной и естественной платформой для своего расширения, одновременно являются тормозом в получении новых отличных от существующих знаний.

Опять повторю того же Эйнштейна.

– Мы не можем решить проблемы, используя тот же тип мышления, который мы использовали, когда их создавали.

Но Эйнштейн просто забыл всем нам рассказать, а как человек может изменить свой тип мышления без удара по голове бейсбольной битой, которая должна разрушить все ранее уже сформированные в его мозгу нейронные сети с риском полного разбития головы.

И я считаю уместным вырвать и привести здесь несколько абзацев из своего условно поэтического произведения из первого тома этого эссе, которые всё и объясняют в полученных мною феноменах.

Из уже рождённого, вновь ничего не родится.

И с этой печальной банальностью вы бессильны справится,

Хотя не трудно в том убедиться,

Что новое лишь из «Ничто» рождается.

А из того, что родилось всё лишь возрождается.

Поживёт-поживёт, и в себя же обращается.

Клетка – в клетку, человек – в человека,

Из мухи же слона не получается.

Из рождённых мифов возрождаются мифы,

Из небылиц – небылицы.

Но нам нравится в этом крутиться,

Жить, умирать, и снова родиться.

И то, что я начал с нуля, объясняется не только моей ординарностью, как рассуждателя на умные темы, и не только моей полной непросвещённостью во всех гуманитарных вопросах, а и тем, что моё психическое состояние было на грани срыва в дурку, и оно не было вообще способно воспринимать что-то новое и для меня непривычное. Я ведь только сейчас, на опыте прожитой мной жизни стал понимать, насколько мы все разные в отношении нашей психической устойчивости, что совсем и не связана с нашими волевыми качествами.

Ведь моей воли хватало в жизни на совершение любых безрассудных поступков, на преодоление любых преград, которые возникали на моём пути, на совершение над собой насилия, что я выпрыгивал выше своей головы, если это требовало дело, но моя психика истощалась при этом настолько, что требовалось длительное время, даже годы, для её восстановления без уколов в попу.

И тут, в этом томе, я хочу поделиться с вами не своими мыслями о жизни, как таковой, у вас и своих собственных мыслей с головой, а своими ощущениями, связанными с собственной жизнью, которых лично у вас и быть не может, так как они мои, но которые могут вам и пригодиться.

До и после

«Жила бы страна родная, и нету других забот».

Моя жизнь со страной очевиднейшем образом делится на две части: «до» и «после». И, притом, по продолжительности как бы пополам, с небольшим преобладанием первой части. Однако период моего становления, как личности, пришёлся, всё-таки, на советский время, когда я чувствовал себя советским человеком в окружении близких мне по духу таких же, как и я, советских людей. А то, что в человеке уже как-то сложилось, то разобрать и переложить практически не реально. Сам бы человек и рад, но против него будет работать физика, законы природы, согласно которым для разрыва любых сложившихся связей потребуется затрать энергии, равной энергии этих связей.

Конечно же, тогда, я не мог этого осознавать, ибо жил и жил, выживал, переживал и всё это жевал и пережёвывал. Был скромен, но напорист и безудержен, вплоть до проявления несдержанности. Честен, чист в замыслах и поступках, но не целеустремлён. Легко увлекался всякой всячиной, что под руку попадалась, стараясь в ней разобраться до самого её дна, но не стремясь к знаниям вообще, как некому божеству, к познанию жизни и её законов. Я не страдал карьеризмом, но был преданным своему делу, и в своих делах не позволял себе халтуры и формализма.

Из за событий происходящих в стране, вызванных её развалом, активная фаза которых началась в горбачёвский период – с 1986 года, с перевода прикладной науки страны на хозрасчёт и самофинансирование, что тут же повлекло её быстрое скатывание в никуда, моя судьба, как учёного не сложилась, а вместо неё, чтобы было чем кормить семью, пришлось расти по служебной научной лестнице, находясь, как бы, над наукой, по которой несмотря на своё собственное внутреннее сопротивление росту, сама жизнь вынесла меня в руководство оборонного НИИ, где я также, как и было запрограммированно в моих генах, работал с полной отдачей целых 18 лет – сначала в должности зам. гендиректора, а потом и гендиректора.

