Дочь лжеца

Глава четвертая
После

Женщина ждет за дверью в ванную, разговаривая с кем-то. Я заворачиваюсь в полотенце и ложусь на коврик, отчаянно желая по-детски засунуть большой палец в рот и перенестись обратно к родителям, братьям и сестрам.

Однако раздается стук и внутрь входит тюремщица, немедленно высасывая весь воздух из помещения. За ее спиной исчезает контур мужской фигуры.

– Не хотела так врываться, – произносит женщина, – но ты пробыла здесь больше часа.

Стараюсь незаметно для нее утереть навернувшиеся слезы. Отвечать я не собираюсь.

Собеседница опускает на пол рядом со мной стопку белья и комментирует, похлопывая по ткани:

– Чистые вещи. Когда оденешься, спускайся на кухню, будем завтракать. Я приготовила блинчики с черникой и тосты с клубничным джемом.

Женщина улыбается, но я игнорирую ее.

После ее ухода я натягиваю новую одежду. Шорты слишком низко сидят на бедрах, а футболка с противной розовой надписью «Без границ» спадает с одного плеча.

Опекунша даже не удосужилась узнать мой размер и подобрать вещи, которые бы подходили. Не удивлюсь, если мне достались чьи-то обноски.

Я касаюсь дверной ручки, но боюсь ее повернуть. Снова чувствую запах окислителя для волос, более сильный, чем раньше. Перед глазами мелькают вспышки и круги.

Не могу вспомнить, каким образом здесь оказалась, и из-за этого чувствую себя глупой и слабой. Отец всегда говорил, что знания – это сила. У меня нет знаний. Я бессильна.

Я выхожу наружу. В коридоре темно, так что я пробираюсь на ощупь, неуверенная, туда ли иду. Вдоль стен выстроились закрытые двери. Дергаю одну из ручек: заперто.

Везде заперто.

Спотыкаясь, я спускаюсь по лестнице и оказываюсь в просторной комнате. Стены здесь тоже белого цвета. Как и мебель. Похоже на больничное помещение. Лишь на панорамном стекле висит красная призма, отбрасывая цветные блики на противоположную стену.

Это место так отличается от дома, где на подоконниках рядами стояли букеты полевых цветов в банках из-под колы.

– Ты голодна? – раздается слева от меня голос женщины. Она стоит в соседней комнате, отделенной широким дверным проемом, и опирается на холодильник.

Желудок тут же рычит, как прожорливый зверь, и я иду на запах, доносящийся от накрытого деревянного стола. На поверхности постелена единственная салфетка, рядом с тарелкой лежат две белые таблетки. Я отодвигаю их в сторону.

Но тосты с джемом – моя слабость. Мамин клубничный джем – самый лучший в мире. Она даже выиграла приз на фестивале, когда я была маленькой. Ее улыбка в тот день заключала для меня всю вселенную. Отец сделал тогда фотографию: я у матушки на руках. Нам все завидовали.

Я не ела так давно, что перед глазами танцуют черные точки. Собираюсь спросить, натуральным ли образом выращены ягоды черники и не отравлена ли клубника инсектицидами.

Но решаю в любом случае все съесть.

Мне понадобятся силы, так как я собираюсь сбежать отсюда.

* * *

После завтрака женщина приказывает пройти в гостиную, чтобы встретиться с доктором, который хочет мне помочь.

На каминной полке стоят рамки. В них заперты фотографии двух улыбающихся девочек. Одна из них, с отсутствующим передним зубом, на первом снимке едет на велосипеде, на другом – обнимает куклу. Третье изображение совсем выцвело и расплылось. На нем с трудом можно различить вторую малышку. Она плещется в детском бассейне.

Ко мне подходит женщина. Ее дыхание и тиканье часов – единственные звуки в помещении. Она нервно откашливается и указывает на мужчину, который сидит на диване.

– Ты готова, Пайпер?

– Здравствуй, Пайпер. Я доктор Люндхаген, но если хочешь, можешь звать меня Оскаром. – Собеседник облизывает полускрытые усами губы, поправляет ворот водолазки, надетой под темно-серый пиджак, и теребит на запястье толстый браслет золотых часов.

Отец говорит, только глупцы вожделеют богатства.

Женщина неуверенно делает шаг ко мне.

– Оскар пришел, чтобы побеседовать с тобой. О том, что ты чувствуешь.

– Ты не против? – спрашивает доктор. Несколько темных волосков из носа свешиваются на усы.

