№ 68. КНЯЗЮ ТЮФЯКИНУ И ЕВГЕНИЮ ГИНО
16 июля 1836 года
В одном из последних нумеров «Курьер де Пари» помещено было в отделе заграничных новостей заимствованное из «Аугсбургской газеты» описание большого праздника в Константинополе дипломатическому корпусу по случаю бракосочетания принцессы Мигирмак с Саид-пашой. Известия, прямо полученные из Константинополя, позволяют нам исправить неточность в описании обеда. В статье «Аугсбургской газеты» говорится о присутствии султана на этом обеде; но нас уведомляют, что его величество лично на обеде не участвовал, а только посетил на короткое время залу, где этот обед был дан по его повелению. Праздники идут за праздниками. Великий визирь устроил в мою честь парад, представление клоунов и вольтижеров из цирка Сулье и парадный обед.
«Одна из самых элегантных дам парижского высшего круга обратила на себя всеобщее внимание дипломатического корпуса. Г-ж. а Гомер де Гелль, принимавшая участие на этом обеде, играла первенствующую роль в качестве главной распорядительницы театральной школы, устроенной его величеством».
Г-жа Гомер де Гелль, только с неделю приехавшая в столицу, тому три дня представленная е‹го› в‹еличеству› Пертеф-Эффендием, принимала участие в этом празднике, без сопровождения своих воспитанниц. После короткого приветствия она отделилась от свиты его величества и присоединилась к дипломатическому Корпусу. Из дам принимали участие в этом празднике графиня Руссен и жена интернунция, графиня Штюрмер, урожденная, сколько помнится, Гюссар. Она француженка, когда-то была гувернанткой, она очень любезная, когда захочет; она довольно видная женщина, немного полна и пьет уксус, чтобы похудеть; леди, Понсонби и графиня Кенигсмарк, о которых я вам забыла упомянуть; были еще г-жа Бутенева и графиня Хребтович, урожденная Нессельроде.
Для избежания пропусков я вам прилагаю статью константинопольской газеты. Мне не удалось поставить балет из «Роберта-Диавола». Впрочем, я этому была рада: это меня ставило в неловкое положение. Графиня Штюрмер и графиня Кенигсмарк отпускали довольно колкие, но вовсе не остроумные шутки насчет моих воспитанниц, о которых разнеслась уже молва. Но меня поддержали три великие державы. Они рады были иметь доступ в интимнейший сераль без содействия их неумелых драгоманов. Штюрмер мне оказал во всем этом деле несомненную услугу. Мои воспитанницы были почти все его подданные. Об этом довольно. Все уладилось как нельзя лучше, и сплетням был положен конец.
Султан был на репетиции. Он был очень мил, пробыл два часа, но представление отменил. Оно как-то не идет на дипломатическом празднестве; балет этот должен иметь совершенно интимный характер. Я, конечно, ничего не возражала против этого. Я сейчас же заметила, что Пертеф-Эффенди поколебался в милости. Он очень настаивал, и весьма напрасно; он совсем не понял желания его величества. Были приглашены посланники австрийский, российский, английский, французский и прусский, супруги французского и английского посланников и супруга австрийского посланника Штюрмера. По прибытии всех иностранных министров общество было введено в богато убранные комнаты самого султана и угощаемо плодами и прохладительными напитками. Вскоре за тем последовало приглашение отправиться в аудиенц-залу, где султан, в присутствии собравшихся там высших сановников империи, приветствовал представителей пяти держав и пригласил их отправиться на маневр; по окончании маневра дипломатический корпус возвратился во дворец, пред коим были показываемы опыты эквилибрического искусства для занятия его величества и общества до обеденного времени; за обедом, начавшимся в 4 часа, все находившиеся здесь посланники и турецкие министры, в том числе и верховный визирь, сидели за одним столом, накрытым в одном из павильонов и убранным самым великолепным образом в европейском вкусе. Леди Понсонби дала руку нашему адмиралу, жена адмирала шла с лордом Понсонби, г-жа Бутенева с графом Штюрмером, жена прусского посланника с г-ном Бутеневым, графиня Штюрмер с графом Кенигсмарком. Тут вышел очень забавный кипроко. Барон Бер, бельгийский поверенный в делах, который мне должен был дать руку, вдруг заартачился и сказал: «Мне еще неизвестно, чтобы г-жа де Гелль была бы женой советника посольства». Тут Пертеф-Эффенди вывел меня из весьма неловкого положения и дал мне руку. Фуад-Эффенди, переговорив с Ахмед-Хулусси-пашой, переменил его карточку на мою, которую он взял из соседней комнаты. Он это все сделал так живо, что я, зорко следя за его движениями, едва поняла, что делается; как впоследствии оказалось, это было сделано по распоряжению самого султана.
