Икар

Глава 10. Икар и десятый апостол

Местную пекарню, серенькое двухэтажное здание при трех арочных окнах и единственной двери, лишенной козырька и какой-либо мало-мальской вывески, например с загорелым калачом или колоском пшеницы небывало-желтого цвета, пылкое воображение юноши, увлеченного морскими баталиями, злобными пиратами и прекрасными дамами, томящимися в темных трюмах в качестве приза, спокойно могло принять за легкую каравеллу, зажатую, с одной стороны, нависающим над ней в качестве многопушечного линейного корабля доходного дома, выполненного в викторианском стиле, с колоннадой и широченной парадной лестницей, а с другой – заходящей на залп всем бортом каменной аркадой городского парка, утопающего в листве пожилых лип, стройных кипарисов среднего возраста и набирающих силу молодых дубов. Полное же сходство отчаянному «сражению на море» придавали белесые клубы муки, периодически выдергиваемые порывами ветра из окон, простите, пушечных портов, безнадежно сопротивляющейся, но не сдающейся пекарни. Именно эти не несущие в себе никакой угрозы по причине отсутствия ядер выдохи, наполненные ароматом свежевыпеченного хлеба, заставляли беспризорников со всей округи седлать ближайшие лавки и заборы, как в жаркий полдень смоченную водой губу колодца облюбовывают беспокойные осы, и вынашивать безумные планы взятия на абордаж вожделенной каравеллы, а слабонервных дам, сидящих на изнурительных диетах ради желанного объема талии, падать без чувств в голодные обмороки и бледнеть еще более, нежели их накрахмаленные воротнички.

Впрочем, природная скромность и поддерживаемое грозного вида полицейским послушание закону не позволяло горожанам, даже самым обделенным, совершать неправомерные действия, на языке пиратов именуемые абордажем, и посягать на прилавки едва держащейся на плаву, в финансовом отношении, пекарни.

Однако паршивой овце всегда есть место в стаде, и именно такой экземпляр был отловлен Икаром, ловко и намертво зацепившего за ухо выскочившего из двери без козырька и вывески, но с румяным коржиком под мышкой вихрастого представителя беспризорной братии.

Пекарь, зазевавшийся у печи, и глазом не успел моргнуть, как в его «трюм» вошел молодой человек, волочащий за собой оборванца, всего в слезах, но со свежей булкой.

– Ах ты… – выдохнул хозяин пекарни, обладатель красной физиономии, густо припудренной, словно собрался на прием во дворец, мукой.

– Какова цена? – спросил вошедший и кивнул на коржик.

– Три монеты, – Пекарь погрозил огромным кулачищем воришке.

– Держите, – Икар одной рукой протянул пригоршню блестящих медяшек Пекарю, а другой отпустил «пирата», который не преминул воспользоваться счастливым случаем, редким фактом его биографии, да улыбнувшейся ему (наконец-то) удаче и мгновенно испарился.

– Ваш родственник? – усмехнулся довольный хозяин пекарни.

– В некотором роде, – уклончиво ответил молодой человек. – Меня зовут Икар, зашел пригласить вас в путешествие.

Пекарь, засовывая деньги в карман, рассмеялся:

– Сколько себя помню – никуда не выезжал, печь требует горения, а тесто – внимания моих рук. Нет, не поеду.

– Даже не спросишь, куда зову тебя? – удивился Икар, разглядывая посыпанные сахарной пудрой плюшки на прилавке.

– Куда бы ни приглашал, тебе понадобится повозка для пекарни и еще уговорить мельника отправиться с нами, а значит, и повозка для мельницы, ну а тот, в свою очередь, потребует…

Икар не стал дожидаться продолжения:

– Повозки для засеянного пшеницей поля.

– В точку, – подтвердил Пекарь и, смахнув крошки с прилавка, язвительно поинтересовался: – Так и куда отправится наш караван?

– На Солнце, – в точности скопировав его интонацию, ответил Икар. – И для этого нужны только крылья.

Хозяин пекарни хмыкнул:

– Платишь за нищих и предлагаешь туры на ближайшее светило? Как думаешь, что я думаю о тебе?

