В моем кармане звонил телефон. Я услышала его с десятого раза. Это был Дэвид. Все так же заикаясь и перебарывая неспособность говорить, я нажала на кнопку «Ответить», но молчала. Я не могла говорить, только плакала и кричала. Кричала и плакала.
–Джейн! где ты? Я в Нью-Йорке! Я приеду, скажи, где ты? – кричал он.
У меня во рту был привкус крови. Я промерзла и промокла до самых костей.
–Я… н-н-не знаю, – дрожащим голосом простонала я.
–Черт… я сейчас найду тебя, слышишь?
Телефон выпал из моей руки. Я прижала колени к груди. Меня всю трясло, голова раскалывалась, горло болело, а перестать плакать я просто была не в силах, хоть этих сил во мне оставалось очень мало. Это что-то на грани обморока, истерики, панического страха, клаустрофобии. У противоположной стены пробежала крыса, отчего я вскрикнула. У меня, не переставая, звонил телефон, а я ничего не соображала. Я даже забыла, на какую кнопку нужно нажать, чтобы ответить. Он мне надоел, и я разбила его о стену. Стало тихо. Только шум дождя, мои всхлипы и приглушенный звук машин. Я услышала звук тормозов, но никак не отреагировала на это.
–Джейн! Джейн, господи, милая, что случилось?! – взволнованно говорил Дэвид.
Я ухватилась за него, как за спасательный круг. Начала плакать еще сильнее.
–Откуда кровь? Ну, скажи же что-нибудь!
–Я н-н-не ви… виновата. Скажи ему, что… что н-н-нет, – прошептала я.
–Пойдем, пойдем в машину. Ты вся замерзла, поедем домой, слышишь?
Я лишь кивала головой.
Пока мы ехали, я смотрела все время в одну точку, почти не моргая. Меня всю трясло, я заикалась, всхлипывала, но молчала.
Мы доехали до его дома. Первым делом он набрал воду в ванной, раздел меня, как куклу. Сказал, что в ванной я согреюсь. Что мне нужно согреться. Он повторил это несколько раз, чтобы убедиться, что я понимаю это.
Я залезла в воду. Не шевелилась. Он гладил мои волосы, тер ладонями мои плечи, добавлял горячей воды. Я понемногу приходила в себя.
–Лучше? – спросил он.
–Да, – тихо ответила я.
Он укутал меня в полотенце, как маленького ребенка. Мы вышли в зал. Я села на диван и глубоко вздохнула.
–Я за аптечкой, тебе нужно обработать порез, – опустив мою руку, сказал он.
–Порез? – спросила я, когда он вернулся.
–Ты, видимо, ударилась. Я тебя рассечена бровь.
–Я… я упала.
–Так что случилось, Джейн? можешь рассказать мне.
Немного помолчав, я рассказала ему про наш разговор с Энди, снова расплакалась, но взяла себя в руки. Он весь покраснел от гнева, его глаза бегали.
–Я убью его, – сквозь зубы проговорил он.
–Нет, успокойся, он того не стоит.
–Джейн, такое нельзя оставлять безнаказанным!
–Бог его накажет, Дэвид. Я не хочу больше никак с ним связываться.
Он обнял меня и поцеловал в лоб. Я уткнулась в его шею, как и мечтала сегодня утром. Но вдруг меня осенило.
–А почему ты не сказал мне, что прилетаешь?
–Я прочитал твое сообщение. Ты написала, что тебе тревожно, и я решил сделать сюрприз. Чтоб ты не беспокоилась лишний раз. Все-таки, твоя интуиция тебя не подвела.
–Ты – просто мой ангел-хранитель. Если бы не ты – я не знаю, чем бы закончилась эта ночь.
–Ох, моя маленькая Дженни, почему же меня не было сегодня здесь. Чуть раньше.
–Так должно было случиться. Черт, я разбила телефон, да? Мне нужно позвонить бабушке.
–Я уже позвонил, все нормально. Сказал, что приехал раньше, что ты сегодня остаешься у меня.
–Это очень кстати. Знаешь, мне кажется, если опять случится что-то подобное, я спрыгну с Эмпайер-стейт-Билдинг.
Он молча смотрел мне в глаза, но я была в этот момент настолько серьезна, что, наверное, трудно было не воспринять мои слова всерьез. И я ведь говорила всерьез.
