Три капитана

Она несмело улыбнулась:

– Вот уж не думала в этой обстановке услышать цитату из Лермонтова. Он один из моих любимых поэтов.

– Из моих тоже. Наряду с другим поручиком. – Он с выжидающей улыбкой посмотрел на неё.

– Думаю, что вы имеете в виду Гумилёва. Я его тоже сильно люблю. Очень мужские стихи. По-моему, очень вам подходит:

Но когда вокруг свищут пули,

Когда волны ломают борта,

Я учу их, как не бояться,

Не бояться и делать что надо[8].

– Более, чем польщён! – Улыбка. – Слушайте, как здорово, что вы это знаете и помните наизусть! Могу только повторить ваши слова об обстановке и стихах.

– Представляете, я в дипломной работе (впереди последний курс, историк) спорю с его сыном, Львом Николаевичем[9]!

Отнюдь не умаляя того, что он сделал. Просто я увлечена русским севером…

Они помолчали, чувствуя, что вдруг становятся не совсем чужими друг другу.

– Я сначала подумала, что вы военный, а потом увидела эту наклейку про охранное предприятие.

– Армия – моё прошлое. – И с неожиданной для себя откровенностью добавил. – А в душе и настоящее. Навсегда.

– И дедушка военный. Он генерал, в отставке, конечно. А мама профессор, хирург, заведует кафедрой.

– Ну, понятно. – Сергею вдруг почему-то сделалось грустно. И он не без иронии хмыкнул: – Ещё бы, дочь генерала.

– Как вам не стыдно! – Вспыхнула она. – Мама не дедушкина дочь, она из вологодских колхозниц. Дедушка – отец моего папы. Папа тоже был военный и погиб до моего рождения. И меня назвали в его честь – Александрой.

– Мне действительно стыдно. – По его тону она поняла, что он говорит искренне. – Простите. И, кстати, об именах. Меня зовут Сергеем. Вы в каком районе живёте?

– На Васильевском, на Первой линии.

– Как поступим? Варианты – я отвожу вас на вашей, потом возвращаюсь за своей. Или пробую высвистать кого-то из водителей.

– Выбираем третий – я еду сама. – Она улыбнулась. – Я чувствую себя адекватно.

– Потому что вы молодец. – Искренне сказал он. – Теперь о телефонах.

Она заметно напряглась. Сергей усмехнулся про себя, совсем ещё девчонка. Но он не мог ставить её в сложное положение.

– Вот мой телефон. – Он протянул «частную» визитку с телефоном и адресом. Позвоните в среду. Дозвонитесь обязательно, я живу один, так что никого не обеспокоите. Это не ухаживание, просто в среду, я надеюсь, у меня будет какая-то информация о наших незадачливых приятелях с Приозерского шоссе. Если вдруг вокруг вас произойдёт неожиданное изменение обстановки, звоните сразу. Повторяю, я бываю занят по работе в самое неожиданное время, поэтому дозванивайтесь упорно.

– Я поняла. Обязательно дозвонюсь. Буду звонить от восьми вечера.

– А сейчас поехали. Я поеду сзади, провожу вас до Тучкова моста.

Суббота, 12 августа, вечер и ночь

Адвокат Яков Соломонович Залкиндсон посмотрел краем глаза на часы на приборной доске своей «Ауди», покосился на сидящую рядом Вику. Вика, стажёр адвокатуры Виктория Пономарёва, сидела с видом скромницы и смотрела в окно. Сегодня он вёз Вику на уикенд второй раз, и поэтому прекрасно знал, какая она бывает скромница по ночам. К сожалению, на этот раз они выехали только в субботу к концу дня, и Вика позволила себе надуть по этому поводу губки. А он не мог рассказать ей, что же вызвало задержку. Да и мог бы, всё равно бы не рассказал. В той новой жизни, на пороге которой он сейчас стоит, для Вики места не будет, найдутся и получше. И старушку Авдотью, он нежно погладил руль «Ауди», тоже придётся отставить. А её ему будет жалко, в отличии от жены и Вики. Он даже улыбнулся, когда представил, какое будет лицо у жены, когда он через месяц вернётся от родителей из хрестоматийного города – Бердичева.

