Read the book: «Неохазарус», page 8

Font:

 Не знает главного – ничего не знает, большая-маленькая девочка. И как это в ней уживается с журналистикой, переросток? Но я ей скажу» – твердо решил Тимур и ощутил тяжкий груз своей роковой и все больше му-чительной для него в последнее время, любви к Уме. «Она въелась в меня, она не отпустит меня, она – золотая лихорадка, а я больной. А полюбить Ки-ру трудно, но можно, хотя реактивы лить и на язык пробовать, химичить, внутренний реостат крутить, чтоб молния сверкнула, нестрашно, потому что пока слабо сверкает, не страшно. Расслабься: любви скорее всего не будет. И не вопрос: смогу или нет. Не случилось. Да пусть она будет хоть цветущим кактусом в каньоне Аламо, да хоть малиновым турмалином и ролью в блок-бастере за миллион долларов. Легко сжать поролоновую сметанную грудь в ладони. Пожалуйста. Но забыть на ее перламутровом фоне, что ты сам есть, не суждено. О, БОЖЕ, и это лучше, лучше, лучше. Кармическая сила, я буду любить только ее тело, как хорошо и только тело, а через него и » – он заду-мался, но понять что еще будет любить так и не смог, поэтому взглянул в небо, и его больше ничего не заинтересовало. Он был тяжел и счастлив, по-вторяя: «Небо – мужчина, Земля – женщина». Велопрогулка закончилась в ее, на удивление мягкой и нескрипучей, кровати. Вечером, сидя перед теле-визором, он сообщил ей, что женат и имеет ребенка. Она побледнела всеми щетинками, хрустнула надломившимся настом, и под красный свет семафора у нее перехватило дыхание, словно она застряла перед поездом, на путях, и было видно, что ее мотнуло в сторону и перегнуло невидимое ребро жестко-сти корабельного борта так, что он напрягся в опасении за нее, и в желании вытянуться во чтобы то не стало, перехватить ее падение на скользкий и беспощадно жесткий пол. В уголках ее глаз заблестели бриллиантовые сле-зы, но, на его радость, она оценила его изначальный порыв, а поэтому разма-хивания руками и глотания воздуха ртом не произошло, а закончилось все балансированием в плену у гололедицы. Кира решительно взяла себя в руки, после бледности полыхнула искрами и, взмахнув крылом, плавно ушла в ванну. Он остался ждать ее решения, понимая, что в данной ситуации все целиком и полностью зависит от нее. Она вышла через какое-то непродол-жительное время и спокойно пояснила:

– Я на роль жены не претендую. А если ты не против, то мы могли бы ос-таться любовниками и друзьями. – так даже лучше: свобода, без ответствен-ности.

– Согласен. – ответил он, пожав плечами, как на ничего не решающем партийном собрании, и, допив живительный плантационный чай, несмотря на ее уговоры, засобирался домой.

Тимур удивлялся себе, а особенно способности и пластичности Киры мимикрировать в постели, превращаясь в его объятиях из огромного белого облака в удобный силиконовый трансформер, чья чугунная тень странным образом напоминала бесшерстную кошку «сфинкс», за убийство которой в древнем Египте ему грозила бы смерть. Она же радовалась, что ландыши ее надежды распустятся и он, уйдя от нее вечером или ночью, все же вернется к ней утром либо на закате дня, самое позднее следующим вечером. «Я ему нужна, а как он мне нужен, если б он знал, пигмалион. Нет, ни одна женщи-на не сравнится с мужчиной, ни одна маленькая попка и большая грудь не заменит доброту и широту мужского характера. Ветер и солнце – вот что та-кое мужчина, а еще несуетливый, пустой воскресный город, против такого мелочного, почти насекомоядного, женского час пика. Мелкотравчатая по-рода вегетарианок против мясоедов»– без сантиментов сравнивала  она. И, осторожно делясь с ним своими соображениями, и по причине отсутствия в ее словах едкого дыма и желчно-пузыристой враждебности, она, еще не удивлялась, почему Тимур со всем соглашается, понимая и принимая все идет до определенного момента, до какой-то грани, и в один из дней Тимур может измениться до неузнаваемости. Любой может, даже она, способна пе-ревернуться и тогда начнет перечить, рушить и катить все в тар-тарары, сминая эгоизмом глянцевую картинку и довольствуясь грифельным набро-ском на картонке.– Попробуй, тронь меня еще!-