– Вероятно, или даже скорее всего… – Икар закатил глаза к потолку. – Мой посетитель – идиот.

– Снова в точку, – хохотнул Пекарь, но, подойдя к чану, в котором томилось тесто и, по всему, удовлетворившись ходом процесса, он вдруг задал короткий вопрос: – Что делать мне там?

– Жить, работать, все то же, что и здесь, – Икар расплылся блаженной улыбкой.

– Выпекать на Солнце солнечный хлеб? – Пекарь стряхнул с фартука муку. – Заманчиво и… экономно, ни тебе дров, ни печей, вываливай тесто прямо на… – Он хотел сказать, на землю, но поправился: – под ноги, как на противень, и всех дел. Вот только незадача, из чего замешивать само тесто?

Хлебопек вопросительно посмотрел на Икара, как бы говоря, ну, фантазер, отвечай, ка видишь себе эту проблему. Молодой человек облокотился на прилавок и доверительным тоном сообщил:

– Солнечного землепашца я тебе обеспечу, и есть кому построить солнечную мельницу. – Здесь Икар, конечно же, слукавил, памятуя о полученных намедни отказах.

– Это хорошо, – согласился Пекарь, раскладывая готовые изделия в ряд. – А едят ли солнечные люди тамошние лепешки? Не потребляют ли они на завтрак и обед просто Свет, коего на Солнце в избытке? И коли так, кому нужен я, солнечный и безработный?

Икар совершенно не был смущен его возражениями (мы помним, уже не впервой приходилось страстному поклоннику ближайшей к Земле звезды отстаивать свою правду):

– Печь хлебы на Солнце не то, что на Земле.

– Догадываюсь, – буркнул Пекарь, направляясь к кадке с тестом, полюбоваться, как пыхтит, набухает и тужится его сдобное творение.

– Солнечный хлеб – это энергия, – Икар и не собирался сдаваться, хотя и не планировал уговаривать. – Да-да, энергия света, но приготовленная особым образом, на подобие того, как ты смешиваешь промолотое зерно с водой, а затем обрабатываешь жаром печи.

– Не приложу ума, – Пекарь аккуратно закрыл кадку крышкой. – Пусть посидит еще. Что же можно сделать с энергией Света, как запечь огонь в огне? – Он, удовлетворенный своей западней, подмигнул Икару: – Не подскажешь?

Молодой человек с энтузиазмом кивнул головой:

– Ровно за этим и зову, стать Солнечным Пекарем возможно только на Солнце.

Пекарь, как всякий человек, тяжело работающий руками, имел хоть и простоватый, неказистый ум, но был мудр общением со множеством людей и цепок выживанием в непростом мире:

– Скажи, Икар, чтобы достичь такого мастерства, нужно умереть?

– То есть? – сделал круглые глаза Икар.

– Залезть в печь и сгореть в огне, – Пекарь печально усмехнулся. – Как птица Феникс. Я угадал?

Икар поразился такой точности восприятия сути его предложения:

– Разве мука является смертью для пшеничного зерна, а готовая лепешка – склепом для теста?

– Ты говоришь о вознесении? – в словах Пекаря появились нотки заинтересованности.

Икар утвердительно кивнул:

– Да, меняется форма или агрегатное состояние, суть остается неизменной. Ну что, решаешься?

Пекарь устало опустился на низкий стульчик возле кадки, его огромные, развитые руки, крест-накрест легли на колени:

– Знаешь, всю жизнь работая у жаркой печи, я перестал бояться огня и даже порой не замечаю его острых языков, может, поэтому меня не пугает само Солнце, но вот…

Он замолчал, а Икар, слушавший его со вниманием, деликатно спросил:

– Что останавливает тебя, друг мой?

Дверь хлопнула, в пекарню вбежала юная особа, судя по накрахмаленному переднику и белоснежному чепцу, прикрывавшему пшеничного цвета копну волос, служанка в чьем-то богатом доме. Она поздоровалась с Пекарем, бросила быстрый взгляд на Икара, густо покраснев при этом, и срывающимся голосом пролепетала:

– Как обычно.