А у него начнётся новая жизнь. Пятьдесят два года, это же расцвет умственных и физических сил! А «Ауди» он не бросит и не продаст, оставит на память. Он съехал с шоссе, проехал садоводство насквозь, его дачка была практически последней. Въехал на участок и заглушил двигатель. Было уже достаточно темно. Он посмотрел на дачку, которой так всегда гордился, с жалостливым презрением. Пусть останется жене, подобное к подобному!

– Ну, дорогая, бери свою сумку и идём.

Сам он достал с заднего сиденья сумку-холодильник и объёмистый полиэтиленовый пакет с рекламой какого-то магазина.

Они успели войти в дом и включить свет.

Дверь резко рванули, и вошёл человек, держащий за волосы практически голую женщину лет сорока, на ней была только разорванная сверху донизу ночная рубашка. Сам же человек … Нечто вроде короткой юбки (туника – вспомнил Залкиндсон), необычные доспехи, меч на боку. Следом вошёл второй, одетый также. У Залкиндсона мелькнула ассоциация с фильмом «Спартак», у Виктории – с картинкой из учебника истории младшей школы.

Вошедший вторым ударом кулака в солнечное сплетение отбросил Якова Соломоновича в старое кресло. Повернулся к Виктории и что-то сказал на непонятном языке.

– Он говорит, что вы должны, – начала приведённая женщина, но он её перебил, что-то сказав снова, и она продолжила в другой тональности: – Я голос центуриона Гая. Он велит тебе, женщина, встать на колени.

– Я не пони…, – ошеломлённо начала Виктория, но хлёсткая оплеуха бросила её на пол.

Мужчина, державший женщину, движением руки поставил и её на колени, подошёл к креслу и привязал руки задыхающегося Залкиндсона к подлокотникам.

Женщина, выполняющая, очевидно, роль переводчицы при том, кого она назвала центурионом Гаем, произнесла без выражения:

– Ты еврей Яков. Ты украл деньги легиона и должен их вернуть.

– Ка-какого ле-легиона?

Центурион Гай догадался, видимо, о сути вопроса, потому что прорычал что-то, а переводчица покорно перевела:

– Стоящего в Антиохии, провинция Палестина.

Залкиндсон затряс головой.

Центурион Гай сделал знак второму воину, тот огляделся, взял пыльную тряпку с уступа печки и забил её несчастному в рот. Разорвал на нём рубашку, достал нож и разрезал брюки вместе с трусами. Встал рядом, не выпуская ножа из руки.

Центурион Гай посмотрел на лежащую на полу Викторию и что-то сказал.

– Центурион Гай велит тебе, женщина, совсем раздеться и встать на колени. – Она быстро добавила: – Не бойтесь, насиловать не будут.

Дрожа и уже ничего от ужаса не чувствуя, Виктория быстро разделась и встала на колени, положив одежду на пол. Центурион Гай ударом ноги разбросал её по полу. И тут Яков Соломонович забился и застонал через кляп. Лицо его посинело, на лбу выступил пот, глаза двигались за опушенными веками.

Центурион Гай несколько минут наблюдал за ним, потом связал руки обеим женщинам, бросил их на тахту и связал ноги. Помешкал и набросал на них ворох старой верхней одежды с вешалки. Женщина прижалась губами к уху Виктории:

– Я Алла, латинистка. А вы кто? И кто эти люди?

– Я Вика. А разве они не с вами?

– Они меня взяли дома.

Раздался рык центуриона Гая.

– Центурион Гай приказал нам молчать. – Громко сказала Алла. – Иначе он нас продаст в Александрии.

Виктория перестала хоть чего-то соображать. Она лежала и слушала стоны и хрипы Залкиндсона. Как потом выяснилось, они длились больше часа, а потом прекратились. И Виктория почему-то сразу поняла, что Яков Соломонович умер.

Римляне (римляне? неужели действительно римляне?) ещё какое-то время ходили по комнате, тихо переговариваясь, потом центурион Гай что-то сказал.

– Центурион Гай сказал, что после рассвета мы будем свободными.

Хлопнула дверь и наступила тишина.

Когда совсем посветлело, и на улице стали слышны голоса, Алла, встав с помощью Вики с тахты и зажав связанными руками табуретку, разбила окно и позвала на помощь.

Разные разговоры на рабочей неделе

– Я всё-таки не понимаю, Кондэ, зачем тебе лезть в сводку.