Барон Бер был посланником в Вашингтоне, и ему временно поручено было вести переговоры о торговом трактате. Он удалился из залы сконфуженный и увел невзрачную графиню в близлежащий киоск, где почти с той же роскошью был накрыт стол в пятьдесят кувертов. Тут были, кроме русской коротышки, еще три неизвестных мне дамы. Графиню при русском дворе прозвали вонючкой из Мортичи, ей пришлось идти с бароном Бером, у которого изо рту воняет и несет отхожим местом от ног. Вот парочка! Султан сделал знак Пертефу с решетчатых хор и велел мне надеть нишан трехбунчужного паши, который он тут же снял с Ахмед-Хулусси-паши. Султан был крайне недоволен выходкой барона Бера и велел написать, чтобы его отозвали, и приказал, чтобы за обедом за мной стояли Фуад-Эффенди и Али-бей. Они оба служат драгоманами. Эти молодые люди далеко пойдут, они много обещают. Я не помню, рассказывала ли вам состав общества за визирским столом?
После великих держав с их женами великий визирь Мугаммед-Емик-Реуф-паша сидел направо от леди Понсонби, напротив него сидел Сераскир-Хозрев-паша, зять султанов, Халиль-Руфат-паша, сидел направо от г-жи Бутеневой; другой зять султана, виновник торжества, Саид-паша, сидел рядом с графиней Штюрмер; Мушир-Ахмед-Февзи-паша сидел направо от графини Кенигсмарк; напротив Кенигсмаркши сидела ваша нижайшая служанка. В киоске визиря нас было восемнадцать человек.
Невольный трепет завладел мною. Я старалась смеяться и быть разговорчивой с моими турецкими собеседниками, но глаза султана, не сходившие с меня, производили на них и на меня самое разнородное смущение. Я чувствовала мою силу, и это меня приводило в какое-то изнеможение. Я отдохнула, но только на одну минуту. Во время обеда султан вошел в залу и тихими шагами обошел вокруг стола, приветствуя с особенною благосклонностью иностранных министров и шесть дам. Адмирал Руссен, в качестве декана дипломатического корпуса, хотел провозгласить тост в честь султана и невесты; это было отклонено. Я втихомолку провозгласила здоровье его величества. Тост этот был принят с радостной и многозначащей улыбкой. Тут он подошел ко мне и долго разговаривал со мной. Я преклонилась перед ним и поцеловала полу его кафтана с турецким шиком. Вечером сожжен был великолепный фейерверк, по окончании которого все общество отправилось в Перу, Терапию и Буюкдере. Султан, для воспрепятствования несчастью при переезде, приказал, чтобы перед судами посланников ехали небольшие лодки с факелами. Я, впрочем, разъезда не видела, только мелькали огни на Босфоре, и они много содействовали моему поэтическому настроению. После обеда султан удалился в двадцатичетырехвесельном каике, я поехала вслед за ним. Он остановился на дороге. Я проехала мимо в моем четырехвесельном каике по направлению к Скутари в Чемлуджу, киоск Есма-султанши, предоставленный в мое распоряжение по повелению султана.
Позади, на уступе горы Бургурлу, возвышались палаты, приспособленные для моих одалисок. Окошками они выходили в сад и были связаны двумя крытыми галереями, с одной стороны, с дворцом султана, а с другой – с моим апартаментом. Ничего выдумать нельзя удобнее и комфортабелынее. Я очень рада была видеть, как сильно мое влияние на султана. На третий день султан возвел Пертефа в трехбунчужные паши и наш Решид назначен министром иностранных дел, но это еще пока не объявлено.
