Read the book: «Паранойя. Почему я»
Глава 1
«– Вы ее любите! – с удивлением сказала Энн.
– Всегда любил.
– Какое несчастье для вас обоих.»
К. Макколоу «Поющие в терновнике»
Не знаю, сколько мы с ней стояли вот так, обнявшись и ни о чем не думая, но вскоре Настя неловко отстраняется и, обведя взглядом соединенную с гостиной столовую, едва заметно морщится. Видимо, наткнувшись на семейную фотографию во всю стену.
– Можно мы отсюда уедем? Мне не по себе, – просит сдавленным голосом, снова пряча глаза. Она смотрит, куда угодно, только не на меня. Я же едва сдерживаю тяжелый вздох.
То, что будет непросто, я знал с первой секунды и примерно представлял, как решать те или иные проблемы, однако в них не входило чувство вины и стыд наивной девочки, которая еще не научилась без сожалений посылать совесть в известном направлении и принимать себя такой, какая она есть.
Никто из моих женщин никогда не носил розовых очков и не был обременен моралью, да и сам я давно вышел из возраста противоречий, поэтому Настькины метания были мне хоть и понятны, но чужды. Я давно не признавал все эти праздные п*здострадания.
Хитрованы, слезно посыпающие головы пеплом, но неизменно творящие ту же херню, вызывали у меня исключительно смех. Так и хотелось пожурить: «Нет, лапонька, не проканает. Ты либо крестик сними, либо трусы надень, а рыбку съесть и на х*й сесть не получится, как не рви себе душу.». Но Насте я этого, естественно, не скажу. В конце концов, она не лицемерка, просто возраст у нее такой нежный, и рефлексировать в восемнадцать лет, когда убеждения и принципы не проходят проверку реальной жизнью – вполне нормально. Это надо переварить, осмыслить, и принять. Поэтому просто соглашаюсь с ней коротким «собирайся» и, поцеловав, помогаю слезть со стола.
– Мне нужно в душ и что-нибудь надеть, – все так же не глядя, суетливо поправляет она халат.
– Олькина комната вторая направо, возьми у неё, что хочешь.
– Ничего не хочу, дай своё, – отрезает она и, наконец, поднимает на меня лихорадочный, полный сомнений и неуверенности взгляд. Мне хочется успокоить её, сказать банальное «всё будет хорошо», но она не хуже меня знает, что это не так. Наше «хорошо» возможно только за закрытыми дверьми. И ее от этого ломает по- черному. Оно и понятно, не такой должна быть первая любовь.
Но что я могу? Пообещать, что разведусь, женюсь и мы заживем счастливой, беззаботной жизнью?
Ну, если впаду раньше времени в маразм, то обязательно так и сделаю, однако сомневаюсь, что ей станет легче. Она же самоедством занимается, не потому что я женат, отец ее подруги и мудак, каких свет не видывал.
Нет. Ее грызет то, что она умудрилась во все это вляпаться по самые уши, и что теперь ни делай, этого уже не изменить. Максимум, что можем – позволить себе хотя бы одну ночь не грузиться и побыть теми, кем мы были в июле. Может, это и сказка, но именно этой сказки мне все эти месяцы не хватало, именно ради нее стоит рисковать.
– Иди ко мне, маленькая, – притягиваю к себе свою, едва сдерживающую слезы, сказку. Она, прикусив задрожавшую губу, мотает головой. И уже в следующее мгновение, закрыв лицо руками, начинает плакать у меня на груди, периодически в бессильной ярости ударяя по ней кулачком.
– Зачем ты обманул меня, Серёжа? Ну, зачем? Если бы я знала… Если бы я только знала…
– Шш, – сжав ее вибрирующее тело, целую с чувством в макушку, и шепчу, не зная, чем еще унять эту истерику. – Ты права, Настюш, это всё я. Ты ни в чем не виновата.
У нее вырывается смешок.
– Ага, – всхлипнув, иронизирует она. – Так всем и скажу.
– А ты собралась кому-то что-то говорить? – помедлив, уточняю осторожно. Я почему-то был уверен, что мы с ней одинаково видим дальнейшее развитие наших отношений, но сейчас начинаю в этом сильно сомневаться.
– Ну, когда-то ведь придется, – отзывается она тихо. – Или что? – отстранившись, тянет с усмешкой, заглядывая мне в лицо.
