Read the book: «Первый звонок с небес»

Font:

Маленький лжец
Незнакомец в спасательной шлюпке
Вторники с Морри
Пятеро, что ждут тебя на небесах
Хранитель времени
Have a Little Faith
For One More Day

Посвящается Дебби, мастерице телефонных разговоров, по которой мы каждый день скучаем

Бестселлеры Митча Элбома. Притчи, которые вдохновляют

Mitch Albom

The First Phone Call from Heaven

Перевод с английского Е. А. Косаревой

Выходные, когда все случилось

В день, когда раздался первый в мире телефонный звонок с небес, Тесс Рафферти распечатывала коробку с пакетированным чаем.

Дзы-ы-ынь!

Не обращая внимания на звонок, она впилась ногтями в прозрачную обертку.

Дзы-ы-ынь!

Подцепила указательным пальцем выступающий сбоку пластиковый уголок.

Дзы-ы-ынь!

Наконец она сделала надрыв, сняла обертку и скомкала в руке. Тесс знала, что звонящего переключат на автоответчик, если она не возьмет трубку после еще одного…

Дзы-ы-ынь!

– Алло?

Поздно.

– Дурацкая машина, – пробормотала она. Устройство на кухонной столешнице издало щелчок, и зазвучало записанное Тесс сообщение.

– Привет, это Тесс. Представьтесь и оставьте номер телефона. Я перезвоню, как только появится возможность, спасибо.

Короткий гудок. Небольшие помехи. А потом:

– Это мама… Мне нужно кое-что тебе сказать.

Тесс забыла, как дышать. Телефонная трубка выпала из ее руки. Мамы не стало четыре года назад.

Дзы-ы-ынь!

Второй звонок почти не было слышно за шумным обсуждением в полицейском участке. Один из сотрудников выиграл 28 000 долларов в лотерею, и теперь трое офицеров оживленно обсуждали, как бы они распорядились такими деньгами.

– Оплатить счета, естественно.

– Вот уж на что не стоит тратить деньги.

– Лодку.

– Оплатить счета.

– Это не про меня.

– Лодку купить!

Дзы-ы-ынь!

Офицер полиции Джек Селлерс развернулся и направился к своему небольшому кабинету.

– Оплатишь счета – потом не оберешься новых, – сказал он. Мужчины продолжали спорить, а Джек, зайдя в кабинет, потянулся к телефону.

Помехи. А потом в трубке раздался голос молодого человека:

– Пап? Это я, Робби.

Джек больше не слышал громких мужских голосов.

– Что за шутки?

– Я счастлив, папа. Не переживай обо мне, хорошо?

У Джека скрутило желудок. Он вспомнил день, когда последний раз видел сына: гладко выбритый, по-военному коротко стриженный, он исчез за рамками металлодетектора в аэропорту, направляясь в свою третью командировку.

Последнюю командировку.

– Это не можешь быть ты, – прошептал Джек.

Дзы-ы-ынь!

Пастор Уоррен вытер слюну с подбородка. Он дремал на диване в баптистской церкви «Жатва надежды», когда звонок разбудил его.

Дзы-ы-ынь!

– Иду.

Пастор неловко встал с кушетки. Церковь установила звонок на двери его кабинета, поскольку в свои восемьдесят два слышал он неважно.

Дзы-ы-ынь!

– Пастор, это Кэтрин Йеллин. Прошу, поторопитесь!

Он доковылял до двери и открыл.

– Здравствуйте, Кэ…

Но девушка уже влетела в комнату: ее пальто было застегнуто лишь на половину пуговиц, рыжеватые волосы растрепаны, словно она второпях выскочила из дома. Кэтрин села на диван, нервно встала, а потом села снова.

– Только не подумайте, что я сумасшедшая.

– Что вы, дорогая…

– Мне звонила Диана.

– Кто-кто вам звонил?

– Диана.

У Уоррена голова как свинцом налилась.

– Вам звонила ваша покойная сестра?

– Да, утром. Я взяла трубку…

Девушка сжала сумочку в руках и расплакалась. Уоррен задумался, не нужно ли кого-нибудь позвать.