В дальнейшем она встречала его неизменным «О, привет красавчик!» или «О, привет дорогой» или «А, это ты, солнце! Проходи, проходи – сейчас торт будем есть» И такое обращение, не опускавшееся в сладословии до «заи» и «лапы моей», нравилось Тимуру, а ее восхваления типа «Ух, ты – мощный, ты – гигант, ты всегда пропускаешь вперед!» поддерживали его самомнение. Она возводила обычные его действия в заслугу, словно до него была переполнена безразличием и скудна вниманием, а ее предыдущие муж-чины обращались с ней, как с резиновой куклой, и только он – как с челове-ком, как с женщиной. Он отвечал ей взаимностью, и иногда с его уст слетали восторженные и, чего он стыдился, но понимал, что ей нужны, сознательно подслащенные восторги. Он хотел быть естественным, но, непривыкший к такого рода нежностям, случалось фальшиво пел. Кира же почти не реагиро-вала, будучи Марией Кюри, увлеченной своим, только ей одной известным, экспериментом. Она просвещала его, ставя музыку своего любимого  Верди, давала ему читать книги, не интересуясь затем его мнением по поводу про-читанного, обнаруживая в себе бездонную поверхностность и нетерпение самки, с прищуром глаза у прицела по сложной движущейся цели, и, походя, как о близких знакомых, рассуждала о Маяковском и Лиле Брик, не стесня-ясь и ходя перед ним в потрепанном нижнем белье, хотя имела материаль-ные возможности носить, что-то эксклюзивно-изысканное.

Бедность гардероба не портила впечатление и не опускала ее в его глазах ибо он, как и она, был лишен страсти к вещам и считал, что хорошую вещь можно найти и в секонд-хенде. Его юношеская неуверенность перед ней, перед ее превосходством в росте в пятнадцать сантиметров исчезала и от раза к разу все больше сменялась уверенностью: вперед – природа под-скажет. Он превращал ее из Рубенсовской женщины в миниатюрную Одри. И в этот начальный период их общения в ней мало что устраивало его, кроме того, что он не скатывался по ней, как с ледяной горы, а проваливался в нее, как в сугроб, хватаясь за шею и плечи спасительного уступа скалы и ощущая себя царем горы и великим борцом, как минимум, Иваном Поддубным. К ее образу жизни журналистки и одинокой женщины он относился пофигисти-чески-настороженно, но особо его волновала ее, стремительно нарастающая беспощадной лавиной, влюбчивость, которая, если ее не предупреждать, ежедневно охлаждая порцией цинизмов и категоризмов, грозила перерасти из лавины, нарушая всякую логику, в неуправляемый вулканический вы-плеск прилюдных лобызаний и прочих сумбурных, не свойственных его по-нятиям об интимности, действий с ее стороны. Переживая уже за будущее, Тимур повиновался волнам ее темперамента и какой-то неведомой ему досе-ле, самозабвенной, не считающейся со всем остальным миром, любви кре-ветки к лобстеру, причем в некоторые моменты креветкой был он. Каждый раз, не желая идти у Киры на поводу, он все же уступал ее хоризматическо-му натиску, видя как она получает удовольствие от его укрощения.

И он знал, что играет с ней в поддавки, но как только привыкнет к ее командам, все кончится, и он постарается бежать или как трус, или как ге-рой – не имеет значения и, возможно, как все бежавшие до него. Но он отку-да-то знал, что все будет неожиданно, и он разрушит их идиллию раньше, чем Ума поймет, что он уже не тот как прежде, и даже не стоящий дыбом, а, скорее, вырванный коготь зверя, висящий на груди Гойки Митича. «Семья важней, а Кира – не семейный человек. А что ж ты здесь делаешь, похотли-вец?» – спрашивая, корил он себя, слушая, как она пренебрежительно рас-сказывает про шаловливых племянников сестры.

– Ох, не люблю я этих озорников: от них одни проблемы. Глупыши. – от-кровенничала она.

Он, уподобляясь Макиавелевским цезарям Борджия, улыбался, считая, что это не его дело: объяснять ей всю прелесть материнства и все же выска-зывался.

– Потому что у тебя их нет – вот ты их и не любишь.

– Да, возможно, но это же такая ответственность. Я не из тех, кто так рис-кует.