– Что? – включаю дурачка.
– Типа ты не понял.
Втягиваю с шумом воздух и подхожу к столу, чтобы взять сигареты. Сделав затяжку, смотрю на нее сквозь пелену дыма, и в душе не еб*, чего она от меня сейчас ждет, каких признаний. Сама ведь пришла, зная, что я ей не любовь до гроба предлагаю. Так какого хера?
– Насть, ты что от меня хочешь услышать? Что я, по-твоему, должен сказать? Пообещать, что завтра же разведусь, брошу детей и женюсь на тебе?
– Причем здесь это?
– Ну, а что тогда? К чему вопрос? – давлю, начиная по-настоящему беситься. Настька отводит взгляд и с тяжелым вздохом признается:
– Не знаю. Просто не могу представить, как это все будет. Ты там с семьей, а я? Я не смогу так.
– А может, ты сегодня не будешь ничего представлять, а побудешь здесь и сейчас со мной? Ты ведь сама пару минут назад просила об этом.
– Просила, но это слишком тяжело. Все здесь давит… – поморщившись, оглядывает она рамки с фотографиями.
– Знаю, Настюш, но хотя бы на одну ночь давай попробуем? Я ужасно соскучился по твоей улыбке, хочу снова ее увидеть.
Она прикусывает губу, и, помедлив, все же едва заметно улыбается сквозь слезы.
– Хорошо. Давай попробуем.
Сделав последнюю затяжку, выдыхаю с облегчением и тушу сигарету.
– Пойдём, оденем тебя, – киваю в сторону спальни. Правда, как только заходим в неё, понимаю, что надо было просто вынести вещи.
У Настьки такое выражение лица делается при виде нашей с Ларкой кровати, словно та виновата во всех её бедах.
Едва сдерживаю крутящийся на языке мат. Чувство, будто по минному полю шагаю, и честно, это начинает понемногу заёб*вать. Не привык я танцевать вокруг бабы и её тонкой душевной организации танцы с бубном. Но кого это волнует? Явно не того приколиста, что «наградил» меня чувствами к «цветочку аленькому», на который разве что только любоваться, не то, что в любовницы брать. Я бы, конечно, мог ее встряхнуть. Сказать, что лучше бы она такое лицо делала, когда я её вылизывал на столе, за которым будет обедать моя семья. Но смотрю в её заплаканные глазенки, и щемить начинает от этого потерянного взгляда.
Ну, куда её ещё встряхивать? И так наломал дров дальше некуда. В конце концов, всё она понимает, просто не справляется. И моя задача не усугубить её чувство вины, а наоборот притушить, если я хочу получить свою гребанную сказку.
В общем, самое время подыскать бубны и научится отплясывать. Чую, с Настенькой я такие па разучу, что всем этим п*дорам в лосинах и не снилось.
Усмехнувшись своим мыслям, открываю дверь в гардеробную и приглашающим жестом указываю на ряды шкафов.
– Выбирай.
– Ни фига себе! – присвистывает Настена, проходя внутрь. – Да вы – шмотошник, Сергей Эльдарович!
Я хмыкаю. Ну, наконец-то, начала приходить в себя.
– Это ещё ерунда, – цепляюсь за тему, чтобы окончательно вывести Сластенку из загруза. – Вот лет десять назад, когда у меня только – только деньги дурОм пошли, я вообще два раза не надевал ни рубашки, ни носки, ни трусы. Сразу выкидывал. А это, на минуточку, был все тот же люкс от пятисот баксов и выше.
– О, Господи! Надеюсь, ты не внёс свою лепту в байки про «новых русских» и их золотые унитазы?!
– Увы, Настюш, моя жопа на меньшее была не согласна, – развожу руками, едва сдерживая смех, когда она округляет глазищи.
– Ну, ты же шутишь, да? – уточняет с улыбкой.
– А ты как думаешь? – дразню её и подхожу к шкафу.
Мне тоже не помешает переодеться. Настькины потирушки об мой член живописно, конечно, смотрятся белыми разводами, но сводят на «нет» все мои попытки закосить под благородного принца.
– Не знаю. От тебя можно ожидать, чего угодно. Не удивлюсь, если ты все-таки заказал его ради прикола, – пожимает она плечами и достаёт мою черную толстовку с вышитой на груди оскалившейся мордой тигра. Я переодеваю штаны.