Это сейчас, когда в результат катастрофических перемен 90-х, превративших меня из потенциально неплохого учёного в администратора при науке, я очутился совсем в другом мировоззренческом пространстве, в котором я не чувствую себя, как дома, я осознал, что ранее всё было по-другому. И коль во мне течёт исконно русская кровь, и живут русские гены, о существовании которых я ранее и не подозревал, а сейчас стал чувствовать это нутром, и, к тому же, я, всё-таки, чего-то ещё и читал, и даже изучал, я прихожу к выводу, что ранее я и жил в России, пусть и в большой, многонациональной, но пронизанной одним и единым русско-советским духом.

Я не различаю царскую и советскую Россию, ибо в первой я и не жил, но разум подсказывает, что это ни разные России, а одна Россия, так как, та и другая имеют единые корни, и в них не было доминирования чужой для нас, привнесённой со стороны, Западной ментальности. Разве что, совсем чуть-чуть.

Спросите: а может ли узбек, киргиз, туркмен и так ещё 70 национальностей, быть людьми русскими? В каком-то смысле – да, а в каком-то – нет. Народы, прожившие десятилетиями, столетиями и тысячелетиями в тесной гуманитарно-хозяйственной связке, а то и единым организмом без постоянных войн между собой, как проживают единым организмом совершенно различные клетки и ткани того же человека, не могут не иметь общих или близких черт. Ведь между собой разняться ментальности не только этносов и народов, но и всех людей на Земле, и, тем не менее, они относят себя к единому народу, даже не заморачиваясь почему. Единый и всё тут. По нутру единый. Остальное дело десятое – для учёных.

И всё же, русский – это ни национальность. И, хотя я и русский во многих поколениях и с разных сторон, относя к русским и свои сибирские корни, сам я этого не ощущаю, да и, глядя в зеркало на себя, этого не различаю. Русский – скорее наднациональность или метанациональность – это некая ментальность, имеющая такие общие характерные черты, как верность, преданность, крепость духа, стойкость, развитое чувство коллективизма, патриотизма, любовь к ближним, юмор, смекалка и так далее. И тут я бы с радостью приблизил свои черты к чертам северных народов, если бы они не обиделись на меня за такое моё самовозвышение, коих в России насчитывается 13. Ведь они сформировались как этносы и народы, в тяжёлых природных климатических условиях, а потому и носят в своём менталитете высокую цену человеческой жизни.

Ведь чем больше во что-то вкладываешься, чем больше проявляешь заботы и беспокойства о нём, тем ценнее оно для тебя становится. Можно и так сказать: «Чем сильнее бьёшь жену, а она, при этом, ещё и выживает, тем дороже она тебе становится и тем сильнее ты её любишь».

Опять же, подобная ментальность русского народа – это ни хорошо и ни плохо, просто это ему свойственно. Но не только ему. Возможно, что и народу китайскому, и корейскому, и вьетнамскому, и индийскому, и многим другим народам с миролюбивой и неагрессивной ментальностью, но имеющей твёрдый стержень. Но далеко ни всем. А потому другие ценностные приоритеты, к примеру, не вступать в борьбу с врагом, а откупаться от опасности, подкупать других людей, а не вступать с ними в противоречия и конфликты, соглашаться со всем, но делать всё по-своему, или та же личная свобода, а там хоть трава не расти, для нас не могут быть первоочередными и доминирующими.

В природе тоже так: те же червяки любят собираться в единый живой клубок, в некий клуб по интересам, как это мы всегда наблюдаем в рыбацкой консервной банке из-под кильки в томате или из-под тушёнки, а тараканы, к великому нашему сожалению, всегда разбегаются по всей кухне, что не даёт возможности их прихлопнут разом. И только потому выживают и червяки, и тараканы.