Тимур любил лежать на ее синем плюшевом диванчике, протянув ноги, слушая Крейга Армстронга и Джо Кокера и ему слышались мавританские мелодии, похожие на импульсы в осциллографе, которые своим всплеском настраивали его начать наконец действовать. Он был Робинзоном, а она его Пятницей, помогающая собрать мозаику бытия, кому-то что-то рассказать о здоровом питании, о том, что нельзя запивать после, а только до, о спаси-тельном грейпфруте. А под Френка Синатру он думал: «Родить бы тебе, Ки-ра, от Дольче и Габаны такого вот, как Фрэнк, и тогда ты в миг бы подобре-ла, стала терпимее и мудрее». А она, благодарная и счастливая, не догадыва-ясь, о чем он думает, подносила ему бокал с холодным пивом или фужер красного вина к глазунье или к салату и рыбе, и они кушали вместе, разгова-ривая тем сумбурнее и громогласней, чем больше выпито. Она разрешала ему курить в комнате, словно хотела навсегда или только на время пропитать комнату мужским духом, задымить, затопить, и чтоб он впитался так сильно в поры ткани, чтобы никакой Тайд не вытравил даже после неизбежного, как в тайне они оба но не сговариваясь по отдельности предчувствовали, расста-вания. Одинокими долгими днями и вечерами, нет-нет да и прижавшись к голубому флоку, обернувшись в штору на голое тело, уловить поглаживание ярко-желтых всполохов организма, глядя сквозь стекло в солнечный, похо-жий на зимний, день и на быстрый закат, ощущая как по лицу, преломляясь хлебной соломкой, стекают густые лучи.

 И он с удовольствием, полусидя-полулежа, с небольшими проме-жутками выкуривал пару сигарет «КЕNТ» и понимал, что так вольготно он себя никогда и нигде не чувствовал, и скорее не ее, а именно этого чувства свободы ему будет хронически не хватать. Дома он никогда не курил в при-сутствии семьи, переживая за здоровье Исламки, за самочувствие Умы – все-гда выходил в коридор и уже там, пуская сизые колечки, переживал за здо-ровье соседей. «Всю жизнь я наступаю на горло собственной песне, делаю все до пресности правильно, сопереживаю, а потом, понимаю что неинте-ресно и скучсно.» – догадываясь, что большинство людей на этом свете вы-нуждены поступать точно также, а иначе бы все развалилось и сгинуло в ка-тастрофе. И, глядя на гарцующую по комнате Киру, он понимал, что не уй-дет из семьи, если даже Ума попросит его уйти: не ради Киры, не ради себя, а только ради сына. «Мой мальчик… Мой сын… Мужчина… И-с-лам-ка…» – на вдохе, блаженно прикрывая веки, тепло произносил он.

Через две недели Тимур, не горя особым желанием, познакомился с Кириной подругой Светой, лишь изредка вспоминая сладкоголосую Рокса-ну. После знакомства с ней в Тимура начали заползать сомнения. Глядя на Киру, он представлял ее неким андрогином, несущим в себе признаки дву-полости, впрочем, достаточно эстетичным по сравнению с гермафродитиз-мом червей. И это ощущение постепенно укреплялось, но на его удивление не вызывало в нем никакого резкого отторжения, как у врача. «У меня была пятерка по анатомии и биологии» – уязвленный Кириными переменами к нему, объяснял он себе. Судя по высказываниям Киры, Тимур Свете не по-нравился, и это было связано якобы с частым использовании им в устной ре-чи жаргонизмов, от которых Свету коробило. «Отмазка. О, еще один жарго-низм»– заметил Тимур. – «Она говорит, что кавказцы – бандито, гангстери-то, убиванто и плюванто на законо» – рассказывала Кира. – «Вот это похоже на действительную причину, но все равно не она»– оценивал Тимур. С каж-дым днем Тимур ощущал, что интрига Светы против него зреет и матереет. Он чувствовал это через Киру, которая стала к нему более настороженной и все чаще намекала, что Тимур хочет ей попользоваться и затем выкинуть. Ему начало надоедать, и он все больше думал и уже собирался оставить Ки-ру на попечение ее ненаглядной подруги. Но Кира, как китиха, уловила сво-им эхолотом напряжение и нарастающий гул в глубинной системе их отно-шений и неожиданно предложила на несколько дней смотаться в Питер. «Светка привяжется и тянет, и стонет, и ноет. Близнецы – это страшные лю-ди. Я тебя прошу, никогда не имей с ними дела» – просила Кира, словно это не она устроила их знакомство.

