М.Цветаева.
У нее получилось. А кто бы еще смог рассказать о поэте, кроме как равный ему, тоже большой, поэт, собрат по перу? Интересное это явление – проза поэта. Настоящего поэта. По ней не получается пробегать глазами - ее разгадываешь как шифр, читаешь как стих. Мне приходилось читать небольшими отрывками. Как ложку меда взять, а потом ходить и смаковать, распознавая все оттенки вкуса. Уж очень это изысканное и калорийное блюдо. Ну, вот как, скажите, не остановиться и не полюбоваться на эти слова:
В 1922 году, на Воздвиженке, меня окликнула молодая женщина с той обычной советской присыпкой пепла на лице, серьезной заботы и золы, уравнивающей и пол, и возраст, молодость заравнивающей как лопатой.В поэзии самой Марины Цветаевой всегда удивляла и даже пугала эта ее всеохватность и всегда – самая сердцевина страстей. Так писать о сути, сразу – о сути, без описаний, умеет только она. Чувственная проза. До предела наполненная страстями, эмоциями, ощущениями, ассоциациями. Она избыточна, она так пестра и непричесанна, так неожиданна, что кажется живой. Будто настоящие ее герои предстают перед изумленным взором читателя, и нет этих ста лет, что отделяют нас от того времени. А книга-то об обыденном! Цветаева говорит о конкретных людях и их повседневной жизни, о неустроенности их быта, в контексте событий начала ХХ века. По сути – о томлении мятежного духа поэта в жестких рамках быта и условий эпохи.
Это книга - эссе об Андрее Белом. Вернее «Моя встреча с Андреем Белым». Цветаева ведь могла писать только о том, что она сама пережила и прочувствовала. Вся ее проза поэтому – дневниковая. То, каким он виделся ей – провидице, ведунье, знатоку человеческих душ, по-собачьи чувствующей и угадывающей их самую суть, – таким предстает и перед читателями. Большой ребенок, одинокий, беззащитный, непонятый, страдающий от своей избыточности всего внутреннего, от нерастраченности, от неприспособленности ко всему внешнему.
Ничего одиноче его вечной обступленности, обсмотренности, обслушaнности я не знaлa. Нa него смотрели, верней: его смотрели, кaк спектaкль, срaзу, после зaнaвесa бросaя его одного, кaк огромный Имперaторский теaтр, где остaются одни мыши. А смотреть было нa что. Всякaя земля под его ногою стaновилaсь теннисной площaдкой: рaкеткой: лaдонью. Земля его кaк будто отдaвaлa - тудa, откудa бросили, a то - опять возврaщaло. Просто, им небо и земля игрaли в мяч. Мы - смотрели.Хочется сказать банальное: стихи в прозе. Но иначе это не назовешь. Верно найденное слово, определение, афористичность мысли. Умение от внешних описаний жестов, манеры говорить, держаться – понять и описать ту внутреннюю жизнь, что кипела, постоянно видоизменяясь, находя выход в случайных и нелепых порой выходках, так непонятных обывателям.
То с перил, то с кафедры, то с зеленой ладони вместе с ним улетевшей лужайки, всегда обступленный, всегда свободный, расступаться не нужно, ich überflieg euch! [Я перелетаю через вас! (нем.).] в вечном сопроводительном танце сюртучных фалд (пиджачных? все равно — сюртучных!), старинный, изящный, изысканный, птичий — смесь магистра с фокусником, в двойном, тройном, четвертном танце: смыслов, слов, сюртучных ласточкиных фалд, ног, — о, не ног! — всего тела, всей второй души, еще-души своего тела, с отдельной жизнью своей дирижерской спины, за которой — в два крыла, в две восходящих лестницы оркестр бесплотных духов… — о, таким тебя видели все, от швейцарского тайновидца до цоссенской хозяйки, о, таким ты останешься, пребудешь, легкий дух, одинокий друг!Я уже начала читать книгу, когда мне пришлось ехать по работе в областной центр. Терять времени не хотелось, а читать книгу, трясясь в «газели» по весенней разбитой дороге, ну просто невозможно. И вот я решила, чтоб не прерываться, послушать аудиокнигу. Читала Ирина Ерисанова. Я слушала и не узнавала цветаевский текст! Она так железно-методично читала, своим, несколько скрипучим, голосом, так припечатывала, нарочито выделяла слова, стремясь придать им значение, что я подумала: а как бы его прочла сама Цветаева? Вдруг до жути захотелось услышать ее голос! А ведь Цветаева еще умела на бумаге мастерски передать чужую речь, все ее герои говорят своими голосами, с их манерой, интонацией, характерным языком и диалектным тоже. Как бы она озвучила их речь? Уже дома вечером заглянула в интернет, порылась там, но так и не нашла записей голоса самой Марины Цветаевой. Многих поэтов серебряного века мы можем слышать, а ее нет. Остается только гадать каким он был…
Отзывы 8