– Это что, они? – неожиданно восклицает Настька, в очередной раз уставившись на мой пах, как на восьмое чудо света.
– Они? Ты про отлитые по спецзаказу? – уточняю шутливо, отчего Настька становится одного цвета с моими трусами.
– Нет, Сергей Эльдарович, это я про ваши легендарные, красные брифы, сразившие меня в первую встречу наповал, – не взирая на смущение, отзывается она с ехидной улыбочкой.
– Да? А я думал, тебя сразило их содержимое.
– Не хочу разочаровывать, но мне тогда не с чем было сравнивать, чтобы настолько впечатлиться.
– А сейчас типа есть с чем? – интересуюсь со снисходительным смешком, на что в ответ она неопределенно пожимает плечиком и с сосредоточенным видом начинает выбирать штаны.
Я же слегка так охрениваю. Нормально Настенька отжигает: обтекай типа, милый, трахаться не трахалась, но в штанах у кудрявого додика пошерудить успела. И ведь не предъявишь паскуде – сам же к нему отправил.
Впрочем, я не столько ревную, сколько бешусь, что она дразнит меня, как пса какого-то. Понятно, конечно, что ей, как и всякой бабе, нравится будить во мне рычащего собственника, но только я не тот мужик, который умеет играть в эту игру цивилизованно. Мне либо похер, либо башню срывает, как той ночью на кухне. Сейчас, правда, какое – то непонятное ощущение: вроде и не то, чтобы похер, но и ревновать к сопляку как-то смешно.
– Ну что, выбрала? – спрашиваю преувеличенно бодро, гоня от себя идиотские размышления.
Трогала и трогала. Хер с ней! Я монахом тоже не сидел.
– Выбрала, – кивает она, вытаскивая из выдвижного шкафа белые носки и трусы с модной брендовой резинкой.
– Собираешься их надеть?
– Ну, не в рамочку же вставить, хотя от тех, что на тебе в качестве сувенира не откажусь, – подмигнув, разряжает она атмосферу.
– Мне прям щас их снять? – сунув большие пальцы под резинку, слегка приспускаю штаны с трусами, намеренно смущая её, но она хоть и розовеет, но, как и всегда, не тушуется.
– Ох, лучше потом, Сергей Эльдарович, а то боюсь сомлеть от красоты, – парирует она с придыханием и приторной улыбочкой, вызывая у меня смех.
– Нарываешься, Анастасия Андреевна, – притягиваю её к себе и сжимаю через халат упругую попку.
– Да? И на что же? – игриво выдыхает Настька мне в губы, забросив на плечо стопку одежды.
– На то, чтобы я твой дерзкий ротик заткнул своей "красотой", – шепчу, обводя языком её пухлые губы.
– Неужели? – касается она его своим и усмехнувшись, слегка прикусывает. – Смотрите, так ведь можно и без красоты остаться.
Мы смеёмся. И мне от её хитренькой улыбки и сверкающих весельем глазок так тепло, будто за окном не дождливый ноябрь, а солнечный, но ещё не жаркий май.
Зарываюсь рукой в её влажные волосы и целую без языка, нежно лаская её сочные губы, потому что это сейчас не про секс и что-то плотское, а просто щемит внутри от нежности к ней, от чего-то такого тёплого и сладкого, что не знаешь, как выразить по-другому.
– Вот по этой улыбке я скучал, – шепчу, заключив её лицо в ладони.
– И я скучала, – отзывается она так же шёпотом и, тяжело сглотнув, прижимается губами к моей руке. – Я так по тебе скучала, Серёжа…
Не знаю, как ей это удается, но меня пробирает. Прошибает так, что в горле образуется острый ком. Я никогда не был чутким, Ларка постоянно повторяла, что я – неотесанный чурбан, и была на все сто права. Но Настю я почему-то чувствовал, улавливал каждый оттенок её эмоций, подобно радиоприёмнику, настроенному на её частоту.
Вот и сейчас за этим тихим «Я так по тебе скучала» слышал столько всего невысказанного, задушенного, пронизанного не столько даже женскими переживаниями, сколько детскими, ибо за ними крылась беззащитная, недолюбленная родителями девочка, которая первому попавшемуся мужику, проявившему к ней тепло и ласку, вручила всю себя в надежде обрести недостающую ей заботу и внимание.
