Read the book: «Мэри. Танцы на лезвии»

– Является ли ваше желание вступить в брак искренним, взаимным и добровольным? Прошу ответить вас, Константин Айвазович.

«Какой отвратительный голос, какая банальная, пошлая речь, как же мне мерзко-то, господи… Зачем все это?»

Я вдруг словно вижу себя со стороны – стою, как украшение на торте, какое-то идиотское платье с кринолином, какие-то розочки в волосах… Господи, неужели это происходит со мной?!

– А теперь вы, Мария Юрьевна… Мария Юрьевна!

«О черт, это же мне… да не знаю я!!! Не знаю!!!»

Я ненавижу вставать рано. Не-нави-жу! И разумеется, Иван назначает тренировку именно на первую половину дня – причем не просто прогон, а полноценную работу на два часа с полной нагрузкой. Наскоро кидаю в сумку запасную майку, косметичку и кое-какие мелочи, на ходу глотаю кофе, хватаю с полки ключи и выбегаю на улицу. Брр-р! Однако с курткой я погорячилась… Ладно, некогда возвращаться, и так уже опаздываю, Ванька будет ворчать.

На крыльце Дворца культуры неожиданно обнаруживается застывшая за ночь лужица, и я, разумеется, падаю на оба колена. Хромая и охая, как больное привидение, добираюсь до зала. Из-за закрытой двери раздается музыка.

– Слушай, красота моя, а ты будильник себе купить не хочешь? – Мой партнер Иван не прерывается, продолжает отрабатывать основной шаг румбы, однако свое «фи» по поводу опоздания, естественно, высказывает.

– Вань, я, кажется, колено разбила…

– Ой, придумай что другое, а? Инопланетяне не встретились по пути?

– Елки, да я серьезно – глянь!

Я сажусь прямо на паркет, вытянув ноги в разодранных и испачканных колготках, и Ванька моментально выходит из образа сексуально-томного мачо и становится самим собой – милым, заботливым и трогательно-обеспокоенным партнером, с которым я танцую уже почти пятнадцать лет.

Он садится рядом, внимательно рассматривает мои колени и качает головой:

– М-да… живописно, нечего сказать. Чувствую, отменяется тренировка наша.

– Ты что?! Первенство на носу! Сейчас промою, забинтуюсь, наколенник натяну – и все, пойдем работать.

В раздевалке бардак. Так всегда бывает после ухода последней детской группы: эти маленькие монстры способны погубить цивилизацию, если захотят, а уж устроить в обычной раздевалке последствия Куликовской битвы им вообще дело плевое. Караул! Это кто ж посмел мою юбку из шкафчика на люстру переместить?!

– Ва-а-ань! Это твои вчера резвились? Сними мою юбку с люстры, я на стул вряд ли влезу!

Партнер беспрекословно исправляет ситуацию, бурчит что-то в адрес своих учеников и помогает мне забинтовать колено.

– Слушай, Мария, тут недавно опять твой приходил, – бросает Иван между делом.

– Он не мой.

Иван качает головой – искренне не верит, что регулярно появляющийся в клубе господин с огромными вениками роз действительно значит для меня ровно столько, сколько во-он та пустая бутылка от сока, что валяется в мусорном ведре.

– А зря ты кобенишься, Мария. Он, судя по всему, дядя небедный, мог бы нам и спонсорскую помощь оказать.

– Ага, щас! Только об этом и мечтаю! – фыркаю я и передергиваю плечами. – Ты в своем уме, родной?

– А чего? Разве плохо?

– Ваня, а ты мог бы переспать с отвратительной тебе женщиной, а? Вот просто ради того, чтобы она нам спонсорских денежек дала?

Вопрос не праздный – синеглазый темноволосый Ванька пользуется огромным успехом у своих клиенток, обеспеченных дам бальзаковского возраста, посещающих любительские занятия в нашем клубе.

Лицо моего партнера кривится в брезгливой гримасе.

– Ну ты скажешь!

– И в чем же разница? Ты не можешь – а я должна? Да если хочешь знать, мне этот Костя уже полгода проходу не дает. То сам приедет, то своих горилл подошлет с цветами. Ни добра ни худа не понимают. – Я застегиваю туфли и встаю. – И вообще – давай прекратим этот разговор, а? Мы с тобой уже давно ближе родных, должны бы чувствовать друг друга.