–Ты не подумай, что в порыве я могу сделать что-то такое. Это будет обдуманное действие, – договорила я.
–Нет. Ведь ты меня не оставишь, правда?
–Ну, знаешь ли, я надеюсь, ничего такого в моей жизни больше не случится! – улыбнулась я.
Он выдохнул и тоже улыбнулся.
–Ты знала, что во Франции запрещено целоваться на вокзалах?
–А где же еще людям целоваться, как не на вокзале?!
–Вот так!
–Стоп, так ты что, пытался поцеловать кого-то на вокзале? – хитро спросила я.
–О, ну конечно! Мне сегодня утром по факсу прислали штраф!
–Эй, не смейся, я ведь убью тебя, если ты поцелуешь кого-нибудь на вокзале!
–А в аэропорту можно? – подмигнул он.
–Аэропорт – это другое дело. Я подумаю.
–У меня огромная проблема.
–Какая? – настороженно спросила я.
–Я не могу целовать кого-то, кроме тебя!
–Боже, ты меня напугал! Я уж думала, тут что-то посерьезнее!
–Это очень серьезно, поверь, – совершенно серьезно ответил Дэвид.
–Это для меня очень важно. Любая женщина больше всего желает быть уверенной. Уверенность… это вообще странная штука. Я вот как-то разуверилась в людях. Не знаю, может это моя фобия – неуверенность в своем окружении. Как думаешь, есть такая фобия?
–Я думаю, есть. Названия фобий всегда самые невероятные. Кто-то боится манекенов, потому что в детстве увидели спящего отца, похожего на нечто пластмассовое, кто-то боится клоунов, тоже из-за дурацкого происшествия в детстве. Я, например, боюсь счастливых финалов. Точнее, боялся раньше.
–Почему?
–Всегда, когда все слишком хорошо – это настораживает. Я, наверное, боюсь быть счастливым. Мне кажется, счастье – самое невечное чувство из всех, которые можно испытать. Так лучше вообще его не испытывать, в таком случае.
–Ты не счастлив?
–В том-то и проблема, что счастлив. Поэтому, постоянно боюсь и ожидаю конца. Но твое стихотворение… я посмел почувствовать уверенность в нас.
–Я бы с удовольствием вселила в тебя уверенность, но на меня все время сваливается что-то новое. И у меня складывается ощущение, что я не могу сделать кого-то счастливым, понимаешь? Тебе всегда приходится разгребать это дерьмо вместе со мной, а я не хочу наваливаться на тебя, как танк. Мне хочется какой-то легкости, хочется спокойствия, хочу продолжать писать тебе стихи о любви, хочу гулять с тобой в парке, есть мороженое, пить вино по вечерам. Это ведь нужно. Нужна эта правильность, нужны эти эмоции. На нас должен стоять этот штамп, что «Мы нормальная влюбленная парочка, которая шлет друг другу валентинки». Мне хочется этой наивности, мечтательности. Я хочу, чтобы у меня была красивая свадьба, детишки. Я хочу, чтобы на моей свадьбе была моя мама, как у всех счастливых девушек. Чтобы папа подвел меня к алтарю. Но у меня этого нет, со мной так уже не будет. Я боюсь, что все катится вниз с космической скоростью. Я хочу писать счастливые стихи, ты читал мои стихи? Они… они ненормальные! В них столько грусти, тоски, печали, разочарований, потерь, слез, страхов. В них нет нормальных чистых светлых эмоций. А если их нет в жизни, естественно, что их нет в моих стихах.
Я замолчала и сжала голову ладонями. Закрыла глаза и попыталась успокоиться. Все равно то, что сидит в голове, рано или поздно выливается такими вот глупостями.
