Дочь лжеца

Глава десятая
До

В полночь я просыпаюсь вся в поту и сбрасываю одеяло.

Дом погружен в сон. Я оставляю за спиной комнату, наполненную неподвижным воздухом. Родители даже не шевелятся, когда я крадусь на цыпочках мимо их спальни.

Выйдя на улицу, я наливаю в стеклянную банку воду из насоса и собираю несколько клубничин в саду, аккуратно завернув их в салфетку. Зная Каспиана, он наверняка заметит пропажу ягод, но они предназначены для его брата. Он поймет.

Небо совсем черное, и каждая звезда ясно видна. Я запрокидываю лицо вверх и пытаюсь их сосчитать. Какая же красота!

Затем направляюсь в рощу. Силуэты аттракционов практически сливаются с деревьями и становятся неразличимыми в такой темноте. Когда я приближаюсь к цели, то замечаю отсветы фонаря и слышу кряхтение Томаса, нарушающее пение сверчков.

Он находится в яме по пояс и орудует лопатой, выбрасывая комья земли на уже внушительную кучу. Парень наклоняется и выпрямляется снова и снова, исполняя работу, назначенную в наказание. Груды вырытого грунта окружают его, словно крепостные стены.

А все потому, что я оказалась слишком трусливой и не взяла на себя вину за собственную ошибку.

Звук моих шагов застает Томаса врасплох, и он вглядывается в темноту.

– Кто здесь?

– Всего лишь я, – шепотом отзываюсь я, вступая в круг света от фонаря.

– Тебе не следовала приходить, Пайпер. Желаешь попасть в неприятности? – Друг вытирает лоб, лицо блестит от пота.

Я протягиваю банку с водой и салфетку с клубникой.

– Вот, я принесла тебе перекусить. Подумала, ты проголодался и хочешь пить.

– Я не могу это взять. Кертис запретил прерываться, пока не закончу работу. – Томас пристально смотрит на воду и облизывает пересохшие губы.

– Пожалуйста, возьми. Я ничего не скажу отцу.

– Он все равно узнает. Он всегда все знает. – Парень опирается на черенок лопаты и вздыхает.

Поблизости раздается громкое кваканье жабы, и я подпрыгиваю от неожиданности. Несколько ягод падают из салфетки на землю. Я тут же присаживаюсь, чтобы их поднять. Томас вылезает из ямы, берет у меня угощение и съедает одну клубничину.

– Прости меня. Это я должна была копать яму, а не ты.

– Я знал, на что шел. – Он садится прямо на землю, принимает банку с водой и осушает в несколько глотков.

Несколько минут мы сидим в тишине.

– Расскажи мне о поселении, – наконец прошу я. – Оно похоже на то, что обещал отец?

– Оно совсем не такое, как я думал, – роняет Томас, отставляя стеклянную емкость в сторону.

– Лучше, чем ты ожидал, – с замиранием сердца, уточняю я.

– Нет, Пайпер. Не лучше.

Голос друга звучит устало. Бесстрастно. Мои мечты об идеальной жизни в поселении начинают угасать.

– Ты меня пугаешь.

Как же так? Место обитания членов Коммуны благословлено присутствием и любовью отца. Растения без пестицидов там дают щедрый урожай, люди могут слушать проповеди и готовиться к будущему. Там любой человек имеет значение, жизнь имеет значение. Там собрались все те, кто обеспечит выживание человечества.

В поселении просто невозможно быть несчастным. Но почему тогда Томас так себя ведет?

Он поднимается и стряхивает землю с ладоней.

– Возвращайся в постель до того, как тебя поймают. Не беспокойся обо мне, я почти закончил копать.

– Почему ты не хочешь рассказать о жизни с отцом?

Следует длинная пауза.

– У Кертиса есть мобильный телефон, – наконец произносит Томас.

Воцаряется тишина. Даже сверчки замолкают.

Я недоверчиво трясу головой, пока снова не начинаю слышать стрекотание.

– Это невозможно. Радиация…

– Это правда. Я видел, как твой отец им пользуется.

– Я тебе не верю. Хватит меня разыгрывать.

– Но я действительно видел это. Собственными глазами, – медленно повторяет парень. – До того, как мы сюда переехали, у родителей тоже были телефоны, так что я знаю, как они выглядят.

– Значит, на то были веские причины. Отец лучше знает, как поступить. Наверняка он просто пытается разобраться, чему противостоит. Не тебе его судить.