Иван обнимает меня за плечи и смеется:

– Хорошо сказала. Прости, я ж не со зла. Все, идем работать – румба дрянь у нас, а до первенства две недели.

«Шестисотый» полз по обочине вровень со мной, из-за приоткрытого стекла доносилась джазовая музыка. Хозяин машины, красавец-армянин в светлой дубленке, почти по пояс высунулся из окна и пытался обратить на себя мое внимание:

– Маша, минуточку только! Одну минуточку, девочка!

Я старалась идти как можно быстрее, еще метров двести – и нырну в подъезд, а уж туда Костя не войдет. Его ухаживания доставляли мне одни неприятности – отец, если был трезв, орал не своим голосом, называя меня «подстилкой» и «бандюковской любовницей». С чего он взял, что Костя бандит, я не знала, хотя, безусловно, эти разговоры имели под собой почву: такую машину может позволить себе только очень состоятельный человек или тот, кто зарабатывает деньги не на государственной службе.

– Машенька, ну, что же ты торопливая такая… Поговорить хочу – и все, – продолжал Костя, не стараясь, однако, взять меня, допустим, за руку, хотя возможность была – тротуар узкий.

– Не о чем, – бросила я.

– Маша… недоразумение вышло, мамой клянусь! Попросил своих просто объяснить парнишке, что не нужно быть таким настойчивым, а они, дурачки, перестарались.

– Перестарались? Однако… – Я ускорила шаг, и машина тоже прибавила скорости.

– Машенька, да ведь уладили уже все, что ж ты злопамятная такая, некрасиво, девочка, нехорошо…

– Да пошел ты! – с облегчением рявкнула я, рывком открыв дверь подъезда и быстро захлопнув ее за собой.

То, о чем мы говорили с Костей, произошло пару недель назад с моим другом Максимом. Ну, что значит с другом – скорее, с любимым человеком. Нестеров – врач-травматолог, мы знакомы много лет, еще с тех пор, как он работал простым медбратом, а я повредила лодыжку на тренировке. Симпатичный, высокий, очень добрый парень понравился мне буквально с первого взгляда, оказался не наглым, спокойным и надежным. После моей выписки из больницы Максим позвонил и предложил встретиться. Я согласилась, и мы провели чудесный вечер в маленьком кафе, разговаривая взахлеб. Он оказался человеком из другого мира, о котором я почти ничего не знала, занятая своими танцами с семи лет. У меня никогда не было парня – хотя принято считать, что мы, танцоры-бальники, взрослеем быстрее. А когда, как и, главное, где нам искать этих парней-девушек? Наш круг общения ограничен своими же – танцорами из других клубов, но как можно завести роман там, где находишься постоянно? Когда всех знаешь с детства, одну половину презираешь, а вторую просто терпеть не можешь? Это соперники, приятели – кто угодно, но только не потенциальные кавалеры. И тут – совершенно другой человек, умный, начитанный, интересный и неожиданно увлеченный каллиграфией. Он рассказывал об этом так заразительно, что мне непременно захотелось увидеть, как это – тонкой кисточкой наносить на рисовую бумагу иероглифы тушью. Я рассматривала его руки, даже не стесняясь – крепкие мужские руки с короткими ногтями и невероятно гибкими суставами длинных пальцев. Эти руки совсем недавно касались моей лодыжки, меняя повязку, и их прикосновение вызывало легкую дрожь. Неожиданно для себя я вдруг дотянулась до руки Максима и, потянув к себе, прижалась щекой. Он на секунду растерялся и замолчал, сбившись со своей пламенной речи о тонкостях выбора кисточек, а потом погладил по волосам:

– Маш… ну, чего ты?

– Я могу тебя попросить?

– О чем?

– Не называй меня Машей, я не люблю уменьшать свое имя.

Даже ему я не хотела позволить этой малости. Никому не позволяла, с самого детства, лет с пяти – все звали только Марией и никак иначе, а попытки использовать любые производные вроде Маши, Машуни, Машули и прочих вызывали в моей душе протест. Даже отец звал меня полным именем, как бы сильно ни был пьян. Исключение составлял, пожалуй, только Костя, но на него воздействовать я не собиралась – этот человек мне безразличен, и все, чего я хочу, так это чтобы отстал и не появлялся больше.