–Да, не скрою, ты самая ненормальная девушка из всех, что я знал ранее, но это твоя личная отличительная черта, тебя любят именно за то, что ты не такая, как все, понимаешь? Если бы ты сидела дома и вышивала крестиком, я не думаю, что сошел бы с ума. Признаюсь, иногда я не знаю, как на тебя реагировать, но я знаю также одну странную вещь. Я не могу без тебя. Вот не могу, ты хоть застрели меня, хоть утопи, я не могу! Я постоянно думаю только о тебе. Я перечитывал твои письма по десять раз, чтобы приблизится к тебе хоть так. У меня иногда язык немеет, и я не знаю, что тебе говорить, но я же не могу без тебя! Я прочел все книги, о которых ты мне рассказывала, слушаю музыку, которая нравится тебе, чтобы понимать тебя лучше. Я хочу делать что-то для тебя, потому что знаю, что без этого я задохнусь. Я не представляю, что могу проснуться как-нибудь утром и не суметь пожелать тебе доброго утра. Я не могу вспомнить время до тебя. Такое чувство, что ты была всегда, что воспоминаний без тебя и не было вовсе. Я просто с ума схожу, если мне вдруг что-то удается облегчить в твоей жизни. Я знаю, что я для тебя староват, что со мной бывает скучно, хоть я и светский человек, я знаю, что тебя бесят эти сплетни о нас в таблоидах. Я знаю, что ты любишь пить чай с мятой перед сном, знаю, что ненавидишь белый шоколад, потому что «шоколад бывает только шоколадного цвета». Знаю, что ты никогда не носишь стринги. Знаю, что на правом виске под волосами у тебя родинка, знаю, что часто плачешь во сне, знаю, что не поешь в душе, знаю, что не любишь свой день рождения, знаю, что можешь спать с музыкой в наушниках всю ночь, знаю, что частенько не контролируешь эмоции. Я знаю, что ты очень любишь писать письма, электронные или от руки. Знаю, что любишь говорить о том, о чем говорить непринято. Знаю, что слушаешь только грустную музыку. Не любишь ужастики не потому, что они страшные, а потому, что «они бессмысленны». Я знаю, что вечером на тебя нападает сумасшедший голод, и ты начинаешь есть все подряд. Я знаю, что ты ненавидишь сигаретный дым, но любишь смотреть на меня, когда я курю. Я знаю, что ты очень часто грустишь и знаю, что это для тебя необходимость. Я знаю, что ты считаешь себя не лучшей женщиной в мире, с чем я охотно поспорил бы. Я знаю, что ты неидеальна и что у тебя есть свое прошлое, но я тебя люблю. Вот, просто так, люблю.
–Ты… ты меня что?
–Я тебя люблю…
Я уставилась в пол ошарашенными глазами. Почему-то, дышать стало тяжелее. И думать стало тяжелее. Ладони увлажнились, я стала дышать ртом, чтобы поглотить как можно больше воздуха. А он смотрел на меня по-детски наивными глазами. Как он сумел сохранить такой взгляд до такого возраста?
–Ты не хотела этого слышать…, – нарушив тишину, проговорил он.
Я испугалась. Я давно уже начала бояться чувств, начала пытаться от них убежать. Нет чувств – нет боли. Это паршиво с моей стороны, это просто ужасно, но если так я пытаюсь сохранить спокойствие, разве, я не имею на это права?
–Однако, это полное дерьмо. Любовь и прочие привязанности. Мне этого не нужно, я этого не хочу! Да, возможно, это моя трусость, но разве я не имею на нее права? Я не хочу больше думать о любви, свадьбе и прочей чепухе. Я не хочу! Мне страшно, да, пусть так. Мне легче быть одной, я так привыкла, без своей боли и страданий я никто, у меня ничего не получается. Что бы я не делала – я все порчу. Я не люблю безграничные эмоции. Я не люблю больше это счастье, оно мне ни к чему, потому что ты знаешь лучше меня, как это все кратковременно. Я не хочу больше чувствовать уход любви, не хочу чувствовать охлаждение отношений, не хочу быть брошенной, не хочу! Потом только куча фотографий, болезненные воспоминания, слезы без причины. Знаешь, нервы у меня не из стали, и я не выдержу еще чего-то. У меня целый ящик в шкафу битком забит успокоительными. Мне совершенно законно могут выписать справку о том, что я душевнобольная. И ты знаешь, что так оно и есть! ты говоришь, что любишь, но так ли будет через пару лет? Тебе надоест меня постоянно спасать, постоянно бороться с моими неврозами, постоянно меня убеждать в нормальности происходящего. Тебе надоест. Мне бы надоело!
Он смотрел на меня грустными глазами, я плакала, как всегда. Как всегда!
–А я все равно не уйду, что бы ты не говорила.
–Да ты что, больной?! Или мазохист? Тебе острых ощущений в жизни не хватает?