Я пожимаю плечами, но не двигаюсь с места.

Мужчина смотрит на женщину, и та исчезает из комнаты. В коридоре открывается и закрывается дверь.

И я остаюсь наедине с очередным незнакомцем.

Он вежливо откашливается.

– Может быть, желаешь присесть? – он указывает на противоположную часть дивана. Почти всю стену рядом с ним занимает стеллаж, заставленный фарфоровыми статуэтками.

Их глаза мертвы.

Вместо этого я перетаскиваю через всю комнату стул с высокой спинкой и усаживаюсь напротив доктора, стараясь держаться очень прямо. Он же, наоборот, откидывается на диван и занимает позицию ниже, чем моя. Слабак.

– Спасибо, что согласилась поговорить со мной, Пайпер. Знаю, как тебе сейчас нелегко.

В ответ я лишь молча смотрю на собеседника, хотя так и хочется указать на очевидный факт, что на самом деле я не произнесла ни слова. Рука сама собой тянется к ожерелью на шее, чтобы дотронуться до зеленого камня подвески. Мама рассказывала, что амазонит означает храбрость. Как всегда, он прохладный на ощупь.

Мужчина сцепляет руки в замок. Все пальцы покрыты черными волосками.

Я отрыгиваю после поглощения блинчиков, но тут же сглатываю, не моргнув и глазом. Ингредиенты блюда наверняка состоят из сплошных консервантов, которые вымывают питательные вещества из клеток тела и травят меня.

– Как ты привыкаешь к новому дому? – Брови собеседника приподнимаются в попытке изобразить заботу. – Ты ведь находишься здесь уже больше недели, так?

Неделю? Так долго?

– Джинни говорит, что ты совсем мало ешь, – продолжает доктор, почесывая затылок.

Значит, женщину зовут Джинни. Какое ужасное имя! Просто нагромождение согласных, гласных и лжи.

– Аппетит скоро вернется, обещаю. Тебе пришлось многое пережить, Пайпер. Ничего страшного, если ты чувствуешь дезориентацию и тревогу. Вокруг все непривычное и наверняка кажется слегка странным. Шок – обычное дело в таких случаях.

Доктор пристально смотрит на меня, ожидая хоть какого-то ответа, но наконец вздыхает:

– Должно быть, я тоже выгляжу странно. Понимаю. Может, мы сумеем пообщаться в другой раз, когда тебе станет лучше. Я очень хочу тебе помочь, Пайпер. Все сказанное тобой останется между нами.

Сразу после его слов пол в коридоре скрипит. Тюремщица подслушивает.

Глава пятая
До

Щегол прыгает в траве, солнце и тени неровно ложатся на его желтые перья. Я облокачиваюсь на аттракционный электромобиль и наклоняюсь вперед, стараясь рассмотреть, как птица клюет зерна. Когда мы только переехали сюда, эти машинки стояли на металлической платформе, но отец демонтировал ее после удара молнии. Теперь весь состав автодрома ржавеет в траве.

Мы все иногда приходим сюда, чтобы поболтать или почитать, сидя внутри кабинок. Сэмюель с Генри притворяются, что управляют ракетами в космосе. Беверли Джин превращает электромобили в домики для бумажных кукол.

Я отхожу в сторону, вглядываясь в траву под ногами. Матушка выглядит более утомленной, чем обычно, и мне хочется приободрить ее букетом полевых цветов. Мое внимание привлекает яркое пятно мака, и я добавляю его к пучку желтых лютиков и голубых немофил. Пока я оттираю грязное пятно с ладони, ко мне приближается Кас.

– Собираешь цветы для Анжелы? – пиджак он оставил дома, а рукава белой рубахи закатал до локтей, обнажив мускулистые предплечья.

Я с трудом отвожу от них взгляд.

– Как ты узнал, где меня искать?

– Мне прекрасно известны все твои излюбленные места. – В голосе Каса слышна улыбка. Он садится на капот лимонно-желтой машинки и откидывается назад. – Могу я кое в чем тебе признаться? Но только не расстраивайся.

– Не могу обещать. Все зависит от того, что именно ты скажешь. – Я забираюсь рядом с другом, как обычно, но на этот раз оставляю между нами дополнительное пространство.

Воздух тут же начинает потрескивать от электрических разрядов. Наверное, это возвращение отца действует таким образом. Сегодня кажется возможным абсолютно все.