– Хочу пошарить, Виктор Дмитриевич, дело-то больно фантастическое. Вдруг найду что-то необычное.

– Да плевать нам на это дело, Юлий. Это проблема области, пусть у них голова болит.

– Так-то оно так, но взяли-то эту доцентшу у нас на земле. Чего накопаем, всё отделу в плюс пойдёт.

– Ишь, карьерист! – Доброжелательный смешок. – Давай, дерзай. Отношение подписываю.

***

– Я и сам могу сварить себе кофе, да и тебе тоже. Тебе надо беречься.

– Знаешь, милый, мне ведь теперь не один раз за предстоящие месяцы ложиться в больницу. Дай уж мне, пока могу, за тобой поухаживать.

– Ты не просто лиса, ты лиса-хлопотунья.

– А то! Ой, забыла тебе вчера сказать. Серёжка, кажется, влюбился! Вчера позвонил, затеял разговор о Булгакове, его, мол, читать и почитать модно, а Куприн и Бунин гораздо выше. И всё это для того, чтобы между делом вставить, что спас намедни на шоссе девицу-красавицу! Представляешь?

***

– Всё получилось даже лучше, чем планировали. А что с легионерами?

– Они же родились два тысячелетия назад. Вот и отправились в своё время.

***

– Сергей Георгиевич, извините, что выдернул. Сами понимаете, такие вещи по телефону …

– Конечно, Юл, я всё понимаю. По твоему лицу вижу, что всё в порядке.

– Ну да. Оставшиеся заявили, что них напали из псковского микроавтобуса. Номеров, само собой, не запомнили, только регион. Напали, избили, и ограбили на три штуки баксов!

– Оставшиеся?

– А вы, Сергей Георгиевич, себя не знаете? Два тяжёлых, один холодный. И не берите в голову, такие уроды!

– Да я и не беру. Трудно было?

– Вы же понимаете, моих звёздочек не на всё хватает. Приходится исхитряться. А тут событие – в одном садоводстве нападение на адвоката с любовницей. И знаете кто напал? Римские легионеры из времён примерно Рождества Христова! Они хотели вернуть деньги легиона из Палестины, которые этот адвокат украл!

– Я так и представляю, как ты хватаешь гладиум[10] и вступаешь с ними в бой!

– Смейтесь, смейтесь. Других данных нет.

– А к тебе-то область каким боком?

– Они прихватили для перевода доцента кафедры классической филологии, а она живёт на моей земле. Утверждает, её эти бойцы разбудили в ночь на субботу, объяснили задачу. Порвали рубашку и отвесили пару плюх, когда было задёргалась. На полу у неё оказалась окружность из порошка мела. Её поставили внутрь, и она оказалась вместе с ними у дверей домика в садоводстве. Причём в субботу вечером. Вот я и участвовал в осмотре её квартиры.

– И что нашли?

– Дверь заперта изнутри на накидной засов, мы с помощью пожарных входили в окна – седьмой этаж девятиэтажного дома. Внутри обстановка соответствует рассказу. В области на участке тоже, вроде бы, нашли фрагменты меловой окружности, но утром там побывало всё садоводство.

– Так ты теперь будешь заниматься её квартирой?

– Нет, все материалы ушли в область в рамках единого дела.

– Юл, ещё вопрос. Как говорится, в сторону. Когда ты будешь говорить нам с Мишкой ты? А то это становится уже неприличным.

– Сергей Георгиевич, я понимаю. Мне пока не переступить, пусть всё произойдёт само собой.

***

– Сергей?

Он узнал её голос сразу.

– Да, Александра, это я, здравствуйте.

– Здравствуйте. Вы просили позвонить в среду, вот я …

– Да-да, конечно. Дело вот в чём. У меня есть друг, обладающий некоторыми возможностями. И он посмотрел сводку за известное нам число. Так вот, на троих мирных граждан напали пассажиры микроавтобуса с псковским номерами. Отлупили бедолаг и отобрали три тысячи долларов. Представляете, что творится на дорогах? Разбой!

– Что ж, это, наверное, хорошо. Значит, можно обо всём забыть?

