Read the book: «Карбоновое сердце»

Font::

* * *

I don't know what it is
That makes me feel like this
I don't know who you are
But you must be some kind of superstar
'Cause you got all eyes on you
No matter where you are
You just make me wanna play

Jamelia – Superstar

1. Будь как дома

– Н-ну… как там твоя нога? – натянуто уточнил Патрик, взглянув на меня с таким сомнением, будто и сам не понимал, какая ему выгода делать вид, будто его волнует мое здоровье.

Меня, кстати, тоже это интересовало. Но не настолько, чтобы удостоить его ответом. Поэтому я лишь окинула мужчину презрительным взглядом и отвернулась, уставившись в окно.

Снаружи бушевал дождь. Его кристально чистые холодные струи омывали стекло автомобиля, крупные капли сливались в одну и стремились к оконной раме, чтобы сбежать по металлическим дверцам наискось прямиком к земле.

От обилия влаги краски внешнего мира становились темнее и контрастнее. Дождь насыщал их мрачными, почти мистическими тонами. Несущийся за стеклом черно-изумрудный пласт пейзажа, пестрый, как кожа мангрового крокодила в слоях тины, постанывал сырыми стволами и шевелил кронами, роняя капли на темно-синее дорожное полотно, разрезанное ослепительно белыми стрелами разметки и отливающее бликами серого антрацита.

Небо казалось таким густым и низким, будто намеревалось обрушиться на город, в котором каждое здание в такую погоду выглядело заброшенным еще в прошлом веке. Водяные пятна быстро разрастались на бетонных плоскостях строений, словно плесень.

Господи, ну и городок. Гребаные «Сумерки». Надеюсь, вампиров тут не водится, потому что мою кровь и так будет кому пить.

Все выглядело каким-то застывшим, умершим давным-давно, но дождь оживлял этот изолированный мирок, наполняя силой и скрытым могуществом. Наблюдать за пейзажем было куда приятнее, чем видеть кислую рожу Патрика, даже боковым зрением. Хотя в таких местах только психологические триллеры снимать, наверное. Подходящая атмосфера, чтобы сходить с ума и утаскивать кого-нибудь с собой на ту сторону рассудка.

Никогда прежде я не бывала в Уотербери и не думала, что визит сюда предстоит в ближайшее время. Но жизнь обожает устраивать сюрпризы. И теперь я еду в машине с человеком, которого ненавижу, туда, где жить не хочу. Кто-то скажет, что выбор есть всегда. Я отвечу, что это херня собачья.

Мы напряженно молчали всю дорогу, будучи оба одинаково не рады ситуации, в которой оказались. Патрик, конечно, безумно «счастлив», что я приехала. Прямо как утопающий с железной цепью на шее.

Едва показался небольшой белый домик с бордовой крышей, приятный и аккуратный, мужчина сказал:

– Давай хотя бы при ней делать вид, что не собираемся загрызть друг друга.

Это была третья фраза, которую он произнес от самого аэропорта, где встретил меня с моим «скромным» багажом. В отличие от нового мужа моей мамаши я держалась молодцом и не произнесла ни слова. Промолчала и в этот раз. Но Патрик был безусловно прав. Придется нам изображать приятелей. Хотя бы в то время, пока она рядом.

Гвен стояла на крыльце, облицованном красивой мелкой плиткой, держа над собою вишневый зонт с японским орнаментом. Такая маленькая фигурка в теплом кремовом халате. Ежится, поправляет свою идеальную укладку, как у гребаной Мэрилин Монро, щурится, выглядывая меня и Патрика за мокрыми стеклами и скользящими дворниками приближающегося седана.

Должно быть, мой приезд для нее действительно что-то значит, если она в такую непогоду вышла меня встречать. Вот только для меня ее великодушный жест не значит ничего.

Патрик плавно нажал на тормоз, и его любимый Chevrolet, такой же безупречный, красивый и честно заработанный, как этот домик, мягко остановился на мокром асфальте. Мгновение я смотрела на Гвен – она вся напряглась, встретившись со мной взглядом. Дверца открылась и захлопнулась, выпустив меня под дождь. Стараясь больше не смотреть в сторону миниатюрной женщины, я открыла багажник и взвалила на плечи бо́льшую часть своих вещей.

– Остальное принесешь ты, – тихо буркнула я.

Патрик кивнул, принимая условия игры.

Намокшие волосы липли на лоб и губы, лезли в глаза, но обе руки были заняты, чтобы поправить их.