– А еще в поселении не хватает еды. – Томас поднимает на меня глаза.

– Нет. Не может быть! – восклицаю я, сжимая руки в кулаки. – Поля там простираются на многие мили вокруг!

– Так нам говорили. Но это неправда. Мы действительно выращиваем урожай, но само поселение занимает гораздо меньшую площадь, чем было обещано. Иногда нам хватает продуктов лишь на одну трапезу в день. И то скромную: только рис, кукурузная каша и горсть миндаля. Пайпер, как-то раз нам пришлось ужинать просроченными крекерами, в которых кишели долгоносики! – Томас сглатывает и отводит глаза. – Зато у Кертиса всегда полно еды. Хорошей, настоящей еды.

– Он является лидером нашей Коммуны, – слабо отвечаю я, ощущая, как пот скапливается на верхней губе. – Отец должен хорошо питаться, чтобы оставаться сильным. Иначе он не сумеет защитить нас.

– Вот, значит, что ты думаешь?

– Конечно! – Я встаю. – Почему ты так себя ведешь?

– Я не хочу с тобой ругаться, – качает головой Томас.

– Тогда не следует принижать деяния отца. Меня задевают выпады в его сторону.

– Мне казалось, с тобой можно обсудить что угодно, – медленно произносит он. – Видимо, я был не прав.

– Ты был прав, – со злостью отвечаю я, – но слушать бред я не желаю. Как ты смеешь обвинять отца во лжи? Это так похоже на пропаганду Внешнего мира!

– Как скажешь.

– Не верю своим ушам! Ты же знаешь, насколько важен его план! Разве он не подарил вам лучшую жизнь по сравнению с тем, как вы существовали раньше? Вы и сами не раз благодарили его, говорили, что он заменил вам настоящего отца и что вы рады избавиться от влияния биологических родителей.

– Раньше я действительно так считал.

– Знаешь что? – вздыхаю я, разворачиваясь к собеседнику спиной. – С меня достаточно!

– Только не рассказывай о поселении Касу! – кричит он мне вдогонку. – Лучше ему оставаться в неведении.

Выйдя из круга света, я застываю на месте и оборачиваюсь. И наконец понимаю, для чего именно копает ямы Томас, который уже вернулся к работе.

Он роет могилы.

Глава одиннадцатая
После

До меня доносятся звуки, которых никогда не было слышно дома. Шум, который я не могу заглушить.

Лай собаки.

Рокот проезжающих мимо машин.

Жужжание кофемолки, которое создает ощущение, что женщина пережевывает кости и потом выплевывает их.

Она появляется на пороге моей спальни.

– Хочешь помочь мне сегодня в саду? День стоит просто чудесный. – Не получает ответа, и улыбка сползает с губ этой Джинни. – Я буду на улице, если решишь ко мне присоединиться.

Она уходит, и где-то в глубине дома с грохотом захлопывается дверь.

Мы никогда не хлопали дверьми.

А еще никогда их не запирали.

Я натягиваю джинсовые шорты и белую футболку с отверстиями, оставляющими кожу на плечах обнаженной. Матушка пришла бы в ужас от одежды, которую мне выдала женщина.

Когда я спускаюсь по лестнице в гостиную, то вижу открытую входную дверь. Витражное стекло отбрасывает на солнце яркие блики.

Возможно, это всего лишь уловка. Своего рода проверка.

Однако…

Я на цыпочках подкрадываюсь ближе и выскальзываю на улицу.

С тех пор как Они привезли меня сюда, я впервые оказываюсь снаружи. Закрыв глаза, я прислушиваюсь к пению птиц и стрекотанию кузнечиков. Можно представить, что я снова попала домой и собираю полевые цветы вместе с мамой или шагаю по саду на встречу с Касом.

Я открываю глаза.

Думать об этом слишком больно.

Нужно сосредоточиться на том, что находится прямо передо мной.

Переднее крыльцо сбегает вниз. Ограда из стальных прутьев по периметру двора соединяется с большими металлическими воротами в конце подъездной дорожки. Ближайший дом – тот самый, с черными ставнями, где я заметила девочку, – белеет за забором.

На дороге за решеткой нет ни одной машины.

Я спускаюсь с крыльца и подхожу к женщине. Сидя на коленях в грязи, она выглядит меньше, чем обычно. Кажется слабой и беззащитной. Можно попробовать сбить ее с ног и перелезть через забор. Я вспоминаю о ноже, спрятанном под матрасом в спальне.

– Мы собираемся разбить зимний огород, – сообщает Джинни. Заметив меня, она прекращает работу и протягивает мне садовую лопатку. – Помоги мне перекопать землю.

Я осторожно беру инструмент, стараясь не прикасаться к тюремщице, и опускаюсь в нескольких футах от нее.

– Любишь брокколи? – спрашивает она.

Я дотрагиваюсь до ожерелья.

– Мы посадим брокколи и капусту. Зимой так приятно иметь свежие овощи. Один из плюсов жизни в северной части Калифорнии, полагаю.

С этими словами женщина с жаром принимается протыкать лопаткой землю, разрывать на части почву и вонзаться в комья грязи. Мы с матушкой тоже любили помогать Касу с фруктами и овощами в саду. Каждую осень мы собирали клубнику и помидоры, относили на крыльцо и лакомились. Остальное закатывали в банки.

– А еще, само собой, я посажу клубнику, – прерывает воспоминания эта Джинни. – Она поспеет как раз к Рождеству, и я приготовлю пирог и сделаю джем. Если захочешь, сможешь помочь мне. А я покажу все приемы и научу своим рецептам.

Но я не хочу. Клубничный ритуал принадлежит только нам с матушкой. Я бросаю лопатку на землю.

– Не любишь заниматься садоводством? – спрашивает женщина и заметно расстраивается, когда я отрицательно мотаю головой. – Ну ничего. Только не покидай двора, хорошо? Возле дороги небезопасно. Водители за городом частенько носятся, не обращая внимания на пешеходов.

Будто бы мне есть куда идти.

Я принимаюсь бродить вокруг дома. С одного бока ограду охраняют выстроившиеся в ряд клены. В тени их крон установлена каменная поилка для птиц. На покрытом мхом краю сидит малиновка, чья оранжевая грудка трепещет от льющейся трели. Я завороженно наблюдаю за маленькой певуньей, пока она не упархивает прочь.

Чуть поодаль виднеется садовый сарай, выкрашенный в тот же оттенок голубого цвета, что и сам дом. На двери висит замо́к. Я дергаю его, но безрезультатно. Ощутив на затылке покалывание, будто от постороннего взгляда, я резко оборачиваюсь, но женщина поглощена перекапыванием земли.

Я шагаю дальше вдоль ограды. Ее опоры идут примерно через каждые десять футов, и клочья травы под ними выглядят недавно перевернутыми, пожухшими без влаги.

Этот забор вкопали недавно.

В самом дальнем конце двора я обнаруживаю секцию изгороди, принадлежащую соседскому дому. Деревянные доски выгорели на солнце, выцвели от времени, но до сих пор источают аромат кедра. Этот запах переносит меня домой. Перед глазами возникает улыбающийся Кас. Он протягивает мне руку. Мы карабкаемся на расшатанные горки аттракционов и смеемся.

Пуф-ф.

И видение растворяется в воздухе, а я снова оказываюсь в плену.

Обшариваю взглядом соседний дом в поисках колышущейся занавески или человеческого силуэта. Где же та девочка? Я уверена, что она мне не померещилась, но окна остаются пустыми. Белый дом почему-то кажется мертвым.

Я подхожу ближе к забору и внимательно его рассматриваю. На месте сучка образовалось отверстие.

Прислоняюсь к нему глазом.

Двор соседей выглядит пустым и необжитым.

Затем мелькает цветное пятно.

Передо мной возникает лицо девочки, вернее девушки.

– Привет! – произносит она.

– Здравствуй, – скрипучим, хриплым от молчания голосом отзываюсь я. Сердце бешено колотится в груди.

– Ты, должно быть, моя новая соседка.

– Д-да, пожалуй. А ты кто? – В уме начинают прокручиваться всевозможные сценарии. Вдруг у нее есть доступ к машине или деньгам? Тогда девушка сумеет помочь мне добраться до родителей.

Но она почти сразу отворачивается и шипит:

– Дерьмо! Предки вернулись. Пора бежать.

– Постой! – кричу я, прижимаясь к деревянному забору.

Но моя единственная надежда на спасение уже исчезла.

Внезапно я ощущаю чей-то пристальный взгляд. За спиной раздается глухой рык. Я оборачиваюсь и вижу существо, покрытое черным мехом с перекатывающимися под шкурой мышцами. Собака. Наверное, именно она и лаяла чуть раньше.

Животное скалится, обнажая острые белые клыки, и натягивает цепь, однако освободиться не может. Я хочу позвать на помощь, но от ужаса не в состоянии вымолвить ни слова. В уголках черных губ скапливается слюна, пока псина внимательно следит за мной.

Затем она гавкает, и женщина тут же оборачивается, после чего поднимается на ноги, стягивает перчатки и бежит через двор.

– Фу, Дейзи, – с упреком произносит она. – Нельзя лаять. Плохая девочка.

Собака наклоняет голову, потом садится и вываливает из пасти язык.

– Извини ее. Она просто нас защищает. Пришлось завести ее после… неважно. Сейчас мы держим ее во дворе. – Джинни наклоняется, чтобы приласкать питомицу. – Дейзи, это Пайпер. Она теперь живет с нами. – Женщина подходит ко мне и обнимает за плечи.

От этого возникает странное, но чем-то неуловимо знакомое ощущение. От нее доносится аромат духов матушки. Я бросаю на Джинни взгляд, но запах уже исчез.

– Видишь, Дейзи? – говорит хозяйка собаке. – Пайпер – хорошая девочка.

Животное в ответ начинает громко дышать, виляя хвостом.

– Хочешь ее погладить? – спрашивает меня женщина.

Я пожимаю плечами.

Но если удастся завоевать ее доверие, то она, возможно, разрешит мне гулять по двору без присмотра. Не сомневаюсь, что тогда у меня получится пробраться через забор. Так что я наклоняюсь к собаке.

– Только не делай резких движений. Дай ей сначала обнюхать свою руку.

Я протягиваю ладонь, ожидая лишиться одного-двух пальцев, но Дейзи вместо этого облизывает их.

– Ты ей нравишься! – с энтузиазмом восклицает женщина. – Я так и знала! Она отлично разбирается в людях.

Собака тычется мордой мне под колени и, когда я опускаюсь на корточки, принимается лизать мне лицо. Я невольно улыбаюсь и обвиваю Дейзи руками. Как же давно я никого не обнимала! И тут цепочка соскальзывает у меня с шеи. Зеленый камень падает в траву. Я подхватываю украшение и прижимаю его к груди.

– Твое ожерелье, – комментирует женщина. – Я могу отнести его к ювелиру, чтобы починить застежку.

Я яростно мотаю головой и отворачиваюсь, стискивая амазонит так сильно, что начинаю опасаться, как бы он не рассыпался в пальцах пылью.

Глава двенадцатая
До

Во сне сестры издают разные звуки. Они отличаются, как отпечатки пальцев, и легко определить, кому принадлежат.

Карла похрапывает и причмокивает губами.

Беверли Джин бормочет во сне что-то неразборчивое и бессмысленное.

Милли ворочается в колыбельке, то и дело задевая ногами деревянные перекладины.

Интересно, какие звуки издаю я? Прямо сейчас я парю между явью и сном, не в состоянии отключить мозг.

Может, мой шум – это тишина?

Я ощущаю присутствие отца в темноте комнаты еще до того, как он шепчет мое имя.

– Готова прогуляться со мной? – тихо произносит он с теплой улыбкой на лице. Его дыхание пахнет кофе и зубной пастой.

– Который час? – спрашиваю я, щурясь.

– Скоро рассвет. Мы можем вместе за ним понаблюдать. Спускайся, я буду ждать тебя снаружи.

Даже не помню, когда я в последний раз видела восход солнца. Неудивительно, что отец предложил именно это. Он всегда замечает красоту в тех вещах, которые все другие предпочли забыть или проигнорировать.

Доставая из шкафа коричневую замшевую юбку и гольфы, я задеваю ногой небольшую картонную коробку на полу. К ней пришпилен сложенный листок бумаги.

Я разворачиваю его и читаю:

Достал специально для тебя. Женщины поделились несколькими лишними. Томас.

Внутри я нашариваю гость тампонов. Прошел почти целый год с тех пор, как я ими пользовалась. Отец запретил их привозить, заявив, что они не являются биоразлагаемыми. Однако прокладки, которые я делаю из обрывков ткани, доставляют гораздо больше неудобств и никогда не отстирываются до конца.

– Спасибо тебе, Томас, – шепчу я, пряча подарок под матрас. Тетушки бы не одобрили подобное… но я в любом случае сохраню драгоценные средства гигиены. Они нам крайне нужны.

Когда я выхожу из дома, отец кидает камешки в озеро. Еще не рассвело, и небо сейчас напоминает сине-серую дымку, а сосны на противоположном берегу кажутся выполненными на скорую руку набросками с оплывшими краями.

На пляже я крадусь, наступая точно в оставленные отцом следы, желая удивить его. Но он оборачивается раньше, чем я успеваю подобраться слишком близко.

– А вот и ты, соня.

– Матушка чувствует себя лучше сегодня?

– Намного, – кивает он. – Быть рядом с вами – лучшее лекарство для нее. Последнюю неделю она ужасно мучилась головными болями, но стоило приехать сюда, как все прошло. – Он запускает последний камень. – Когда мы чистили зубы, я заметил состояние кожи головы у Беверли Джин.

Не знаю, хочет ли отец услышать мой комментарий, но все равно произношу:

– С каждым разом становится все хуже.

– Так я и понял. Думаю, настала пора отказаться от этой традиции. Мы все знаем, что являемся одной семьей. Я вижу, как вы друг друга любите. Цвет волос этого не изменит. Я поговорю с вашей матерью. Иногда она бывает слишком неуверенной в себе, но я и без того слишком долго поощрял эту слабость.

– Спасибо, отец! Все будут так счастливы услышать твое решение. – Я крепко обнимаю его.

– Прогуляемся? – спрашивает он и берет меня за руку.

Мы идем вдоль берега мимо каменного очага, в котором разжигаем костры и жарим зефир, и углубляемся в рощу на другой стороне подъездной аллеи.

– Прошлым вечером у нас с твоей матерью состоялась серьезная беседа, – нарушает молчание отец. – Она рассказала, что ты хочешь жить с нами в поселении. Что ты готова пройти посвящение.

– Действительно? – с замирающим сердцем переспрашиваю я.

– Мы держим вас отдельно ради вашего же блага. – Он останавливается и поворачивается ко мне лицом. – Внешний мир – опасное место. Помнишь, какими были Томас и Каспиан, когда только переехали сюда? Мне не слишком приятно, что приходится плохо отзываться об их родителях, но они являлись крайне неуравновешенными людьми, слишком зависящими от наркотиков. И даже жили с детьми в машине. Я надеялся, что Коммуна изменит их, но этого не произошло. Они выбрали свое пагубное пристрастие вместо сыновей, можешь себе представить? Именно от такого мира я вас и спасаю. – Его горящие глаза впиваются в мои. – Наше поселение находится на передовой линии грядущей войны и не рассчитано на детей или слабых духом. Но, может, ты и вправду уже готова встретиться со злом лицом к лицу?

– Я готова, отец. И хочу, чтобы ты мной гордился.

– У нас с тобой особая связь. – Он целует меня в щеку. – Когда ты была еще совсем малышкой, то страдала от колик и рыдала часами напролет. Днем и ночью. И успокаивалась лишь тогда, когда я брал тебя на руки, ходил по дому и рассказывал истории.

– У меня были колики? Ты никогда раньше об этом не упоминал.

– О да, еще какие. Ты унаследовала эту напасть от меня. Моя мать, твоя бабушка, утихомиривала меня, добавляя виски в бутылочку с молоком. Тогда времена стояли совсем другие. Уверен, ты изобретешь собственные приемы, когда сама родишь ребенка.

Мы возобновляем путь, шагая по утоптанной тропе между деревьями.

– Ну, это еще не скоро произойдет, – отзываюсь я, не представляя себя в роли матери.

– Это время наступит быстрее, чем ты думаешь. Тебе уже семнадцать, и жизнь не стоит на месте. Раз уж зашла об этом речь, я даже выбрал для тебя мужа.

– Мужа? – Я резко останавливаюсь.

Отец отпускает мою руку.

– Нам нужны новые члены Коммуны. Кто-то с чистой кровью. Дети истинно верующих. Твою свадьбу будут праздновать все обитатели поселения.

Я даже не знаю, радоваться мне или ужасаться. Если отец хочет выдать меня замуж за мужчину из Коммуны, значит, я окажусь в рядах посвященных. Но я даже ни с кем не целовалась. Как можно связать себя узами брака с человеком, которого никогда не видел?

– Мне страшно, – признаюсь я. Перед глазами все плывет, и я вспоминаю, что не позавтракала.

– Ты мне доверяешь?

– Конечно, но…

Мой спутник спотыкается, прислоняется к дереву, подносит пальцы к вискам и закрывает глаза.

– Отец? Что с тобой? – Я дотрагиваюсь до плеча пророка.

– Меня только что посетило видение, – задыхаясь, шепчет он и открывает глаза. – Как мы с тобой идем бок о бок по территории поселения. Я много медитировал, размышляя об этом, но теперь уверен.

– Уверен в чем? – Желудок скручивает узлом. Если отец принял решение посвятить меня в члены Коммуны, то моя жизнь наконец приобретет смысл.

Он гладит меня по волосам.

– Поговорим об этом после завтрашней проповеди. А пока идем любоваться рассветом.

Глава тринадцатая
До

На втором этаже в дальнем конце коридора расположена запертая дверь. Туда никто никогда не входит и не выходит, даже тетушки. В детстве я частенько заглядывала в замочную скважину.

Но комната не желала делиться секретами.

До сегодняшнего дня.

Завершив проповедь, отец отпирает дверь и приглашает меня в свой личный кабинет. Затем отдергивает шторы, позволяя солнечным лучам осветить бледно-зеленые стены. Я с восхищением разглядываю печатную машинку на столе, «Ундервуд» пятой модели, ее черные клавиши и темно-серые обводы корпуса.

– Если хочешь, можешь до нее дотронуться, – предлагает отец.

Кнопки на ощупь гладкие и прохладные, и я нажимаю на одну из них.

Клац!

Громкий звук эхом отражается от стен. Затем наступает тишина.

Из-за исходящей от машинки магии тело начинает покалывать.

– Я не могу пользоваться компьютером, – объясняет отец, приближаясь ко мне. – Иначе правительство сумеет отследить мою работу. У Них глаза повсюду. Уверен, Они уже давно за мной наблюдают.

– Но почему? Разве это законно?

– Они могут делать все, что пожелают. Мы же отрицаем слепое преклонение перед теми, кто находится у власти, Пайпер, и за это подвергаемся гонениям. – Отец делает глубокий вдох и выдох. – Мне нужна твоя помощь, чтобы внедрить учение в жизнь Коммуны.

– Моя помощь?

– Ты готова к этому. – Отец внимательно всматривается в мое лицо. – Ты похожа на меня: ищешь то, чего остальные не замечают, зришь в корень истинных вещей, которые другие не желают понимать. А еще ты терпеливая. Бесконечно терпеливая. Обычно я не дозволяю женщинам исполнять подобную роль, так как большинство из них являются чрезмерно эмоциональными и не умеют думать рационально, принимать тяжелые решения. Но ты особенная.

Его слова заставляют меня сиять от гордости.

Возможно, я только что обрела свое место в семье. Свое предназначение. Кас занимается садоводством, Томас выполняет плотницкие работы в поселении. Дети обучаются с помощью социальных игр. Я же только и делаю, что убираю за братьями и сестрами. Я не жалуюсь, просто хочу найти нечто свое.

– Муж, которого я тебе подобрал, является одним из моих самых доверенных людей в Коммуне.

Я киваю и выдавливаю улыбку, боясь даже моргнуть. На глаза наворачиваются слезы, и я поспешно их утираю, стоит отцу отвернуться.

«Соберись, Пайпер!» – приказываю я сама себе.

Собеседник вновь оборачивается и несколько секунд меня разглядывает.

– Это Томас.

– Томас?

– Да. Из вас получится отличная пара. Вы взаимно дополняете друг друга. Ты сумеешь во всем его поддержать.

Меня бросает в холодный пот.

Я не могу выйти замуж за Томаса. Это… неправильно. Мы с ним совершенно не подходим на эту роль! Когда я представляю себя женой и матерью, то вижу рядом лишь одно лицо…

Но никак не комментирую слова отца. Я должна верить в правильность его решений. Должна. Втягиваю через зубы воздух и задерживаю дыхание, пытаясь замедлить бешеное сердцебиение. Желать чего-то, кроме выбранного для меня лидером нашей Коммуны, неприемлемо.

Он указывает мне на место за столом и принимается шагать по комнате.

– Я буду тебе диктовать, а ты набирай.

Трясущимися руками я начинаю заправлять бумагу в пишущую машинку.

Внезапно отец останавливается и сообщает:

– Пришло время вербовать новых членов Коммуны.

– Готова печатать, как только пожелаешь, – тихо произношу я, занося руки над клавишами и принимая решение довериться главе семьи.

Он сплетает пальцы в замо́к и задумчиво подносит их ко рту.

– Заголовок: «Фармакология и ее несостоятельность».

Я быстро печатаю текст на машинке, точно попадая по нужным буквам.

Страница начинает мерцать, несмотря на то что пока видна лишь одна строка.

Такова магия слов отца.

– Первый абзац, – продолжает он. – Появление в обращении психотропных препаратов стало катастрофой для человечества. Умственные заболевания воздействуют на цивилизацию в течение тысяч, если не миллионов лет. Даже древним грекам было известно об этом, и лекарь Гиппократ одним из первых предположил, что на недуги мозга влияют не внешние, а внутренние факторы, так называемый дисбаланс «жидкостей».

Отец делает паузу, и я тоже замираю. Его гениальность ошеломляет.

– Готово, – шепчу я.

Он снова начинает мерить шагами помещение и заходит в затемненную часть комнаты, а когда вновь заговаривает, то голос, кажется, исходит одновременно отовсюду.

– Второй абзац. Узкий взгляд на проблему возникновения умственных заболеваний способствует разработке и чрезмерной приверженности психотропным препаратам. Большинство болезней можно излечить с помощью натуральных средств и изменения образа жизни. Тем не менее детям начинают назначать антидепрессанты и нейролептики уже в двухлетнем возрасте. Но последствия воздействия подобных лекарств на молодые, пока не сформировавшиеся мозговые клетки и даже на клетки взрослых, кажется, не слишком волнуют фармацевтические компании. Они исказили учение Гиппократа, превратив в механизм для выкачивания денег. Как еще можно объяснить тот факт, что мировые державы с беспрепятственным доступом к так называемым «благам цивилизации» потребляют максимальное количество антидепрессантов?

– Это правда? – спрашиваю я, закончив печатать последнее предложение.

– Да, боюсь, что так, Пайпер, – выходя на свет, произносит отец. По его лицу струятся слезы. – Не всем так повезло, как членам Коммуны. – Я приподнимаюсь с места, чтобы утешить его, но он жестом останавливает меня. – Все в порядке. Это нелегко, но мы должны продолжать.

Я возобновляю набор текста о пользе жизни в гармонии с природой в соответствии с заветами предков, которые знали, как сохранить умственное здоровье. Физический труд, медитация, рацион, богатый фруктами и овощами, которые выращены без пестицидов. Обитание в небольших деревнях вместо перенаселенных, загрязненных городов.

Беззаботная жизнь.

– Люди утверждают, что хотят быть свободными, – продолжает диктовать отец. – Однако не перестают держаться за цепи, держащие их в рабстве: дома, машины, технологические новинки, за которые нужно платить. Возможности сокращаются, ограничиваются. Отсюда возникает ощущение плена. И люди обращаются к наркотикам, алкоголю, азартным играм и сексу, лишь бы заглушить чувство возрастающего неудовольствия. Отправляются к врачам и выходят с рецептами на таблетки вместо того, чтобы изменить обстоятельства, вызвавшие болезнь. Таким образом, круг замыкается, что приводит к созданию еще более нездорового общества.

Отец оседает на пол, скрещивает ноги и склоняет голову. Над ней видна репродукция «Тайной вечери» Леонардо да Винчи, оправленная в золотую раму.

Я опускаю взгляд на напечатанный текст и невольно вздыхаю, заметив ошибку. Слово «нездорового» превратилось в «нездворового».

– Что-то случилось? – поднимает на меня глаза отец.

– Я все испортила, – признаюсь я. Подбородок начинает трястись от мысли, что я только что лишилась возможности доказать свою готовность к посвящению. – Сделала опечатку.

– Каждый совершает ошибки, Пайпер. – Отец встает, роется среди бумаг на столе и вручает мне маленькую бутылочку. – Важно то, как мы с ними справляемся.

Я подношу флакон к свету.

Это корректирующая жидкость.

– Всегда существует способ исправить ситуацию, – комментирует отец. – Ты меня поняла?

– Да. Да, я поняла.

– Умница, – улыбается он.