– Она попросила меня не переживать. – Голос Кэтрин стал скрипучим. – Сказала, что обрела покой.

– Значит, она пришла к вам во сне?

– Нет! Нет! Мне это не приснилось! Я правда говорила с сестрой!

Слезы катились по щекам женщины и капали с подбородка быстрее, чем она успевала их вытереть.

– Дорогая, мы это уже обсуждали…

– Знаю, но…

– Вы скучаете по ней…

– Да…

– И грустите.

– Нет, пастор! Диана сказала, что она в раю… Понимаете?

На лице Кэтрин расцвела блаженная улыбка. Уоррен никогда прежде не видел, чтобы Кэтрин так улыбалась.

– Я больше ничего не боюсь, – сказала она.

Тры-ы-ынь.

Прозвучал сигнал, и створки тяжелых тюремных ворот раздвинулись. Из них медленно, неторопливым шагом, не поднимая головы, вышел высокий широкоплечий мужчина по имени Салливан Хардинг. Сердце бешено стучало у него в груди – не от счастливого предвкушения свободы, а от страха, что кто-нибудь рывком затащит его обратно.

Вперед. Вперед. Он не отрывал взгляда от носков ботинок. И лишь услышав приближающиеся по гравию шаги – быстрые, легкие, – поднял голову.

Джулс.

Его сын.

Мужчина почувствовал, как его ноги обвивают две маленькие ручонки, почувствовал, как его собственные пальцы погружаются в кучерявую шевелюру парнишки. Увидел родителей: мать в темно-синей ветровке, отца в светло-коричневом костюме, – и в следующий миг их лица столкнулись, когда все они очутились в объятиях друг друга. На улице было прохладно и пасмурно, дорога блестела после дождя. Не хватало лишь жены, но само ее отсутствие было незримым участником происходящей сцены.

Салливан хотел сказать что-то глубокомысленное, но с губ сорвалось лишь тихое:

– Идемте.

Несколько секунд спустя их автомобиль скрылся за горизонтом.

Это было в день, когда раздался первый в мире телефонный звонок с небес.

А насколько правдиво то, что происходило дальше, решать каждому из вас, основываясь на силе вашей веры.

Вторая неделя

Холодный дождь, сопровождающийся туманом, был привычным делом для сентябрьского Колдуотера – небольшого городка, расположенного севернее, чем даже некоторые части Канады, и всего в паре километров от озера Мичиган.

Несмотря на стылую погоду, Салливан Хардинг шел пешком. Он мог бы взять автомобиль отца, но после десяти месяцев в заключении хотелось подышать свежим воздухом. На нем были лыжная шапка и старая замшевая куртка. Салливан прошел мимо старшей школы, в которую ходил двадцать лет тому назад, склада пиломатериалов, закрывшегося прошлой зимой, рыболовного магазина, рядом с которым, похожие на створки моллюсков, возвышались сложенные друг на друга лодки для аренды, и заправки, у стены которой разглядывал свои пальцы один из водителей. «Мой родной город», – подумал Салливан.

Дойдя до нужного здания, он вытер ноги о соломенный коврик с надписью «Дэвидсон и сыновья». Заметив над дверью небольшую камеру, инстинктивно сдернул с головы шапку, пригладил густые каштановые волосы и посмотрел в глазок. Постояв с минуту и не дождавшись реакции с той стороны двери, Салливан вошел.

В похоронном бюро было жарко, почти душно. Стены отделаны панелями из темного дуба. На столе, к которому не предлагалось стула, лежала книга для самостоятельной записи посетителей.

– Чем могу помочь?

Перед ним, скрестив руки на груди, стоял директор бюро, высокий мужчина астенического телосложения с бледной кожей, кустистыми бровями и тонкими, соломенного цвета волосами. На вид ему было лет под семьдесят.

– Меня зовут Хорас Белфин, – сказал он.

– Салливан Хардинг.

– Ах да.

«Ах да, – подумал Салливан, – тот самый, который пропустил похороны жены из-за отсидки». Салли теперь частенько этим занимался – заканчивал предложения за других, чувствуя, как несказанные слова звучат гораздо громче сказанных.