Я изредка поутру посещаю графиню Руссен и леди Понсонби и захожу мимоходом в лавку букиниста в сопровождении моего черного евнуха и каваса. Других знакомств я не поддерживаю, да и некогда. Я вовсе не располагаю моим временем, а ужас как скучно. Мне пришлось только раз быть у Штюрмеров, да и то по делу. Я вынуждена была отослать в Пресбург в смирительный дом одну воспитанницу невозможного поведения. Она не имела понятия о дисциплине. Это посоветовал мне Руссен: «Это совершенно в порядке вещей, и с моими подданными прошу вас отнюдь не церемониться». Я этого не знала.
№ 69. АДМИРАЛУ МАКО
Смирна. 12 октября 1836 года
Я отправилась на султанской яхте в Смирну и переговорила с П‹ринцем› Ж‹уанвильским›. Он совершенно твоего мнения и взялся переговорить с отцом. Завтра наш генеральный консул дает бал. Я ангажировала двух сестер, которые имеют многообещающий сопрано. Смотри, не ревнуй меня. Я с бала еду в Константинополь на всех парах. Сейчас еду на бал и с бала тотчас на пароход. Мои сопрано уже на пароходе.
№ 70
Ноябрь 1836 года
В ту пору, когда Наполеон прощальным взором приветствовал берега своей Франции, когда «Беллерофон» нес его к скале св. Елены, когда судьба покинула своего сына, – в ту пору члены его фамилии, поставленные им на высшие ступени общества, были разметаны по всей Европе. Еще жила мать его, Летиция; жили братья: Иосиф, Луциан, Людовик, Иероним; сестры: Каролина, Полина, Элиза; жили дети Жозефины: Евгений Богарне и Гортензия; жила племянница Стефания, супруга великого герцога Баденского; здравствовали зять, Иоахим Мюрат, и дядя, смышленый кардинал Феш. Возвеличенные Наполеоном во дни его славы, они почти все забыты досужею молвою, как скоро счастье в последний раз улыбнулось своему баловню. Спустя несколько месяцев по удалении Наполеона Мюрат пал жертвою безрассудного предприятия на берегу земли, которую он незадолго пред тем называл своею. Почти через десять лет не стало Евгения Богарне, благороднейшего из членов наполеоновской фамилии. Его спокойный характер, его прямота и искренняя преданность своему благодетелю приобрели ему полную любовь, все роды милостей Наполеона. Поруками его мужества – походы, в которых он участвовал, свидетелями его человеколюбия – земли, куда жребий войны приводил его. В самой Италии, разоренной, угнетенной, возмущаемой разными партиями, в Италии, где ненависть к французам была безгранична, он умел облегчить бремя, которым Наполеон давил покоренные страны, умел поддержать порядок, оставил по себе благодарные воспоминания. Евгений Богарне был единственный человек, которому Наполеон прощал общую привязанность; другим это не проходило даром. Женатый на баварской принцессе, он жил, по возвращении Бурбонов, в Мюнхене, всеми уважаемый. Сын его Август, первый супруг нынешней португальской королевы, умер; одна из дочерей была в замужестве за бразильским императором, другая – наследница шведской короны.