А вот чего в моей жизни «до», и чего «после?» – этот вопрос для меня не был столь однозначен, и к нему я подхожу, пожалуй, только сейчас, когда я созрел мировоззренчески, и когда банальное человеческое предательство, о котором я расскажу в конце этого тома, допущенное по отношению ко мне со стороны молодёжи из потерянного поколения 90-х, для, которой слово предательство вообще не вошло в их прагматичный лексикон, вынудило меня искать для неё приличное оправдание. Ведь даже серийные убийцы – они ведь тоже люди, твари Божьи. А от церкви нам известно, что «для Бога все люди дороги одинаково». И хоть я и не Бог, но я допускаю, что и предательство может совершаться людьми из самых добрых побуждений или намерений, а то и от простодушия и добродушия. Например, если взрослый человек, не разбудил ребёнка в 4 утра на рыбалку и, к тому же, в дождь, в глазах ребёнка он выступил, как предатель, хотя и намерения у взрослого человека были самые, что ни наесть, добрыми и даже любовными.

Я допускаю, что, отправившись в плавание по горным рекам, и позабыв меня дома, на берегу, молодые люди исходили и из моих интересов, проявляя тем самым заботу обо мне, кому уже 74 года, а не только о себе. Но я, как и ребёнок, только с обратной стороны жизни, проявив гордыню, что по утверждению церкви – мать всех человеческих пороков, отнёс это к предательству. Ведь это та молодёжь, которая у нас есть, которую страна вырастила за 30 лет с момента её реформирования, и другой пока не и выросло. Но, всё же, уточню.

Моё мировоззрение созрело ни в политическом понимании этого слова, тут каким я был невеждой, таким и остался, и не в метафизическом, что свойственно красноречивым говорунам-романтикам, а в природном, физическом, то есть, в естестве, что выше любых других мировоззренческих форм или платформ. Ведь не политика породила природу, ни метафизика породила физику, а природа и физика породила людей, а те-политику и метафизику. А от того, что люди не видят и не понимают, как природа формирует политику людей, и уносит их сознание в трасцендентальность или трансцендентность, что расположены в двух шагах от дурдома, суть вопроса первичности и вторичности, причины и следствия не меняется. И вот как я чувствую этот переходной барьер.

Многие политологи и политики, а за ними и многие медийные средства утверждают, что мы от социализма и коммунизма вернулись в капитализм, исходя из отношения граждан к средствам производства: в какой форме владения ими они находятся: частной, коллективной, муниципальной, государственной и так далее. Но сам я отношу все эти «измы», придуманные умными гуманитариями, к результату необоснованного упрощения ими многообразия форм отношений между людьми, как между природными объектами, в их хозяйственной и общественной деятельности, и к их желанию вогнать все эти отношения в некую научную мёртвую матицу жизни, из мало связанных меж собой клеточек, во многом уводящего человеческое сознание, от корней того или иного способа жизни.

Я полагаю, что вы, в большинстве своём, представляете, что такое матрица – это нечто подобное прямоугольной клетчатой таблице, в которой в каждой клетке расположено нечто своё обособленное от содержания в других клеток – да те же «измы». А вся возможная связь между разрозненными клетками находится логическим и математическим путём. Матрица – это база для цифровой жизни. В тоже время, как жизнь – это совсем и ни цифра и ни матрица, это дерево с корнями, уходящими в землю, и ветвями, уходящими в небо, в котором всё связано между собой не человеческой логикой и не математикой, а непрерывными потоками энергии через сокодвижение, осуществляемое через слоисто-пористые древесные волокна, образующие древесные сосуды.

Посмотрите, как тщательно относятся к подобным вопросам структуризации жизни по группам, имеющим близкие качественные признаки, учёные-естествоиспытатели, к примеру, биологи, которые сначала разделили сущностно неделимый биологически живой мир в своём воображении на два крупных подмира – на флору и фауну, или на автотрофов и гетеротрофов, или на продуцентов и коносаментов. И эти подмиры в глазах философов – материалистов, несомненно, будут рассматриваться как взаимоотрицающие противоположности, находящиеся в диалектическом единстве, в частности в отношении потребления и выделения ими кислорода и углекислого газа, синтеза и разложения биомассы.

Действительно, и те, и другие развиваются в их единстве. Но в чём заключатся их борьба или взаимоотрицание, как основа развития этого единства? Или, где тут знаменитый переход количества в качество? Животные просто тупо поедают растения, получая от них жизненную энергию, и от этого счастливы в то время, как растения также тупо питаются лучистой энергией Солнца, попутно вбирая в себя и всё то, что свободной жизненной энергией не обладает – воду, углекислый газ, а также и другие находящиеся в земле минеральные вещества.