– Господи, Сара! Пусть Пат все перенесет, зачем ты берешь такие тяжести, ты же девочка! Иди скорее под крышу, промокнешь.

Сама же Гвен, однако, не сделала и шагу в мою сторону, чтобы помочь или укрыть зонтом. В этом фальшивом участии и напускной заботливости вся ее эгоистичная натура. Я поднялась на крыльцо, остановилась и спросила только одно:

– Где моя комната?

– Комната? Но я думала, мы сначала посидим вместе, выпьем чаю, ты согреешься, расскажешь нам, как перелет…

– Ладно. Сама найду.

– Сара, но…

– Не надо, – угрюмо предупредила я и вошла в дом.

Только приехала, а уже устала от ее нарциссичного желания выслужиться и показать себя с наилучшей стороны. Будто я ее не знаю! Или спустя столько лет я для нее уже как новый человек? Пока я искала комнату, любезно предоставленную для моего проживания, а по мне стекала вода, капая на дорогие ковры, Гвен и Патрик о чем-то перешептывались у входа, поглядывая на меня весьма неодобрительно, но не решаясь сделать мне замечание.

– Миленько тут у вас, – как можно дружелюбнее, но не без нажима произнесла я, когда молчание стало невыносимым и неприличным. Даже для меня.

Лицо Гвен тут же разгладилось, будто по нему отпаривателем прошлись. Лет на пять точно помолодела. Она готова была уцепиться за любой намек на вежливость с моей стороны, чтобы завязать разговор и разрядить обстановку, но не додумалась до самого примитивного – дать мне, черт возьми, полотенце. Я стояла в коридоре у двери, очевидно, ведущей к искомому помещению, смотрела в глаза Гвен – глупые, как у косули, – и искренне не понимала, как эта женщина может быть моей матерью. Мы ведь с ней настолько разные люди, насколько это вообще можно представить.

– Тебе правда у нас нравится? Это так здорово, а я переживала, знаешь… Патрик, налей Саре чаю, а я покажу комнату.

– Это не обязательно, у меня все-таки есть глаза.

– М-м-м?

– Сама осмотрюсь.

– Хорошо, тогда мы подождем тебя на кухне. Располагайся, милая.

– Ага, – буркнула я себе под нос. – Будь как дома, и все такое.

Кажется, Гвен приняла новую стратегию – игнорировать мои колкости в надежде, что без ее реакции мне надоест. Ладно, это мы еще посмотрим. В данный момент я слишком устала и замерзла, чтобы продолжать.

Предоставленная наконец сама себе, я затащила сумки в комнату и с удовольствием переоделась в сухое и чистое. Обстановка внутри была самая обычная – односпальная кровать с двумя подушками, продолговатый стол, два стула, кресло, два высоких окна с видом на лужайку на заднем дворе с безупречным (само собой) газоном, белые занавески, тумбочка, настольная лампа, шкаф. Сочетание серо-голубого и разных оттенков древесного меня вполне устраивало. Могло быть и хуже. Кажется, все новенькое. Неужели потратились ради моего комфорта? Хотя для Патрика купить новый комплект мебели все равно что чайный сервиз приобрести.

Свободного места здесь было более чем достаточно, а голые стены так и просили примерить на себя мои плакаты и газетные вырезки, привезенные с собой, – неотъемлемая часть моей сущности. Я сходила за чаем и вернулась к себе, наотрез отказавшись играть в любящих родственников: поддерживать милые беседы ни о чем, изображать заинтересованность в делах посторонних мне людей, лживо заверять, как скучала и как рада здесь находиться.

Ни черта я не скучала и уж тем более не рада здесь находиться. Будь моя воля, нога бы моя не ступила на порог этого дома. От здешней фальши меня скоро стошнит, а ведь я тут не больше получаса. Патрик хотя бы не скрывает искренней неприязни, а Гвен делает вид, будто я ей небезразлична. Материнский инстинкт проснулся? Хочет поиграть в дочки-матери? Я скорее поверю, что завтра найду чемодан с деньгами, чем в этот бред.

Вдогонку мне Патрик негромко отправил что-то вроде: «Но как же так, она ведь…», – однако Гвен его прервала. Позволила мне уйти не оборачиваясь, чтобы я случайно не испепелила Патрика взглядом. Захлопнув за собой дверь нового пристанища, я бессильно опустилась в кресло и глотнула чаю, задумчиво глядя на улицу.

Перелет меня измотал. За несколько часов я так много успела обдумать, что устала скорее ментально, чем физически. Напиток обжигал горло, но это было то, что нужно, чтобы отвлечься. И даже когда чай закончился, я продолжала сидеть и смотреть куда-то, воскрешая в памяти события, из-за которых и оказалась здесь.