Питер представлялся Тимуру сосредоточением российской культуры, пропитанный неторопливой северной прохладой Балтики, Блоком, ушедши-ми царями, гранитными набережными, насыщенный разводными арочными мостами и отраженными в холодной Неве облаками.  Город не благодаря, а вопреки. Отказать, как ему казалось, значило расстаться, но смутное ощуще-ние телеграфировало, что еще рано, что она еще не все передала ему и не всему научила, не за все наказала. Ощущение недоиспитости не покидало его лжевампирскую концепцию и заставляло запихивать поглубже внутрь себя свою обывательскую требуху и с улыбкой на лице соглашаться на лю-бые ее авантюры. Она не знает, что на высокой башне много печального вет-ра за раскрашенным витражом. И ему все хотелось стереть краску и увидеть Киру на просвет, догадываясь, что это не поверхностные, вколотые в кожу чернила, и как не кричи. «Прочь матовая непроницаемость стен! Милости прошу прозрачность стекла! А результата не будет. – думал он, терпя непре-кращающиеся фотосессии. – Мне не привыкать: я и раньше участвовал в авантюрах своих менее интеллектуальных друзей и все только ради того, как я сейчас понимаю, чтобы не слышать жалобливый ной мещанско-крестьянского нутра, не дающего прорости ничему светлому и живому.

В Питере ходим, бродим, купаемся в неглубоком песчанно-каменистом Финском заливе, в районе Петродворца, сидим перед Исакием и Медным всадником, исследуем Петропавловскую крепость и Эрмитаж и каждый раз, возвращаясь усталые, проходим мимо квартиры Александра Блока. Ей не-ожиданно понравилось, как я поругался с кассиршей в метро, до смешного круто. Я нравлюсь ей мелким хамом. Гостиница находится где-то на отшибе, а в номере. Три дня пролетели как один. С финансами не рассчитали – день-ги кончились. Студенческая голодная романтика. За семь часов до отъезда поезда сидели под деревом и пили кефир с питой. Тимур думал, что почему-то, находясь с ней, ему все время хочется выдумать и сказать что-то умное, не ординарное, но в голову ничего не приходит, кроме «Так хочется горяче-го». «А ты знаешь, монахи дают обет не прикасаться к деньгам». – «Не зна-ла». – «Ты феминистка?» – провоцировал голодный Тимур. – «Ой, не то сло-во, что ты. Я не люблю женщин.» – «Не знаю, не знаю. А Света?» – «Липуч-ка». –

 «Я так одинок, но это ничего: я обрил голову и я не грущу. И, может быть, меня следует порицать за все, что я слышал. И я чувствую себя неуве-ренно. Я так взволнован и не могу дождаться встречи с тобой. И мне все равно. Я так возбужден, но это ничего. У меня нет дурных намерений. Хей, хей, хей, хей, хей, хей, о е-е-е». – «Что, что это за слова?» – «Курт Кобейн. Ва, ты все равно кроме Погудина никого не знаешь». Кира задумалась: «Может быть, может быть.  Но то что я не переношу Дельфина, так это чисто физиологически». Всю поездку Кира не расставалась с фотоаппаратом «Canon», купленным в командировке в Италию по сниженной цене из-за не-большой трещинки в видоискателе. Ее третий глаз постоянно был в готовно-сти открыться и зафиксировать моменты бытия Тимура, и чаще попадало так, что он был недоволен, что она его не оставляет и постоянно щелкает, и заставляет его замереть, задуматься о вечности и бесполезной роли личности в истории человечества, о роли слова в успешности дела и еще на какие-то абстрактные темы. И он делал вид, что сейчас, уже вот-вот, должен выдать гениальную строчку, от которой что-то дрогнет и треснет в общественном сознании, и оно наконец-то устыдится и из рабско-завистливо-подобострастного превратится в уважительно-достойное, не халуйское, в распыленную светящуюся точку, готовую к великодушию победителя. Миф… Да куда уж там после веков крепостничества. Есть где разгуляться негодяям разных мастей: обобранный, оболганный, развращенный народ, думающий, что умом можно все. А душа, душа, душа. А было же все наобо-рот. А было ли? Душегубство поощрялось – замкнутый круг, насмешка им-перии, которую расширили на север.