Максим пожал плечами и согласился.

Наши встречи происходили все чаще – ну, насколько это позволял мой напряженный тренировочный график, соревнования и просто показательные выступления, а так же его дежурства и занятия в институте.

Мой отец только фыркал, глядя на то, как тщательно я собираюсь на свидания, как подолгу торчу перед зеркалом в коридоре, накладывая макияж, хотя с десяти лет умею делать это чуть ли не с закрытыми глазами.

– Влюбилась, что ли, дурында? Гляди – поиграется и бросит, знаю я их, проходимцев, – пророчил отец, отхлебывая очередной глоток дешевого портвейна из бутылки.

– Шел бы ты к себе, а? – неласково советовала я, и он, отойдя в конец коридора, продолжал:

– Ты на себя-то глянь, раз уж все равно рожу малюешь – кому ты нужна, красавица такая?

Мой отец всегда был крайне критичен в отношении меня, м-да… Возможно, я не родилась сногсшибательной красоткой, однако внешность моя не заурядна – это признавали все, даже наш ехидный и острый на язык тренер. Занятия танцами приучили меня высоко держать голову и не сутулить спину, как бы я ни устала, высокие каблуки стали спутниками с одиннадцати лет. Я носила волосы чуть ниже плеч – именно такая длина позволяла легко убирать их в «дульку», как мы между собой называли гладкую конкурсную прическу, правда, с цветом поиграть любила, пока не остановила выбор на ярко-рыжем. Как говаривала Марго «ты не просто красивая женщина – ты женщина с неправильной изюминкой». Да… Но о Марго – позже.

Словом, отец явно преуменьшал мои возможности, но я не обращала внимания. В конце концов, он мог отдать меня в интернат, когда погибла мама, но не сделал этого, сам растил и воспитывал, как мог, и даже по-прежнему оплачивал занятия танцами, хотя мы едва сводили концы с концами. Когда я начала сама потихоньку тренировать, стало легче, конечно, и это плохо отразилось на отце – он начал попивать, а потом и открыто пьянствовать, хотя работу не бросил, разве что в должности его резко понизили, оставив рядовым охранником «сутки через трое». Сутки он дежурил, а трое – пил. Так и жили…

– Мария, а ты кредит не хочешь взять? Ну, на квартиру в смысле? Помочь могу, если решишь.

Странное предложение директора клуба застало меня врасплох. Безусловно, я мечтала об отдельной квартире, все-таки уже не девочка, двадцать пять лет, пора и углом обзаводиться. Кое-какие сбережения у меня были, но их явно недостаточно, а предложение Тамары Андреевны выглядело сказочно-прекрасным. Прикинув все «за» и «против», я посоветовалась с Максимом и через три месяца уже делала ремонт в двухкомнатной квартире новой шестнадцатиэтажки на окраине города. Квартирка оказалась небольшая, на последнем этаже, но такая уютная и такая моя, что я не раздумывала ни секунды. Максим помогал, чем мог, вдвоем мы быстро привели все в жилой вид и тихо отметили новоселье. Смешно, но Максим оказался совершенно не таким, как большинство мужчин, – ему нравилось просто проводить со мной время, не делая попыток к более интимному знакомству. Мне со временем стало казаться, что это я затащила его в постель, а не наоборот. Возможно, Макс просто сдержан от природы, хотя его внешность заставляла думать об обратном. На мой взгляд, он необыкновенно красив – высокий, широкоплечий, кареглазый, с идеально правильными чертами лица и отличной фигурой. Я, вообще-то, не люблю эталонных красавцев, считаю, что легкий изъян придавал бы таким лицам некий шарм, но Макс… Макс был для меня всем, я им жила, им дышала. И, к счастью, взаимно.

– Машенька, красавица моя!

О черт!!! Ну, когда уже ему надоест этот цирк, когда он, наконец, найдет себе сговорчивую девушку и отстанет от меня?!