–Если я тебе не нужен, почему ты плачешь?
–Потому что я дебил. Привыкни! Я всегда плачу.
–Да, я мазохист, больной, мне не хватает эмоций. Что, если так?
–Ты врешь.
–Да пойми же ты, наконец! Я никуда и никогда не уйду, что бы ты не говорила, как бы не старалась оттолкнуть! Я не уйду! Да я не найду больше такую, таких больше нет! Мне 35, я вполне трезв сейчас, чтобы быть принятым всерьез. Я тебя люблю и плевать, что будет потом. Я не уйду, смирись ты уже с моим существованием!
Я молча села на пол и с шумом выдохнула. Взялась руками за голову, прижала колени к груди. Он сел рядом, откинув голову назад.
–Я тоже боюсь, Дженни, – тихо проговорил он.
–Правда? – подняв на него глаза, наивно спросила я.
–Правда. Я тоже жутко боюсь, что ты от меня уйдешь. Мне страшно, что однажды тебя не будет. Что мне некому будет дарить цветы, никого не надо будет спасать, не для кого будет улыбаться. Моя жизнь до тебя была такой однообразной. А сейчас я бросаю все и лечу обратно в Нью-Йорк, потому что от скуки и тоски хочется содрать кожу. Со мной такого не было, и я думал, никогда уже не будет. А тут ты. Такая маленькая, такая сумасшедшая.
Он, улыбаясь, разглядывал мое заплаканное лицо.
–Ты смотрел фильм «Вечное сияние чистого разума»?
–Нет, хороший фильм?
–Не в этом суть. Там главная героиня сказала очень близкую мне фразу: «Либо ты со мной, либо уходи».
–Я с тобой. Определенно.
Я прижалась к нему.
–Не обещай мне ничего. Но я тоже так боюсь, что однажды тебя не будет, – прошептала я.
–Я буду рядом до того времени, пока не надоем тебе.
–Ты не надоешь… расскажи мне что-нибудь интересное.
–Хм. Что бы тебе рассказать. Кстати, ты знаешь, что сейчас, в наше время, редкий фильм обходится без скрытой рекламы? Мобильные телефоны, автомобили, что угодно! Она приносит неплохой доход, если честно. Но вот Квентин Тарантино категорически против рекламы в своих кинолентах. Он придумал даже марку для сигарет, которые курят герои в его фильмах. "Red Apple".
–Серьезно? Я никогда не задумывалась об этом. Фильм и фильм, все люди как люди, в фильмах тоже. Почему у Натали Портман, например, не может быть такого же телефона, как у меня?
–Потому что в нашем мире ничего не бывает просто так. Даже марка телефона в фильме.
–Интересно…
–Кстати, надпись HOLLYWOOD на склоне холма изначально тоже предназначалась для рекламы новых кварталов Лос-Анджелеса. Только изначально там была немного другая надпись – HOLLYWOODLAND. Только через какое-то время эту надпись решили сделать символом фабрики грез, ну и убрали последние четыре буквы.
–Оказывается, я не самая эрудированная в этом доме, – засмеялась я.
–Это моя профессия, я знаю о рекламе все. Ты знаешь нотную грамоту, я – рекламную, – улыбнулся он.
–Я знаю только одно. Про маркетинговый ход в рекламе «Альказельцер» и жевательной резинки.
–Ну и какой там ход?
–Две таблетки вместо одной. Ну и две подушечки жвачки.
–И откуда ты это узнала?
–Фредерик рассказал, я хотела произвести на тебя впечатление.
–О, впечатление? Как приятно!
–Расскажи еще!
–Ты как ребенок! – засмеялся он, – О, знаю! Один французский агроном в конце XVIII века, Антуан Пармантье, чтобы «прорекламировать» свой картофель, днем выставлял охрану вокруг картофельного поля, а ночью охрана уходила, позволяя любопытным соседям украсть «драгоценное» растение.
–Ничего себе, я бы не додумалась. Я давно знала, что с течением времени население планеты деградирует.
–Ну, я думаю, каждый сам виноват в своей деградации, ты же не позволишь себе деградировать?
–Думаю, нет, – ненадолго задумавшись, ответила я.