– Жизель была моей женой.

– Соболезную вашей утрате.

– Благодарю.

– Церемония прощания прошла хорошо. Полагаю, ее семья вам уже рассказала.

– Я и есть ее семья.

– Несомненно.

Какое-то время они стояли в тишине.

– А ее прах? – спросил Салли.

– В колумбарии. Сейчас принесу ключ.

Мужчина ушел в свой кабинет.

Салли взял со стола брошюру. Долистал до главы о кремации.

«Прах усопшего можно предать морю, насыпать в гелиевый шар, развеять с самолета…»

Салли отбросил брошюру в сторону. «Развеять с самолета». Сам Бог не выдумал бы такой жестокости.

Двадцатью минутами позже Салли вышел из здания, держа в руках урну в форме ангела с прахом своей жены. Сперва он взял урну в одну руку, но это показалось ему слишком беспечным. Тогда он обхватил ее обеими ладонями, но так можно было подумать, что он несет ее кому-то в дар. Наконец Салли прижал урну к груди, скрестив руки, – как дети тащат свои портфели. Так он брел полкилометра по улицам Колдуотера, под каблуками разлетались брызги дождевой воды. Дойдя до лавочки перед отделением почты, Салли сел и осторожно поставил урну рядом с собой.

Дождь прекратился. Вдалеке зазвонили церковные колокола. Салли прикрыл глаза и представил Жизель, легонько пихающую его локтем, ее зеленые, как морская вода, глаза, волосы цвета черной лакрицы, тонкую фигуру и узкие плечи, которые жались к телу Салли и словно шептали: «Защити меня».

Но он не смог. Защитить ее. И этого уже не изменишь. Салли долго сидел на той лавке: падший человек и фарфоровый ангел, будто бы вместе ожидающие автобуса.

Обо всех важных событиях люди сообщают друг другу по телефону. Рождение ребенка, помолвка, страшная авария на ночном шоссе – почти все вехи на жизненном пути человека сопровождаются телефонными гудками.

Теперь Тесс сидела на полу в кухне в ожидании следующего звонка. В последние две недели она получала по телефону все новые и новые подтверждения немыслимого. Мама существует – в каком-то месте, каким-то необъяснимым образом, но это было так. Тесс в сотый раз прокручивала в голове их последний разговор:

– Тесс… Не плачь, зайка.

– Не верится, что это ты.

– Это я, у меня все хорошо.

Мама всегда произносила эти слова, когда звонила из поездок: из отеля или спа-салона – да даже когда гостила у родственников всего в часе езды от дома. «Это я, у меня все хорошо».

– Невозможно.

– Все на свете возможно. Я с Богом. Я хочу рассказать тебе о…

– О чем? Мам? Рассказать о чем?

– О небесах.

На другом конце провода повисла тишина. Тесс уставилась на трубку так, словно держала в руке человеческую кость. Происходящее шло вразрез со всеми законами логики. И Тесс понимала это. Но мамин голос невозможно спутать ни с каким другим; тебе знакома каждая интонация, каждый шепоток, вплоть до робкого дрожания и пронзительных ноток. Сомневаться не приходилось. Это точно она.

Тесс подобрала колени к груди. С того первого звонка она никуда не выходила, питалась лишь крекерами, хлопьями и вареными яйцами – всем, что осталось дома. Не ездила на работу, не ходила за продуктами, даже не забирала почту из ящика.

Она провела ладонью по сальным светлым волосам. Сидеть, как затворница, в ожидании чуда? Что на это сказали бы окружающие? Ей было все равно. Всего пары слов с того света хватило, чтобы все земные слова потеряли значение.

Джек Селлерс сидел за своим рабочим столом в перестроенном краснокирпичном доме, который теперь служил штаб-квартирой управления полиции Колдуотера. Коллеги, наверное, думали, что Джек заполняет отчеты на компьютере. Но он тоже ждал звонка.