Но учёные продолжают и далее бесконечно дробить эти миры, на классы, подклассы, отряды, роды, виды и подвиды, семейства и подсемейства, и как-то ещё, как тот же ствол дерева в корневой его части превращается в лохматую, расширяющуюся книзу метёлку из корней разного размера, вплоть корневых волосков микроскопической толщины. Но это с одной стороны – со стороны земли, а с другой – со стороны неба, ствол также имеет вид точно такой же метёлки, но из ветвей и листвы, расширяющейся уже кверху вплоть до микроскопических листовых жилок.

И как у дерева, мир корней и мир ветвей соединяются в единый организм его стволом без какой-либо борьбы, так и эти, казалось бы, противоположные, а по сути взаимодополняющие, и не существующие друг без друга флора и фауна, соединяются меж собой и переходным миром живых организмов, грибами и бактериями, что «ни рыба и ни мясо», способными проявлять, как те, так и другие свойства, в зависимости от внешних условий и обстоятельств. Да те же растения, днём, при свете Солнца, являясь классическими автотрофами, синтезирующими биомассу с использованием энергии Солнца, а ночью, когда эта энергия к ним не поступает, а жить-то хочется, то чтобы ни сдохнуть от голода до утра, они превращаются в самоедов, поедая самих же себя, проявляя признаки своих так называемых противоположностей – гетеротрофов. И, в отличии от мёртвых матричных и цифровых «измов», подобная классификация живой природы воссоздаёт единую и непрерывную аналоговую картину биологической жизни на Земле.

Я совсем не противник цифровых технологий, и матричного мышления цифровых машин, когда они способны уже дробить цифры до размеров нуля или минус бесконечности, превращая их в аналог, но когда матрицами, подобными «измам» начинают мыслить люди, особенно, что при власти, в головах которых с трудом умещаются несколько матричных клеток то ничего, кроме проблем в жизни людей, государств и человечества от этого получиться не может.

Весь живой мир в действительности живёт в своей борьбе, но ни с кем-то и с чем-то, а лишь за что-то: за своё совершенство, в отношении пригодности для жизни и для её развития. И в процессе этой борьбы всё сильное, здоровое и живучее не убивает слабое, больное и тщедушное, и не сбрасывает его в отвал жизни, а постепенно и безболезненно для жизни замещает его собой. И хотя, не будучи биологом, я воспринимаю подобную структуризацию биологически живого мира, как элемент единой живой системы мироздания, но для биолога – это ещё и основа для его дальнейшего внедрения в жизнь на всё более и более глубокие её яруса, что потом, в результате полученных им новых знаний, делает и нашу собственную жизнь богаче, разнообразнее, интереснее и безопаснее.

А существование переходного мира прямо доказывает всю несостоятельность диалектической борьбы противоположностей в понимании законов саморазвитии мира, и устраняет тот диалектический разрыв всего сущего на несуществующие противоположности, что придумали безусловно умные, но безответственные во всех вопросах жизни философы. Ведь новых знаний они не создают и от них никто ничего, кроме парадоксов, оксюморонов и других заковыристых умозаключений, подобных тому, что «они знают, что не знают», «видят, что не видят» и «думают, что не думают», и не ждёт. «Платон им друг, но истина им дороже». Но что это за такая дорогая им истина, что выше дружбы? А разве дружба и любовь, не являются самыми истинными истинами в жизни людей? И в этих их перлах я вижу торчащие уши европейского либерализма, при котором самое дорогое для человека и самое истинное – это он сам и его эго, при котором другие истины для человека есть его умозрительные абстракции, а не внутренняя неразрывная с ними связь.