Он улыбнулся. Мы снова замолчали. Приглушенный свет, шум машин с улицы, и стук его сердца в моем правом ухе. Я опять накинулась на него, как ненормальная. А, может, это моя защитная реакция, что-то типа проверки, фейс-контроля в клубах? Подходят его реакции и мысли мне или нет. Интересно бы мне было вскрыть свой мозг, как когда-то Томас Харвей вскрыл мозг Эйнштейна. Только я же не патологоанатом. Все равно ничего не пойму.
–Мне очень нравится высказывание Эйнштейна о времени. «Единственная причина существования времени, чтобы все не произошло одновременно». По-моему, услышав только это высказывание можно понять, что он гений…
–Кстати, я как-то читал про изучение его мозга после его смерти, мне странно, что области мозга, ответственные за речь и язык, были уменьшены, в то время как области, ответственные за обработку численной и пространственной информации, увеличены. По-моему, его речь никак нельзя было назвать бедной. Даже сравнивая с его математическими вычислениями.
–А я думаю, что гениальность человека невозможно объяснить, лишь изучив его мозги.
–Ну, у тебя всегда свое особенное мнение по любому поводу, – улыбнулся Дэвид.
–Тем более, согласно научной работе, посвященной изучению его мозга, мозг Эйнштейна весил один килограмм двести тридцать граммов, что меньше, чем средний вес мозга человека в этом возрасте. Логичнее было бы предположить, не зная его достижений, что он был совершенно заурядным человеком, даже глуповатым, наверное. Вот если б ты не слышал о нем никогда и узнал массу его мозга, ты бы подумал, что он был гениальным, уникальным человеком?
–Откуда ты все это знаешь? – удивленно спросил он.
–Я любознательная.
–Но! существует еще одна научная работа по этой же теме. В ней сравнивали мозг ученого и образцы мозга людей в возрасте 57 лет. Так вот, да, участки мозга, отвечающие за математические способности, были увеличены, как мы уже знаем, но также выяснилось, что его мозг был на 15% шире, чем в среднем. Интересно оказалось еще и то, что ни одна из многочисленных болезней пожилого Эйнштейна, похоже, не повлияла на здоровье его мозга. Согласись, здесь уже можно говорить о том, что по мозгам, все-таки, можно кое-что понять о человеке.
–Ну все, я потерпела фиаско. Браво, сеньор! Но ведь, все-таки, ни один исследователь так и не нашел ключ к его гениальности.
–Что есть, то есть. С этим не поспоришь.
–Как же все-таки я рада, что не родилась гением. Представляешь, умрешь ты, а в твоем мозгу еще века будут ковыряться, изрежут его на куски, все изучат. По мне, так мозг – это самая интимная часть человеческого тела. Нельзя показывать ее всем подряд!
–Интересно мыслишь. Никогда не задумывался о том, что, действительно, мозг куда интимнее, чем то, что по обыкновению считают интимностью.
–Тут ведь тоже все зависит от мышления. Если в мозгу пусто и ничего интересного – разве можно будет считать его интимной частью тела? если там нечего прятать.
–Как всегда, все относительно. Хотел бы я знать, что происходит в твоей голове.
–В моей голове? У меня вдруг всплыла одна интересная статья. Про чай в пакетиках. Ты знал, что в первое время бумага для чайных пакетиков производилась из манильской конопли?
–Серьезно?
–Совершенно. Мне кажется, возможно, это очень хитроумный ход. Если вспомнить тот факт, что чай в этих пакетиках категории D, то есть одни отходы. Следовательно, особого удовольствия не испытаешь, выпив такой вот чай. И тут на помощь приходит конопля. Конечно, не могу точно утверждать, что так оно и было. Но мне так кажется.
–Уау, вот это познания! Похоже на правду.
–Конечно, больше всего потребителей чая в пакетиках обитает в Соединенном Королевстве, около 90%. Но не во всех пакетиках такой отстойный «чай». Самый дорогой чайный пакетик состоит из чистых бриллиантов и стоит 7500 фунтов стерлингов. Сам пакетик украшен сотней драгоценных камней снаружи и внутри и еще 80 расположены на цепочке из белого золота. Внутри пакетика – самый настоящий чай из отборных листьев. Так что, если ты офигенно богат – можешь позволить себе потрясающий чай в пакетиках без красителей и ароматизаторов, не опасаясь за свое здоровье.