Фотосессия начала его раздражать. «Я не ручной, я не желаю, ос-тавь меня» – разговаривал он с ней все настойчивее, проявляя здоровое уп-рямство. И она отступала, чтобы затем с новой, какой-то маниакально на-стойчивой силой, продолжать фиксировать. «Я ничего не могу с собой сде-лать: у тебя гениальная задумчивость» – объясняла она. А он делал вид, что верит ей, и объяснял себе ее настойчивость потребностью сделать как можно больше его фотографий, чтобы после расставания.  А если будет иголками колоть и ножницами резать? А, так мне и надо. И единожды озаботившись, скидывал дымку подозрений в волны жизни, уговаривая себя, что она на та-кое не способна: она настоящая, пусть и не стандартная журналистка.

После приезда из Питера они не виделись два дня. Через двое суток, при-дя к ней, Тимур ахнул, увидев комнату, увешенную множеством его с ней питерских, черно-белых фотографий. Он замер, не зная как реагировать. Смотрел на пестреющие размноженным ликом стены и со стен, в радиусе трех метров, он был везде. На его глазах произошло магическое размноже-ние, таинство заполнения пространства собой или, скорее заполнив ее собой, я сделал так, что она заполнила меня мной. В нем шла борьба между естест-венной жаждой и потребностью человека во внимании и явным перебором с ее стороны. «Класс! Удивила! Здорово! Вот только не пойму.» Она загадоч-но улыбалась. И он вдруг понял, что сознательно или бессознательно, но она делает из него культ.

– Зачем все это, к чему? – стараясь сохранять спокойствие и улыбаться, спросил Тимур. – Мне правда не по себе – это культ личности, калейдоскоп событий, все натянуто за уши, искусственно, а вдруг кто-то увидит? Не пой-мут же тонкости твоей задумки, Кира?

Она молчала, не зная, что ответить. По ней было видно, что она ожидала реакцию благодарности.

– А вдруг кто-то из твоих друзей или родственников увидит? Им же бу-дет больно, им будет завидно и вызовет у них неприязнь ко мне: для них я не являюсь культовой фигурой. Они разозлятся, а я этого не хочу. Неправильно злить близких людей.

– Да ладно, что ты так переживаешь, так нервничаешь – ничего они не скажут. – оправдывалась Кира.

– Да-а, а особенно Света.

– А мне так нравится, мне хорошо. Ты – мой кумир. А они, эти бабы, все под себя гребут. – словно сама не являясь женщиной, вещала она.

Тимур вспомнил слова песни Курта Кобейна из Нирваны: «Я так счаст-лив, ведь сегодня я нашел друзей. Они в моей голове. Я так безобразен, но это ничего, ведь и ты такой же. Мы разбили наши зеркала. Что до меня, то у меня каждый день воскресное утро, и я ничего не боюсь. Пораженный, я за-жигаю свечи – ведь я нашел Бога. Хей, хей, хей…»

– Нет, мое мнение, если оно тебя интересует, – все это лучше снять. А лучше всего повесь фото папы с мамой – им будет приятно и всем будет приятно, в том числе и мне.

– А я не хочу.

– Ну, как знаешь, я свое мнение сказал.

И Тимур замолчал, тоскливо глядя на книжные полки в ее квартире, заполненные, в том числе, и многочисленной литературой по психологии, подумав: «Лукавит» «Опыты на мне проводит, психологические приемы отрабатывает. Хорошо, прекрасно, нечего сказать. Только зря, не на того напала, со мной не срастется» – удивился своей догадке Тимур. – Перед культом и поклонением со стороны женщины не устоит ни один женатый мужчина, тем более погрязший в трясине бытовых неполадок и социаль-ных тонкостей различных групп. Создать культ – это беспроигрышный ва-риант. Внушить свою незаменимость мужчине средних лет, оказавшемуся на распутье и не имеющему ярко выраженного желания вписаться хотя бы в одну из обеспеченных социальных групп. Я для всех не такой. Я сторон-ник скорейшей энтропии, не подходящий под шаблон и отвергнутый все-ми, медленно, но верно становящийся изгоем общества, но упрямо про-должающий верить, что, наоборот, общество отвержено мной, а не я об-ществом.Что ж констатирую- Я упрямый глупец ! И , стараюсь ни перед кем не заискивать и не унижаться, а она это чувствует, она считает, что ни один мужчина не откажется хлебнуть ее чудодейственного варева.