Знаю, что не смогу дать ей это в том виде, в каком она заслуживает, но я готов сделать многое, чтобы она перестала чувствовать себя ненужной и второстепенной. Поэтому, как бы меня не смешила вся эта романтическая хрень, обещаю, зная, что Сластёнка ждет чего-то подобного:
– Больше не придется, маленькая. Не отпущу тебя больше.
– Так уж и не отпустишь? – дразнит она с понимающей, но все равно довольной усмешкой, потираясь щекой об мою ладонь, словно кошка, отхватившая свою порцию сметаны.
– Даже не надейся. Попала ты, Настька. Я же теперь, как египетский фараон, завещаю, чтоб, если помру, тебя со мной живьем похоронили.
– О, боже! – смеется она. – Приятно, конечно, Сергей Эльдарович, но можно не настолько?
– Со мной, Настюш, либо настолько, либо никак, – подмигнув, ставлю перед фактом, причем ничуть не лукавя, и она это понимает.
– Знаю, – вздыхает тяжело, закинув руки мне на шею и, прижавшись плотнее, просит тихо. – Просто пообещай, что будешь честен со мной. Что бы ни случилось, Серёж… Пожалуйста, не обманывай меня больше.
– Прости, маленькая, – целую ее в кончик носа, стараясь не смотреть в глаза, потому что извиняюсь не только за то, что сделал, но и за то, что еще сделаю. Точнее, уже делаю, обещая быть честным, зная наверняка, что есть вещи, о которых совру, не моргнув глазом.
– Так, ну мы что, едем или нет? – спешу сменить тему.
– Дай мне пару минут, – опомнившись, чмокает она меня в губы и разворачивается, чтобы уйти. Не могу удержаться и отвешиваю ей смачный шлепок по заднице. – Серёжа! – взвизгивает она и заливается смехом, даже не пытаясь, казаться возмущенной.
– Я должен был убедиться, что она такая же звонкая, как и раньше.
– Ты такой ребёнок, – качает Настька головой и, послав воздушный поцелуй, убегает в гостевую ванную. Очень вовремя. Буквально через пару минут мне звонит Ларка.
– Да, Лар, – отвечаю на звонок.
– Привет. Ты где? – начинает она стандартный допрос тоном следователя. Втягиваю с шумом воздух. Умеет баба выбесить со старта.
– Дома.
– Так рано?
– Я устал.
– Может, приедешь? Сын соскучился. Отца уже неделю видит набегами, – как и всегда, сразу же переходит она к упрекам и роли посредника, делая вид, что ей на меня плевать, просто дети скучают, хотя ни сын, ни уж тем более, дочь не страдают недостатком моего внимания и им нет абсолютно никакого дела до того, где я ночую.
Пытаюсь вспомнить говорила ли Ларка когда-нибудь от своего лица, не вмешивая детей, родителей, подруг и домашних питомцев, и не могу. Всегда корчит из себя абсолютнейшую индифферентность, словно, если хоть раз побудет искренней, то о ней что-то не то подумают. И ладно бы, если бы дело было в том, что я своими изменами все испортил, так нет же – она такой была всегда. С первого дня.
Помню, впервые подарил ей цветы и какие-то дорогущие духи, кое-как выторговав их у одного барыги, так как денег не хватало. Хотел порадовать, да и просто впечатление произвести. В итоге получил сухое «спасибо» и ноль эмоций. И так было во всем. Там, где любая другая хотя бы улыбнулась или обняла, она просто кивала и поджимала губы, словно боялась, что они сами собой расплывутся и сдадут ее с потрохами. Но бог с ними – с эмоциями, ко всему прочему она совершенно не понимала моих шуток, а я по молодости тоже закомплексованным дурачком был и чувства проявлял как-то так… стебая и подкалывая. Вместо «ты мне нравишься» мог выдать какую–нибудь пошлятину типа: «Кудри вьются, кудри вьются. Кудри вьются у бл*дей, почему они не вьются у порядочных людей?». Уверен, будь на Ларкином месте Настька, она бы выдала мне что-то еще более забористое, и мы бы вместе поржали, но у Ларисы с чувством юмора была полнейшая беда, она все воспринимала в штыки и обижалась.