Костя с огромным букетом нежно-розовых роз стоял у подъезда. Как вчера, позавчера, неделю назад… Господи, как надоел, ну как же он мне надоел!

Я остановилась у скамьи, достала пачку сигарет, и у самого лица тут же возникла мужская рука с зажигалкой:

– Ты куда-то спешишь, Машенька?

– Слушай, Костя, а тебе что – нечем заняться? – поинтересовалась я, затягиваясь сигаретой.

Влажные карие глаза выразили сперва удивление, а потом заискрились смехом:

– Ну, что ты, Машенька! Дел хватает, но самое важное – ты.

«Господи, как банален… зубы сводит…»

– И что – долго собираешься вот так за мной волочиться?

Очевидно, до меня никому в голову не приходило так себя с ним вести. Костя ощутимо растерялся, не смог поймать нужную интонацию. Я видела, как хочется ему сейчас поступить так, как подобает человеку его темперамента, а именно – врезать мне по лицу. С другой стороны, он явно не хотел ронять себя в моих глазах. Потому, взяв себя в руки, криво улыбнулся и проговорил:

– Пока ты не прекратишь упрямиться и не станешь моей женой.

– О-па! Прямо вот так? – Я не сразу поняла, шутит Костя или говорит серьезно, а потому тоже растерялась.

– Попомни мои слова, Маша. Я не отступаю, пока не добьюсь. Мог бы, конечно, силой тебя увезти, но ты другая совсем, и обращение тебе иное нужно. Я подожду, терпеливый.

Он бросил букет мне под ноги – розы рассыпались ковром, застелив добрую часть дорожки – повернулся на каблуках остроносых ботинок из крокодиловой кожи и пошел к припаркованному неподалеку «мерину».

Настроение у меня испортилось, я бросила недокуренную сигарету в центр новоявленного ковра и побрела к остановке.

Я не рисуюсь, когда говорю, что Костины ухаживания мне обременительны. Его чрезмерное внимание, любовь к эпатажу и картинным поступкам, а главное, слишком уж откровенная принадлежность к криминальным кругам меня не то чтобы пугали, но отталкивали. Я прекрасно знала, что Костя зарабатывает свои деньги игрой в карты, выезжая для этого в аэропорт или расположенную там же гостиницу, он и не скрывал этого, а колода карт всегда мелькала в его руках, если только они не были заняты очередным букетом. Я старалась нигде не появляться одна в вечернее время, хотя и знала, что Костя не нарушит своего слова и силой тащить меня куда-то не станет, однако осторожность не помешает, а потому рядом постоянно был либо Иван, либо – что чаще, разумеется, – Максим. Ивана Костя демонстративно не замечал, зная, видимо, что наши отношения исключительно рабочие и дружеские, даже, скорее, родственные, а вот Максиму не раз приходилось туговато. Последняя стычка с Костиными «быками» закончилась переломом руки и сотрясением мозга, и я, разозлившись, заявила своему прилипчивому ухажеру, что в следующий раз, когда он вздумает решить свои вопросы с Максом при помощи охраны, я сделаю что-нибудь такое, чего Костя долго не сможет забыть. Он посмеялся, конечно, но от Макса отстал.

Никогда не задумывалась, почему не хочу замуж. Искренне не могла понять своих подружек, так стремившихся оказаться в ЗАГСе в белом платье и заполучить в паспорт фиолетовый штампик о браке. К чему все это, думала я, когда у нас и так все хорошо? Мы любим друг друга, живем вместе, все свободное время проводим вдвоем – к чему формальности и показуха? Макс несколько раз заговаривал о том, что нужно оформить отношения, но я решительно отказалась, и он перестал настаивать.

– В конце концов, дорогая, я думаю, что тебя не удержит никакая бумажка, если ты вдруг решишь от меня уйти, – пошутил он как-то, но я не приняла шутки.

– Не говори этого. Я не собираюсь никуда от тебя уходить.

– Ну да! А как же твой южный красавчик? – На губах Макса я заметила вымученную ухмылку и изумленно поинтересовалась:

– Макс… ты что же – ревнуешь? К Косте?!