Ойеей ! Болтать можно без умолку и при этом не совершить ни одного мало-мальски доброго дела. Стоп! Надоело.»  А она думала. «Он только что отказался и не по-книжному упрямствует в своей некомпетент-ности, и доказывает, что он нестандарт, некондиция или просто не при-выкший к повышенному вниманию и всего лишь испугался, и лезет, лезет опять в свой обывательский хомут, а возможно действительно чужд пуб-личному самолюбованию и нарциссизму. Он настоящий или фальшивый? А что если он ощущает себя ниже меня? Тогда нет никакого смысла за не-го держаться. Мой мужчина должен быть недостижимым примером для меня или, как минимум, притворяться таковым, лукавила Кира, понимая что самое главное для нее это их сэкс и все, все, все, я просто хочу чтобы он меня…» – с трудом признавалась она.

20

КАЙФАРИК

Казбек уверенной, неторопливой борцовской походкой шел по Кисловод-ску, мысленно, кистевым резиновым экспандером, сжимая упругое время и подгоняя упорно не приближающийся вечер. Уже ближе к отправке он по-дошел к вокзалу и сразу приметил на привокзальной площади, недалеко от входа в вокзал, до банальности очаровательную блондинку. Пройти мимо он не смог.

– Здравствуйте. – с выражением, не мудрствуя лукаво, произнес Казбек.

Вблизи она выглядела еще свежее и притягательнее.

– Поезда ждете?

– Да, – робко отвечала она.

– Вах! Представляете, я тоже. Может нам по пути?

Она, как-то сразу доверившись, сказала куда едет.

– И я туда же, землячка. Вы верите в совпадения? – спросил он, не скры-вая объявшую его радость.

– Я во все верю: и в судьбу, и в хиромантию, и в астрологию, и в вызыва-телей духов…

Казбек слушал ее застенчивые объяснения, понимая, что все получится: «Ах, как я люблю наших женщин! Вах! При одном их виде все зажигается. Простые, добродушные, не то что сороки-москвички». И через двадцать ми-нут они уже сидели в прохладном привокзальном кафе и пили красное вино Алаверди. Даму звали Настя, и по ее рассказу Казбек узнал, что она заму-жем, имеет ребенка, но это не смущало Казбека, а, наоборот, подстегивало. Он, мысленно прижался ладонями, к складкам ее просвечивающей юбки, по-чувствовав антипатию ко всяческим условностям. Глотнув красного вина, Настя, благоухая, разговорилась. Застенчиво улыбаясь, жаловалась, что с трудом достала билет и, оставив сына у родителей в Сочи, едет домой.

– А вот посмотришь, вагон будет полупустой. Это они специально разво-дят, шабашку делают. – объяснял Казбек, перейдя на «ты».

Выпив еще по фужеру, они отправились на посадку. Невдалеке виднел-ся набросок их поезда. Настя, готовая на приключение, уловила в себе мощнейший зов, плотно перекрывающий слабеющие с каждой секундой сигналы, угрызения перед Игорем. Казбек ей понравился и низким, ли-шающим воли, тембром голоса вызывал симпатию. Как он и говорил, ва-гон оказался полупустой. Казбек, перекинувшись с проводником парой слов, занял отдельное купе. Настя под действием вина осмелела и была го-това к ухаживаниям со стороны Казбека. Но Казбек не торопил события, хотя в других обстоятельствах он брал на себя смелость решать с женщи-ной быстро и сразу. Но только не сейчас, когда он столько натерпелся, решив подзаработать и отправившись для этого в Ферганскую долину. Ку-пив там двадцать коробков с мацанкой и спрятав их на себе, он почувство-вал, что, если полетит обратно, его схватят, и, унимая страх, исколесил 700 км, чтобы улететь с другого аэропорта. Больше всего он боялся спа-ниелеподобных собак, нюхачей, но их, на его счастье, в этот раз не оказа-лось. В самолете один из коробков на глазах у удивленного попутчика предательски выскользнул из связки и, скользнув из брючины, упал под ноги. Казбек так оскалился в улыбке, что попутчик все понял что он ниче-го не видел. В Краснодаре не проверяли. Казбек, подпрыгнув от радости, покинул аэропорт, не дожидаясь возможности нарваться на инспектора с собакой. И вот теперь он сидел расслабленный с красивой женщиной и чувствовал, что жизнь прекрасна. «Сейчас обкурим нашу встречу» – думал он. Подойдя к проводнику, он спросил:

– Курнешь?