Это была самая странная неделя в его жизни. Два звонка от погибшего сына. Два разговора, о которых он не мог и мечтать. Джек пока не рассказал об этом своей бывшей жене Дорин – матери Робби. Она переживала депрессию и начинала плакать даже при упоминании имени сына. Да и что сказать? Что их мальчик, убитый в бою, теперь где-то там, живой? Что портал на тот свет находится прямо на столе Джека? А дальше-то что?

Джек и сам понятия не имел, как относиться к происходящему. Однако каждый раз, когда звонил телефон, его рука летела к трубке так же стремительно, как у опытного ковбоя, выхватывающего револьвер из кобуры.

Второй звонок от сына, как и первый, раздался в пятницу днем. Джек услышал помехи, а потом дыхание – шумные вдохи и выдохи.

– Это я, пап.

– Робби.

– Со мной все в порядке, пап. Здесь не бывает плохих дней.

– Где ты?

– Сам знаешь. Папа, здесь здорово…

Раздался щелчок.

Джек принялся кричать: «Алло? Алло?» Заметил, что на него оборачиваются коллеги. Захлопнул дверь. А спустя минуту телефон зазвонил снова. Джек глянул на дисплей. Как и в прошлые разы: «Номер не определен».

– Да? – прошептал он.

– Скажи маме, чтоб не плакала… Если бы мы знали, что ждет нас дальше, то никогда бы не переживали.

Как только у тебя появляется сестра, это навсегда, даже если у тебя больше нет возможности ее увидеть или дотронуться до нее.

Кэтрин Йеллин вернулась в кровать, ее рыжие волосы примялись, когда голова коснулась подушки. Кэтрин скрестила руки на груди и сжала в ладони лососево-розовую раскладушку, некогда принадлежавшую Диане. Модель «Самсунг», на задней крышке блестящая наклейка в виде туфельки – свидетельство большой любви Дианы к миру моды.

– Кэт, это место еще прекраснее, чем мы себе представляли.

Так сказала Диана, когда позвонила во второй раз: как и тот, первый звонок, как и все остальные странные звонки в Колдуотере, этот тоже раздался в пятницу. «Еще прекраснее, чем мы себе представляли». Больше всего в этом предложении Кэтрин нравилось слово мы.

Между сестрами Йеллин была особая связь – такие узы соединяют детей, вместе преодолевающих трудности жизни в маленьком городке. Диана была на два года старше сестры, она каждый день провожала Кэтрин в школу, первой вступила в скаутский отряд для девочек, чтобы сестра пошла по ее стопам; сняла брекеты, когда Кэтрин их только-только поставили, и отказывалась идти танцевать, если Кэтрин вдруг оставалась без пары. Обе сестры были длинноногими, с крепкими плечами и летом проплывали километровую дистанцию на озере. Обе пошли в местный муниципальный колледж. Вместе плакали, когда умерли родители. Когда Диана выходила замуж, Кэтрин была подружкой невесты; а три дня спустя девушки поменялись ролями. У каждой родилось двое детей: девочки у Дианы и мальчики у Кэтрин. Дома их семей располагались в километре друг от друга. И даже развелись сестры с разницей в один год.

Единственным, что их отличало, было здоровье. Диана страдала от мигреней, сердечной аритмии, повышенного давления и умерла от разрыва аневризмы в слишком молодом возрасте – ей было сорок шесть. Про Кэтрин же любили говорить, что она «ни дня в жизни не проболела».

Она многие годы не могла избавиться от чувства вины за это. Но теперь поняла. Диана – милая, хрупкая Диана – звонила не просто так. Бог выбрал ее, чтобы показать: для тех, кто полон веры, уготована вечная жизнь.

«Кэт, это место еще прекраснее, чем мы себе представляли».

Кэтрин улыбнулась. Мы. Розовая раскладушка, прижатая к груди, помогла ей заново обрести сестру, которая отныне никогда ее не покинет.

И Кэтрин не собиралась молчать об этом.

Третья неделя

«Тебе нужно начать все сначала», – так обычно говорят. Но жизнь не настольная игра, и утрата близкого человека не имеет ничего общего с новым началом. Скорее с необходимостью продолжать в одиночку.