Он отвернулся к окну, нашарил на подоконнике сигареты, закурил, но не ответил. Да и что ему было говорить, когда и так все ясно – ревнует, хотя не показывал этого до сегодняшнего разговора. Максим вообще очень сдержан в эмоциях, скуп на какие-то нежные слова, на всю милую любовную ерунду, которую, как принято считать, так любят девушки. Его чувства ко мне выражались в действиях, в конкретных поступках и каждодневной, почти незаметной, но такой трогательной заботе. Он уходил на работу раньше, но ни разу за все время, что мы жили вместе, не заставил меня встать и приготовить завтрак – я возвращалась поздно, уставшая, порой с истертыми в кровь ногами, и падала в постель почти без сил. В выходные, если у него не было дежурства, а у меня тренировки, мы непременно ехали в лес – просто бродить по дорожкам и дышать чистым загородным воздухом. Он приезжал по возможности на все турниры и выступления, провожал меня в поездки и встречал непременно с накрытым столом и наполненной горячей ванной, он забирал мои платья от портнихи, если я не могла сама, он научился чистить щеткой подошву моих туфель, снимая налипший парафин… Максим оказался моей второй половинкой, подходившей идеально, и мы были очень счастливы вдвоем. Не думаю, что официальный статус жены что-то добавил бы в наши отношения.

Мне вдруг стало отчаянно стыдно за то, что происходит в моей жизни, за появления Кости, за его букеты – за все. И за то, что сейчас вот так страдает мой любимый человек.

– Хочешь, я его убью? – спросила я, обняв Макса сзади и уткнувшись лбом в широкую спину.

– Не говори глупостей. Я ведь не потому сказал, что не верю тебе. Верю, но ты пойми, мне неприятно. Мою девушку постоянно преследует какой-то полууголовный тип с цветами, а я вынужден наблюдать за этим со стороны. – Максим придавил окурок в пепельнице, осторожно высвободился из моих объятий и поднял меня на руки. – Меня это цепляет, Мария. Я пытаюсь убедить себя в том, что ты не маленькая, сама все понимаешь и не сделаешь ничего во вред нам обоим. Но я мужчина, мне неприятно.

Я его отлично понимала, однако где-то глубоко в душе считала, что, как настоящий мужчина, Макс мог бы и выяснить отношения с Костей по-мужски. Не то чтобы мне этого хотелось… но и нынешнее поведение любимого вызывало замешательство. Получалось, что я сама должна каким-то образом отвадить Костю, не желавшего понимать человеческую речь, а Макс посидит на диване и подождет, чем кончится. Странноватая позиция для влюбленного мужчины, не так ли?

…Полчаса назад я вышла из дверей ДК и направилась в сторону остановки, а теперь лежу на полу какой-то машины, на голове у меня мешок, рот забит чем-то отвратительно-шерстяным и вонючим, глаза слезятся, а тело ноет от неудобной позы. Явственно чувствую чью-то ногу на спине, слышу разговор – несколько мужских голосов… Черт, неужели Костя?! Ну, пусть только развяжут – я его убью со спокойной совестью! Унизительно ведь для мужчины так себя вести – хватать на улице, совать в машину, тащить куда-то! Зачем? Разве так он сможет заставить меня относиться к себе иначе? Если я не хочу отношений с ним – разве можно силой? Господи, какой идиот… А еще говорят, что кавказские мужчины отличаются особым самолюбием и гордостью. Ага, сейчас!

Однако все оказалось совершенно иначе, чем я себе представляла.

Когда меня в буквальном смысле выкинули из машины, как куль негодного тряпья на помойку, и сдернули с головы мешок, то вместо Кости я увидела перед собой толстого мужика с заплывшими глазами и «пивным» брюхом. Он сидел в кресле под большим полосатым зонтом, потягивал пиво из высокого запотевшего бокала и то и дело запускал руку в хрустальную вазу с чипсами. У ног мужчины лежала огромная овчарка, свесив набок розовый язык, с которого капала слюна.

– Вот, Гаврош, привезли, как просил, – почтительно проговорил державший меня сзади за шею парень.

Тот, кого назвали Гаврошем, одобрительно хмыкнул и, отставив стакан, произнес неожиданно высоким, режущим слух голосом:

– Н-дааа… Всегда у Кости был вкус на баб. Реальная соска, ничего не скажешь.