Он ответил утвердительно и вдруг понял, что не хочет прекращения разговора. Хочет слышать её голос, такой… ну, словом, такой. Он стал лихорадочно перебирать возможные темы разговора, но всё казалось глупым или пошлым. Молчание становилось тягостным. И тут она произнесла:

– Вы будете дома с субботу в одиннадцать утра? Я бы вам позвонила. Это не то чтобы важно, но…

– Теперь точно буду. И буду ждать вашего звонка.

***

– Я не могу рассматривать ваш рассказ как исповедь. Как вас, кстати, зовут?

– Виктория.

– Виктория, как я понимаю, вы в первый раз пришли в храм?

– Второй. – Несмелая улыбка. – Первый раз, когда бабушка меня крестила. Я училась в первом классе.

– Все грехи ваши, и блуд тоже, в принципе прощаемые. Но вы верите в магию, телепортацию и другое выдуманное волшебство. И в церковь вы пришли за, простите за выражение, контрволшебством. Таким же выдуманным. К христианству, к православию это не имеет никакого отношения. Что скажете?

– Я думала, что вера в Бога это вера в чудесное.

– Вера в Бога это вера в Бога. Мировоззрение, если хотите. Мораль и всё остальное. При наличии веры нет места суевериям, экстрасенсам, шаманам. Думая о том, что случилось с вами, вы должны предполагать хитрые замыслы подлых людей. А не пытаться бороться шаманством с шаманством. Вспоминайте, думайте.

– А знаете, батюшка… Мне можно вас так называть?

– Конечно.

– Вы больше, чем правы. Ведь саму телепортацию я не видела, а сейчас вспоминаются всякие нюансы … Пойду-ка я завтра к следователю. А как мне быть с исповедью? После нашего разговора у меня появилась в потребность. Такая сильная, сама удивляюсь. И причастие…

– Я завтра в храме до семи вечера. Приходите после следователя, побеседуем. Сразу предупреждаю, разговор будет долгий. А по результатам пойдёте с субботу на исповедь, а после службы причаститесь.

– Я приду, я обязательно приду. Если бы вы знали, как я вам благодарна. Во мне сейчас такое…

– Да вы плачете! Не надо, всё будет хорошо, вы же умница, и искренность ваша видна, и дорогого она стоит.

Суббота – воскресенье, 19-20 августа

Она позвонила ровно в одиннадцать, но не по телефону, а в дверь.

Она стояла на площадке с огромной сумкой у ног, и чуть улыбнулась, глядя на удивлённое лицо Сергея.

– Если вы думаете, что я на манер Васисуалия Лоханкина буду петь нечто вроде «я к вам пришла навеки поселиться», то вы заблуждаетесь. Всё гораздо прозаичнее.

– Ну, что вы. Тем более, я не вижу любимой книги, которую вам удалось спасти[11].

Может, соблаговолите зайти?

Он поднял сумку и галантно распахнул шире дверь.

– Теперь я объяснюсь. – Сказала она, останавливаясь в крошечной прихожей. Её весёлость исчезла, она очень волновалась, даже кончик носика побелел. Сергей именно этим словом и подумал – носика – и ужаснулся сам себе.

– Ровно неделю назад вы показали мне, что ещё не все мужчины перевелись. И что мой дед не последний из могикан. Я не имею ввиду, что вы дрались, это могло быть и что-то совсем другое. Но очень мужское. Мне не подобрать слов, но действия по программе пола, наверное, единственные правильные. Волк безоглядно бросается в бой за своих волчицу и волчат, а мужчина – не только за своих, а и просто за слабого и беззащитного. Я говорю путано, но вы ведь меня хотя бы немного понимаете?

– Думаю, что да.

– Так вот, у женщин тоже есть своя… нет… свои действия по программе пола, женственность. Сейчас под этим словом чаще понимают искусство, как говорит мой дед, ложить на рожу макияж, но это совсем другое. Вы мне показали, как действует мужчина, я хочу вам показать, как действует женщина. В сумке у меня рабочая одежда, порошки, мыло и так далее. Я прошу вас уйти на три часа. Я за это время постараюсь прибрать вашу квартиру. Если вы не придёте через три часа, я уйду, захлопнув дверь. Без всяких взаимных обид. Как?

Настроение Сергея неожиданно сделалось легкомысленным и бесшабашным.