Каспиан поворачивается ко мне, его брови недоуменно сведены:

– Я не так счастлив видеть Кертиса и Анжелу, как должен бы.

Он всматривается в мои глаза, будто ожидает обнаружить в них согласие или упрек. Будто все зависит от того, что я сейчас скажу.

Я никогда не обманывала Каса раньше и не планирую начинать сейчас.

– Слушай, – я стараюсь говорить спокойно, – прекрасно понимаю, как тяжело жить здесь без родителей. Но они каждый день много трудятся, чтобы обеспечить наше благоденствие и безопасность. Меньшее, что мы можем, – выразить свою признательность. А она проистекает от положительных мыслей. Нужно с корнем вырывать дурные идеи, в точности как сорняки в саду, иначе они начнут отравлять нас.

Каспиан кивает и отводит взгляд.

– Ты права. Конечно же, ты права.

– Ты можешь рассказывать мне абсолютно все, ты же знаешь.

– Да, знаю. – Он по привычке тянется к моей руке, но так и не берет ее.

Кас так и искрится от напряжения, словно молния, которая ударила в металлическую платформу. У меня даже возникает желание дотронуться до него, чтобы проверить, не проскочит ли между нами разряд.

– Можно тогда я расскажу тебе еще кое-что забавное? – неуверенно спрашивает друг, медлит, а потом все же решается: – Когда мы с Томасом только переехали сюда, я был просто ужасно в тебя влюблен.

– Серьезно? – Я чувствую, как замирает сердце.

Кас бросает на меня смущенный взгляд.

– Ага. Даже боялся разговаривать с тобой. Каждый раз язык намертво прилипал. Брат так надо мной смеялся…

– А я думала, ты меня ненавидел!

– Не-а. А теперь мы на всю жизнь неразлучны. – Он забирает у меня букет. – Нужно найти еще цветы, а то этот пучок выглядит слегка жалко. – Кас спрыгивает с машинки и протягивает мне руку. – Прогуляемся?

Мы углубляемся в лес. Я бреду следом за приятелем, огибая деревья и перебираясь через покрытые мхом валуны и поваленные стволы. Опустив голову, он высматривает в траве цветные пятна. Вокруг все наполнено магией, и я благодарю про себя отца, подарившего нам этот мир.

– Какая прелесть! – восклицаю я, опускаясь на колени, чтобы сорвать красный бутон в форме клубничины.

– Не трогай! – предупреждает Кас. – Это чертополох. Он колючий.

– Но он такой красивый. И цвет такой насыщенный… – Я осторожно касаюсь пальцем стебля, но не чувствую никаких шипов. – Маме он наверняка очень понравится.

– Осторожно, не поранься. Дай я его сорву. – Слегка запыхавшийся парень присаживается рядом на корточки, выдергивает из земли несколько растений и засовывает их в самую середину букета.

– Идеально! Спасибо!

Кас смущенно улыбается.

Мы продолжаем путь, все дальше заходя в тенистый бор. Вдоль тропинки растут папоротники, над головой высятся сосны. Приятель внезапно останавливается, поднимает шишку и несколько секунд ее разглядывает.

– Мне кажется, она упала с сосны Культера. Видишь, как встопорщены чешуйки? Напоминает ананас, правда?

– Откуда ты так много знаешь о видах деревьев?

– Здесь особо нечем заняться, кроме как полоть кукурузу да читать. – Он подбрасывает шишку в воздух и ловит. И еще раз. И еще.

Во время очередного броска я пытаюсь ее перехватить, но лишь сбиваю на землю. Мы с Касом оба со смехом бежим ловить кувыркающуюся потерю. Он успевает первым. Я останавливаюсь, откидываю с лица волосы и изумленно выдыхаю.

Перед нами возвышается ограждение из сетки-рабицы, которое окружает нашу территорию по периметру. Сверху на заборе натянута колючая проволока.

В воцарившейся тишине слышно только стрекотание цикад.

– Нужно уходить отсюда, – шепчу я.

Каспиан приближается к заграждению, хватается за сетку одной рукой и встряхивает.

– Обычный забор, – комментирует он, сжимая другой рукой собранный для мамы букет.

– Внешний мир опасен. Мне будет спокойнее, если мы пойдем домой.

– Ты когда-нибудь хотела перебраться через ограду? Просто посмотреть, что находится там, снаружи? – спрашивает Кас, оборачиваясь ко мне.