На всю комнату запевал David Bowie – «The Man Who Sold The World», одна из моих любимых песен всех времен. С первого раза, как я услышала ее в подростковом возрасте, и вплоть до сегодняшнего дня она все так же меня завораживала и расслабляла. А я была достаточно напряжена, зная, что на первом этаже находятся около пяти пьяных мужчин среднего возраста и крупного телосложения.

Ярко горела лампа, прикрепленная к полке шкафа слева и чуть выше моей головы. Резкий белый свет не хуже солнца освещал стол, за которым я работала. Из большого куска художественного пластилина телесного цвета под давлением пальцев и стека постепенно появлялся контур человеческой головы. С носом у меня всегда были проблемы: кривоватые они у меня получались. Изобразив на собственном лице всю возможную для меня концентрацию, я мяла упругую массу и срезала лишнее, стараясь не думать о том, что в тот момент симметрия тревожила меня меньше всего.

Конечно, я знала всех этих мужчин. Одним из них был мой отец. После развода он долгое время не мог найти себе ни места, ни дела. И вот наконец нашел – нажираться с друзьями каждые выходные, гостеприимно распахивая двери просторного дома и напрочь забывая обо мне.

Но так стало не сразу. Сначала они просто глушили пиво за просмотром хоккейных матчей, ели пиццу и наггетсы, много смеялись и не засиживались допоздна. Я была даже рада за отца – убитый тяжелым разводом, он находил в себе силы улыбаться в компании друзей. Я, например, сил не находила. Так ведь и друзей у меня не было. Кроме участников плей-листа.

Незаметно для меня безобидные посиделки превратились во что-то рискованное и удручающее. Все они так напивались безо всякого хоккея, что друзья отца начали оставаться у нас на ночь с субботы на воскресенье. Долго буянили, не давая мне уснуть (и соседям тоже), но в конце концов вырубались под действием алкоголя, занимая чуть ли не весь первый этаж своими пьяными вонючими тушами.

Я не знала, как это остановить, а звонить в полицию и стучать на собственного отца казалось глупостью. Первое время пыталась выпроводить мужчин за дверь, но в одиночку с ними не справиться. Каждый раз звать ради этого соседей странно. Разговоры с отцом тоже ни к чему не привели. Он с честными глазами обещал, что прекратит все это, бросит пить, возьмет себя в руки и это был точно последний раз. Но с наступлением выходных пил еще больше и моментально забывал о своих обещаниях, едва прикасаясь к бутылке.

Он становился другим, опасным и непредсказуемым. Каждой девочке знакомо чувство, будто ее отца подменили. Этому человеку плевать было на меня, на себя, на дом и на чувство собственного достоинства. Он получал долгожданное беспамятство и больше не думал о женщине, которая так жестоко его оставила. Но вместе с этим забывал и о том, что у него есть дочь.

Каждый уик-энд это пугало меня все больше, и я старалась не фантазировать, куда это приведет. Жизнь все равно более изобретательна. По правде сказать, я понимала, что мне остается только ждать кульминации.

После развода я, естественно, выбрала жить с отцом, даже не представляя, во что он со временем превратится. Поначалу не было никаких сомнений, что с ним мне будет лучше, а матери я вовсе не нужна. Мне не хотелось видеть ее еще хоть раз в жизни, и я была счастлива, что она умотала в Уотербери со своей новой любовью, по пути стряхивая с ног пыль от обломков нашей семьи.

Я не могла не остаться с отцом. Ему я нужна была еще больше, чем он мне. Но утешения в лице меня ему оказалось недостаточно. А ведь я тоже нуждалась в поддержке. Хоть чьей-нибудь.

Наверное, куда легче пережить развод родителей, когда ты ребенок и еще не совсем понимаешь, как устроен мир. Ты кажешься себе героем, способным решить любую проблему, у тебя много друзей, которые всегда помогут, ведь они любят тебя, и все вокруг такое простое и банальное, что совершенно не о чем переживать. Ты уверен, что знаешь жизнь, и чьи-то советы тебя унижают.

Однако, взрослея, понимаешь, что ты – бессильный кусок мяса, плывущий по течению обстоятельств, не обладающий достаточной отвагой или смекалкой, чтобы избавиться хотя бы от одной из десятков своих проблем. И друзей у тебя вовсе нет, ни одного, и, оказывается, никогда не было настоящих. В действительности ты ни черта не знаешь, никому не нужен и никто тебе не поможет. Кроме разве что родителей, которые раньше так надоедали с опекой, а теперь заняты личными проблемами и разбирательствами.