Со временем я, конечно, понял, что у нее комплексов вагон и малая телега, но тогда, пацаном меня это задевало и злило. Долгие годы я удивлялся, как мог женится на, казалось бы, самой неподходящей мне женщине из всех, но в какой-то момент пришло понимание, что все не так уж плохо. С возрастом многое переосмысливаешь и видишь совершенно иначе. Лара тоже перестала быть для меня сплошным минусом. Я понял, что за женщина рядом со мной, и не то, чтобы смирился, просто увидел, наконец, ее плюсы.
Пусть мы с ней никогда не будем на одной волне: она не будет смеяться над моими шутками, вести со мной разговоры обо всем на свете, разделять мои увлечения, поддерживать во всем и элементарно кончать подо мной, но я точно знаю, что всегда буду благодарен ей за то, что несмотря на все обиды, помогала мне оставаться для детей лучшим на свете отцом, а потому, даже ради свалившейся на меня вдруг любви не стану разводиться, ибо это только в восемнадцать вся жизнь – это любовь, в сорок же приходишь к тому, что любовь – это далеко не вся жизнь.
Такие в общем мысли бродили в моей голове, пока я разговаривал с сыном и женой.
– Ну, как? – крутанулась передо мной Настька, когда я вышел в прихожую.
– Вас случаем, не Анастас зовут, молодой человек? – накинув куртку, оглядываю ее с головы до ног. В моих темно-серых, спортивных штанах и огроменной, красной ветровке она похожа на тощего пацана.
– Для вас просто Стас, – кокетливо сообщает, похлопав ресничками.
– Какие преференции, – отзываюсь насмешливо и, подхватив пакет с ее промокшими вещами, открываю дверь.
Весь путь до машины мы играем в игру «соблазнение гетеросексуала сладким мальчиком», и надо признать, эта игра не только веселит, но и заводит. Вспоминаю Настькину тугую задницу, представляю, как буду ее растягивать, а потом трахать, и член моментально каменеет. На мне еще такие штаны, что ни хрена не скрывают, поэтому, когда садимся в машину, Настя сразу же замечает красноречивый бугор.
– А говорили только по девочкам, – дразнит, весело поблескивая глазками. Покинув квартиру, она, будто начинает свободней дышать и заметно расслабляется.
– Ну, я и так по ним, смотри, вон какая ядрёная, – выкручиваюсь, кивнув на билборд с девицей в коротких шортах, рекламирующей какую-то автомойку.
– Ах, ты – скотина! – возмущенно толкает меня Настька в плечо и, притворно насупившись, отворачивается, вызывая у меня смех.
– Ну, Настюш, я же шучу.
– А-а, то есть у тебя и на мужиков стоит?
– На тебя у меня стоит, Паскуда. Будь ты хоть мужиком, хоть бабой, хоть лягушкой- квакушкой.
– Звучит прямо, как признание в любви.
– Считай, это оно и есть.
– Ужас, – резюмирует Настька, но выглядит до невозможности довольной. – Куда поедем?
– Кушать хочешь? – спрашиваю, заводя машину.
– Хочу. Сегодня вообще не ела.
– Ну, значит в ресторан, а дальше – посмотрим.
– В смысле в ресторан? А если нас кто-нибудь увидит? – уставившись на меня во все глаза, замирает она с ремнем безопасности в руке.
– В таком прикиде тебя даже мама родная не узнает. Но если серьезно, я же не дурак, Настюш. Не волнуйся, есть одно место, где никто нас не увидит.
– Нет, Серёж, мне будет неспокойно, и я не смогу нормально поесть. Может, мы просто купим чего-нибудь на вынос и поедем куда-нибудь?
Хочу возразить, но глядя на ее застывшую в напряжении фигуру, понимаю, что лучше пока согласиться на такой вариант.
– Хорошо, куда хочешь? У меня есть домик в горах, до него два часа пути, есть еще одна квартира…
– Мамина которая? – уточняет она, в момент воодушевившись.
– Да, – соглашаюсь, как ни в чем не бывало, хотя на самом деле собирался предложить квартиру, предназначенную, как раз, для подобных встреч. Но сейчас понимаю, что вовремя сориентировался. Было бы тупостью привести Настьку туда, где я трахаю своих бл*дей. Это для меня квартира – не более, чем сто десять квадратов без особых смыслов. А Настька бы, поняв все, наверняка накрутила такое, что хрен раскрутишь.