– Нет, никогда! – Я отшатываюсь. – Пожалуйста, отойди от сетки. Ты меня пугаешь.

– Интересно, кто-нибудь раньше уже пробовал перелезть через забор? – Приятель осторожно кладет цветы на землю и хватается за проволочные ячейки обеими руками.

– Прекрати! Ограждение установили здесь неспроста. Мы и так уже провели тут слишком много времени. Нужно возвращаться. Я должна проследить, чтобы малыши не запачкали одежду.

– Не переживай. Я просто хочу проверить, сумею ли это провернуть. – Парень подтягивается на руках, просовывая ступни в крупные ячейки сетки.

– Кас, хватит! Что ты творишь? Спускайся!

– Да все нормально! Это легко! – отзывается он, подбираясь все ближе к верхней кромке забора. К Внешнему миру.

Я чувствую, как вспотели ладони, и вытираю их о платье. В кустах за оградой что-то шуршит, а деревья будто начинают надвигаться на нас со всех сторон.

– Пожалуйста, стой! Я поднимаюсь к тебе. – Я торопливо подбегаю к сетке и принимаюсь карабкаться наверх, стараясь не отрывать взгляда от забора и не обращать внимания на опасность снаружи. Пот течет по лбу, ладони горят огнем. Когда я приближаюсь к другу, то отрываю одну руку от ячеек, чтобы схватить его, но нога тут же соскальзывает.

Я лечу вниз и с размаху приземляюсь на копчик, едва не прикусив язык.

– Пайпер! – Каспиан спрыгивает с ограждения, подбегает ко мне и помогает подняться. – Ты в порядке? – На лице его написана тревога. – Прости меня. Я просто дурачился. Клянусь.

Я убираю руки за спину, чтобы не показывать, как они трясутся.

– Пожалуйста, никогда так больше не делай. – Я отряхиваю платье, которое, к счастью, не запачкалось, и поднимаю с земли букет. Один из лютиков переломился – должно быть, я на него упала, – так что вытаскиваю поврежденное растение из пучка. – Этот цветок безнадежно испорчен.

Кас берет желтый бутон и заправляет его мне за ухо.

– Видишь? Вовсе он не испорчен. Он идеален.

Я дотрагиваюсь до мягких лепестков и улыбаюсь. Сердце до сих пор бешено колотится.

Здесь Внешний мир нас не достанет. Ограда нас защитит.

Нужно лишь оставаться на правильной стороне.

Глава шестая
До

Отец утверждает, что люди верят не уму или сердцу.

Они верят глазам. А мы помогаем прозреть.

Родители выходят из спальни за час до ужина.

– Наступила пора снимать фильм, – произносит матушка.

Она обожает видео с запечатленными кадрами домашней жизни и постоянно смотрит его с остальными жителями поселения. А отец даже использует отснятый материал для привлечения новых членов Коммуны.

– Все любят наблюдать за счастливыми семьями, – не устает повторять мама.

Я проверяю одежду малышей. Генри с Сэмюелем осторожно чертили на песке ветками. Я наскоро осматриваю наряд братишек и с облегчением убеждаюсь, что они не испачкались. На Милли я натянула огромный передник, как только родители отправились отдыхать. Сейчас он весь в грязи, зато на платье нет ни пятнышка. Кажется, все выглядят вполне прилично.

Замечаю переодевшегося в костюм Томаса. Я несколько раз пыталась застать его одного, чтобы расспросить о жизни в поселении, но Сэмюель с Генри никак не желали оставлять гостя.

Отец держит видеокамеру на плече, пока мама расставляет нас на лужайке, как кукол.

– Давайте сыграем в салки, – предлагает она, оглядываясь на мужа. Тот одобрительно кивает. – Хочу видеть ваши улыбки и слышать смех. Веселее, энергичнее!

Матушка приглаживает волосы Карлы, ломкие от обесцвечивания. А стоящая сегодня влажность и вовсе превратила их в сплошное огромное пушистое облако на голове.

– Пайпер! Принеси ленту и сделай прическу сестре. Не могу смотреть на этот кошмар.