– Принято. Но есть встречное предложение. Я вернусь через пять часов, и меня будет ждать обед. Деньги вон в той коробке в серванте. Ключ кладу рядом. Меню на ваше усмотрение. Если я приду через пять часов, и вас не будет, то что ж… Без всяких взаимных обид. Как?

Она серьёзно кивнула:

– Договорились. А что вы любите? Впрочем, не надо, сама соображу. Сверим часы?

Он подошёл к парадной за семь минут до назначенного срока, до четырёх часов. Он слушал себя и понимал, что больше всего боится, что квартира окажется пуста. Вытянул в несколько затяжек сигарету, поднялся по лестнице. Попытался через хлипкость двери принюхаться, но от волнения ничего не почувствовал. Неизвестно почему не стал доставать ключи, а нажал кнопку звонка.

– Кто там? – Настороженный голосок (голосок!) из-за двери.

– Топтыгин, хозяин сей берлоги.

Дверь распахнулась.

– Очень приятно, Маша! Разрешите, Михайло Потапыч, огласить меню. Жюльен из курицы с грибами под сырной шапкой, зелёные щи с яйцом, отбивная из нежирной свинины с фасолью. Не зелёной, естественно, а настоящей. И вот пепельница, вашу железную баночку из-под сайры я выбросила.

Она вдруг смутилась и покраснела.

– Вы не думайте, что я всё потратила. Я своих доложила.

Сергей только развёл руками, придав физиономии выражение бесконечного терпения.

– Ой, а я так боялась, что вы рассердитесь! Ну, и остальное. Сделано вдвое больше, чем предполагалось, но вдвое меньше, чем оказалось. Я ещё замочила рубашки и другое бельё, сейчас стирать нельзя, должны полежать.

– Да не говорите мне ничего об этом, сами же говорили про женскую роль. Как и что сделали, значит так и надо. Давайте о насущном. Когда вы, Александра, оглашали меню, я чуть слюной не захлебнулся. Прямо садизм какой-то. Может быть мы сейчас чинно, не торопясь, двинемся к столу? И кстати, я могу вас звать как-нибудь иначе, а то Александра звучит как-то излишне официально? Только не обижайтесь.

– За что? Конечно, можете. Всё, что угодно, кроме Шуры, Сани и производных. Дома меня зовут Сашей.

– Я как знал, что вы приготовите такой обед. Вот к нему соус. – Он торжественно достал из холодильника бутылку водки. – Как вы относитесь к такой приправе?

– Нейтрально. Пробовала два-три раза, невкусно. Да, Сергей, – она заметно напряглась, – если вы думаете о … приключении …

– Приключение у меня уже состоялось – очаровательная особа служит украшением моего скромного, пардон, теперь уж совсем не скромного, стола. Других приключений не жду. Ясно, сударыня?

Саша поставила на стол две вазочки с жюльеном. Сергей открыл бутылку.

– Теперь слушайте внимательно. Весь алкоголь мы употребляем сейчас гастрономически, оттеняя вкус еды. Вот водка. Наливаю вам полрюмки, учитываю пол, телосложение и отсутствие привычки. Забегая вперёд – пить будете залпом, до конца, не запивая, можно неглубоко выдохнуть ртом. Но при такой дозе последнего не надо. Теперь съешьте ложечку жюльена. Хорошо. Не горячий, можно есть сразу? Зачерпните ещё ложечку. Держите в левой руке. Как только выпьете, сразу закусываете. Потом ложечку в правую руку, и едите по желанию.

Он налил себе, поднял рюмку, взглядом предложил ей сделать то же самое.

– Ну, а теперь, Саша, за вас!

– Но я хотела… Я не такая…

– Кто в берлоге Топтыгин? И тост уже произнесён. Вы очень хорошая, и я счастлив, что познакомился с вами. (Боже, я ведь хотел сказать рад, а язык сам выдал счастлив! Или это подсознание?)

Выпили, Саша строго следовала инструкциям. Она торопливо дожевала жюльен, зачерпнула ещё ложечку и вдруг изумлённо округлила глаза:

– Слушайте, а ведь действительно вкусно! Так гораздо вкуснее! Но теперь тост мой!

Сергей счастливо (счастливо? я? Боже, да что же со мной происходит?) рассмеялся.