–Так зачем же мы обсуждали полвечера мозг Эйнштейна, когда и в твоем столько всего интересного! – засмеялся Дэвид.
–Не так уж и много. Только то, что мне интересно. Например, из математики, химии и физики в моей голове только таблица умножения, таблица Менделеева и один из трех законов Ньютона.
–Я уверен, ты скромничаешь!
–Ничуть! Поверь! Во мне больше всего из музыки и литературы. Ну и так, всякое барахло. Кстати, ты не задумывался, сколько барахла в наших головах?
–До сегодняшнего вечера – нет. Но сейчас, чувствую, самое время задуматься. Ладно, спрошу у тебя что-нибудь из своих познаний. Как думаешь, какая реклама самая дорогая?
–Наверное, какой-нибудь машины. Ну, или предвыборная реклама Буша. Нет?
–Ха-ха, нет, не угадала. Хотя, я на твоем месте подумал бы также, если б не знал этого наверняка. Chanel №5, естественно, с Николь Кидман. Помнишь такую?
–О, как же не помнить! И там такой симпатичный актер снимался. Прям полноценная короткометражка!
–Почти. Бюджет этой рекламы сопоставим с бюджетом среднего голливудского блокбастера, представляешь! А ведь это всего лишь реклама! Реклама уже становится чем-то большим, чем просто реклама. Это уже искусство. Стоимость одной минуты оценивается в 11 миллионов долларов. А их там целых четыре, значит, общий бюджет съёмки клипа составляет 44 миллиона долларов. Сама же Николь Кидман получила самый большой гонорар за все времена существования этого бизнеса. За участие в съемках она получила 4 миллиона долларов.
–Твою мать…, – раскрыв от удивления рот, протянула я.
–Какое поэтичное выражение эмоций, – усмехнулся он.
–Дэвид, 4 миллиона за одну рекламу! Это же просто реклама!
–Это Chanel №5, классика в мире парфюмерии. Здесь все должно быть идеально. Тем более реклама!
–Мне страшно спрашивать, сколько ты получаешь, – честно призналась я.
–И не спрашивай. Я не люблю говорить о деньгах.
–Я тоже, потому что у меня их слишком мало.
–И тут мы полярны.
–Несомненно. Можно, я воспользуюсь твоим компьютером? Хочу послушать классику. Сейчас она мне необходима.
–Конечно! Я принесу виноград, – игриво улыбнувшись, сказал Дэвид.
–Ты Оле Лукойе! Мой личный сказочник!
–Я же знаю, как ты его любишь.
–Иногда моя откровенность бывает полезна.
Я достала из сумки флешку, подключила ее к компьютеру. Выбрала свою самую желанную композицию на данный момент.
–Что за произведение?
–«Песнь Менестреля» Глазунова.
–Русский композитор?
–Да. Я одно время увлекалась русской классикой, да и сейчас, в принципе, тоже.
–Не только музыкой, как я могу заметить.
–Конечно, без поэзии никуда! Да я и литературу русскую люблю.
–Я читал только Булгакова, про мужчину, которому пересадили собачье сердце. Как такое вообще в голову прийти может.
–Как видишь, может. Мне «Мастер и Маргарита» нравится. Тоже Булгаков, не читал? Русская фантастика, жутковато моментами, я даже боялась спать без света.
–Нет, не читал. Нужно прочесть!
–Обязательно! А теперь пойдем спать, я так устала сегодня.
–Я тоже, если честно.
Наконец-то, этот ненормальный день подошел к концу.
–Как вкусно ты пахнешь, – прошептал Дэвид, когда мы легли.
–Я дико скучала. Честно. И не слушай меня, когда я начинаю говорить чепуху.
–Я тоже скучал, Джейн, – поцеловав мое плечо, сказал он.
–Спокойной ночи. И прости меня за эту истерику.
–И ты меня прости.
–За что?
–За то, что слишком сильно тебя люблю.
Глава тринадцатая
Наступило долгожданное воскресенье. Остаток недели был просто сумасшедшим. Мы бегали с документами для Майкла и тети Моники, бабушка постоянно волновалась и не обходилась без лекарств, впрочем, как и тетя. Я тоже нервничала, но со мной все это время был Дэвид и успокаивал, как мог. Самым спокойным среди нас оставался Майкл, как ни странно. Он чаще улыбался, стал более разговорчивым. Его снова перевели в обычную палату. Единственное, чего он боялся – многочасового перелета и новых людей. Он говорил, что «так привык ко всем врачам» и что «там все может быть иначе».