Уложив два французских багета и сахарный коржик в корзину, она выпорхнула на улицу испуганной птицей, правда, не забыв на лету улыбнуться молодому человеку.

– Хрустящая, загорелая корочка, – прозвучал в тишине голос Пекаря, – что стала не просто моей любовью, но и поработила разум, бесподобный аромат свежевыпеченного хлеба, как смысл жизни – мои оковы. Я не в состоянии сбросить их. Огонь Солнца отнимет у меня способность чувствовать и осязать, жонглер, лишенный рук – вот моя участь там, куда зовешь меня.

Икар немного опечалился, Пекарь нравился ему и был, как могло показаться, наиболее готовым к путешествию:

– С энергиями работают мыслью, а сила ее безгранична, светящееся тесто готовится намерением, трансформирующим его ткани через любовь, ну а запекание есть таинство творчества Высших сил. Так создавалась Земля, так выпекался Адам, так замешивалась Ева. Будешь отказываться от этого?

– Ты говоришь о Солнечном Хлебопеке как о Боге, – вдумчиво произнес Пекарь.

Икар просиял:

– Это утверждение очень близко к Истине.

Снова скрипнула дверь, за покупками зашла пожилая дама, она почтительно поприветствовала всех, поговорила с хозяином о погоде, предстоящих праздниках, внуке, не дающем покоя ее старому коту, во время разговора недоверчиво оглядываясь на Икара. Затем, выполнив свою миссию, или решив, что с нее достаточно общества молчаливого незнакомца, она, распрощавшись с Пекарем и ничего не купив, удалилась.

Пекарь, чертыхнувшись про себя на надоедливую бабку, обернулся к Икару:

– Я храню все рецепты в памяти, и если мельник с мельницей уже там… – он кивнул в сторону окна, ярко озаренного солнцем, – то мог бы отправиться с тобой без промедления, но что-то останавливает мой порыв и не дает сказать твердое «да».

Икар тяжело вздохнул:

– Что же за якорь бросил ты у порога этой пекарни, какие корни пустил сквозь забеленные мукой половые доски в земное чрево, или переборщил с яичным белком и не можешь оторваться от скалки, прилипнув к ней всей душой?

Пекарь, поводил носом, как старый охотничий пес и, рванувшись к печи, выудил из жаркой пасти ее готовую лепешку:

– Возможно, вот эта самая, чтоб ее, пахучая корочка, да маленькая смешная девчушка, с черными длинными косичками и любопытным, как у лисички, носиком, что прибегает сюда каждое утро за своим любимым крендельком. Отправься я с тобой сейчас, что будет с ней завтра?

Икар в который уже раз тяжело вздохнул:

– Я почти поверил, что ты, друг мой, станешь первым из тех, кто согласится примерить крылья и отправиться на Солнце. Видно, и впрямь крепки объятия мира грешного и плотного, коли всяк находит в нем нечто особенное и важное для себя, более ценное, чем любой полет, пусть и всего лишь мысленный.

Пекарь с извиняющейся миной на лице протянул молодому человеку свежую лепешку:

– Не обижайся, Икар, но чем больше я откусываю от земной булки, тем меньше мне хочется испробовать вкус солнечной.

Икар взял еще горячий хлеб:

– Понимаю тебя, Пекарь, и принимаю твой отказ с благодарностью. Возьми зерно и рыбу, – юноша положил на прилавок свои дары. – Запеки рыбу в тесте и укрась ее нетронутым зернышком.

Пекарь согласно кивнул и тут же спросил:

– Как мне назвать это блюдо?

– Крохотная истина, венчающая скованной собственной, но видоизмененной, сутью скорость осознания самой себя, – не задумываясь выстроил многоярусную фразу странный посетитель пекарни.

– Сложновато для человека, – Пекарь понюхал рыбу, – но я так и сделаю, прощай.

Закрыв за собой дверь, уже на улице, Икар почти шепотом произнес:

– Но не для Пекаря.