– Хорошо, хорошо. Но не торопитесь. Под жюльен выпьем ещё по одной, под зелёные щи водка, да и что другое, не идёт. Зато под отбивные оттянемся! Я, правда, тоже тороплюсь – у нас как-то не принято курить, пока не выпита третья. А мне хочется обновить пепельницу. Съешьте ещё несколько ложечек, потом налью. Ну вот, давайте ваш тост.

– Вы выпили за меня лично. Я же хочу выпить не за вас, а за мужественность, олицетворением которой вы являетесь.

– Э-э-э, вы ещё не видели Михаила и Юлия. С Михаилом мы командовали соседними ротами, а Юлий тогда, четыре года назад, был солдатом в роте Михаила. Теперь-то Юлька орёл, кончил школу милиции, лейтенант, скоро будет старшим. Учится заочно на юридическом, вместе с Мишкиной женой. А в чём-то пацан пацаном. Представляете, меня называет по имени-отчеству, а Мишку вообще господином капитаном.

– Господином капитаном? А чего так?

– Да была у них одна ситуация … И ещё. Упаси Господь назвать его Юлик! Невменяемым делается.

– Я поняла, что как раз Юлий обладает некоторыми возможностями. Вы когда-нибудь про всё это расскажете? Поподробнее?

– Почему нет? (Когда-нибудь – сказала она. Или это просто фигура речи? Или оговорка?).

– А Михаил? Он служит?

– Нет. Он расстался с армией чуть позже меня. Он соучредитель юношеского спортивного клуба, около тридцати мальчишек где-то от семи до двадцати лет. И ещё халтурит в паре заведений для нуворишей. – Поднял рюмку. – Ну, давайте всё-таки выпьем.

Они стояли и ждали такси. Саша настояла, чтобы Сергей её не провожал, а просто посадил на такси, а мама её встретит.

Сергей развлекал, смешил Сашу, но в душе его царил мрак. За всё время застолья они ни словом не обмолвились о возможности будущих встреч; он даже не спросил у Саши телефона. И сейчас мысль о том, что он не увидит её больше, была невыносима.

Когда около них остановилось вызванное такси, Саша серьёзно посмотрела ему в глаза и чуть слышно вздохнула. И он решился.

– Саш, – сказал он искусственно-оживлённым тоном, таким фальшивым, что его закорёжило от стыда, но он продолжил, – вы обещали навести какой-то порядок в моей берлоге, а сами… Как говорится, поматросили и бросили? Ай, как некрасиво!

– Как хорошо, что вы это сказали! Я боялась, что мне придётся сказать это самой, и получилось бы, что я навязываюсь.

– Скажите, если я назову вас дурой, но я ещё не назвал, учтите! Вы сочтёте это за оскорбление?

Она облегчённо засмеялась:

– В данном контексте – нет.

– И ещё вопрос. Если я поцелую вас в щёку, вы не сочтёте меня искателем приключений?

Вместо ответа она шагнула к нему и коснулась губами его щеки.

– Не сочту. – Шепнула она.

Он очень бережно поцеловал её. Она повернулась и побежала к машине. На ходу обернулась:

– Завтра в одиннадцать!

В два ночи Сергея выдернули на работу. Проблема была не очень сложная, но путаная. И срочная. Он вёл переговоры, говорил по телефону, отдавал указания … И при этом всё время помнил, что к одиннадцати ему надо быть дома. В девять утра, чувствуя, что зашивается, он вызвал одного из водителей, дал ему ключ от квартиры и точные инструкции.

Саша шла по дорожке к дому и удивлялась своему спокойствию. Ведь сейчас она увидит Сергея, его улыбку, ласку глаз. А она идёт по дорожке к дому как-то привычно, как-будто ходила так тысячи раз, как-будто это её дорожка и её дом. И на душе такой покой!

Она подходила к парадной, когда её окликнул немолодой мужчина, одетый в некое подобие формы.

– Извините, вы ведь Александра? – Он поднёс ладонь к берету, протягивая другой ключи. – Сергея Георгиевича ночью вызвали на работу, но он скоро вернётся. Он приказал передать вам ключи и сказать, чтобы вы …

– Саша-а-а! – Перебил его слова крик, и она, обернувшись, увидела бегущего к дому Сергея.

– Петрович, спасибо. Иди. – Он хлопнул мужчину по плечу и, мгновенно забыв о нём, повернулся к Саше. – Я успел, Сашенька, я успел! Я так боялся, что ты обидишься и уйдёшь! А у меня даже телефона твоего нет!