Жены Салли не стало. Она умерла после длительной комы. В больнице сказали, что она ушла во время грозы в первый день лета. Салли тогда еще был в тюрьме, до освобождения оставалось девять недель. Когда ему сообщили эту новость, все его тело онемело. Словно он, находясь на Луне, наблюдал за разрушением Земли.

Теперь он постоянно думал о Жизели, пусть каждая мысль и приносила с собой тень того последнего дня, аварии, пламени, того, как один удар изменил всю его жизнь. Это не имело значения. Он кутался в печальные воспоминания, поскольку так он был к ней ближе всего. Салли поставил урну-ангела на стеллаж – рядом с диваном, на котором спал без двух месяцев семилетний Джулс.

Салли тяжело опустился в кресло. Он еще только привыкал быть на воле. Можно ожидать, что после десяти месяцев тюрьмы человек будет наслаждаться свободой. Но тело и разум со временем привыкают к любым, даже самым ужасным условиям, и время от времени Салли, как и раньше, сверлил стены равнодушным взглядом пленника. Приходилось напоминать себе, что он может встать и выйти из дома, если захочет.

Салли достал сигарету и оглядел дешевую незнакомую квартиру, располагавшуюся на втором этаже в малоэтажном доме с паровым отоплением. За окном виднелась сосновая рощица, неглубокий овраг вел к ручью. Салли вспомнил, как в детстве ловил там жаб.

Он вернулся в Колдуотер, потому что родители взяли Джулса к себе на время судебного разбирательства и его заключения, и теперь не хотелось опять выдергивать мальчика из привычной жизни: он и так настрадался. Да и куда ехать? У Салли больше не было ни работы, ни дома. Все сбережения ушли на адвокатов. Он глядел на двух белок, гоняющихся друг за другом по дереву, и старался убедить себя, что Жизели бы здесь даже понравилось, если закрыть глаза на расположение, размеры квартиры, грязь и облупившуюся краску.

Стук в дверь вывел Салли из раздумий. Он посмотрел в глазок. На площадке с двумя пакетами продуктов стоял Марк Эштон.

Марк с Салли служили в одной эскадрилье – летали вместе. Салли не видел приятеля с тех пор, как услышал приговор суда.

– Привет, – сказал Марк, когда дверь распахнулась.

– Привет, – ответил Салли.

– Милый райончик… Если ты террорист.

– Ты из Детройта сюда ехал?

– Ага. Впустишь?

Они быстро и неловко обнялись, и Марк проследовал за Салли в гостиную. Заметив на диване Джулса, он понизил голос:

– Спит?

– Ага.

– Я ему «Орео» купил. Вроде как всем детям нравится.

Марк водрузил пакеты на столешницу рядом с нераспакованными коробками. Обратил внимание на переполненную бычками пепельницу и несколько стаканов в мойке – невысокие, в такие обычно наливают не воду, а алкоголь.

– Ну… – сказал он.

Теперь, без пакетов в руках, отвлечься было не на что. Марк посмотрел в лицо Салли – своего бывшего напарника, чья мальчишеская внешность и приоткрытый рот напоминали о его школьном прошлом футбольной звезды; только теперь он выглядел худощавее и старше, что особенно было заметно по морщинкам вокруг глаз.

– Значит, в этом городишке ты вырос?

– Теперь понимаешь, почему я отсюда уехал.

– Ты как, справляешься?

Салли пожал плечами.

– Слушай. Это ужасно. То, что произошло с Жизелью…

– Ага.

– Сочувствую.

– Ага.

– Я думал, тебя пустят на похороны.

– Флот живет по правилам флота.

– Похороны были что надо.

– Мне уже сказали.

– А все остальное…

Салли поднял взгляд.

– Хрен с ним, – сказал Марк. – Люди все понимают.

«Они понимают, что ты загремел в тюрьму, – мысленно закончил предложение Салли. – А вот заслуженно ли, не понимают».

– Я пытался добиться встречи с тобой.

– Не хотелось ни с кем видеться.

– Парни очень удивились.

– Мне все равно.