Мне стало нехорошо. Да что там – нехорошо, я едва в обморок не упала от ужаса. Получалось, что эти люди считают меня девушкой Кости – только такого поворота событий мне не хватало.

– Я не… – начала было я, но тут же получила увесистую затрещину от своего «провожатого»:

– Рот закрой!

Гаврош поморщился:

– Ну, ну! Валдай, что за манеры? Разве можно так с девушкой? Она вон какая красивенькая, а ты ее по куполу метелишь – к чему? Ты не бойся, детонька, – обратился он ко мне с ласковой улыбкой. – Тут тебя никто не тронет. Особенно если Костя твой себя правильно поведет.

– Да я никакого отношения к Косте не имею! – Я сумела наконец вставить реплику, и на сей раз даже была услышана:

– Да что ты говоришь? – совершенно искренне удивился Гаврош и тяжело выбрался из кресла, чтобы рассмотреть меня получше. Роста он оказался совсем небольшого, его затылок маячил на уровне моего подбородка, видимо, избыточный вес делал его таким громадным на первый взгляд – или это мне просто от страха так показалось. – Ух ты, смелая какая… но глупая, видно. Ты что же думаешь, что я не пробил, за кем мой приятель Костя увивается столько времени? И ты мне теперь хочешь протолкнуть, что ты ему никто?

– Вы не понимаете… я на самом деле ему никто, у меня есть молодой человек, но его зовут Максим, и он…

– Так, все, телка, достала своим визгом! – отрезал Гаврош. – Валдай, в подвал ее. И хачику этому позвони, пусть сюда едет, если хочет свою сучку целой забрать.

В том, что мой вечер сегодня будет далек от романтического, сомнений не было, но что он пройдет в жутком вонючем подвале, я даже в страшном сне не могла увидеть. Тем не менее именно так и оказалось. Когда глаза немного привыкли к темноте, я разглядела в дальнем углу какую-то кучу и решила, что там хотя бы не будет так сыро, как в том месте, где стою сейчас. Осторожно, чтобы не вывозиться окончательно и не сразу промочить ноги, я двинулась к цели, придерживаясь рукой за стену. Доски пружинили под ногами, издавая неприятный хлюпающий звук. К моему ужасу, куча в углу вдруг зашевелилась и заговорила хриплым мужским голосом:

– Ты кто такая еще?

Я завизжала и кинулась назад к двери, однако поскользнулась на чем-то и упала, проехавшись руками и щекой по отвратительно-склизкому полу. Из угла донесся смех:

– Что, испугалась? Ну, немудрено – я ж небритый.

У меня в голове мутилось от ужаса и омерзения, все руки и лицо, так же как джинсы и футболка, оказались покрыты вонючей жижей… «Куча» тем временем поднялась на ноги и двинулась ко мне.

– Ты не бойся, девочка, я тебя не обижу… Без меня охотников тут хватит, – «Куча» со стоном присела на корточки рядом со мной: – Черт, как же ребра-то болят… Метелят на совесть ребята, ничего не скажу, старательные. Тебя за что сюда, маленькая?

– Да не знаю я! А вы кто? – Я попыталась хоть как-то вытереть лицо, но это оказалось невозможно, только развезла грязь еще сильнее.

– А я, детка, Анатолий Петрович. Ты не гляди, что я в таком виде – просто давненько уж тут заседаю.

Я пригляделась и увидела, что на самом деле «куче» от силы лет сорок. Это мужчина со спутанными волосами и лицом, покрытым синяками и ссадинами. Одет он был в некогда белую рубаху и черные брюки, однако сейчас они выглядели как наряд вокзального бомжа. И только речь выдавала человека воспитанного, привыкшего разговаривать на правильном русском языке без всяких там оборотов, если не считать слова «метелят».

– А… вы кто? Ну, в смысле – почему тут? – Я немного осмелела, поняв, что товарищ по несчастью не собирается меня притеснять.

Анатолий Петрович вздохнул:

– Денег я должен хозяину здешнему.

– Так что ж не отдадите?

– А нечего отдать. Все, что мог, отдал и продал, а долг покрыть не хватило. Хорошо еще, семьи нет у меня, а то б вообще… А так – ну, убьют, хоть плакать некому будет.

То, что человек так спокойно говорит о возможной развязке, поразило меня. Как это – сидеть и покорно ждать смерти? Неужели нельзя попробовать что-то сделать, ведь должен же быть какой-то выход! Он мужчина, в конце концов, молодой еще, неужели не пробовал убежать? Но когда я высказала мысль вслух, то в ответ услышала только хрипловатый смех «сокамерника».

– А ты иди во-о-он к тому окошечку, встань на ящик да и выгляни на улицу. Иди-иди, не бойся.

Я послушно прошла в указанном направлении, взобралась на ящик и выглянула в маленькое, почти слепое окошко. Но и его хватило мне, чтобы в ужасе отшатнуться и свалиться с ящика – прямо на меня с той стороны стекла глянула огромная оскаленная морда дымчато-серого алабая. Судя по лаю, он там был не один…

– Ну, как? Побежим? – усмехнулся Анатолий Петрович, наблюдая, как я рассматриваю джинсы, разорвавшиеся на бедре при падении.

– Ужас какой… И что же – они так и бродят без привязи?

– Почему же? Днем их привязывают, а на ночь отпускают. Это просто охрана решила тебя сразу напугать, чтоб соблазна не было.

– Удалось, – пробормотала я, стараясь не заплакать.

Ситуация рисовалась мне исключительно в черных красках. Выбраться отсюда самостоятельно я не смогу, а на помощь Кости рассчитывать… Как можно рассчитывать на человека, к которому не хочешь иметь отношения?

…Ночь мы с Анатолием Петровичем скоротали, тесно прижавшись друг к другу. Я преодолела чувство брезгливости – собственно, мой вид тоже был далек от идеального, а одежда вымокла и пахла ничуть не лучше, чем у моего товарища по несчастью. Зато вдвоем не так холодно…

Анатолий Петрович больше не спрашивал, как и за что я оказалась в подвале, да и вряд ли я могла ответить что-то вразумительное. Поспать не удалось – всю ночь во дворе лаяли собаки, то и дело раздавался рев автомобильных двигателей, громкий хохот каких-то людей. Я всякий раз вздрагивала и открывала глаза, а Анатолий Петрович сонно поглаживал меня по голове и бормотал: «Ну-ну, успокойся»… так делал отец, правда, давно, когда еще не пил так, как сейчас…

Утро ознаменовалось скрипом двери и криком:

– Слышь, красотка, выходи давай, приехал твой!

Кто – мой, я не сразу поняла, успев забыться беспокойным предутренним сном, но вскочила на ноги, решив, что речь о Максе. И только оглядевшись по сторонам, вспомнила, где я и кто мог за мной приехать. Черт возьми, да ладно – пусть Костя, пусть хоть кто угодно, лишь бы выбраться, вырваться отсюда.

Это действительно был Костя. Он курил, стоя спиной к тому месту, откуда вывели меня, и по его напряженной позе я поняла, что он нервничает. Обернувшись на звук шагов, он отбросил окурок, кинулся ко мне и прижал к груди. Я не сопротивлялась, только почему-то подумала, что сейчас испачкаю его голубую джинсовую рубашку. Костя чуть отстранился, заглянул мне в лицо и спросил таким озабоченным тоном, что у меня сжалось сердце:

– Машенька, ты в порядке? Они не тронули тебя? – И когда я отрицательно покачала головой, он перевел дыхание, прижался губами к моим волосам и пробормотал что-то по-армянски.

– Ну все, ара, забирай телку, – раздался голос Гавроша, и я ощутила всем телом, как напрягся Костя. – Надо было сразу по-грамотному – и не пришлось бы девочке ночевать в дерьме.

– Ты повел себя как шакал, – процедил Костя. – Мужчины так не поступают.

– А ты по-доброму не захотел, ара. Зачем хорошего человека обидел да еще и отказался вернуть то, что должен?

– Не играешь – не садись, слыхал? А карточный долг – святое. Я взял свое – то, что выиграл, а этот ишак кинулся к тебе защиты искать. Ладно, пусть подавится своими бабками. Но ты смотри, Гаврош, насчет девушки я предупредил.

В ответ раздался только хохот – Гаврош демонстративно повернулся спиной и пошел в сторону дома, насвистывая. Нас же проводили до ворот, где ждали Костины охранники.

– Машенька, ты не бойся, больше никто тебя не тронет, – ласково уговаривал Костя, сидя в машине и осторожно прижимая меня к себе. – Сейчас домой приедем, отдохнешь, поспишь…

Я не совсем понимала, куда меня везут, что говорит сидящий рядом человек, что вообще происходит. Состояние шока не покинуло меня даже в тот момент, когда машина остановилась возле одноподъездной девятиэтажки в центре города, и Костя помог мне выйти. Я безропотно шла за ним, с трудом передвигая ноги и стараясь удержаться в сознании. Охранники открыли дверь ключом, вошли в квартиру первыми, и только потом Костя аккуратно, словно я стеклянная, ввел меня в просторную прихожую.

– Свободны, – бросил он охране, и те, словно по волшебству, испарились.

Мы остались вдвоем. Костя засуетился, провел меня в большую светлую комнату, обставленную белой кожаной мебелью, попытался усадить на диван, но я не дала, понимая, что испорчу обивку. Ноги вдруг отказались держать меня, и я опустилась на пол, неловко опершись спиной о подлокотник стоявшего рядом кресла.

– Машенька, да что же ты – на пол? – ужаснулся Костя, пытаясь поднять меня, но я уперлась и прохрипела:

– Джинсы… грязные…

– Что? – не сразу понял он, а потом, переведя взгляд с моего лица ниже, как будто только что заметил, в каком плачевном состоянии находится одежда. – А, это… ерунда, Машенька, все такая ерунда по сравнению с тем, что ты жива-здорова – и со мной. Может, в ванную хочешь? Я сейчас… ты посиди минуточку, я быстро…

Он вышел из комнаты, и вскоре я услышала, как где-то зашумела вода. У меня не было сил встать, не хотелось разговаривать, думать о чем-то – хотелось лечь и уснуть, чтобы потом все произошедшее показалось лишь дурным сном. Вернулся Костя, помог подняться, проводил в огромную ванную, где наполнялась пеной большая белоснежная «ракушка», из стен которой били тугие водяные струи. Рядом на стуле лежали банный халат и полотенце.

– Не стесняйся, Машенька, я выйду, а ты тут полежи, отдохни, расслабься. А то, может, коньячку, а?

Я кивнула, и Костя тут же скрылся где-то в недрах квартиры. Сбросив грязные вещи на пол, я шагнула в пенящуюся бурлящую воду, опустилась в нее полностью, укрывшись пеной до самого подбородка. Почему-то в тот момент я совершенно не подумала, что нахожусь в квартире вдвоем с мужчиной, и тот может воспользоваться ситуацией. Не знаю, о чем я думала, на что надеялась…

Костя постучал в дверь и вошел с подносом, на котором стояла широкая рюмка, на два пальца наполненная янтарной жидкостью, и пепельница с зажигалкой и пачкой сигарет. Рядом притулилось блюдце с каким-то тонко нарезанным мясом. Опустив поднос на край ванны, Костя сел прямо на мягкий белый коврик и проговорил мягко:

– Ты выпей, Машенька, это расслабляет. Тебе столько пришлось перенести…

Я взяла рюмку, покрутила и залпом выпила, не чувствуя запаха. Резкий вкус пожаром охватил рот, я зажмурилась и затрясла головой. Костя усмехнулся и протянул мне кусочек мяса:

– Съешь. Настоящий коньяк нужно бастурмой закусывать, а не лимоном.

Я послушно съела мясо и почувствовала, что отпускает. Теплая пузырящаяся вода и коньяк потихоньку подействовали, глаза стали закрываться, а тело охватила блаженная истома. Я откинулась на борт ванны и задремала.

Очнулась оттого, что замерзла – вода стала совсем холодной. Открыв глаза, я обнаружила, что Костя по-прежнему сидит на полу у ванны и о чем-то думает. Пена исчезла, и я моментально прикрылась руками, пытаясь сесть так, чтобы Костя видел как можно меньше. Только тут до меня дошло, где и с кем я нахожусь…