Но вот самолет оторвался от земли. Они улетели. Мы с бабушкой еще долго стояли и смотрели на их самолет, совершенно обессилившие от постоянного волнения.
–Поедем домой, ба, – сказала я, когда самолет скрылся за облаками.
Дэвид отправил с нами своего водителя, он возил нас везде.
Джулия названивала мне все эти дни, «требуя» немедленной встречи. Я предложила ей встретиться сегодня, зная, что Майкл и тетя улетят, и у меня появится свободное время. Но я и не думала, что буду такой вялой и бессильной. Однако, отказаться я не могла, мне было неудобно. Все-таки, я обещала, а у нее совсем нет людей, с которыми можно было бы откровенно поговорить, не опасаясь за конфиденциальность.
Мы приехали домой, я отпустила водителя. Забежала, чтобы переодеться и привести себя в порядок, позвонила Джулии, чтобы уточнить место встречи, попрощалась с бабушкой и вышла на улицу. По дороге до автобусной остановки я купила баночку кока-колы, вспомнив одну статью, в которой говорилось, что «500 мл обычной колы содержат столько же кофеина, сколько чашка кофе». А мне просто необходимо было проснуться, к тому же кофе я уже не могла пить. Слишком много было его за эти дни.
Я так давно не ездила в метро и на автобусах. Когда я вошла в автобус, прямиком направилась назад, чтобы остаться незамеченной, однако, пришлось дать пару автографов. Парочка девушек смотрели на меня, как на нечто невероятное, парни – как на сексуальный объект. Да уж, рекламная кампания в самом разгаре. Неудивительно, что все эти парни вдруг разом меня захотели. Я в этой рекламе очень даже ничего.
Я достала из сумки плеер, воткнула в уши наушники. Начала думать, хоть и не очень-то хотела.
Я расслабилась, и меня накрыло невероятной силы чувство тоски по Дэвиду, хоть я и видела его почти каждый день. Это все было недостаточным. У нас совершенно не было времени друг для друга. Да, он был рядом, поддерживал, помогал. Да, но мне так хотелось снова остаться с ним наедине, чтобы он снова целовал меня, целовал всю, шептал мне на ухо, как он меня любит, как он круглосуточно скучает, как невероятно пахнет моя кожа. В наушниках играла песня Maroon 5 «Secret», из фильма «Жених напрокат». Кто смотрел, вспомнит, в какой момент в фильме играла эта композиция. Немудрено, что я думала о сексе в этот момент. Вообще, я часто думаю об этом в последнее время, намного чаще, чем раньше. Узнать бы, с чем это может быть связано.
Может, это все из-за так называемых «гормонов любви». Я на днях читала одну статейку про них в одном журнале. В этой статье рассказывалось о том, что же притягивает мужчин к определенным женщинам и наоборот. Оказывается, во всем виноваты феромоны или «гормоны любви». Феромоны – это мощные химические вещества, которые вырабатываются каждым человеком. Они посылают подсознательные сигналы сексуального аромата противоположному полу, а эти сигналы, в свою очередь, способствуют сексуальному желанию, разжигают романтические чувства и увеличивают вашу привлекательность. Сигналы феромонов распознаются специальным органом в носу, который называется вомероназальным органом. Не зря же я думала, что люди находят друг друга по запаху. Все не просто так! И вот, похоже, феромоны Дэвида просто завалили меня своими «посланиями». В такие моменты начинаю жалеть нимфоманок. Как представлю, что они чувствуют каждый божий день, аж плохо становится. Хотя, не буду скрывать, ожидание и фантазия только разжигают желание.
Я чуть было не проехала свою остановку, улетев в страну сексуальных фантазий. В последний момент я увидела из автобуса Джулию и поняла, что пора бы отсюда выходить. Я вскочила с места и побежала к выходу, люди настороженно посмотрели на меня, но я как-то научилась не обращать внимания на людей.
–Джулия! – крикнула я, вылетев из автобуса.
–О, ну неужели, Джейн, это ты? – саркастично проговорила она.
–Не поверишь – я!