Сторонники диалектики ещё могут попытаться порассуждать, что перемычка между флорой и фауной очень тонкая, и что она, мол не может служить доказательством необоснованности разносить весь мир по полюсам. Однако, в действительности, это есть лишь беспредметная софистская отговорка убеждённых в чём-то людей. Биомасса мира растений на Земле, с учётом океана на два порядка превосходит биомассы животных и микроорганизмов и логические противопоставления тут неуместны. Моська не противоположна слону, хотя их размеры лежат по разные стороны от некоторой придуманной человеком серединки. В тоже время, массы корней и ветвей дерева соизмеримы меж собой, и их соотношение, примерно, постоянно, и оно легко рассчитывается через биохимические процессы превращений веществ и энергий, происходящих в дереве, а масса соединяющего их ствола может многократно превосходить массу корней и ветвей, к примеру, того же баобаба, что есть бочка с усиками, торчащими сверху и снизу.

Однако наиболее убедительными косвенным доказательством необоснованности деления содержания мира на противоположности является колоколообразная форма нормального закона распределения случайных величин, которому подчиняется распределение всех живых систем по их качествам. Краевые, как бы противоположные ответвления этого колокола, представляющие собой полюса объектов, занимают площадь несоизмеримо меньшую, по отношению к площади его центральной части, где сконцентрирована основная масса объектов с усреднёнными свойствами.

Так, если предположить, что это закон распределения людей по их духовным качествам, на носителей добра – с одной стороны, и зла – с другой, то истинных носителей этих качеств окажется крохи по отношению к основной массе людей, что не добрые и не злые, а самые обыкновенные живы люди. Природа не родит ни добра, ни зла. Этим занимаются только Боги и сотворившие их люди, ставя свои собственные вехи, от которых отсчитывается добро и зло, в середину отсчёта. И может ли борьба этих двух противоположных карликов, краевых ветвей колоколообразного закона распределения случайных величин, которые, по либеральной парадигме должны, как бы побороть друг друга, заняв собой место противника, родить середину колокола – этого великана, что ни то, ни сё, ни рыба, ни мясо?

Философия – это более безвинная игра воображения, остроумия и упражнение в человеческой логике, чем средство познания природы вещей, законов жизни людей и окружающего их мира. Она, конечно же, нужна людям, как нужно им и искусство, и литература, и кино, и театр и, конечно, цирк и футбол, с ней жить интереснее и разнообразнее, но не более того.

В реальной, а не выдуманной философами биологической жизни, все живые организмы занимают свои экологические ниши, в которые они врастали тысячи, миллионы и миллиарды лет в соответствии с их функциями в общей экосистеме Земли, являясь в этом отношении лучшими из лучших, что и обеспечивает максимально высокий КПД использования жизнью внешней энергии, в частности, энергии Солнца, при хорошей устойчивости самой этой живой системы.

Найдите случай, когда философ перед кем-то ответил за что-то, включая и то, что до сих пор философы не могут решить простейшего, сотворённого ими же на досуге, за бокалом вина, своего основного вопроса о первичности сознания и материи или курицы и яйца. Ведь вопрос этот порождён не самой жизнью, в которой абсолютно всё, даже прямые лучи Солнца, крутятся и закручиваются в различные баранки и спирали, а прямолинейностью и прямоточностью их мышления, когда за первым у них всегда должно следовать второе, а потом и компот – на третье, а ни снова первое в качестве добавки. А как это можно объяснить, кроме как отсутствием у них знаний, которые присущи учёным-естествоиспытателям.

Поразмыслите сами, но без философов. Если вы сольёте кислоту со щёлочью, то родиться соль. Так что в этом рождении первичнее: кислота или щёлочь

Затрудняетесь ответить?

Тогда что придало соли те или иные её качества: цвет, вкус удельный вес, плотность, растворимость в жидкостях, её реакционная способность и так далее: кислота или щёлочь? Опять затрудняетесь, хотя всё тут вам очевидно, кроме самого дурного вопроса? Вы скажете, что так получается только при их слиянии. Так почему же философы не исходят из того, что в мире нет ничего первичного, а он сразу получился с такими свойствами, какие есть в результате каких-то природных процессов: слияний, кристаллизаций, спонтанного упорядочения хаоса и так далее? И корни всей этой философской чепухи я вижу в том, что в своём сознании они обслуживали Бога и богословов, не имея за душой ничего своего, то есть знаний природы вещей, чем обладают учёные-естествоиспытатели.