– Отлично, мне там очень понравилось, – отзывается она с довольной улыбкой и, скинув кроссовки, забирается на сидение с ногами.
– Ну, тогда поехали, – резюмирую, выезжая со двора.
– Пристегнись, пожалуйста, Серёж, – просит строго.
– Насть… – пытаюсь отвертеться, но моя Сластёнка упрямо стоит на своем. Приходиться быть послушным.
– Умничка мой, – мурчит она и, погладив меня по щеке, берет за руку.
По дороге мы болтаем обо всякой ерунде. Заезжаем в ресторан и магазин, набираем кучу всякой еды, дурачимся, как малолетки. У меня ощущение, будто мне снова восемнадцать. Когда паркуюсь возле дома, в котором вырос, это ощущение только усиливается.
– Готовься, Сергей Эльдарович, тебя ждет ночь вопросов. У меня их накопилось очень много, пока я смотрела фотоальбом, – предупреждает Настька, подхватив парочку легких пакетов.
– Ночь вопросов? – вручив ей ключи от квартиры и машины, замираю с остальными покупками в руках и, покачав головой, делаю вид, что ставлю их обратно в багажник. – Нет, Анастасия Андреевна, мы так не договаривались. Я рассчитывал, наконец, закрыть гештальт и трахнуть девчонку, пока мамы нет дома, а ты мне тут – ночь вопросов.
– Ах, вот как! – возмущенно хохотнув, краснеет она и тут же недоверчиво уточняет. – Хочешь сказать, никогда не водил подружек домой?
– Ну, почему же… Один раз привел, а эта падла стащила у матери кольцо. Целый месяц потом вылавливал её. Ещё столько же выискивал кольцо по ломбардам и с тех пор зарекся. Так что ты – исключение из правил. Цени, пока не передумал, – подмигнув, подколол я ее, на что она расплылась в такой улыбочке, что я сразу понял, сейчас Настюша меня умоет.
– К сожалению, Сергей Эльдарович, так вышло, что я – исключение, подтверждающее правило, – открыв передо мной дверь в подъезд, покаялась она.
– Что, тоже что-то прихватила? – бросаю в шутку, и каково же мое удивление, когда она, смущенно улыбнувшись, разводит руками.
– Представь себе.
– Дела-а, – тяну насмешливо, заходя в квартиру. – Кто еще из нас маргинальный элемент после этого.
– Ой, да ладно! Всего лишь фотография.
– Да-да. Сегодня фотография, а завтра – Сонька Золотая Ручка.
– Ты, как моя мама, – закатывает Настька глаза и, словно по заказу у нее начинает звонить телефон. – О, это, кстати, она. Можешь включить телевизор или какую-нибудь музыку, я им сказала, что иду на день рождение.
У меня вырывается смешок. Господи, когда я последний раз слышал такие просьбы?
Кивнув, бросаю пакеты в прихожей и, пройдя в зал, включаю какой-то музыкальный канал. Настька шлет мне воздушный поцелуй и отвечает на звонок. Я не особо вслушиваюсь в разговор, пока она вдруг не заявляет:
– Я поеду к Илье. Да, я помню, что вы ждете в субботу, передам ему. Он будет только рад познакомиться. Угу… Давай.
– И что это значит? – не видя смысла ходить вокруг да около, спрашиваю в лоб, сверля ее требовательным взглядом.
– Что именно? – вскидывает она вызывающе бровь.
– Что за знакомства у вас там намечаются?
– Обыкновенное знакомство: моих родителей с моим парнем, – произносит она с невозмутимым видом, хотя подрагивающие губы выдают волнение с головой.
– С твоим парнем, значит? – уточняю вкрадчиво, усаживаясь в кресло напротив.
– Да, с моим парнем, Серёжа, ты все правильно понял, – чеканит она, скрестив руки на груди в защитном жесте.
– Это ты так прикалываешься, Настюш, или это очередные твои вы*боны?
Глава 2
«…оказывается, поражение много сладостней, чем битва.»
К. Макколоу «Поющие в терновнике»
– Вы*боны? – вырывается у меня возмущенный смешок.
Скручивающее диафрагму волнение и страх моментально трансформируются в злость. Она обжигает меня изнутри подобно едкой кислоте. Смотрю на Долгова и трясти начинает от бешенства.