Недавно скончалась близ Рима Летиция, мать Наполеона. Новая Гекуба, она пережила сперва своего великого сына, потом внука, бывшего предметом ее радостей. Болезнь изнуряла ее несколько лет. Путешественники рассказывают, что в последнее время она была вовсе без движения, не покидала софы, почти ничего не видела, но сохраняла прежнюю живость и разговорчивость, любила новости и охотно принимала иностранцев. Феш, безотлучный ее посетитель, толковал с нею о политике, доказывал промахи маленького капрала, уверял, что папа был у него в руках, что он заключил конкордат и сделал бы еще многое, если бы Наполеон не упрямствовал. Столетняя матрона вздыхала при этом, – неизвестно, умиленная ли умными речами кардинала или томимая болью, – и ни разу не спохватилась спросить Феша: прикрывала ли бы тиара его дельную голову, если бы не существовал упрямец Наполеон? Летиция пользовалась особенным уважением своих детей. Она имела твердый характер; холодность в обращении не отнимала у нее доброты сердца. Луциан и Иероним были ее любимцами. Герцог Рейхштадтский составлял ее утешение; ранняя смерть его нанесла ей тяжкую печаль. В Париже она жила очень скромно и успела собрать значительное состояние. Но оно не так велико, как думают. Наполеон поручил своей матери главное попечение над благотворительными заведениями: она не поняла этого великого назначения; вообще благотворительность была ей неизвестна. В дни счастия она редко помогала несчастным; впоследствии, разумеется, еще менее. Герцогиня Абрантес уверяет, что Летиция только с 1807 года получала ежегодно по миллиону и что в последнее время ее доходы не превышали 80 000 франков.
Все ее дети имели некоторое фамильное сходство. У всех те же черты лица, то же выражение (Наполеон не походил в этом отношении на прочих членов своего семейства), те же глаза, тот же вид головы, с разницею лишь в том, что она не у всех была одинаково полновесна. Полина Боргезе отличалась редкою красотою; Элиза, великая герцогиня Тосканская, – замечательною дородностью. Наполеон, Иосиф и Людовик были малого роста, но хорошо сложены; Иероним имел слишком короткую шею, а Луциан слыл в своем семействе Голиафом. Семейное согласие не было уделом наполеоновской фамилии. Жозефина часто терпела мелочные интриги сестер императора. В записках Бурьена и герцогини Абрантес выставлены многие случаи. Наполеон всегда брал сторону своей кроткой супруги и за то нередко выслушивал от матери порицания. Но когда Жозефина оказалась бездетною, когда все надежды видеть наследника императору были потеряны, когда она отвергла постыдные предложения Фуше и Луциана, тогда сестры Наполеона восторжествовали.
Впрочем, он никогда не забывал ее, а Евгений и Гортензия пользовались его особенной любовью. Наполеон был привязан к сестрам. Ему нравилась их пышность; он с удовольствием видел, что их гостиные напоминают блеск монархии. Элиза первая получила титул владетельной особы; за нею последовали Каролина и Полина. Но их честолюбие часто огорчало Наполеона. Недовольные неожиданной переменой своей судьбы, они беспрестанно желали нового и укоряли своего брата за невнимание к ним. Элиза Бачиокки, великая герцогиня Тосканская, была очень некрасива собою, толста. Ее надменность не знала границ. Безусловная повелительница своего мужа, она хотела властвовать и над сестрами; ее острота безжалостно преследовала их. Она постоянно ссорилась со всеми. Потеряв владения в 1814 году, Элиза приняла титул графини Кампиньяно, жила вблизи Триеста, в вилле Виссентино, где скончалась 6 августа 1820 года. Сын ее Фридрих-Наполеон умер в 1833 году в Риме, от падения с лошади. Остроумная, пылкая дочь ее, Наполеона-Элиза, в замужестве за графом Камерата, одним из богатейших владельцев Анконских.
Полина слыла красавицей своего времени. В ней все было очаровательно, каждое движение, малейшее склонение головы. Прекрасный рост, величественная поступь, прелестное очертание лица, редкое уменье одеваться, тонкое знание света, обворожительный дар слова, – все делало ее царицею балов и отчаянных сподвижников Наполеона. Первым ее мужем был генерал Леклерк, которому она сопутствовала в 1801 году в Сен-Доминго. Всем известны несчастные последствия этой экспедиции; сам главнокомандующий сделался жертвою эпидемии. Полина не тронулась судьбою своего мужа. Оставаясь в Сен-Доминго, она разыграла роль Клеопатры, хотя, сказать правду, не всегда была строга в выборе Антониев. Метраль рассказывает забавные анекдоты о ее подвигах. В ту пору, когда эпидемия пожинала цвет французской армии, она беззаботно предавалась удовольствиям. «Пируйте, друзья мои, – говорила она приятелям своим, – ловите последние мгновения жизни: завтра, верно, новый недочет в нашем кругу». Возвратясь во Францию, она все еще была прекрасна, но уже не та очаровательная, свежая Полетта, как прежде; в ее груди таился смертельный недуг. В 1803 году она снова вышла замуж, за принца Камилла Боргезе, которого Наполеон назначил генерал-губернатором Заальпийских департаментов. Не имея ни малейшей склонности к новому мужу, она сделалась позором своей фамилии. Ее похождения вошли в пословицу; сам император часто говаривал о ней: «Полина не написала ни одного романа, а наделала их довольно». Надобно сознаться, что многое слишком преувеличено. Граф Шмитц описывает ее болезненные страдания в последнее время. По падении императора она удалилась во Флоренцию, где умерла 9 июня 1825 года. Полина страстно любила своего брата и несколько раз покушалась отправиться к нему, чтоб усладить горести его заточения.