– Да нет, брат, я на работе.

– Да ладно, хорош. Какая работа – в вагоне три человека.

Проводник замялся.

– А что есть?

– Есть. Валом, убиться можно.

– Ну, это не желательно. Я же на работе… – заметил проводник.

– Для начала как тебя?

– Басыр.

– Я – Казбек. Так что не стесняйся, заходи закусить, выпить – все есть. Будем отдыхать.

– И дама треф есть – хитро улыбнулся Басыр.

– Этого, брат, не обещаю. Сам еще в непонятках. Ай, жулык, катала, ско-рее, она червонный э-э. – подмигнул Казбек.

Через полчаса компания из трех человек уже зажигала в полный рост. Мацанка, размешанная с анашой и выкуренная после двух бутылок путинки на троих, имела ошеломляющее действие. Ближе к ночи проводник Басыр вышел из купе и потерялся в собственном вагоне. Настя спьянилась еще раньше, но держалась, голова ее кружилась как искусственный спутник во-круг земли. Она напрочь забыла о желаемом приключении с кружащимся в брачном павлиньем танце Казбеком. Его красные маслянистые глаза показа-лись ей лупами чудовища, и она, обезвоженная наркотиком и водкой, обуре-ваемая страхом, кинулась к нему в ноги и словно дизельный манипулятор, намертво обхватив их, кряхтела и стонала «энц, эээнц, энц, энц», взмокшая от льющихся в жалости к себе слез.

– Что с тобой, девочка? В туалэт хочешь? – не понимал Казбек.

– Я тебя прошу, а-а-а-а-а-а-а, я умоляю, не надо, а-а-а-а, не-е-е-е выкиды-вай меня-я-я-я с поезда-а-а-а, у меня-я-я-я ребенок, не убивай его мать, я его мать, прошу тебя. – Ты, ба-ра-ра-ба… – ее заклинило.

Казбек удивился таким просьбам Насти.

– Планку от мацанки снесло напрочь…

– Не хуби, не выбрасывай… Я все сделаю… Я-я-я, – рыдала Настя.

– Да успокойся, милая. Я ничего тебе не сделаю. – гладя по горячей и сы-рой от пота голове Насти, приговаривал Казбек. – Вах, вставай с пола, да, пол грязный.

– Не губи, христом прошу. Не выкинешь мать рэбенка?

– Нет, нет, я женщин люблю, а… – Казбеку показалось, что Настя, все поняла.

– Тогда полюби меня, забери меня… – с трудом сменила она заевшую пластинку и коверкая язык, потому что ей казалось будто так он лучше пой-мет и сжалится, приняв ее за свою.

Казбек почувствовал, что птица готова вылететь из гнезда и уже собрался ответить на ее просьбу, задрал юбку, но в этот решающий для него момент Настя почувствовала себя плохо и ее стошнило под купейный столик.

– Та-а-а-ак, сказал бэдняк. – обречено произнес Казбек и, оставив Настю, вышел из купе.

Закурив, он из далека, не приближаясь, смотрел на сидящего в проходе с другого конца вагона, обкуренного и до зависти сладко, спящего, проводни-ка.

– Вот их вставило… Убились, бродяги… Увах, дурман-трава, налей яда… Сейчас ему никакой ревизор не страшен.– заметил Казбек и пошел по вагону, чтобы лечь спать в соседнем с Настей купе.

Утром Настя не знала, куда деться от сковавшего ее стыда, и призналась Казбеку, что совсем ничего не помнит… Казбек уверил ее, что ничего страшного не произошло – со всеми бывает – и оставил ей номер своего мо-бильника, на который она через несколько дней и позвонила.

21

ТАЙНА

С работы Алихан ушел раньше обычного. Вагап отвез его до непримет-ного места среди элитных кварталов частных домов, с высокими, из красно-го кирпича, стенами и не менее высокими, в основном двухэтажными, част-ными домами, где Алихана ждал Иса, его закадычный друг и приятель. Они вышли навстречу друг другу, обнялись в приветствии, словно не виделись много лет, и затем, избегая любопытных взглядов, но и особо не перебарщи-вая с конспирацией спешно сели в черную волгу Исы, в которой он сам сел за руль, хотя имел личного водителя.