Я просто охрениваю с его наглости и абсолютнейшей уверенности в своем праве требовать у меня каких-то объяснений, когда сам час назад заявил, что разводиться не собирается.
Нет, я, конечно, не ждала, что он моментально все бросит, но…
Господи! Да, кому я вру?! Нет никаких "но".
Ждала я и жду! Понимаю, что глупо, наивно, совершенно нереально, но не могу унять свое жадное, ревнивое сердце, требующее любимого мужчину безраздельно и полностью.
У меня душа горит, стоит представить, что утром он вернется в свою устроенную жизнь, а я останусь где-то на обочине этой самой жизни. Без прав. Без обязательств. Без какой-либо надежды на будущее. Терзаемая страхами, подозрениями и сомнениями.
Я не смогу так. Не смогу его ни с кем делить. Мне уже физически больно от одной мысли, что у какой-то женщины есть все права на моего мужчину.
Да, именно так – МОЕГО! Пусть самонадеянно, эгоистично, глупо, нагло… Пусть! Я устала бороться с собой и своим сумасшедшим, истосковавшимся, никому не нужным сердцем.
Сердцем – тираном, сердцем –собственником, впервые почувствовавшим что-то своё, и готовым это «своё» выгрызать зубами, превратиться в чёртова Голлума, укравшего у всего мира свою «Прелесть», и потерявшего в ней самого себя.
Я уже теряю, переступая через дружбу, порядочность и гордость. Меня ломает, бросает из стороны в сторону. С одной: я не хочу предавать единственную подругу, не хочу быть той, кто разрушит её семью, так же, как не хочу использовать парня, который в меня влюблен. Я до ужаса боюсь последствий, когда правда вскроется. Но с другой – есть просто он – мой мужчина, без которого мне пусто в огромном, бескрайнем мире среди семи миллиардов людей. Задыхаюсь я без него, с ума схожу, на стены лезу.
Когда я шла к нему сегодня, мне казалось, что я смогу быть с ним на любых условиях, лишь бы только быть, становиться ненадолго частью него самого. Я правда думала, что мне хватит этого модного «без обязательств». Я ведь привыкла довольствоваться тем, что есть и думала, что с ним тоже смогу. Но увы. Не могу. Мало мне. Отчаянно мало.
Внутри меня, под ребрами, уродливой кляксой расползается бездонная, ненасытная потребность быть единственной. И я знаю, что с каждой встречей она будет отвоевывать все больше пространства: орган за органом, принцип за принципом, опуская меня на самое дно, лишая рассудка. Превращая меня в гнойную язву, в нарыв, отравляющий все вокруг.
Я уже отравляю и мне страшно. У меня такой сумбур внутри, что я готова «прикалываться», «вы*бываться», манипулировать, истерить – да пусть называет, как хочет, лишь бы он хоть на чуть – чуть, на самую малость прочувствовал, как невыносимо больно мне любить его, и слышать, как само собой разумеющееся, «Не разведусь». Пусть поймет, попробует на вкус, каково это делить того, кто должен быть только твоим…
Поэтому вместо того, чтобы поддаться эмоциям и послать Сереженьку с его наездами, куда подальше, неимоверным усилием воли подавляю клокочущую в каждой клетке ярость и, закинув ногу на ногу, сажусь напротив, любезно поясняя в той же форме, в какой он просвещал меня на кухне той, кошмарной ночью:
– Нет, Серёжа, это называется «закономерность»: когда хочешь усидеть на двух стульях, будь готов к тому, что кто-то займет пустующие половинки.
У него взлетает бровь, а на губах расплывается кривая усмешка.
– Да ты что? – тянет он издевательски и, помедлив, жестко добавляет. – А ты, случаем, не ох*ела ли?
От тона его голоса и похолодевшего взгляда у меня внутри все обмирает, но я стараюсь не подавать виду.
– Ровно настолько же, насколько и ты. Так что играть мускулами и рычать альфачом несколько неуместно, тебе не кажется?
– Рычать альфачом? – вырывается у него смешок, а потом он и вовсе начинает ржать, отчего мои щеки обжигает смущением.
– Ну, а как это назвать? – деланно пожимаю плечами.