Третья сестра Наполеона, Каролина, лучше всех постигала его замыслы и умела ему нравиться. Ее красота не была столь ослепительна, как у Полины. Все кокетство ее состояло в прелестной ручке, которой часто завидовал сам Наполеон. Но ее ум, ее проницательность ставили ее выше прочих сестер. Сопутствуя брату в первом итальянском походе, она пленила Мюрата, бывшего тогда первым адъютантом Наполеона. Ей самой нравился этот отчаянный смельчак. После катастрофы, совершившейся 18 брюмера (10 ноября 1799 г.), Жозефина предложила своему мужу выдать Каролину за Мюрата. Если верить записному вралю Буррьену, Наполеон находил для себя оскорбительным войти в родство с сыном трактирщика; он метил на Моро. Однако ж желания Жозефины сбылись. Сделавшись великою герцогинею Бергскою, Каролина образовала свой двор, приняла участие во всех делах, позволяла себе все средства к проведыванию политических тайн. В достижении этого супружеская верность нисколько не затрудняла ее. Жюно был долго опутан ее сетями, и герцогиня Абрантес с наивною откровенностью француженки рассказывает о грехопадении своего мужа. Наполеон радушно прощал своей сестре все поступки. Ее празднества отличались неслыханною пышностью. В Элизее собиралось все, что только было в Париже молодого и прекрасного; тут-то Фуше подстерегал отголоски общественного мнения.
В 1808 году Каролина стала неаполитанскою королевою. В Неаполе открылось давно желаемое поприще деятельности для ее властолюбивого духа. Отважный воин Мюрат не был рожден повелевать. Как вассал Наполеона, он не мог снискать любви своих подданных; «гренадер» – вот единственный титул, который он заслужил от неаполитанцев. Каролина всем управляла, и притом так дельно, что сам Талейран говаривал о ней: «У неаполитанской королевы голова Кромвеля на плечах прекрасной женщины». Природа наделила ее высоким умом, проницательностью, постоянством, любезностью и, особенно, притворством. Немногим удавалось провидеть ее планы. Вскоре по прибытии в Неаполь Каролина с жаром принялась за улучшения: поиски в Портичи, устройство дорог, народное просвещение – вот предметы, на которые было устремлено ее внимание. Капече Латро, архиепископ Тарентский друг Гердера и Штольберга, подкреплял ее своими советами. Женское воспитание всем обязано ее попечениям; множество пансионов заведено при ней в Неаполе. Каролина любила роскошь. Леди Морган описывает, в каком великолепии она нашла виллу Поргичи вскоре по изгнании Мюрата. Ныне она живет вблизи Триеста. По смерти Элизы досталась ей вилла Кампо-Марцо. Ее сыновья в Америке; Ахилл стал ревностным демократом.
Нынешнее название Каролины Мюрат – графиня Липани. Хотя она уже не королева, но все-таки желает, посредством перестановки слов, удержать в титуле своем имя Наполи. Капитан Пирх, который видел ее в 1830 году, говорит, что она и по сию пору еще сохранила свою красоту. Воспоминания пережитого составляют любимый предмет ее разговоров. Но при этом она никогда не обнаруживает горести об утраченном. Терпеливо покорствуя своей судьбе, она разнообразит дни своего одиночества частыми собраниями. В ее доме всегда самое избранное общество; французский вкус преобладает. Залы уставлены картинами и статуями, напоминающими былое время величия.