Тут он услышал себя как бы со стороны, ужаснулся и собрался.

– Извините, Саша. Бессонная ночь, да и вправду за вас волновался. – Он произнёс это почти спокойно и извиняючись улыбнулся.

Она положила руку ему на грудь и, глядя в глаза, прошептала:

– Тебе стоило опоздать хотя бы для того, чтобы я услышала то, что услышала.

В квартире они, чувствуя некоторую неловкость, постояли молча. Затем он пошёл мыться, а она захлопотала в комнатах. Когда он вышел из ванной, она стояла у раковины с горой посуды. А он и не знал, что у него столько тарелок, кастрюль и сковородок!

– Тебе сейчас надо поспать, а я займусь хозяйством. Я на диван положила подушку и нашла что-то вроде пледа. Поспишь, а потом я тебя разбужу, или сам проснёшься.

– Ладно. – Он зевнул, чувствуя, что в глаза как-будто насыпали песок. Только обед сегодня за мной. Хочу поразить тебя своими талантами.

– А твои изыски потребуют водки? – Она открыла холодильник. – Ой, а водки на донышке! Можно, я схожу куплю? Я запомнила название.

– Сходи. И возьми пару пачек Кента, «восьмёрки». И что-то там с хлебом …

– А хлеб уже не твоё дело! Давай спи. – Она поцеловала его в лоб и осторожно прикрыла дверь в комнату, улыбнувшись на прощанье.

Он слушал, как она в прихожей, напевая, чем-то шуршит, щелкает, хрустит … И уснул со счастливой улыбкой.

Проснувшись, он увидел, что она сидит возле дивана на полу и смотрит ему в лицо. И он никогда даже не предполагал, что в женском взгляде может быть столько любви.

Увидев, что он проснулся, она дёрнулась было назад, но он соскользнул с дивана, сел на пол рядом и взял её за руку. Они сидели минут двадцать молча и неподвижно, пока не раздался телефонный звонок.

Сергей встал и взял трубку. Она тоже встала и услышала, как развязный голос в телефоне вещает с неестественными интонациями о проводимом социологическом исследовании. Сергей, не отвечая, бросил трубку.

– Ах, какой ты невежливый! Ничего даже людям не ответил.

– Не было бы тебя рядом, я бы им так ответил! (Осваивается, маленькая. Робко кокетничает.)

Она решительно шагнула в сторону ванной.

– Ха! Можно подумать, что я от деда ничего не слышала! Так, мне ещё надо прополоскать и повесить. Это минут на двадцать. А когда будет обещанный обед? Ой, представляешь, продавщица так на меня неодобрительно смотрела, что я сказала, что беру водку не себе! (Она сказала, что берёт водку мужу, но не призналась бы в этом даже под пытками).

– Через те же двадцать минут. Марш к корыту! И, кстати, учти – в следующую субботу Михаил с Натальей отмечают четвёртую годовщину свадьбы. И мы туда идём!

Она неуверенно посмотрела на него:

– Я так понимаю, что это очень близкие тебе люди? Самые близкие? И ты считаешь, что я…

– Я считаю, что ты должна молча идти к корыту. Что ты там говорила о мужских и женских ролях и обязанностях? (Неужели я это говорю ей? А она улыбается … Или я ничего не понимаю в улыбках, или она улыбается ласково. Ласково!)

Он торжественно объявил:

– Яичница, жареная с беконом и помидорами! Посыпанная сыром! Прошу к столу!

– Какая прелесть! Подожди секунду. – Она подошла к двери в ванную. – Знаешь, во многих фильмах легкомысленные героини пишут разное губной помадой. А так как я, благодаря твоему отрицательному воздействию, стала особой легкомысленной, то вместе с водкой купила и губную помаду. Смотри!

Она распахнула дверь, и он увидел написанный на зеркале багровый семизначный телефонный номер.

Они ждали такси. Она стояла притихшая, смотрела вниз. И вдруг пробормотала:

– Господи, это правда?

Сергей понял её сразу. Взял за руку.

– Это правда, родная. – Помолчал. – Сегодня я провожу тебя до дома. И так будет всегда. Хочу лишние полчаса согревать твои пальчики.