– Ну что, Алихан, расслабимся, ты как, не против по сто грамм?..

– А что, нам здоровье позволяет. – бодро отвечал Алихан.

– Что там москвичи? – спросил Иса.

– А что, прикрытие им сделаем, пусть делают и бегут, а мы (при этом Алихан имел в виду Ису) пару человек примем. И если что к этому делу привяжем, и нам хорошо, и москвичам спокойно. Есть у тебя пара отморо-женных на примете? – переспросил Алихан.

– Да даже если нет, найдем, не проблема, все будет нормально… – заве-рил Иса. – А сейчас…

– Ну как скажешь… – одобрил Алихан. И они поехали, петляя по улицам города, пока не остановились у одного из десятков похожих друг на друга особняков.

– Они уже там? – спросил Алихан.

– Нет, скоро подойдут, а мы пока по сто грамм сделаем, расслабимся… – пояснил Иса, – ну как всегда, куда нам спешить…

Где, помимо семьи, проводил время Алихан, знал только его друг Иса. Их интимная компания сформировалась давно, еще лет двадцать назад. Ве-селый, любвеобильный Иса притянул серьезного Алихана своей нескудею-щей жизнерадостностью.

– На этой работе с ума можно сойти, если не расслабляться, а голова, сам знаешь, после 12, как у Талыша, не работает…

Иса был моложе Алихана на десять лет. Алихан держал себя в форме, чему способствовала хорошая наследственность, и сейчас, в свои пятьдесят пять, он был все так же подтянут, как и двадцать лет назад, когда сдружился с Исой, приехавшим после учебы из Ленинграда.

Уже тогда Иса был с сединой на висках и выглядел старше своих лет. Иса сразу понял и признал Алихана за лидера и подстроился под него, и, будучи в обществе, он даже сейчас, после стольких лет дружбы и сумасшедших де-вяностых, соблюдал субординацию, показывая пример окружающим, как бы говоря: «Несмотря на дружбу, старший есть старший и работа есть работа, а дом есть дом, и каждый должен об этом помнить», несмотря на то, что Иса и Алихан являлись и дальними родственниками по отцовской линии…

– Ненавижу панибратство – ревниво говорил Иса Алихану после третьей стопки водки. – Они что, не видят, что Мухуев относится к этому серьезно и ничего подобного себе не позволяет – говорил он о себе во втором лице и добавлял: – Другое дело на отдыхе… – здесь Иса был раскрепощен и свобо-ден.

Алихан пил виски, Иса же предпочитал водку. Но сейчас шел священный месяц, и Алихан, соблюдавший пост, отказался выпивать. Иса, раскрутив было пробку, спешно закрутил ее обратно.

– Что, и девушек не приглашать? – спросил Иса.

– Почему? Позвал же, пусть потанцуют… – одобрил Алихан. Он снял бо-тинки и прилег на тахту, не заметив, как уснул. Иса отвел вызванных деву-шек в другую комнату и там, глотнув виски, попросил их танцевать танец живота, украшенный и озвученный поясом из серебряных монет, весившим несколько тысяч грамм.

The free excerpt has ended.

Age restriction:
18+
Release date on Litres:
01 October 2024
Writing date:
2024
Volume:
650 p. 1 illustration
Copyright holder:
Автор
Download format:
Audio
Средний рейтинг 4,1 на основе 1125 оценок
Audio
Средний рейтинг 4,6 на основе 1122 оценок
Audio
Средний рейтинг 4,7 на основе 454 оценок
Text, audio format available
Средний рейтинг 4,2 на основе 162 оценок
Text
Средний рейтинг 4,9 на основе 1605 оценок
Audio
Средний рейтинг 4,8 на основе 5308 оценок
Text
Средний рейтинг 4,8 на основе 403 оценок
18+
Text
Средний рейтинг 4,7 на основе 748 оценок
Text
Средний рейтинг 4,7 на основе 459 оценок
Draft
Средний рейтинг 4,7 на основе 356 оценок
Audio
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок
Text, audio format available
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок
Audio
Средний рейтинг 5 на основе 1 оценок
Text
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок
Audio
Средний рейтинг 4 на основе 1 оценок
Text, audio format available
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок
Text, audio format available
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок
Text
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок
Text
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок
Audio
Средний рейтинг 4 на основе 1 оценок