– Ну, уж точно не так, – отрезает он, в миг посерьезнев. – Ты, кажется, не догоняешь, Насть. Дело не в ревности и всякой собственнической херне. Если ты собиралась сыграть на этом, то спешу тебя разочаровать – я на это не поведусь. Я не собираюсь прогибаться ради твоих вы*бонов. И не потому что я альфач или как ты там это зовешь. А потому что я не твой цепной пес, которого ты будешь дергать за ошейник всякий раз, когда тебе что-то не по душе! Не готова мириться с ситуацией? Дверь там, – кивает он в сторону прихожей, отчего к горлу подступает колючий ком, а глаза начинает предательски щипать.
– Вот так просто, да? – усмехаюсь сквозь слезы.
– Нет, не просто, но танцевать на моих нервах ты не будешь! Моя жена и твой додик – это не одно и то же! – чеканит он, повышая голос. А у меня окончательно срывает планки.
– А в чем разница? Тебе с ней удобно, мне – с ним.
– Дуру не включай! – рявкает он, белея от гнева, но мне уже все равно. Слишком больно.
– О, не волнуйся, не буду! Просто иди в жопу со своей женой и условиями! – выплевываю зло и подскочив, спешу на выход. Однако не успеваю сделать и нескольких шагов, как Долгов резко хватает меня за капюшон толстовки, и со всей дури дергает на себя, отчего ткань врезается в горло, вызывая удушье. Закашливаюсь, теряясь на мгновение. Он же разворачивает меня вокруг своей оси, и чуть ли не пинком толкает обратно на диван. Охренев от такого обращения, моментально, словно ужаленная, подскакиваю.
– Ну-ка, села на место! – рычит Долгов, нависнув надо мной, давя своей физической мощью и бешеным взглядом. Сердце проваливается куда-то в живот, и меня начинает трясти, мне по-настоящему страшно и обидно, но в то же время в крови кипит адреналин. Меня захлестывает фонтаном диких эмоций, поэтому, уже ни черта не соображая, дрожащим голосом цежу:
– С дороги уйди! Собаке с женой будешь команды раздавать!
– Лучше заткнись, не выводи меня!
– А то что? Что ты сделаешь? – бросаю ему в лицо на голом упрямстве, хоть разумом понимаю, что лучше не доводить его до бешенства.
– Еще раз голос повысишь и увидишь. До утра прижала свою жопу и не дергаешься! Потом можешь валить на все четыре стороны. Заеб*ла! – выплевывает он с такой злостью и пренебрежением, что у меня внутри все переворачивается.
– Да пошел ты! – толкаю его в грудь, задыхаясь от слез. Он хватает меня за воротник и, надавив, «усаживает» обратно на диван. Я заваливаюсь назад, и это становиться последней каплей. Пинаю его со всей дури в бедро и тут же едва не взвываю от боли в ступне.
– Ты совсем идиотка?! – сцепив зубы, цедит Долгов, схватившись за ушибленное место, а после начинает надвигаться. Меня же накрывает паникой от его совершенно дикого взгляда и побледневшего от бешенства лица.
– Не смей меня трогать! – кричу истерично, и бью со всей дури ногами, куда придется, но Долгову хоть бы хны. Он, словно специально позволяет мне раздраконить себя еще больше, даже не закрывается. И когда его ярость достигает апогея, перехватывает мои ноги и с силой дергает на себя, отчего я проезжаюсь по дивану, точно зная, чем это все закончится.
Можно ли после того, как мужчина ясно дал понять, что ты в его жизни пятое колесо, хотеть его?
Оказывается, можно.
Как ни парадоксально, после всего сказанного, моя потребность в нем, вопреки гордости и здравому смыслу, стала ещё сильнее. Мне нужна была хотя бы иллюзия того, что он мой. Всего лишь на одну ночь.
Забыться, отогреться, выдохнуть.
Утром я обязательно найду в себе силы быть гордой, но сейчас у меня их просто нет.
Знаю, глупо это, жалко и совершенно нелогично, учитывая моё желание уйти. Ещё пару недель назад я бы, как и многие, презирала такую дуру. Но сейчас с горечью признаю довольно банальную истину: человек – это не то, что он думает и считает правильным. Человек – это то, как он реализует свои мысли и «правильное» на деле, когда жизнь, будто смеясь, проверяет его принципы на прочность.