Мне было двадцать, когда выяснилось, что мама изменяет отцу, и семья наша рухнула, будто сухое дерево, в которое ударила молния – с чудовищным треском. Для меня это был серьезный удар, я как раз сдавала важные экзамены, нервов и так хватало. У меня не осталось даже того фундамента, который дает семья. Под ногами не было ни-че-го. Я так и замерла в подвешенном состоянии, не зная, что делать с жизнью, которая так резко сменила свой ландшафт.

Не то чтобы мои отношения с матерью были хорошими до развода, скорее назовем их нейтральными. Мы недолюбливали друг друга, стараясь не скандалить без повода. Но после этого предательства я раз и навсегда уяснила, что такая малодушная и эгоистичная лгунья заслуживает максимум презрения и ненависти с моей стороны. Она просто исчезла из нашей с отцом жизни, и мы бы больше никогда не общались, если бы не тот роковой вечер.

После бессмертного хита Боуи включилась «Alone I Break» от Korn, и именно тогда в мою запертую изнутри дверь начали ломиться. Я вздрогнула и мысленно поблагодарила себя за то, что догадалась запереться, словно что-то предчувствовала. Случившееся дальше заставило меня навсегда возненавидеть ранее любимую композицию. Она стала саундтреком моего личного кошмара. Ни выключить ее, ни сделать потише я просто не успела.

– Отец?! – крикнула я, привстав из-за стола и наскоро вытирая руки. С холодом в груди поняла: происходит что-то нехорошее.

– Открой, Сара!

– Где отец?

– Он уснул, дрыхнет без задних ног.

– Ага, натурально в отрубе!

– Тогда зачем вы здесь?

– А нам вот не спится. Ну же, впусти нас. Мы ведь тебе не враги, Сара.

– Это же мы, друзья твоего папы! Ты знаешь нас много лет!

– Уходите!

Судя по шуму, их было не меньше трех, и они определенно очень хотели войти.

– Мы все равно выломим дверь. – Тон мужчины пугающе изменился, когда ему надоело стучать и уговаривать.

– Что вам нужно? Идите домой, пожалуйста! – Мой голос надорвался и треснул, как сгоревший провод, от ужаса, который я испытала.

Дверь громыхнула от пробного удара. Еще немного, и они ее точно сломают. В груди и висках у меня быстро стучали тяжелым молотком. Кровь приливала к мозгу, чтобы он решил важнейший вопрос – как мне спастись? Но вместо этого у меня закружилась голова и появилась тошнота. Сглотнув тягучую слюну с привкусом железа, я отступила к окну и приоткрыла его. На улице расстилалась глубокая ночь.

Как много соседей не спят в выходные за полночь?

Успею ли я кому-то позвонить? Где вообще мой гребаный телефон…

В следующий момент дверь вынесли с петель с той стороны. Моя комната наполнилась радостными возгласами троицы пьяных мужчин, которым оставалось всего несколько ярдов до цели, и ничто не могло их остановить, даже мысли о последствиях. Я с отвращением заметила блестящие глаза и приоткрытые рты на потемневших лицах.

Отца действительно не было. Он не придет.

– А папаша твой внизу, слышишь, Сара? Не поможет он тебе, – сказал один из мужчин, словно прочитал мои мысли. Неужели ему это так нравилось? Он ведь всегда был добр ко мне, с самого детства.

– Дядя Сэм, уходите домой. Прошу.

– Нет-нет-нет-нет. Никуда мы не уйдем. И ты тоже.

– Да она же со второго этажа сейчас спрыгнет!

– Не спрыгнет.

Несмотря на внешнюю бодрость, с координацией у мужчин было не очень. Подступали они ко мне неспешно, в полной уверенности, что жертва не вырвется из капкана. Бесценные секунды промедления сыграли в мою пользу. Если бы они сразу бросились ко мне, скрутили, заломили руки, я бы уже ни за что не освободилась. И отец вряд ли проснулся бы до самого утра. Даже мои крики сквозь затыкающие рот ладони его не разбудили бы, как и соседей.

– Лови ее! – только и успел крикнуть Джек своим мерзким пьяным голосом, рванулся к подоконнику, взмахнув руками, но меня там уже не было.