Глава 11. Икар и одиннадцатый апостол

Икар неторопливо шагал вдоль кованой ограды городского парка. Солнце, его мечта, любовно ласкало загривок, все еще теплая лепешка под мышкой, даже через ткань его накидки, создавала ощущение грелки, приложенной к больному месту, а послевкусие беседы с Пекарем было терпким, по причине своей глубины, но с горчинкой отказа последнего составить компанию юноше. Местная парковая ограда, в отличие от ее собратьев, обычно представляющих собой скучное зрелище в виде прямых, вертикально установленных прутьев-копий или больших львиных голов с зевающими пастями, висящими на железной паутине меж каменных столбов, отличалась разнообразием сюжетов и точностью выполненных деталей.

Вот мастер согнул металл в гибкую лиану, наградил ее изящными листьями и навесил гроздья плодов, напоминающих тую и виноград одновременно, а сотворив из множества таких лоз заросли, заселил из обезьянами, корчащими лупоглазые физиономии и «ломающими» собственные конечности абсолютно безобразным образом.

Следующая секция уводила зрителя в Египет, к пирамидам, сфинксам и странного вида существам при человечьих телах, но с головами собак или птиц и непропорционально длинными ступнями. Сюжетов было множество, мимо Икара проплывали замки с печальными принцессами, ожидающими своих возлюбленных, рыцари, лежащие недвижимо на земле, из лат которых торчали мечи и стрелы их врагов, парусники, неистово стремящиеся к прячущемуся в кованых витках волн солнцу, и дельфины, безуспешно пытающиеся предупредить моряков о грозящих им опасностях, царские пиры, где столы ломились от червленых яств, и владыки, указующие своим рабам пальцами с громадными перстнями на что-то вдалеке.

У «картины», на которой кормилица с благородным лицом держала на груди младенца, а к ее плечам подбирались аспиды, скорпионы и твари, с лисьими хвостами и рыбьими мордами, Икар, завороженный искусством кузнеца, остановился.

– Мне тоже она нравится, – услышал он за спиной и резко обернулся. Перед ним оказалась миловидная молодая женщина со смелым, открытым взглядом и очаровательной, полублаженной улыбкой. Золотое кольцо на безымянном пальце говорило о ее замужестве, а выпирающее вперед платье раскрывало тайну ее положения.

– Это и понятно, – улыбнулся в ответ Икар, – готовитесь стать мамой.

Женщина кивнула и протянула руку:

– Я Роженица.

– Интересное имя, – изумился юноша. – А я – Икар.

– Это не имя, просто последнее время все так кличут меня, – будущая мать развела руками, – вот и прилипло. Ты, кстати, можешь называть меня так. Городок у нас небольшой и незнакомца видно сразу, – Роженица слегка смутилась. – Местные никогда не останавливаются рассмотреть узоры на ограде, только приезжие.

Икар рассмеялся:

– Я, скорее, проезжий.

– И куда путь держите? – вырвалось у женщины, но она тут же спохватилась: – Простите мое любопытство.

– Все дамы, по натуре и без исключения, любопытны, вспомните хотя бы Еву, – великодушно произнес Икар. – А уж в вашем положении чувства обостряются неимоверно. Я следую к Солнцу.

Блаженное выражение лица Роженицы после этих слов сменилось на удивленно-заинтригованное:

– И каким же образом молодой мужчина из мяса и костей планирует осуществить свой, надо признаться, весьма дерзкий вояж?

– Выдумывать здесь нечего, как птица, с помощью крыльев, – просто ответил Икар.

Дева на сносях с секунду разглядывала собеседника, видимо решая, шутник он или обычный самодовольный болван, а затем быстро сказала: -

Идите за мной.

И довольно прытко для беременной направилась вдоль забора, Икар безмолвно следовал за ней. Пробежав несколько секций, Роженица, тяжело дыша, остановилась и, вытянув руку, воскликнула:

– Смотрите.

Здесь художник, прячущийся в халате кузнеца, изобразил беспощадное уничтожение разгневанным Богом, восседающим на облаке, Содома и Гоморры, извивающимися коваными стрелами праведного Огня.