Полагаю, что именно для гуманитариев, в том числе и для философов и политиков, характерно строительство мифов во всём, в том числе и в государственном устройстве, ибо нет у них никакой опоры на природу вещей, на законы жизни и законы развития самой природы, что есть главный предмет изучения в естественных науках.

Помню, как довольно примитивные, малообразованные, но нахрапистые и агрессивные либералы в начале 90-х высмеивали тех политиков, которые говорили об особом русском пути развития. Экономика, мол, наука объективная и в ней не может быть никаких своих путей. А как же в природе, создающей для разных народов, проживающих в разных местностях, разные условия жизни, могло быть иначе? Ведь в небе могут жить только летающие, на суши – бегающие и ползающие, а в воде – водоплавающие, точно, как те же лебедь, рак да щука. Так почему же у людей, живущих в разных условиях – за полярным кругом, где сплошная зима, рыба, тюлени, олени и белые медведи, и на экваторе, в тропических джунглях, где вечное лето и где растёт, ползает бегает, скачет и летает всё то, что вообще способно жить, пути развития должны быть одинаковыми?

Все, кроме «коммунистов», высмеивали и китайский путь развития, которому удалось перейти к высокому темпу развития экономики под монополистическим управлением коммунистически партии без её опрокидывания, в то время как мы, ведомые либералами, и русофобами остались и без партии, и без идеологии, и без будущего, и без прошлого, и без экономики, и с подпорченным либеральной заразой народным духом, и, чуть ли, ни без государства.

И вот этот барьер между «до» и «после», я бы определил, как скачок в изменении цены человеческой жизни, связанный с изменением общественно-экономической формации жизни государства и его ценностных приоритетов, что нашло отражение и в медийной среде, и в массовом сознании народа. До – это высокая цена, после – цена низкая.

Вам может показаться, что это парадокс, когда государственные приоритеты в политики и общественной жизни, в противовес приоритетам личностным и частным, ведут к развитию личностных качеств человека, как таковых, к гуманизации общественного сознания и человечества. Но это лишь только потому, что в вас, как и во мне, с детства не воспитывали системного образа мышления, расстанавливающего жизненные приоритеты, вне зависимости от государственных политик, новомодных общественных теорий и представлений.

Так, если под гуманизацией, в одном случае, понимать воспитание уважения к человеку, как к таковому, а в другом – воспитание уважения к людям, как к тому социуму, к которому принадлежит воспитанник, то это два противоположных и взаимоисключающих подхода к воспитанию: первый – либеральный, второй – социальный.

Интеллект отдельных разрозненных людей, коренным образом связанных с обществом, в котором люди проживают, как бы он не был высок, не всесилен и крайне ограничен. И всё дело тут в том, что из системного мышления, устанавливающего структуру связей всего со всем, вытекает, что жизнь – это всегда предельный порядок и несвобода всего и во всём, за исключение того минимума личностных, как бы внесистемным свобод, которые не только разнообразят жизнь, но и устанавливают в ней и новые связи, то есть, новые несвободы.

Так движение электронов в металлическом проводнике, что является проявлением их ограниченной свободы, способно передавать жизненную энергию на колоссальные расстояния и с колоссальными скоростями. И если бы у них не было определённой степени свободы, как её нет у электронов в тех же диэлектриках, то они не смогли бы этого осуществлять. Но при этом электроны всё же прочно связаны с металлическим проводником – с каркасом из связанных меж собой ионов металла, и не способны из него высвободиться, без одновременного разрушения самого проводника, его кристаллической структуры, что то мы и называем коррозией металла. И по аналогии с проводниками, потеря обществом оторвавшихся от него в своём сознании людей, тех же предателей, диссидентов, либералов или космополитов, разрыв их связей с другими объектами общества, оголяют эти связи, вызывая потерю существовавшего ранее в обществе равновесия, что является фактором коррозии уже общества, фактом его разрушения.

Я готов приводить ещё миллионы подобных примеров, объясняющих суть системного подхода к жизни, в том числе к жизни людей, хотя и этого, по-моему, достаточно. Но того, кто глух к любым доводам и аргументам, я не смогу излечить от этой его глухоты.