Выше замечено, что братья Наполеона не были предметами его родственной привязанности. Он облагородил их, наделил королевствами, но взамен этого требовал безусловной покорности. Его воля служила им законом, его поступки – образцом; тяжело ложилась на них железная рука его капризов; они были проводами его прихотей. Впрочем, он часто имел причины к недовольствию на них; они везде позорили его имя. Когда назначили его первым консулом, некоторые из них пустились в спекуляции на бирже, захватили поставку провианта для войск и, увлекаемые жаждою наживы, возбуждали всеобщий ропот. Сделавшись королями, многие действовали еще с меньшим благоразумием. Не было ни одного заговора, в котором бы они не приняли участия, ни одной оппозиционной партии, в которую бы они не вписались. Поэтому и нельзя винить поступков с ними Наполеона. Людовик более всех испытал на себе гнев брата. Кроткий, нерешительный, он был слабою опорою императора. При редкой доброте сердца, при чистой нравственности он нисколько не имел твердости характера. Немного стоило труда заставить его делать то или другое: он всегда руководился чужими внушениями. Поклонник Руссо, напитанный его сентиментальностью, несбыточными мечтами, Людовик не понимал намерений своего брата, а потому и не мог содействовать его видам.
Статься может, что несчастная женитьба его на Гортензии Богарне поселила в нем ненависть к Наполеону. Он никогда не любил ее, Гортензия – живая, пламенная Гортензия, в которой под оболочкою креольской беспечности горел огонь крупных, кипучих страстей, Гортензия, очаровательная блондинка, резвая, избалованная, прихотливая, – могла ли она, была ли в силах привязаться к мужу-флегматику? Наполеон обрек ее сначала генералу Десексу; но он пал при Маренго. Воин в душе, по призванию, он не составил бы ее счастья. Не славе, но любви подала бы она свою руку. Генерал Дюрок пользовался ее благосклонностью. Наполеон, как уверяет Буррьен, знал об этом. Жозефина потворствовала с намерением иметь в Дюроке поддержку против семейства своего мужа. Людовик женился в 1802 году; в 1806 году он сделан голландским королем. Наполеон думал, что новый король, чувствуя себя обязанным ему, слепо подчинится его воле. Людовик рассуждал иначе: он старался доставить спокойствие и благоденствие Голландии, которая перенесла уже столько утрат. Поэтому он медлил исполнением мер своего брата против Англии, подкреплял промышленность и торговлю, устранял по возможности гибельную конскрипцию. Изумленный таким непослушанием, Наполеон сначала обременял Людовика укорами, грозил ему своим гневом; наконец, видя его неизменным, принудил к отречению. Людовик охотно сделал это в пользу своего сына, Наполеона-Карла, в 1810 году. С той поры он не примирился с своим братом.
Ныне он живет во Флоренции под именем графа Сен-Ле, занимаясь науками. В 1828 году изданы им опровержения на историю Наполеона, писанную Вальтер Скоттом. Кажется, что Людовик простил тени брата минувшие оскорбления: он защищает императора. Гортензия проводит время то в Риме, то в замке Аренсберге, при Боденском озере. Сама она и ее дети постоянно были предметом любви Наполеона. Полагают даже, что он, до рождения герцога Рейхштадтского, намеревался объявить их своими преемниками. Другие, напротив, уверяют, что эта любовь проистекала из иного источника. Мы весьма далеки от мысли быть панегиристами Наполеонова целомудрия. Госпожа Фуре, прекрасная Валевская, сопутствовавшая императору на Эльбу, знаменитая певица Гацциани и многие другие вполне оправдывают его изречение, что от великого до смешного один только шаг. Впрочем, как бы то ни было, рассказ о его связи с Гортензиею – пустая сплетня. Он любил ее за ум, за искреннюю привязанность к себе; она уважала в нем великого полководца, благодетеля ее семейства. После удаления императора на Эльбу Гортензия оставалась еще в Париже. Ее дом был сборным местом всех недовольных возвращением Бурбонов. Она пожертвовала своим имуществом, чтобы содействовать побегу Наполеона с Эльбы. После сражения при Ватерлоо она поспешно покинула Францию, предугадывая, что начнутся преследования. С того времени она жила попеременно в Швейцарии, Италии и Германии, пока, наконец, поселилась в замке Аренсберге.