Торопливо вбежав в дом, я обшариваю нашу спальню в поисках белой тесемки, чтобы подходила к поясу. На столе лежит альбом для набросков Карлы, и я осторожно открываю его, прекрасно понимая, что строптивая девчонка убила бы меня, если бы застала за подглядыванием. В последнее время она стала крайне скрытной и угрюмой, и я предполагаю, что обнаружу соответствующие рисунки. Но ошибаюсь. Все они прекрасны: профиль Милли, озеро с контурами танцующих на берегу фигурок. Но больше всего мне нравится изображение лилии. Свет и тени переданы настолько замечательно, что я касаюсь листа, наполовину ожидая ощутить под пальцами мягкость лепестков настоящего цветка. Когда Карла была маленькой, то рисовала различные растения на камнях и прятала их для нас по всему саду. Мы так радовались каждой находке! Я осторожно закрываю альбом и улыбаюсь при мысли, что моя милая мечтательная сестренка до сих пор скрывается внутри подросшей девочки. Я ее не потеряла.

Спускаясь вниз по лестнице, я слышу, как тетушки сплетничают на кухне. Должно быть, им нелегко присматривать за чужими детьми. На самом деле они даже не являются нашими родственницами. Просто состоящие в Коммуне женщины. Большая часть последователей отца живут вместе с ним в поселении за многие мили отсюда. Я частенько размышляла, сами ли решили тетушка Джоан и тетушка Барб стать нашими опекуншами или им навязали эту обязанность.

– Он нашел еще одного, – шепчет старшая из собеседниц.

– И где же?

– Не знаю, но нам и этих хватает с лихвой!

Когда я вхожу, сплетницы резко поворачиваются.

– Ты должна быть на улице, Пайпер. Вы же вроде бы снимали видео, – гася сигарету, комментирует тетушка Барб.

Курить строго запрещено. Она нарушила правила. Обязательно нужно сообщить об этом отцу. Я демонстрирую ленту.

– Мама велела принести. Волосы Карлы растрепались.

– Тогда почему ты еще здесь? – прогоняет меня наружу тетушка Джоан.

Под палящими лучами солнца я подхожу к сестре, приглаживаю ее непослушные пряди и завязываю лентой.

– Носи такую прическу чаще, – говорю я. – Чтобы все могли видеть твое симпатичное лицо.

– Хватит нести чушь, Пайпер. Я знаю, как на самом деле выгляжу, – Карла дотрагивается до прыща на подбородке.

– Прекрасно ты выглядишь, как я и сказала.

– Я совершенно не похожа на вас с мамой, и ты отлично это понимаешь.

Как жаль, что сестра не может посмотреть на себя моими глазами.

– Внимание, начали! – кричит отец, и мы начинаем играть.

Матушка бросается к Милли, делает вид, что промахнулась, и дотрагивается до игрушечного жирафа. Малышка заливается счастливым смехом. Забава длится недолго, и вскоре мы все рассаживаемся вокруг мамы. Младшие дети целуют и обнимают ее, а она широко и заразительно улыбается.

Кас придвигается и привычным жестом обнимает меня за плечи. Сердце снова замирает в груди. Лицо парня находится так близко. Я оборачиваюсь и встречаю его внимательный взгляд. Улыбаюсь и смотрю на матушку, но все мое внимание на самом деле сосредоточено на тепле, исходящем от тела друга.

Я должна немедленно отодвинуться и забыть об этих новых чувствах. Отец говорит, что свидания, мастурбация и секс отвлекают нас от настоящей цели. При организации браков среди членов Коммуны любовь не является решающим фактором. Поэтому я гоню прочь неподобающие ощущения и украдкой проверяю, прочитал ли отец мои мысли. Но он занят, вглядываясь в младших детей.

– Стойте, стойте! – вдруг кричит он, нажимая кнопку на камере. Затем подходит к Генри и прикасается к его рубашке. На воротнике видно пятно грязи. – Что это такое? – требовательно интересуется глава семьи.

– Мы играли с Сэмми, – отвечает перепуганный мальчик дрожащим голосом, – возле озера, на пляже.

– Пайпер, это ты им позволила? – отрывисто бросает отец.

Сердце тут же уходит в пятки, и я быстро отодвигаюсь от Каспиана.

– Прости меня. Я велела им вести себя осторожнее.

На самом деле с моей стороны было нечестно просить Карлу присмотреть за малышами, пока я собирала букет для матери.

К отцу подходит Томас.

– Это моя вина, – громко объявляет он. – Пайпер на несколько минут поручила мне наблюдать за детьми, но я отвлекся.

– Томас, – шепчу я, однако парень предупреждающе качает головой.

– Кертис, никто и не заметит этого пятна, – произносит мама, касаясь моей руки.

– Эти видео должны получиться идеальными, ты же знаешь, Анжела, – тяжело вздыхает отец.