– Стены домов расплавлялись под лучами света, падающего с Небес, а ты, безумный фантазер, прицепишь на себя перья ворон и щеглов, обвязав их, в лучшем случае, жилами быка. Тебя ждет лютая смерть еще на подлете…

Икару показалось, будто женщина задыхается, ланиты ее покрылись красно-белыми пятнами, а ладони вспотели так, что бедняге пришлось вытереть их о подол. Молодой человек подошел вплотную к ограде и ткнул пальцем в фигуру Лота, сгорбившегося в самом углу:

– Он остался жив.

– Как угодно, – немного успокоившись, выдохнула Роженица. – Рай для сумасшедших.

Икар улыбнулся:

– Я как раз хотел позвать тебя туда.

– В Рай? – Роженица на всякий случай сразу же покачала головой. – Без меня.

– На Солнце, – радостно уточнил юноша, – и с тобой.

– Но я на сносях, – женщина покосилась на живот. – Мне и ходить-то тяжело.

Икар нисколько не смутился:

– На Солнце не нужно идти, надо лететь, там и родишь.

Роженице показалось, что стальное лицо Лота исказилось на миг кривой усмешкой. Зря вышла на прогулку, подумала она, теперь от этого ненормального просто так не отделаешься.

– Солнечного ребенка? – вырвалось у женщины через нервный смешок.

– Нет, – неожиданно серьезно возразил странный юноша, – земного, но ты станешь Солнечной Матерью, девой, родившей во Свете земное существо.

Роженицу покоробило слово «существо», но из любопытства, ох уж эта слабость, она вежливо спросила:

– Разве это не опасно? Сможет ли мое дитя существовать там? Делал ли кто-нибудь когда-нибудь что-нибудь подобное?

Икар, как полоумный (возможно, таковым и являясь), закивал головой и скороговоркой затараторил:

– Да, только зеркально наоборот. Ты знаешь ее, это Мать Мария, родившая солнечного Иисуса на Земле.

– Но мне также известна и судьба ее ребенка, – взволнованно произнесла женщина, невольно обняв ладонями свой живот. – И я не хочу такой же для своего.

Икар сложил руки в молитвенном жесте:

– Ты полагаешь, что житие Иисуса и его смерть трагичны? Для солнечных людей, чья кровь текла в его венах, Христосознание – прекрасное, даже восхитительное сияние, а Иисус принес его людям. Это подвиг.

– И все же меня пугает возможность превратиться в Мать Мессии. – Роженица начала жалеть, что «клюнула на наживку» незнакомца и ввязалась в скользкий разговор. Теперь надо было придумывать, как выбираться из теологических бредней.

Тем временем Икар гнул свое:

– Ну-ну, не страшись того, чего не может произойти. Мать Мария пропустила через себя Свет, будучи во Тьме, в этом состоял ее душевный подвиг. Я же, наоборот, предлагаю тебе осветиться и вынести на Чистоту свой более темный плод. Подвигом здесь будет его жизнь там.

Женщина снова поморщилась на «более темный плод»:

– А нужно ли моему «цветочку» покидать удобную, родную почву, пусть и грязную, среди червей и сорняков, но привычную среду обитания, чтобы, оказавшись в хрустальной вазе, заполненной кристально чистой водой, завянуть со временем раньше срока?

Икар лукаво, как показалось его собеседнице, ухмыльнулся:

– Вода в вазе может оказаться Живой, и пребывание цветочка в ней станет вечным.

– Для чего? – неожиданно жестко спросила Роженица.

Молодой человек пожал плечами:

– Цветы созданы ласкать взоры людей и лапки пчел.

– Беременные плохо понимают юмор, да и мне сейчас не до смеха, – вышла из себя женщина. – Отвечай серьезно.

Икар перестал улыбаться:

– Изволь. Уверена ли ты, что дитя твое сможет прожить свою жизнь тут в любви и согласии, хотя бы с тобой? Я предлагаю тебе стать челноком, во чреве коего, как в трюмах Ковчега, сын твой, а возможно, и дочь, достигнет Солнца, не проживая на Земле собственные пороки для вознесения.