– Салли…

– Слушай, хватит об этом. Я уже рассказывал, что было. Миллион раз. Они в мою версию не поверили. Конец.

Салли опустил взгляд на руки и ударил кулаками друг о друга.

– Что думаешь делать дальше? – спросил Марк.

– В смысле?

– Где работать будешь?

– А что?

– У меня тут знакомый. В колледже были соседями по комнате. Я ему позвонил.

Салли прекратил сводить кулаки.

– Ты позвонил ему перед тем, как встретиться со мной?

– Тебе нужны деньги. А у него может найтись для тебя работенка.

– Какая?

– Продажи.

– Я не продажник.

– Да там ничего сложного. Записываешь покупателя, получаешь чек, берешь себе процент с продажи.

– Что за компания?

– Местная газета.

Салли моргнул.

– Ты прикалываешься?

Он вспомнил все те газеты, что бросились писать о его «инциденте», – как быстро они сделали самый простой и очевидный вывод, как перепечатывали слова друг друга, пока не сожрали Салли целиком, а потом просто взялись за следующую историю. С тех пор он питал ненависть к новостникам. И не собирался больше покупать ни одной газеты.

– Зато сможешь остаться здесь, – ответил Марк.

Салли подошел к раковине. Сполоснул стакан. Хотелось выпроводить Марка поскорее, чтобы налить себе того, чего хочется.

– Давай номер. Я ему позвоню, – сказал Салли, зная, что ни за что этого не сделает.

Тесс сидела скрестив ноги на мягких красных подушках и в эркерное окно глядела на большую лужайку перед домом, которую вот уже несколько недель никто не косил. Она выросла в этом доме; помнится, в детстве летом она забивалась по утрам в этот уголок и ныла, пытаясь привлечь внимание своей матери Рут: та сидела за столом для бриджа и почти не отрывала глаз от рабочих документов.

– Мне скучно, – обычно жаловалась Тесс.

– Сходи на улицу, – бормотала в ответ Рут.

– Там нечего делать.

– Значит, иди на улицу и ничего не делай.

– Вот бы мне сестренку…

– Извини, ничем не могу помочь.

– Можешь, если выйдешь замуж.

– Я уже была замужем.

– Мне нечем заняться.

– Почитай книжку.

– Я уже все прочитала.

– Перечитай.

И так продолжалось бесконечно, фехтование на репликах повторялось в различных формах в подростковом возрасте, в колледже, во взрослые годы – и так до последних лет жизни Рут, пока Альцгеймер не лишил ее слов и, в конце концов, самого желания вести беседу. Последние месяцы жизни Рут провела в гробовой тишине, лежа задрав голову, подолгу наблюдая за дочерью, как ребенок следует взглядом за мухой.

Но теперь каким-то необъяснимым образом они снова говорили, словно смерть была авиарейсом, которым, как представляла себе Тесс, должна была лететь Рут и на который, как выяснилось, она не успела. Час назад в доме Тесс снова раздался удивительный телефонный звонок.

– Это я, Тесс.

– Господи, мам. Все еще не верится.

– Я же говорила, что доберусь до тебя.

Тесс улыбнулась воспоминаниям: мама, приверженка здорового питания, любила шутить, что даже после смерти будет следить за тем, чтобы Тесс принимала нужные добавки.

– Ты так сильно болела, мам.

– Но здесь не существует боли.

– Ты так страдала…

– Милая, послушай.

– Я слушаю. Слушаю.

– Боль, которую ты испытываешь в течение жизни, не затрагивает тебя в самом деле… Она не касается настоящей тебя… Ты невесомее, чем думаешь.

Одни эти слова подарили Тесс блаженное умиротворение. «Ты невесомее, чем думаешь». Она бросила взгляд на фотографию в руках, последнюю, на которой они были запечатлены вместе, сделанную на мамин восемьдесят третий день рождения. Болезнь взяла свое: на фотографии у Рут были впалые щеки, пустой взгляд, а свитер цвета карамели болтался на исхудалом теле.

– Мам, как это возможно? Ты же не пользуешься телефоном.

– Не пользуюсь.

– Тогда как ты говоришь со мной?