–Я соскучилась. Честно.
–Прости, совсем не было времени на этой неделе. У тебя что-то случилось?..
–Если честно, да.
Мы вошли в кафе, сели за столик.
–Так что случилось? – спросила я.
–Я порвала с Джексоном. Меня достала эта постоянная неопределенность и какое-то подвешенное состояние. Я уже хочу чего-то серьезного, каких-то обязательств, семьи! А он… он не может мне этого дать. Короче, он меня уволил после этого, теперь я устроилась в одну вонючую забегаловку Бронкса. Посудомойкой. Отец нашел у меня в сумочке травку, чуть не убил. Я к тому же была пьяная в тот вечер, как раз после разговора с Джексоном. Мама пыталась меня защитить, короче, в итоге он меня выгнал из дома. Сказал, что мне «пора бы повзрослеть», что ему «не нужны эти проблемы», что я обуза и все такое. Я сняла комнатушку в Мотт-Хейвене, недалеко от ресторанчика, в котором работаю. Там тараканы бегают даже днем, а в соседней комнате живет какой-то старый шизофреник, который по ночам видит «гостей из противоположного мира», начинает орать и стучится ко мне. Мама втайне от отца дала мне денег на первое время. Короче, можешь себе представить, какое это дерьмо.
–И это все случилось за последние дни?!
–Нет, я хотела рассказать тебе во вторник, когда мы виделись, но не успела.
–Черт… слушай, там нельзя жить. Переедешь к нам с бабушкой! Места всем хватит!
–Спасибо, Джейн, но я ведь не смогу все время напрягать кого-то, я так не хочу, не могу. Ты же знаешь.
–Но неужели нет других вариантов? Другой работы?
–У меня не было времени на поиск вариантов получше, Джейн.
–Слушай, Дэвиду нужен ассистент. Разбирать бумаги, контракты и все такое. Что-то типа секретаря. А у тебя это получается очень хорошо. А с квартирой можно что-нибудь придумать, я одолжу тебе денег, найдем вариант лучше!
–Правда?
–Конечно! Я думаю, Дэвид будет рад. Его секретарши все были какими-то тупоголовыми, он уволил подряд штук пять. Так что, ты ему подойдешь.
–Я просто не знаю, как тебя отблагодарить! У меня просто слов нет! – вопила Джулия.
Она еще долго рассказывала мне про свою жизнь с этим шизофреником, про приставучего повара в ресторане, про тараканов, которые бегают по ее рукам, когда она спит. Я с открытым ртом слушала эти ужастики и с каждой минутой все больше и больше понимала, насколько я счастлива!
–Ох, как это круто, наконец, высказаться! – выдохнув, сказала Джулия.
–Это точно!
–Теперь рассказывай! Я уверена, у тебя куча новостей! Хоть ты и не любишь говорить о себе – рассказывай.
–Если честно, просто нереально много. Начну с Майкла. Он попал в реанимацию после очередного этапа химиотерапии. Там все стало очень сложно, срочно нужна была операция. Я узнала об этом именно в тот день, когда Дэвид полетел в Париж. Я позвонила ему, вся в слезах, рассказала об этом. После нашего разговора он пропал на несколько дней, я говорила тебе об этом, но вот во вторник, когда ты пришла, он позвонил, и сказал, что договорился об операции для Майкла в Дюссельдорфе, в Германии. Это было так неожиданно, мне нужно было бежать к тете, рассказать ей все это, нужно было отправить в их клинику историю болезни Майкла и все эти документы. Майкл улетел сегодня вместе с тетей Моникой в Германию. На днях ему сделают операцию, уже подобрали донора.
–Да ты что! оказывается, мои новости не такие уж и глобальные, по сравнению с твоими!
–Это еще не все!
После этого я еще полчаса пересказывала ей историю с Энди, про эти сумасшедшие дни.
–Вот ублюдок! Я бы убила его на твоем месте! – разозлившись, говорила Джулия.
–Я вообще больше не хочу его видеть. Плевать, Бог накажет его за меня.
–Как же тебе повезло с Дэвидом. У меня никогда не было таких мужчин. Мне никогда никто не помогал, никто меня не спасал. Он как рыцарь! Такой весь благородный, щедрый и великодушный. Да к тому же и любящий. Только вот один вопрос: как он в постели?