Роженица, носившая под сердцем плод любви от случайного в ее жизни мужчины, закатила глаза:

– Куда же они денутся-то, пороки?

– Никуда, – Икар облокотился на фрагмент ограды, изображающий одну из башен Содома, покосившуюся после удара Божественной молнии. – Но на Солнце, на всеобщем Свету, справиться с ними будет легче.

Женщина подошла к Икару и с надеждой в голосе спросила:

– Я, согласившись на твое предложение, могу облегчить жизнь своему ребенку? Но ведь за все нужно платить, что ждет меня в обмен на такое счастье?

Юноша поводил пальцем по фигурам грешников, вываливающихся из башни и летящих вниз головами:

– Я не знаю, понять это возможно только там.

– В таком случае предложение твое сомнительно, – Роженица скривилась от боли и схватилась за живот.

– Какая судьба уготована тебе и твоему чаду на Земле? – Икар поддержал за локоть пошатнувшуюся (словно башня города грехов) женщину: – Солнечная Роженица – это энергия в энергии, процесс осознания процесса созидания. Земная женщина рожает в муках, запускающих насильственно, через боль, чувство любви к новорожденному, собственную жертвенность, понимание обретения его как части себя.

Глаза юноши озарились тем светом, что идет изнутри, рождается в воображении, пробивается сквозь непролазные дебри лесов Эльдорадо и приоткрытые крышки сундуков из мореного дуба, набитых золотом пропавших рас:

– Солнечная Роженица являет миру Луч Света, чистого настолько, насколько у нее получится пропустить через пуповину Идеальное Сияние и не омрачить его. Для нее вынашивание плода – радость творчества.

Женщина (боль в нижней части ее живота тем временем уже отпустила) гордо вскинула припухший нос:

– Я не страшусь родовых болей, зная, что женщины проходили через них до меня от начала времен и будут испытывать муки до наступления Конца Света. Я сама пришла в этот мир таким образом, но подвергнуть свое дитя, доверившее свою жизнь моей заботе, – она с любовью погладила выпуклый живот, – риску появления на свет в самом свете, на Солнце, в чуждой ему, человеческому существу, юдоли я не хочу. Приглашая меня на Солнце, ты приглашаешь и его, ведь я не одна.

Женщина неожиданно тяжело задышала, Икар было хотел спросить ее, но она жестом показала, что все в порядке:

– Согласиться без его ведома я не могу. Моя ответственность сейчас не далее границ этой сферы, – Роженица снова погладила живот. – Я говорю «нет» в надежде, что поступаю правильно, и мое дитя поймет меня, когда придет время.

На упругой коже, под тканью накидки, чуть выше пупка, образовался бугорок. Прекрасно все слышащее существо, уж неизвестно, понимающее или нет, обозначило свое согласие с матерью, а возможно, и возразило ей, ткнув пяткой изнутри. Женское лицо озарилось счастливой улыбкой:

– Ну вот, видишь, я права.

– Вопрос спорный, – недовольно буркнул Икар. – Но аргументация матери – обнаженные клыки львицы подле детеныша, вряд ли найдется смельчак сделать хоть шаг навстречу, не стану спорить и я. Для твоего ребенка у меня есть подарок – зернышко и рыбка. – Молодой человек достал обещанное: – Зернышко – это и дитя, посеянное в тебе, и ты сама, носящая в себе код будущего Человека, как и зерно, что хранит внутри образ будущего колоска.

– А рыба? – снова блаженно улыбаясь, кокетливо поинтересовалась Роженица.

– А рыбу просто скушай и фосфор, коим богато ее гибкое тело, укрепит кости драгоценного младенца.

Икар развернулся и быстро зашагал вдоль ограды парка, уже не всматриваясь в замысловатые сюжеты руки неизвестного мастера. На углу он обернулся и помахал своей новой знакомой, а сделав шаг, обратил внимание на последнюю секцию кованой картины – большеротая, зубастая рыбина, изогнувшись полумесяцем, тянулась из объятий пенящейся волны к солнцу, здорово смахивающему на пшеничное зернышко.