Перед его мысленным взором встала картина, как он увидел её первый раз – с отчаянной решимостью сжимающую в руке отвёртку. И он понял, что сделает всё, чтобы ей больше никогда не пришлось бы защищать себя самой.

Понедельник – пятница, 21-25 августа

Районный прокурор сел, против обыкновения, на заднее сиденье. Велев раздражённо шофёру выключить радио, он размышлял о деле, которое ему только что вручили в областной прокуратуре. Уже то, что область, возбудив дело и продержав его неделю, теперь передало его в район, наводило на грустные размышления. Значит, не просто «глухарь», а «глухарь» с осложнениями. В прессе, притом не только бульварной, уже появилась информация о происшествии в садоводстве. Тональность, в зависимости от желтизны издания, была разной, но римских легионеров упомянули все. Оживились всякие специалисты по паранормальным явлениям, иные писали о том, что Нострадамус в одном из катренов предсказал перемещение воинов Рима через пространство и время, но текста катрена и его места в системе не приводил. Одна газета прямо написала, что сбылось пророчество Ванги, рассуждения об этом и комментарии знатоков заняли целую полосу. Были и другие мнения. Так, один молодой экономист, так его и этак, объяснил всю историю выдумкой администрации района и расположенных в нём структур федеральных ведомств. А целью этого негодяйства назвал привлечение внимания к району и, соответственно, поток инвестиций. Заодно он предположил и участие в этом православной церкви, которая хочет заставить людей верить в чудеса.

Он начал перебирать в памяти всё, что ему рассказали в областной прокуратуре, и то, что он пробежал глазами наискосок в самом деле. Допрошено около двухсот человек. Никто и ничего. Машина Залкиндсона пропала, выезжающей её не видел никто. Второй выезд из садоводства через семьсот метров перекопан рвом, лесничество постаралось.

Потерпевшая Пономарёва… На месте взято объяснение опером, там же часа через два допрошена дежурным следователем. Дважды допрошена следователем областной прокуратуры[12]. Показания адекватны.

Потерпевшая Морозова, латинист. Всё то же. И ещё – следователь проявил фантазию и пригласил на допрос аж трёх психологов. Потом разогнал их по разным кабинетам и допросил порознь. И все трое сказали, что Морозова описывает то, что видела.

Назначены три судебно-медицинские экспертизы – покойника и обеих баб. Да, Морозова сейчас в клинике неврозов. Вот, вроде, и всё.

Встаёт вопрос – кому поручить дело? А вопроса-то, собственно и нет! Кому, как не старшему следователю Левицкой! Нине-свет-Алексеевне!

Во-первых, она единственная из трёх следователей носит приставку «старший». Во-вторых, действительно неплохой профессионал. И, главное, управляема.

Прокурор представил малопривлекательное лицо, да и остальное не лучше, Левицкой и усмехнулся. Нина Алексеевна в свои тридцать с небольшим не имела ни малейшего шанса хоть кому-то понравиться. И тем не менее у неё периодически возникали бурные, но непродолжительные романы с сотрудниками уголовного розыска. Достоверно прокурор знал о трёх, к нему приходила с жалобой на Левицкую жена одного из оперов. И поделилась информацией ещё о двух, так сказать, эксцессах. Нет-нет, Левицкая не была потаскухой, новую любовь она заводила через какое-то время после того, как вдоволь погоревала над неудавшейся предыдущей. Прокурор был уверен, что опера валяли её исключительно с целью… м-м-м… сблизиться через неё с прокуратурой. А как только они убеждались в её абсолютной деловой порядочности (а это факт!), так сразу и сворачивали отношения. Сворачивали аккуратно, боялись, упаси Бог, обидеть старшего следователя! А то результат был бы прямо обратный желаемому.

Прокурор снова усмехнулся – тут они ошибались, Левицкая действительно была глубоко порядочным человеком и не стала бы, как говориться, злоупотреблять служебным положением.

А что касается управляемости … После визита жены опера прокурор долго беседовал с Левицкой. Конечно, советских правил как бы и нет, но сожительство отнюдь не рядовой сотрудницы прокуратуры с ментами … Ещё туда-сюда, если наоборот. А так – вышвырнут с волчьим билетом. И как она будет жить в их небольшом городе, где все знают про всех всё? Да и сейчас о ней не судачат вслух только из-за места её работы.