Я неудачно приземлилась на землю и вывихнула лодыжку. Тупая боль пронзила ногу, словно она попала в самую медленную мясорубку в мире. Я вскрикнула, стиснула зубы и с гримасой боли посмотрела наверх – мужчин у окна уже не было. Значит, сейчас они сбегают вниз по лестнице, чтобы догнать меня, что удастся им с легкостью после моего падения.

В запасе оставалось секунд семь, максимум десять, и я, стоная от боли, поползла на четвереньках в сторону соседского дома, как раненый пес с подбитой охотниками лапой. Почему-то я не могла закричать в полный голос, чтобы хоть кто-то услышал и помог. Казалось, что все это происходит не со мной, потому что со мной подобного случиться не может. А еще мне было стыдно – за отца, за этих похотливых ублюдков, за то, что из-за них мне придется разбудить соседей.

В голове у меня помутилось от страха, перед глазами плыли круги. Я была уверена, что сейчас, прямо в эту секунду, пока я ползу по земле, меня подхватят на руки трое крепких мужчин, залепят мне рот зловонными пальцами, и никто меня уже не услышит. Наверное, оттого, что я передвигалась на четырех конечностях, или оттого, что мне было очень больно, во мне сыграло нечто звериное, когда меня действительно схватил один из них, и я с таким остервенением укусила его, что мужчина заорал во всю глотку, а на губах у меня осталась его кровь.

Пользуясь возможностью, я вырвалась и кое-как побежала дальше, сильно прихрамывая и чуть не падая на каждом шагу. Бежать, бежать, бежать – единственное, что было на уме. А если загонят в угол – напасть и разорвать. Но в окнах уже зажигался свет, кое-кто выглядывал наружу. Я как раз доковыляла к соседскому крыльцу и рухнула на бок, вскрикнув, когда на ступеньки вышел Джимми – сын миссис Нэш, паренек немногим старше меня.

– Какого хрена?! – громко спросил он, словно обвинял меня в чем-то.

– Помоги… вызови полицию!

Но тут Джимми и сам увидел полную картину происходящего и спрыгнул ко мне, единым рывком минуя лестницу. Это отпугнуло мужчин, к тому же и другие соседи высыпали на свои террасы, где неуверенно крутились, не решаясь вмешиваться.

– Ты ранена? Чья кровь?

– Поймай этих ублюдков, – прорычала я, держась за ногу, словно это могло унять боль.

– А ну, скрутите их, – громогласно крикнул Джимми, обращаясь сразу ко всем мужчинам в радиусе видимости.

Друзья моего отца пытались скрыться, но выпитый алкоголь сыграл против этой затеи. Их быстро задержали и вызвали полицию, а мне – такси до госпиталя, ибо как только выброс адреналина закончился, я испытывала уже такую боль, что не могла подняться на ноги, и от пережитого стресса была дезориентирована. Однако вызов «Скорой», честно говоря, не покрывался моей страховкой, так что даже в таком состоянии мне пришлось добираться самой.

Несколько дней в госпитале я находилась в полной прострации. Я не имела ни малейшего представления о том, как мне продолжать жить дальше в прежних условиях. На уме был только один вариант, но я до последнего от него отказывалась. Пока ко мне в палату не пришел отец.

На его жалкие попытки выпросить моего прощения, уговорить остаться, заверить, что больше такого не повторится, я разразилась неожиданно истеричным визгом. От громкости собственного крика у меня заболела голова, и после того как отец, осыпанный моими проклятиями, вынужден был удалиться, мне вкололи валиум внутривенно.

Проспавшись, я первым делом позвонила матери и все подробно рассказала. Пришлось раздавить всю гордость, сколько во мне было, а было немало. Я четко понимала, что уже ничем не помогу отцу и не смогу дальше жить с ним после всего, что случилось. Я и правда до последнего пыталась исправить ситуацию, тут моя совесть чиста. Но этот инцидент оказался переломным.

Дальше так нельзя. Слишком много риска. Еще раз подобное я просто не переживу, хотя ублюдки и были задержаны за попытку группового изнасилования, порчу имущества и нанесение психотравмы путем домогательств в измененном состоянии. Они обязаны были поплатиться за содеянное, но я была так истощена событиями, что не хотела затягивать весь этот ужас еще на долгие месяцы и оставила разбирательства на отца (а дачу показаний – на соседей и видеокамеру в нашем дворе), ведь свалить оттуда как можно скорее хотелось мне больше, чем добиться мнимой справедливости.

Так было решено, что я перееду к матери и ее новому мужу. Из Солт-Лейк-Сити прямиком в Уотербери, округ Нью-Хейвен, штат Коннектикут, где и произошло самое удивительное знакомство в моей жизни.