– Кое-что произошло, Тесс… Появилось окно.

– Окно?

– Да, сейчас оно открыто.

– Надолго?

Повисла длинная пауза.

– Мам? Надолго оно открыто?

– Нет.

Каждый день происходят тихие чудеса: в операционной, в бушующем море, в спасительном появлении незнакомца на дороге. Таким чудесам редко придают значение. Никто не ведет им счета.

Но время от времени вести о каком-нибудь чуде разносятся по всему миру.

И когда это случается, происходят перемены.

Может, Тесс Рафферти и Джек Селлерс и не рассказывали никому о своих телефонных разговорах, но Кэтрин Йеллин была другого мнения. «Идите по всему свету и возвещайте Радостную Весть всем людям». Так говорилось в Евангелии.

Поэтому воскресным утром, спустя двадцать три дня после первого раздавшегося в Колдуотере загадочного звонка, пастор Уоррен стоял перед прихожанами церкви «Жатва надежды», листал Библию и не подозревал, что скоро дела в его храме пойдут совсем на другой лад.

– Давайте откроем Евангелие от Матфея, глава одиннадцатая, стих двадцать восемь, – объявил он, быстро моргая. Шрифт был нечетким, да и пальцы старика дрожали. На ум пришел псалом: «И до старости, и до седины не оставь меня».

– Прошу прощения!

Все обернулись. Уоррен глянул поверх очков. В пятом ряду стояла Кэтрин. На ней были широкополая шляпа и платье цвета лаванды. В руках женщина держала лист бумаги.

– Простите меня, пастор. Дух Господень понуждает меня сказать.

Уоррен сглотнул. У него возникло нехорошее предчувствие относительно того, о чем пойдет речь.

– Кэтрин, прошу вас, сядьте…

– Это важно, пастор.

– Сейчас не лучший…

– Я стала свидетельницей чуда!

Среди рядов пронеслось тихое «ах!».

– Кэтрин, Господь всегда с нами, но утверждать, что вы видели чудо…

– Это случилось три недели назад.

– …это очень серьезно, лучше…

– В пятницу утром я была на кухне.

– …предоставить рассуждения о подобных вещах духовенству.

– И вдруг раздался телефонный звонок…

– Право, я настаиваю…

– …от моей умершей сестры!

Прихожане снова ахнули. Кэтрин завладела их вниманием. В церкви стало так тихо, что было слышно, как она разворачивает листок.

– Мне звонила Диана. Многие из вас ее знали. Она умерла два года назад, но ее душа живет, она в раю. Диана сама мне сказала!

Уоррен попытался унять дрожь в теле. Он утратил контроль над происходящим на службе, а это в его глазах являлось величайшим грехом.

– Первый раз мы говорили в пятницу утром, – продолжила Кэтрин, она громко читала с листа, тыльной стороной ладони вытирая слезы. – В 10:41. Потом в следующую пятницу, в 11:14 утра, а на этой неделе звонок был в 19:02. Она произнесла мое имя… Сказала: «Кэт, пришла пора рассказать всем. Я жду тебя. Мы все ждем».

Она обернулась к задним рядам. «Мы все ждем».

Люди принялись переговариваться. С амвона Уоррен наблюдал за тем, как они ерзают на скамьях, словно по храму пронесся ветерок.

Он похлопал ладонью по аналою.

– Я настаиваю! – Удар. – Внимание! Прошу вас! – Удар, и еще! – При всем уважении к нашей прихожанке, мы не знаем наверняка, было ли это в самом деле…

– Это правда, пастор!

Раздался мужской голос с задних рядов. Он был глубоким и скрипучим, головы тут же повернулись к высокому грузному мужчине в коричневой спортивной куртке, тот встал, положил большие ладони на скамейку перед собой. Это был афроамериканец Элайас Роу, владелец строительной компании и давний прихожанин церкви. Никто не помнил, чтобы он хоть раз обращался к приходу – до этого момента.

Его глаза беспокойно бегали. Когда Элайас заговорил вновь, казалось, что в его голосе звучит благоговение.

– Мне тоже позвонили, – сказал он.