Ее сыновья находились то при ней, то при отце. Старший женился на своей двоюродной сестре Шарлотте, дочери бывшего испанского короля Иосифа. Меньшой учился до 1831 года в Тунской военной школе, в кантоне Бернском. Оба они приняли участие в смутах, возникших в Италии в 1831 году. Но вскоре старший умер в лагере при Форли от кори, а не отравленный, как писали в газетах. Гортензия ездила после того во Францию с меньшим сыном. Король был очень к ней благосклонен и обещал удовлетворить ее требования касательно уплаты денег. Это обещание подтвердил и Казимир Перье. Однако она должна была скоро удалиться, несмотря на болезнь сына. Прожив несколько месяцев в Англии, она возвратилась в свой замок, а ее сын отправился в Швейцарию, чтобы дополнить там число праздношатающихся демагогов. Гортензия описала свое путешествие и издала его в 1833 году.
Иосиф был двумя годами старше Наполеона: он родился в 1768 году. В юности он слыл красавцем и походил на принцессу Боргезе. Будучи доброго, простого сердца, он не умел воспротивиться обольстительным видам, которыми манил его в свои сети властолюбивый брат. В 1797 году Наполеон дал ему поручения к Директории относительно мира с сардинским королем. Директория, льстя могущественному полководцу, назначила Иосифа посланником в Турине. Потом он вел переговоры с папою по поводу укрощения вандейцев, участвовал в Люневильском конгрессе и подписал Морфонтенский трактат с Соединенными Штатами. Несмотря на то, что Наполеон в глаза называл его слабою головою, он не переставал гордиться своею дипломатическою опытностью. Корыстолюбие побуждало его спекулировать на бирже. Сделавшись королем, Иосиф ничем не ознаменовал своего правления ни в Неаполе, ни в Испании. Жена его, Юлия Клари, дочь бордоского купца, – ангел доброты. Кроткий характер заменял в ней недостатки воспитания и доставил ей уважение императора и Летиции. После удаления Наполеона на остров Св. Елены Иосиф уехал в Америку, а Юлия поселилась вместе с дочерьми во Флоренции. Одна из них, Зинаида, – вдова Наполеона-Людовика, сына Людовика Бонапарта; другая – Шарлотта – вышла замуж за старшего сына Луцианова. По падении Карла X граф Сюрвиллье (так называется ныне Иосиф) возвратился во Францию, чтобы хлопотать в пользу своего племянника, герцога Рейхштадтского. Но Людовик-Филипп избавил его от лишнего труда: Иосиф отправился восвояси. Между всеми братьями Наполеона в нем резче высказывается недостаток образования и незнание правил общежития.
Иероним, меньшой брат императора, был избалован Летициею. Наполеон определил его сначала во флот. Здесь он делал только долги. Напрасно брат увещевал его, угрожал своей немилостью. Иероним против воли матери и Наполеона женился на Елизавете Паттерсон. Однако ж через год он покинул ее, уступая настойчивости брата. После Тильзитского мира, в 1807 году, учреждено Вестфальское королевство. Иероним был сделан королем. Он вовсе не заботился об управлении и предавался своим страстям. Никогда не жили в Касселе так весело, как при Иерониме. В 1812 году Наполеон взял его с собою в Россию и поручил ему корпус, но скоро должен был его отослать назад за неспособностью. Между тем неудачи французов пробудили спящую Германию; повсеместно обнаруживался дух неудовольствия. Иероним участвовал в сражении при Ватерлоо. В 1816 году покойный вюртембергский король дал ему графство Монфортское. Прежняя распутная жизнь изнурила его силы; он был часто подвержен болезням. Иероним имел весьма доброе сердце. Это свойство хвалил в нем сам Иоганн Миллер.
Назовем замечательнейшего из братьев Наполеона – Луциана, князя Канино. Своим умом и способностями он больше прочих походил на Наполеона. Будучи молодым человеком, он принимал деятельное участие в революции. В 1795 году он женился на прекрасной Христине Бойе, дочери прованского трактирщика. Наполеону это не понравилось. Позднее Луциан был кригскомиссаром армии и нажил большое состояние. В тяжелый день 18 брюмера (10 ноября 1799 г.) он занимал место президента Пятисотного Совета. Все совершившееся в этот день приготовлено им в загородном доме Рекамье. Силою своего мужественного характера и благоразумием он окончил великое дело без пролития крови. Наполеон стал к нему с той поры холоден: ему больно было сознаться, что он обязан брату. Жозефина, не любимая Луцианом, поддерживала эту холодность. Сверх того, императору не нравился его непокорный дух. Однако ж Луциан получил звание министра внутренних дел. Недолго он находился на этом посту: по проискам Фуше его удалили в Мадрид в качестве посланника. Здесь он увеличил свое имущество.
Король Карл щедро платил за его угодливость и при отъезде подарил ему свой портрет, украшенный алмазами. Луциан продал их за четыре миллиона франков. Возвратясь в Париж, он увидел, что нерасположение к нему брата возросло еще более. Второй брак его, с Розою Жуберту, был опять заключен против желания Наполеона. В 1805 году Луциан удалился в Италию. Через два года он имел свидание с императором в Мантуе и решительно отверг все предложения его, как ни льстили они его самолюбию. В 1808 году Наполеон снова предлагал ему Неаполитанское королевство, его жене – герцогство Парму, а дочери Шарлотте – руку Астурийского принца. Луциан хорошо знал характер своего брата и потому никогда не желал получить от него что-нибудь. Он даже удалился в Англию. Но в 1815 году, когда положение императора было в высшем степени затруднительно, он явился к нему на помощь, настаивал на продолжении войны, в надежде на неистощимые средства Франции. Фуше и Лафайет делали тщетными его усилия. Луциан навсегда покинул Францию и жил некоторое время под присмотром Австрии. Ныне он живет вблизи Рима, занимается древностями и имеет с 1834 года прекрасный Этрусский музей. Луциан известен как писатель своею историею английского парламента и поэмою «Карл Великий». К первому сочинению Наполеон присовокупил собственноручные примечания. Старшая дочь Луциана в замужестве за принцем Габриелли. Сын Карл почитается отличнейшим геологом; женат на Шарлотте, дочери Иосифа. Другая дочь Луциана за лордом Стюартом; третья – за графом Боссе, но живет в разводе.
Таковы судьбы Наполеонова рода. Всем обязанные своему великому родственнику, члены этого рода не имеют ныне никакого веса. Исторические имена их перемешаны с самыми незначительными. «Два сына князя Канинского (Луциана Бонапарте) жили в поместье своего отца Канино, по которому ему был дан и титул, и своим поведением неоднократно подавали причины к жалобам. Все увещания оставались тщетными. За несколько дней перед сим застрелили они в лесу одного лесничего и хвалились тем всенародно. Правительство уведомило о том семейство принца и предписало схватить преступников силою. Жандармский офицер известной римской фамилии, которому было поручено взять принца под стражу в сопровождении вахмистра, застал его в кофейном доме городка Канино и объявил, что должен арестовать его. Вместо ответа принц обнажил кинжал или охотничий нож и пронзил им грудь офицера, который упал мертвым на землю; вслед за тем он кинулся на вахмистра и нанес ему тяжелую рану, от которой он умер на другой день. По собранной там команде выстрелил он из ружья, но его схватили и отвезли в Рим, где он ныне находится в тюрьме. Его брат, как слышно, успел бежать в тосканские пределы и таким образом укрылся от преследований правосудия. Весь Рим ожесточен сими злодеяниями; все с нетерпением ожидают производства процесса. При всей кротости правительства Римской области к преступлениям, совершенным в пылу страсти, в нынешнем случае не будет обращено внимание на происхождение преступников, и весьма вероятно, что с ними поступлено будет по всей строгости законов».