Синий конверт, или Немцы разные бывают

Юрист поднял синий конверт, ещё раз осмотрел его со всех сторон и продемонстрировал присутствующим. На лицевой стороне старым немецким шрифтом было выведено имя Нормана Вильгельма фон Краузе. Ниже по-русски печатными буквами было написано: Екатерина Заикина.

В течении почти минуты никто не нарушал молчания. Сергей Иванович вопросительно глянул на Виталия. Тот пожал плечами, что Сергей Иванович понял в том смысле, что пока ему нечего сказать.

Тишину нарушила госпожа Анна.

– Что-то я не поняла, – громко произнесла она, обращаясь к старшему юристу, – это что, все завещание?

– Да, это весь текст. Дословно, – подчеркнул Шмейкер.

– Но это не завещание вовсе, это поручение разыскать каких-то русских женщин, – гневалась госпожа Анна.

– Все оформлено и представлено здесь в соответствии с волей завещателя, – вмешался Арнольд. – Надеюсь ваш адвокат это понимает и даст вам соответствующие пояснения. Господа, – он повернулся к россиянам, – прошу проследовать в мой кабинет.

– Нет, нет, погодите, – настаивала госпожа Анна, – мой дорогой покойный муж не мог не распорядиться своей недвижимостью, а она даже не упомянута в этом, так называемом, завещании. Я не хочу больше оставаться там неизвестно в каком качестве. Может быть, у вас есть ещё третье завещание? – язвительно поинтересовалась она.

– Мы все вместе прослушали волю завещателя целиком, что вы от меня хотите? – сказал Арнольд, стараясь сохранять спокойствие. – Может быть, ответ на ваш вопрос находится в синем конверте.

– Ну, так, вскройте его, немедленно! – Приказным тоном заявила госпожа Анна.

– Не имеем права. Это может сделать только лицо, упомянутое в завещании.

– Что, эта русская? Кто она такая? Какое она имеет к нему отношение? Я никогда о ней не слышала. Везде эти русские суют свой нос, – не унималась госпожа Анна. Лицо ее пылало гневом.

– Позвольте откланяться, госпожа Анна, нас ждут дела, – резко сказал Арнольд и, пропустив перед собой россиян, закрыл дверь в свой кабинет.

Глава 3. ПОЗДНИЙ БРАК

НОРМАН ВИЛЬГЕЛЬМ фон КРАУЗЕ

Усевшись за свой рабочий стол, Клаус Арнольд позвонил секретарю и попросил принести кофе и чай. Потом сложил обе ладони перед грудью, положил на кончики пальцев подбородок и в таком положении застыл на какое-то время.

– Прощу прощения, господа, – начал он, – я, конечно, перестраховался, приглашая российского представителя на вскрытие этого завещания. Меня сбило с толку требование фон Краузе связать это действо с русской конституцией. Надеюсь, вы меня понимаете и не будете в большой претензии. Тем более, что в завещании все-таки всплыло русское имя.

 Да, дядя Норман немного перемудрил. Завещание выглядит не совсем обычно. Так сказать, не совсем правильное завещание. Имущество, наследство как таковое в нем даже не упоминается. Возможно, о нем идёт речь в синем конверте. Но для нас его содержание недоступно. Вскрыть его может лишь эта женщина, Екатерина Заикина, которую завещатель обязал нас разыскать. Вообще-то говоря, это не наш профиль. Мы никогда такими вещами не занимались, тем более на территории другого государства.

В кабинет доставили сервировочный столик с кофейником, чайником, конфетами и фруктами.

Угощая гостей, Арнольд продолжал:

– Что касается инцидента с госпожой Анной. Прошу прощения за ее неприемлемый тон в отношении вас.

Он поочерёдно посмотрел на гостей с извинительной полуулыбкой.

– Да, женщина, судя по всему, чрезвычайно взволнована, – ответил Сергей Иванович. – Видно, очень дорога ей эта квартира. Похоже, она немного обижена на покойного.

Арнольд кивнул согласно головой и какое-то время задумчиво рисовал ложечкой круги в чашке с остатками кофе на дне. Он размышлял: стоит ли знакомить своих русских гостей с неприглядными стороны немецкой действительности.

– Мне скрывать от вас нечего, господа, – произнёс он, наконец. – Госпожа Анна появилась в жизни дяди Нормана лет восемь-десять назад. До этого она была его секретаршей. После нескольких неудач с личными секретаршами, не удовлетворявших его своим профессионализмом и человеческими качествами, этой он был доволен. Я уже говорил, что у него был сахарный диабет, и Анна, ранее имевшая опыт работы медсестрой, согласилась принять на себя и медицинский уход за ним. Потом она стала его женой. В последние годы дядя Норман охладел к бизнесу, забросил бумажные дела и бухгалтерию, и был рад, что Анна, оставаясь фактически его личным секретарём, взяла на себя всю эту работу. Он был доволен тем, что теперь мог больше заниматься своими делами: работой в совете ветеранов войны, физическими упражнениями, игрой в гольф, коллекционированием.

Арнольд прервал свой рассказ и внимательно посмотрел на гостей.

– Может быть, господа, я злоупотребляю вашим временем и терпением? – спросил он. – Вам знать эти подробности, должно быть, совсем ни к чему.

Не успел Сергей Иванович, по праву старшинства, ответить первым, как откликнулся Виталий. Увлечённый рассказом адвоката и опасаясь, что тот ограничится сказанным, если Сергей Иванович удовлетворится лишь услышанным, он спонтанно выпалил:

– Но это ведь имеет отношение к завещателю, а мы-то здесь именно из-за него.

Сознавая, что нарушил субординацию, он повернул голову к начальнику и извинительно-вопросительным тоном произнёс по-русски:

–Нам ведь было бы интересно дослушать историю его жизни до конца?

Сергей Иванович посмотрел на Виталия с прищуром, помедлив, хмыкнул, потом кивнул.

Арнольд понял, что россияне договорились слушать его дальше, и продолжил:

– Дядя Норман был крепким мужчиной, но неожиданно стал быстро сдавать, перестал нас посещать. Отец несколько раз к нему заходил, но дружеского общения не получалось и у отца сложилось впечатление, что его уходу дядя Норман был рад больше, чем приходу.

Потом до нас стали доходить слухи о неадекватном поведении фон Краузе на улице и в общественных местах. На дорогах он не соблюдал правил дорожного движения. Несколько раз попадал в аварии. Когда его лишили водительских прав, и он стал пешеходом, то переходил улицы там, где и когда ему заблагорассудится, невзирая на светофоры и трафик. Стал конфликтовать, вплоть до рукоприкладства, в ресторанах, барах, швырял в официантов не понравившиеся ему блюда и стаканы.

Как-то Анна позвонила моей матери и сообщила, что Норман стал бить на кухне посуду, а когда она попыталась его остановить, он схватился якобы за нож и ей с трудом удалось справиться с ним.

Приглашённые Анной психиатры поставили ему диагноз агрессивной шизофрении и рекомендовали поместить Нормана в психбольницу. И Анна уже была готова это сделать, если бы не мой отец.

Знавший дядю Нормана всю жизнь, он не мог поверить в такое заключение врачей и через совет ветеранов войны добился организации консилиума лучших психиатров Вены. Они не нашли серьёзных отклонений в психике и признали его вполне дееспособным. Ему назначили лечение в неврологической клинике. Там он быстро пришёл в себя, вернулся домой и какое-то время даже работал.

Последний раз я видел его на отпевании моего отца. Папа погиб в авиакатастрофе. А вскоре дядя Норман тоже внезапно скончался. Вот такие дела.

Адвокат закончил и, налив себе минеральной воды, выжидательно посмотрел на своих русских слушателей. Те молчали, не зная, что сказать.

– Не знаю, следовало ли мне рассказывать вам все это, – несколько смущённо сказал Арнольд. – Я, наверно, утомил вас. Поэтому, – закончил он с улыбкой, вставая, – приглашаю на обед в уютный ресторанчик неподалёку. За бутылочкой доброго старого мозельского отдохнём от этих жизненных перипетий. Мозельское вино настолько прозрачное, что любые тайны в нем видны насквозь, – шутя добавил он. – А вечером моя жена хочет пригласить вас в Венскую оперу. Не возражаете? Нельзя, чтобы гости Вены покидали ее с не очень добрыми воспоминаниями.

***

За обедом оживлённый разговор касался многих тем: события в России, международная обстановка, венские достопримечательности. Но раз за разом, возвращался к теме завещания.

– Мой отец и фон Краузе имели общее военное прошлое, – сообщил Арнольд. – Они вместе были у вас, у русских, в плену, где-то за Уралом. Краузе часто заходил к нам. И отец с матерью навещали его не раз.

– Может быть, в их разговорах упоминались имена Полины и Екатерины Заикиных, – спросил Виталий.

– Честно говоря, не припоминаю своего присутствия при их разговорах один на один. Не исключаю, что между собой они говорили и о них, – задумчиво ответил Арнольд.

– Постойте, постойте, – вдруг спохватился он. Вот какой был однажды эпизод. Моя мать как-то, незадолго до смерти дяди Нормана, провожая его, уже в дверях сказала:

– Как бы я была рада передать привет вашей девочке, но…, и она развела руками.

– Я был крайне удивлён словами матери, так как абсолютно точно знал, что у дяди Нормана не было детей, во всяком случае, законных. Хотел расспросить маму, о какой девочке идёт речь, но как-то не случилось, – закончил Арнольд с ноткой сожаления.

К концу обеда, в ожидании кофе, Арнольд легонько шлёпнул кончиками пальцев по лбу и почти весело сказал:

– Мне ведь придётся нанимать ваших сыщиков. Полагаю, в России есть частные сыскные агентства, профессиональные частные сыщики? Впрочем, что за вопрос. Конечно, есть и, думаю, немало и превосходного качества. Насколько я знаю, ваши спецслужбы: КГБ, разведка сократили свои штаты. А этим специалистам безработица не грозит. Так что, хороших сыщиков у вас, я думаю, мы найдём.

Арнольд выжидательно посмотрел на россиян.

– Если вы ожидаете от нас рекомендаций, – ответил Сергей Иванович, поняв, зачем Арнольд поднял эту тему, то, к сожалению, в данный момент я не располагаю информацией на этот счет. Если что-то припомню, обязательно дам вам знать.

Прощаясь у выхода из ресторана, Арнольд напомнил:

– Мы с женой заедем за вами за полчаса до начала спектакля. Театр здесь рядом, пройдёмся. Кстати, у вас ведь билеты на завтра? Предлагаю в качестве компенсации за доставленное вам разочарование продлить пребывание здесь на день-другой.

Россияне переглянулись, Виталий был не против, но на этот раз дипломатично промолчал, а Сергей Иванович, поблагодарив, ответил, что их ждут дома дела и им трудно будет объяснить свою задержку. Советский в прошлом чиновник он не мог избавиться от ощущения какого-то подвоха во всей этой истории.

"Туристы", как они стали именовать себя после хорошего обеда, немного пришли в себя в номере отеля. Весь день с момента оглашения завещания они чувствовали себя немного не в своей тарелке. Не оставлявшее их чувство, что они стали пешками в какой-то игре, которую затеял то ли покойник, то ли адвокатская контора, немного ослабло. Пройдясь ещё раз по всей цепочке событий дня, они решили вздремнуть до вечера.

Вечером они хорошо провели время в театре и за поздним ужином в итальянском ресторанчике. Жена Арнольда, Терезия, была великолепна в дружеском общении, единодушно отметили они потом у себя в номере. Про себя же Сергей Иванович удивлялся, как органично вёл себя Виталий в компании с вчера ещё незнакомыми людьми, не только умело поддерживая разговор, но и направляя его русло в удобном россиянам направлении.

При расставании Арнольд передал свои визитки гостям и просил завтра перед отлётом обязательно позвонить, а если будет необходимость, то и заглянуть к нему на прощание.

***

В номере, возвращаясь из ванной, Виталий, наконец, высказал то, что давно носил в своей голове:

– Сергей Иванович, а что если мы возьмёмся за розыск этой женщины? Ведь Арнольд заводил разговор о русских сыщиках, наверно, не случайно? Не намекал ли он нам, что и мы можем этим заняться?

Сергей Иванович, который уже лежал в постели на спине с закрытыми глазами, молчал и Виталий решил, что тот успел уже уснуть. Но когда молодой человек тоже улёгся на своё место, Сергей Иванович произнёс:

– Меня удивило то, что вы только сейчас об этом заговорили. А ведь мысль у вас зародилась значительно раньше, сразу после озвучивания завещания. Вы уж извините старика, но я наблюдал за вами весь день. Мне кажется, что у вас есть все данные попробовать себя в сыщицком деле. Ценнейшее ваше качество – умение расположить к себе людей: и мужчин, и женщин, разного возраста и даже разных национальностей. Словом, дерзайте! Что касается меня, а я тоже, кстати, попался на вашу удочку расположения к себе людей ещё при первом разговоре с вами в моем кабинете, – со смешком заключил Сергей Иванович, – могу на месяц-другой устроить вам льготный режим работы. А сейчас спим, завтра предложите свои услуги.

Виталий не стал выяснять, почему Сергей Иванович не хочет принять участие в поисках. Он дорожил сложившимися у них отношениями и избегал раздражать начальника лишней докучливостью. Прежде чем заснуть, Виталий полежал немного, глядя в потолок и размышляя о том, что поездка, на которую он возлагал смутные надежды, удовлетворение ему принесла лишь отчасти. В Вене приключения не получилось. Интрига с их приглашением была какая-то смутная. Само завещание виделось ему просто чудачеством старика.

– Впрочем, может быть, только пока так кажется. Стоит ли предлагать Арнольду себя на роль сыщика, – думал он. – А нужно ли это мне, вообще? Потяну ли я такое дело без профессиональной подготовки? Да, ладно. Попытка не пытка, меня не убудет, если ничего не получится. Зато, может, жизнь станет не такой пресной. А если Арнольд откажет? Ну, откажет, так откажет, – наконец, решил он и заснул.

Утром за завтраком Виталий спросил Сергея Ивановича: не передумал ли он, не хочет ли вместе с ним заняться поисками женщины. Тот задумчиво сказал:

– Помяните моё чутье старого служаки – вы берётесь за сложное дело. На сто процентов уверен, Краузе уже искал, нанимал людей, и, возможно, не раз и не нашёл. Не хочу тратить время на занятие с сомнительным исходом. Вообще говоря, вся эта история для меня по-прежнему немного мутноватая. Кто этот Краузе, какое отношение он имеет к этим женщинам? Ведь так до конца и неясно – зачем мы здесь?

Сразу после завтрака они позвонили в контору и Арнольд сразу ответил, явно обрадовавшись их желанию вновь увидеться. Он встретил их у себя в кабинете с улыбкой.

– Мы с Терезией с удовольствием вспоминаем вчерашний вечер, – говорил он весело, пожимая гостям руки и приглашая их сесть. Она не припоминает такой содержательной и где-то даже задушевной беседы. Передаю буквально ее слова, а также приглашение навестить нас обязательно в следующий раз, когда снова доведётся быть в Вене.

Сергей Иванович не замедлил ответить такой же любезностью, добавив, что у его молодого коллеги ночью родилось предложение. Виталий скромно улыбался и кивал в такт словам начальника.

– Я ждал от вас встречных предложений ещё вчера, но, надеюсь, они сейчас и прозвучат, – произнёс адвокат с выжидательной улыбкой.

– Действительно, Виталий Петрович изъявляет намерение посодействовать вам в розыске этой женщины, – сказал Сергей Иванович. – Если у него не получится, вы всегда успеете обратиться к профессионалам. Ведь сроками дело не ограничено.

Арнольд повернулся к Виталию:

– Это очень любезно с вашей стороны, Виталий Петрович. Благодарю, если это действительно так. Сроками мы не ограничены. Но для себя имеем в виду для начала – два-три месяца. Думаю, не стоит пока заключать формальный договор. В случае успеха мы сделаем это задним числом. Ваши расходы мы, безусловно, в любом случае компенсируем. А вознаграждение за удачное завершение дела будет очень и очень солидным. Я уже получил из банка сведения о состоянии счета, оставленного завещателем на розыскную деятельность. Согласны на эти условия?

Виталий, который не произнёс до сих пор ни слова, посмотрел на Сергея Ивановича. Тот пожал плечами, потом кивнул.

– Что ж, – произнёс Виталий полушутливо, – не боги горшки обжигают. Я немало прочитал детективов в своей жизни. Если позволите, хотел бы дома все хорошо обдумать, так сказать, проанализировать свои возможности и дать окончательный ответ примерно через неделю, другую.

А в голове у него крутилась другая поговорка, может быть, и не совсем уместная в данной ситуации, но которая в какой-то мере подытоживала его вчерашние размышления перед сном о результатах поездки: «С паршивой овцы, хоть шерсти клок».

 Согласие Виталия вполне устраивало Арнольда, и россияне отправились забирать вещи из отеля, у подъезда которого их уже ждала машина конторы, чтобы отвезти в аэропорт.

ГОСПОЖА АННА

В детстве Анхен с упоением слушала рассказы бабушки и матери о том, как они «благоденствовали в те годы». «Теми годами» в их семье считалось время с середины 1930-х до мая 1945, то есть, в основном, годы Второй мировой войны. Жили они тогда в большом доме с парком в пригороде Берлина. И у них было много слуг, подчёркивала бабушка.

 Бабушкин муж, дедушка Анхен, с которым ей уже не довелось встретиться, был большим партийным бонзой «в нашей партии», рассказывала бабушка внучке, когда та подросла и можно было надеяться, что не проговорится где-нибудь случайно. За хорошую службу "на пользу Германии" дедушка и получил тот замечательный дом, в котором они жили тогда. В конце каждой недели он приезжал из столицы навестить семью и всегда привозил кучу больших и маленьких подарков из разных стран, которые, говорила бабушка, «мы освобождали, чтобы очистить их от скверны коммунизма».

Мама Анхен «в те годы» была ещё девочкой и вспоминала какие удивительные игрушки и наряды привозил папа и как ей нравилось путешествовать по разным странам с мамой, «где все нас боялись», иногда добавляла она.

Когда Анхен стала достаточно взрослой, чтобы «держать рот на замке» там, где его опасно открывать, бабушка показала ей сохранённые втайне фотографии той поры. Анхен с восторгом рассматривала фото бабушкиной младшей сестры в парадной эсесовской форме со стеком и овчаркой на поводке.

Настроения бабушки и мамы передались Анхен и, когда в ней проснулось женское начало, она соответствующим образом подбирала себе мальчиков. В 16 лет она познакомилась с парнем, который не скрывал своих радикальных политических взглядов. Анхен сама была хорошим образцом «истинной арийки», но он был просто мечтой каждой из немецких девушек. Белокурый, высокий, широкоплечий, голубоглазый. И ему было уже двадцать лет. Из бесед с ним Анхен не очень разобралась в его идеологической платформе, но поняла, что он и его товарищи борются с нынешним правительством и с уважением относятся к солдатам прошлой войны.

Молодые люди увлеклись друг другом. Для обоих эта была первая настоящая любовь и Хельмут стал ее первым мужчиной. Строя планы на будущее с ним и стремясь постоянно находиться рядом, Анхен захотела присоединиться к движению. Но, ссылаясь на ее юный возраст, ей предложили пройти курсы медицинских сестёр, чтобы помогать выхаживать раненных бойцов, а также изучить фармакологию, чтобы использовать отравляющие вещества в качестве ещё одного средства террористической борьбы.

У Анхен были доверительные отношения с матерью, и она как-то поделилась с ней своим девичьим секретом. Мама пришла в ужас и под благовидным предлогом увезла ее в Вену. Но Анна решила вернуться в Берлин во что бы то ни стало и написала своему парню об этом. Он сразу откликнулся и ответил ей, что очень огорчён ее отъездом, что безумно любит ее и с нетерпением ждёт ее возвращения. Анхен восприняла его письмо как настоящий гимн любви к ней Хельмута – искренний и почти поэтичный.

Она сбежала от матери в Берлин, но пробыла с любимым недолго. Однажды он приказал ей вернуться домой, к матери, уничтожить его письмо и отрицать своё знакомство с ним, чтобы не случилось, пока он сам не даст о себе знать.

Когда Анхен узнала из прессы об аресте Хельмута за участие в терроризме, она, обезумев от любви и страха за него, снова помчалась в Берлин. Она хотела увидеть его, бросилась к его друзьям, которых почему-то перепугало ее появление. Анхен упрашивала их устроить ей посещение Хельмута в тюрьме. Через адвоката ей передали, что он велел ей немедленно уехать.

Она не поверила, что это был его приказ. Стала ходить к зданию суда и однажды, затесавшись в толпу журналистов, она увидела его. Она улыбалась ему, хотела помахать рукой, но встретила такой жёсткий взгляд, что у неё похолодело сердце. В тот же вечер друзья Хельмута впихнули ее в поезд, передав приказ навсегда забыть дорогу в Берлин и его самого, если не хочет сама оказаться за решёткой.

После вынесения смертного приговора Хельмуту, нервное потрясение свалило Анхен в постель, и она почти месяц не выходила из дома. От Хельмута у неё осталось только то его единственное письмо, которое она не сожгла, вопреки его настойчивому требованию. Она понимала, какую опасность оно для неё представляет, но расстаться с ним не могла, хранила всю жизнь в большой тайне от всех. И хотя со временем все реже и реже доставала его, чтобы перечитать, но хранила. Полюбить какого-либо ещё ей больше в жизни не довелось.

Поправившись, Анхен взяла себя в руки и закончила обучение на курсах медсестёр. Она поработала немного то в одной больнице, то в другой, потом у зубного врача. Шло время, нужно было как-то устраивать жизнь, хоть с любовью, хоть без неё. С браком как-то не складывалось. Молодёжь ее не интересовала, а на мужчин с положением у неё не было выхода, пока она не взяла на вооружение опыт одной из подруг – секретарши по профессии. Той, после нескольких неудачных попыток соблазнить своих начальников, все-таки удалось выйти замуж за солидного бизнесмена.

Анхен окончила курсы секретарш и в течении нескольких лет не раз меняла место работы. Высокопоставленные сотрудники проявляли к ней интерес, но чисто потребительский, а начальники не склонны были менять своих жён. Анхен приходилось искать другую работу и начинать охоту заново.

Наконец, ей повезло. Пожилой мужчина, холостой, состоятельный бизнесмен, подал в бюро по найму объявление о приглашении на работу секретарши, имеющей медицинскую подготовку. Для Анхен это был почти идеальный вариант добиться в жизни успеха, обеспечить своё будущее. Теперь все зависело только от того, сможет ли она стать незаменимой для этого человека. И она стала.

 Она покорила его ловкостью, с какой выполняла медицинские процедуры. Оказалась достаточно компетентной по ряду других медицинских вопросов. Приняла на себя заботы о его питании. Быстро вошла в курс его бизнеса, освободила от занимающих много времени нудных счетоводческих и других делопроизводственных работ. И к тому же оказалась неплохим менеджером, хорошо ориентировалась в биржевых спекуляциях.

Он был очень доволен ею и как спутницей при «выходах в свет», будь то ресторан, театр, деловой раут или что-то тому подобное. Анхен, теперь уже – Анна, умела производить впечатление на окружающих и внешним видом, и умением поддержать разговор.

Фон Краузе не проявлял по отношению к ней вольностей или сексуального интереса. Никогда не интересовался ее жизнью, семьёй, знакомствами. Она тоже не торопила события, одевалась хорошо, но без вызова, отдельных частей тела специально не демонстрировала, а ей, тридцатилетней стройной женщине, было что показать. Она знала, что у него есть женщина, к которой он ходит раз в неделю. Но, до поры до времени, не придавала этому значения. Знала, что делает он это исключительно ради здоровья. А она ежедневно приходила на работу в контору и вечером уходила.

Но вечно так продолжаться не могло. Время шло, а Анна ни на шаг не продвинулась в осуществлении своих планов. И она стала нервничать. Спустя примерно год такой гармоничной жизни, во время ужина в ресторане, куда ему понравилось ходить с Анной по пятницам в конце рабочей недели, она решилась. При перемене блюд она как бы между прочим спросила: может ли она рассчитывать, что получит от него хорошие рекомендации, если однажды ей придётся уволиться. Улыбаясь, она не сводила с него глаз, напряжённо ожидая его реакции.

 Фон Краузе, а это был именно он, даже не удивился. Он был фаталист по натуре и все происходящее воспринимал как то, что не могло не произойти. Он уже не раз обдумывал возможность сделать Анне предложение жить вместе. Он был достаточно стар, чтобы задуматься над тем, кто будет заботиться о нем в последние его годы. Анна представлялась ему наилучшей кандидатурой. