Полная история диких лебедей, или Город Птиц

I

По узкой, едва заметной тропинке через Бурое болото уверенно шел высокий седой человек. За плечами он нес тяжелый мешок, а в левой руке длинный шест, к концу которого был примотан черпак. Одежда путника была, скорее крестьянская, чем господская, но и шерстяная рубаха, и штаны, и теплая накидка, и кожаная обувь – все чистое и добротное.

Вскоре старик вышел на пригорок, где стояла кузница с пристроенным к ней жилищем. На пороге его встретила женщина в плаще из грубой шерсти.

– Как хорошо, что я Вас дождалась, мастер Николас, – начала она с поклоном. – Сегодня день Вашего небесного покровителя святого Николая. Я принесла бобы с салом и немного сыра. А еще растопила очаг. И сварила сидр с медом. Он еще горячий. На болотах сырость и холодно. Вы, должно быть, устали и продрогли. Никто из наших деревенских уже не ходит на промысел за торфом. Только Вы все в трудах, мастер Николас. Не бережете Вы себя…

– Спасибо, Агата. Ступай, – коротко отвечал старик, протягивая женщине монету.

– Благодарствуйте. Я и мои дети будем молиться за Вас. Вы наш благодетель. – Агата поклонилась, натянула капюшон поглубже и быстро пошла вниз по тропинке в сторону деревни.

В низине ее силуэт быстро скрылся в тумане, а мастер Николас, вошел в кузницу. Он поставил у входа шест с черпаком, прошел к дальней стене и высыпал из мешка на настил мокрые бурые пористые камни. Николас ходил на болото не за торфом, как думала Агата. Его интересовало совсем другое.

«Еще на одну пробу этой руды хватит, – говорил мастер сам себе, перебирая принесенные камни. – Но потом придется сделать перерыв. В декабре и правда неподходящая погода. Прощупываешь дно шаг за шагом, поднимаешь руду, промываешь – пальцы немеют от холодной воды. Да и одежда вся промокла. Зима – время подвести итоги, все обдумать и записать результаты, чтобы весной начать поиски без прежних ошибок».

Николас, пригнувшись под притолокой, вошел в небольшую комнату, служившую ему и жилой, и рабочей. Потолок лачуги был закопчен от очага и масляной лампы, при свете которой мастер работал за столом. Но в целом стараниями Агаты здесь было вполне опрятно. Она приходила два раза в неделю, мела земляной пол, взбивала тюфяк, чистила одежду, приносила еду.

Другие люди здесь не бывали. О кузнице на болоте и отшельнике Николасе ходили разные слухи. Агата тоже его побаивалась, но он хорошо платил и никогда не повышал на нее голос. Крестьянка привыкла к этому странному господину и даже стала заботиться, приносить что-то домашнее.

Вот и сейчас мастер Николас нашел все, что ему было нужно: тепло, чисто, в лампу долито масло. На столе лежал уже наполовину исписанный пергамент, и рядом в чернильнице стояло перо. Николас сел к столу и начал писать левой рукой «зеркально» – справа налево.

«Соединяй четыре стихии. Пусть дары воды и земли пребывают в огне и воздухе, пока солнце не взойдет дважды. Черная змея уползет в землю. Белая змея останется в огне. И тогда отделишь огонь от земли и получишь вещь, в которой сила всей силы. И победит она самое твердое и самое сложное, как начертано на Изумрудной скрижали».

Николас взял в руки короткий клинок, который лежал здесь же. Он долго задумчиво рассматривал причудливые узоры на булате. В конце концов мастер отложил клинок и решительно вывел в завершение текста змею, которая повторяла узоры булата. Немного помедлив, Николас слегка кивнул, как бы соглашаясь сам с собой, и отложил перо. Он погасил лампу, положил пару поленьев в затухающий очаг и устроился спать, укрывшись накидкой из беличьего меха.

Когда поленья в очаге перестали тлеть, из своего укрытия тихонько вышла старая крыса. Она не спеша забралась на стол, цепляясь когтями за неостроганные доски, прошлась туда-сюда, немного пожевала край пергамента, задумчиво глядя на холщовый мешочек с едой, который заботливая Агата подвесила так, чтобы крыса не добралась. Потом крыса спустилась на пол, обошла комнату, внимательно осматривая ямки и неровности, в которых могли остаться крошки, подошла к остывающему очагу, села и задремала.

Николас не был простым кузнецом. Он был алхимиком и искал секрет прочной стали. Она должна быть твердой, чтобы разить железные доспехи, но не хрупкой, чтобы клинки не ломались.

Мастер хотел делать клинки не хуже булатных, что привозили с востока. Секрет производства булата не был известен Николасу. Он не знал, как восточные мастера получают свои удивительно прочные клинки, каждый из которых нес на себе необыкновенные узоры. Но он был уверен, что можно сделать стальной клинок даже лучше булатного.

Несколько лет мастер Николас, будучи уже искушенным алхимиком, провел простым подмастерьем у старого кузнеца. Он учился понимать, где на болотах собирать железную руду, как заготавливать древесный уголь.

Потом кузнец учил его строить домницу – небольшую печь из камней, обмазанных глиной. Потом они вместе укладывали в нее слоями руду, разбитую молотком на маленькие кусочки, древесный уголь, снова руду, снова уголь. В печи разводили огонь и время от времени поддували мехами воздух, чтобы уголь горел лучше.

Уголь горит – шлак в руде плавится, а железо раскаляется, но остается твердым. Так они разделяются. Шлак вытекает наружу через специальное отверстие внизу печи, а железо остается внутри. Примерно через сутки верхнюю часть домницы разбивают и клещами достают горячую крицу – железо с остатками шлака.

Сначала куски шлака выбивают деревянным молотком, потом кричное железо куют, освобождая от остатков шлака. Крицу бьют молотом, пока она не расплющится, складывают пополам и снова проковывают. И так до двенадцати раз. Получается сначала два слоя, потом четыре, потом восемь. К двенадцатому разу выходит больше четырех тысяч слоев. А все примеси, которые были в крице, распределяются по заготовке равномерно.

Из полученного железа можно делать разные бытовые вещи. Но для клинков оно слишком мягкое. Железные клинки гнутся от ударов, их лезвия заминаются. А хороший меч, согнувшись, должен выпрямляться сам, а лезвие его должно держать заточку.

Из железа можно получить сталь. Она тверже железа и упругая. Это именно то, что нужно. Для получения стали железо снова закладывают в печь с измельченным древесным углем. Толченый уголь горит сильнее, и температура в печи поддерживается очень высокая. При таком разогреве железо вбирает в себя углерод и становится сталью.

Сталь можно сделать еще тверже. Для этого ее надо закалить – нагреть докрасна и резко охладить в воде или масле. Сталь становится очень твердой, но хрупкой. Ее гораздо труднее ковать. Но именно закаленная сталь лучше всего годится для клинков.

Постигнув кузнечное ремесло мастер Николас щедро отблагодарил старого кузнеца и удалился отшельником в глушь. Он поставил кузницу на холме у Бурого болота и стал в одиночку решать трудную задачу. Зная секреты мягкого гибкого железа и твердой хрупкой стали, он стремился получить клинок, не уступающий твердому и упругому булату.

Николас пробовал закладывать в печь железо в разной пропорции с углем и получал разные стали. Он пробовал проковывать вместе несколько тонких полос железа и стали так, что они становились единым целым.

Некоторые клинки были очень хороши. Особенно, когда тонкая полоска стали прокована между двумя полосками железа. Острая и твердая стальная кромка была надежно одета в железную защитную рубаху. Любой рыцарь счел бы за счастье иметь такой клинок. Но мастер Николас все еще был недоволен.

Его клинки приближались по качеству к булатным. Но он хотел превзойти их. Иногда мастер часами всматривался в булат, надеясь прочитать знаки в его завитках, точках и разводах. Ему виделись алхимические символы, но они никогда не складывались в сколь-нибудь осмысленные формулы. Надо было пробовать, экспериментировать и искать дальше.

На самом деле мастер Николас никогда не думал ковать мечи для рыцарей. Алхимик верил, что сможет получить вещь, в которой будет заключена сила всей силы. Он много рассуждал и каждый раз приходил к выводу, что эта вещь должна воплотиться в клинке.

Именно тогда Николас стал изучать кузнечное дело. Не звон стального оружия привлекал мастера. Его вещь силы должна быть способной победить самое твердое. И самое сложное. Так написано на знаменитой Изумрудной скрижали Гермесом Трисмегистом.

Мастер считал, что самое сложное – изменить то, что предопределено. «Может быть, я не прав, и назначенный ход вещей изменить нельзя, – рассуждал он. – Но я хотя бы попытаюсь. Ведь не напрасно человек наделен волей. Мы меняем мир вокруг себя и меняемся сами. Пусть я дерзок. Но я хочу большего! Я хочу найти вещь, которая сможет менять предначертанное, неизменное».

Утром Николас проснулся и вышел на порог. Было пасмурно, словно сумерки еще не отступили, собирался дождь. «Хорошо, что я по сухой погоде приготовил достаточно древесного угля для домницы. Сегодня я смогу начать новый опыт. Новое делание», – подумал он.

В это время над кузницей на восток в сторону города пролетела вереница лебедей. «Одиннадцать», – посчитал Николас. Раньше он никогда не видел лебедей на Буром болоте. Странно было и представить этих птиц-аристократов в топкой холодной жиже. Ведь даже летом эти мутные воды не прогреваются, а уж зимой и подавно.

II

В сумерках под дождем одиннадцать богато одетых юношей с мечами на поясе вошли в город через Западные ворота. Они были разного возраста и так похожи друг на друга, что никто бы не усомнился, что это братья.

Днем все входы в город были закрыты. И только после заката стражники начали открывать их. Что-то заело в старом механизме, когда решетка уже почти поднялась. Несколько стражников, отложив секиры, бестолково суетились, толкались и говорили все одновременно:

– Тяни, тяни! Выдергивай!

– Дай-ка я стукну!..

– Подсоби!

– Вот зараза!

Своим сумбурным топтанием они напоминали обитателей птичьего двора, которым только что бросили горсть зерна. Никто из стражников не обратил внимания на братьев, прошедших в ворота с гордо поднятыми головами, намеренно не замечая суету.

– Почему ворота открывают только ночью? – спросил один из юношей.

– Потому что днем все они птицы, как и мы, – отвечал старший брат. – Это Город Птиц. Днем здесь все спят, чтобы ночью, иметь возможность жить, будучи людьми. Мы останемся тут, пока с нас не будет снято заклятье, по которому мы обращены в диких лебедей. Пойдемте живей. Надо отыскать ратушу и доложить в магистрат о нашем прибытии.

Братья прибавили шаг. Уже совсем стемнело. Брусчатка была мокрой и скользкой. Сточная канава, идущая вдоль узких улочек, наполнилась дождевой водой. Мутная жижа пенилась и текла под уклон в сторону реки. Зловоние распространялось по округе. Была и еще одна его причина, кроме канавы. На острые пики оград там и тут были наколоты полуистлевшие тушки крыс, жаб, змей. Некоторые явно висели уже давно. Ветер и дождь поспособствовали тому, чтобы от них остались только небольшие кусочки растрепанных шкурок. Другие были совсем недавно нанизаны на острие и пребывали там в самых неестественных положениях, как будто корчились в муках.

Кое-где на стенах были закреплены горящие факелы. В их дрожащем переменчивом свете множились и приходили в движение тени. Этот квартал хотелось пробежать, но одиннадцать принцев-лебедей прошли его, сохраняя спокойствие и достоинство. Так их учили и воспитывали. Пожалуй, только сжатые кулаки выдавали чувства. Впрочем, немногочисленным прохожим, казалось, не было дела ни до зловещих теней, ни до белокурых юношей, ни до переполненной сточной канавы. Они выходили из порядком обветшавших домов, запирали за собой старые двери и спешили по делам.

К счастью, квартал был небольшой. Другие улицы, хоть и были темны, но не выглядели такими зловещими. За пределами квартала тушки тоже попадались. Нет-нет да и мелькнет мышь или ящерка на шипах боярышника или на остром навершии ворот. Но все же это было уже гораздо реже.

Стены фахверковых домов в городе не были побелены. Деревянные балки ветшали, глина вымывалась дождем. Здание ратуши выделялось на общем фоне. Это было добротное белокаменное двухэтажное строение, покрытое черепицей, а не камышом, как остальные дома в городе.

В ратуше братьев встретил пухлый лысоватый человечек, разодетый как павлин. Он церемонно раскланялся с каждым из одиннадцати, потом торжественно взял Главную Городскую Книгу и вписал их имена.

– Я обязан записать здесь к какому цеху, гильдии или братству мастеров вы принадлежите, и какой квартал нашего города выбираете для жительства. – Чиновник снова раскланялся.

– Мы принадлежим к благородному сословию. Более я Вам сказать не могу. Прошу меня извинить, – отвечал старший брат за всех. – Квартал… Мы еще не видели города. Нам затруднительно… Скажите, а кто занимает квартал у Западных ворот? Там… Как бы выразиться…

– Сорокопуты, – с готовностью ответил чиновник.

– Кто это?

– Такие небольшие, неброские, серые, – сказал человечек, поправляя свой павлиний наряд. И как будто спохватился: – Очень благообразные. Очень. И скромные. А крысы и лягушки, которые, должно быть, вас смутили… Таков их обычай. Но вы не подумайте. У них очень дружная гильдия. Очень. И они избавляют город от вредителей. Все знают, какой урон бывает городскому хозяйству от грызунов и змей, если тем давать расплодиться. Сорокопуты трудятся в поте лица своего на ниве очищения города от скверных сих. Очень добродетельные птицы. Да. Очень добродетельные. А как они поют! Какие мудрые и справедливые слова в их гимнах! Вам обязательно надо будет их послушать. Обязательно. А как трогательно они заботятся о своих детях. Пожалуй, самые благовоспитанные и образованные дети нашего города – в гильдии сорокопутов. Да.

– Мы поселимся у Восточных ворот, – прервал его речь старший принц, улучив паузу. – Есть там свободные дома?

– О. Благородные господа. Я всего лишь скромный секретарь магистрата. Но позвольте, я дам вам совет. Впрочем, кто я такой, чтобы давать советы? Я, как официальное лицо, дам вам некоторую информацию об устройстве жизни в нашем городе.

Итак, в Городе Птиц живут те, кто по своей воле и силой стечения обстоятельств обращены из людей в птиц. Да. Из людей в птиц. Некоторые пребывают здесь временно, пока действует заклятье. Другие постоянно живут, выезжая лишь иногда по делам.

Ночью обитатели города пребывают в облике людей, а с рассвета до заката становятся птицами. Потому Совет Пэров постановил, что вся городская жизнь, торговля, суды, казни, все обязательные обряды и шествия проходят ночью. Да. Только ночью. Перед восходом солнца все, все городские ворота закрываются до вечера. Жители, которые всю ночь трудились, будучи людьми, ложатся спать, обратившись птицами.

Население нашего города составляют пять общин. Пять общин, каждая из которых выбрала представителя в Совет Пэров. В Западной общине, кроме сорокопутов, состоят все мелкие птахи: воробьи, синицы, дрозды, ласточки. Пэром от них избран сорокопут господин Шрайк. Очень достойный господин. И скромный.

Северная община – орлы, соколы, коршуны, совы. Воинственные и гордые. Всегда держатся особняком, молчаливы и суровы. Я, скромный секретарь магистрата, не слишком посвящен в их дела. И это хорошо. Очень хорошо. Хорошо и для меня, и для общего городского блага, на которое я тружусь и очень надеюсь, приношу своим трудом пользу. Да. Пэром от Северной общины избран господин Сокол. Очень уважаемый человек. Очень.

Южная часть города лежит вдоль реки. И живут там гуси да утки, а с ними куры, индейки, цесарки, фазаны. Многие из Южной общины служат в магистрате и городской страже. Должно быть, вы видели кого-то из них на воротах, когда входили в город.

Прилежный народ. Простой, но очень прилежный. Не подумайте, что я хвалю их потому, что сам принадлежу Южной общине. Нет. Я говорю, правду. Пэром мы избрали Черную Курицу. Много лет уже господин Черная Курица служит на нашу пользу. Много лет.

В Восточной общине состоят вороны, грачи, галки. Среди них много ученых – астрологов, нумерологов, хиромантов. Есть поэты.

Все обитатели нашего города – люди, которые были превращены в птиц. И только господин Ворон – пэр от Восточной общины – птица, которая на склоне лет стала человеком. Господин Ворон настолько же умудрен опытом, насколько долго он живет. Да. Очень долго. Он взял на себя труд быть пэром, несмотря на то, что он очень стар. Пусть продлятся его годы.

Пятая община Города Птиц – Центральная. Мы сейчас в ней находимся. Здесь живут благородные птицы. Благородные. Журавли, цапли, аисты. В Центральной общине долгое время не могли избрать пэра, так как господа не могут решить, кто из них самый благородный, самый достойный. Да. Ведь пэром должен быть самый достойный.

На прошлой неделе все-таки избрали пэром господина Аиста. Это в некотором роде кандидатура, устроившая всех. Господин Аист появился в городе недавно и совсем не думает здесь задерживаться.

Единственная причина, по которой уважаемый господин Аист все еще с нами, – он забыл заклинание. Заклинание нужно произнести, чтобы превратиться обратно в человека и вернуться домой.

Все свое время господин Аист посвящает поиску забытого заклинания. Все свое время. Поэтому он не принимает участия в заседаниях Совета Пэров. И, таким образом, господин Аист не может показать себя самым достойным из благородных господ. И значит другие благородные господа не подвергаются опасности почувствовать себя менее достойными. Такое дальновидное решение. Такое взвешенное.

Итак. Теперь, когда я рассказал о наших общинах, позвольте порекомендовать вам поселиться в Центральной общине, где живут господа такого же благородного сословия, как и вы. На соседней с ратушей улице есть свободный дом. Если хотите, я распоряжусь, чтобы принесли ключи от него.

Вашим соседом будет Его Преосвященство Архиепископ – оплот истинной веры в нашем городе. Прекрасный человек. Прекрасный. Благородный. И очень влиятельный. Лучшего соседства трудно и желать.

А пока посыльный будет доставлять ключи от вашего нового дома, я не упущу возможность обратить ваше внимание на книгу. Да. Вот на эту замечательную книгу в бархатном переплете с серебряными замками. Здесь записана вся история нашего славного города от его основания и до наших дней. Вы можете ознакомиться, господа.

На чуть желтоватых страницах аккуратным почерком с красивым выделением буквиц было написано:

«Великий Город Птиц основали два славных сына бога войны Марса: Ронул и Реан, вскормленные орлицей на берегу полноводной реки. Когда братья возмужали, они решили основать город и призвать в него всех людей-птиц в память об орлице, которая их выкормила.

Поспорив о месте, на котором будут возведены величественные стены, Ронул и Реан обратились к жрецу авгуру – прорицателю, читающему волю богов по полету птиц. И показал авгур место, где городу быть. И стали братья строить город на пяти холмах. Но в ссоре, в порыве ненависти убил брат брата.

И продолжил Ронул в одиночестве строить город. И объявил о пяти общинах на пяти холмах. И слетелись в город все, на кого наложено заклятье быть птицей. И объявил Ронул себя первым пэром города. А от пяти общин жители избрали еще пять пэров».

Посыльный принес ключ и проводил братьев к их дому, неся перед собой факел. Внутри было холодно, пахло сырой штукатуркой. Провожатый закрепил факел на стене, поклонился и ушел, почтительно пятясь к выходу.

В тусклом свете принцы едва могли рассмотреть обстановку. Огромный, давно не топленый очаг был обрамлен каменной кладкой. Над ним висел гобелен, изображавший двух братьев, всматривающихся в небо у реки. Край гобелена был поеден плесенью и покоробился. Посередине зала стоял грубой работы длинный стол с лавками. Пол был покрыт серыми каменными плитами с большими щелями на стыках. Крупная крыса прыжками пронеслась через весь зал и спряталась в темном углу, куда не доставал свет от факела.

– Неужели нам придется жить в этом мрачном городе, населенном странными людьми-птицами? – спросил младший брат, который был близок к отчаянию.

– У нас нет выбора, – ответил старший. – Мачеха-колдунья наложила на нас заклятье, родной отец отрекся от нас. Таков наш рок. И нам неоткуда ждать помощи. Из родных у нас осталась только единственная сестра Эльза. Она еще очень мала, совсем дитя. К счастью, она сейчас вне опасности. Семья доброй женщины Агаты, хоть и живет бедно, но все же Эльзу там любят и заботятся о ней. А нам остается только искать способ снять заклятье, чтобы вернуться в мир людей.