– Уверена, никто из них не хотел ничего плохого, – отзывается она, нервно приглаживая волосы, и тут же краснеет, поймав суровый взгляд мужа. – Что-то у меня голова разболелась, – слабо добавляет матушка и, пошатываясь, бредет в сторону дома, не обратив внимания даже на зовущую ее Милли. Я беру малышку на руки.

– Плохая Пайпер, – всхлипывает сестренка, а затем кладет голову мне на плечо, пачкая платье текущими из носа соплями.

Отец открывает крышку видеокамеры и извлекает кассету.

– Томас, тебе следует быть более ответственным. Особенно во время этих визитов. Ты же знаешь, как они важны – для меня, для твоего будущего, для нашей цели. Когда придет время, я должен быть уверен, что могу на тебя положиться. Стоит отвернуться на одну минуту или даже на одну секунду, и все наши планы вылетят в трубу!

Молодой человек кивает и расправляет плечи.

– Этого больше не повторится.

– Лучше бы так и было! В качестве наказания будешь до завтра копать ямы. Только так ты ощутишь последствия ошибок. По яме на каждого из детей и одну для себя. И заверши работу к рассвету.

– Так точно, сэр.

Коммуна выполняет невероятно ответственную миссию: помогает нуждающимся людям, разрабатывает методы экологичной обработки посевов, распространяет мудрость проповедей отца. Он даже изобрел технику медитации, которая предотвращает чужое проникновение в сознание.

Он спасает мир, и я собираюсь пойти по его стопам. Полгода назад мне исполнилось семнадцать лет, а Касу через пару месяцев будет восемнадцать. Поэтому все мои мысли занимает посвящение, несмотря на то что отец ни разу об этом не упомянул. Необходимо убедить его сейчас, что я готова к испытанию, иначе, боюсь, мне никогда не вступить в члены Коммуны.

Если бы он решил, что это я сегодня совершила ошибку…

Не говоря больше ни слова, отец разворачивается и идет в дом. Я передаю Милли Карле, и они вместе с Беверли Джин отправляются следом. За ними по пятам шагает Каспиан, ведущий за руки Генри и Сэмюеля. Томас так и остается стоять на берегу озера.

– Ты не должен был брать вину на себя, – говорю я, хотя отчасти испытываю облегчение.

– Я поступил так, как посчитал необходимым. – Брат Каса неотрывно смотрит в сторону воды. Он ни разу не улыбнулся с тех пор, как приехал в гости.

– У тебя все хорошо? – тихо спрашиваю я.

– Что ты имеешь в виду? – резко оборачивается ко мне собеседник.

– Просто ты выглядишь таким… суровым. Словно сердишься на нас. Мне очень жаль, что сейчас все так вышло. Извини меня, пожалуйста. Никогда себе не прощу, если мы из-за этого поссоримся.

– Я не держу на тебя зла, Пайпер. И никогда не смогу на тебя обижаться.

– Я беспокоилась, – едва слышно выдыхаю я. – Что будем смотреть вечером? Сегодня воскресенье, помнишь? Думаю, можно заново начать с первой серии «Морка и Минди»^[3], если хочешь.

По воскресным вечерам нашей с Томасом традицией уже давно стал просмотр видео. Уложив малышей спать, мы спускались в гостиную и включали телевизор. Ровно на час. Отец записал на кассеты множество сериалов: «Счастливые дни», «Все в семье», «Факты из жизни» – можно выбирать, что понравится. Энергию генератора тратить нельзя, поэтому мы всегда следили, чтобы уложиться в отведенный лимит времени. Кас хотел присоединиться к нам, но тетушки постоянно поручали ему дополнительную работу либо в огороде, либо в подвале. Томас перебрался жить в поселение сразу после того, как мы закончили смотреть «Идеальных незнакомцев». После отъезда брата Кас старался заменить его, но задавал слишком много вопросов о героях, да и вообще не считал Робина Уильямса особенно забавным. Кроме того, это являлось лишь нашей с Томасом традицией. Он всегда был мне как брат, так что с его возвращением я чувствую себя спокойнее.

– Я устал, – тем временем произносит собеседник, потирая переносицу. – Давай отложим просмотр до следующего воскресенья. Думаю, я еще буду здесь.

– Конечно. Очень рада твоему приезду. – Я через силу выдавливаю улыбку и обнимаю друга. Он крепко сжимает меня в ответ и еще долго не отпускает.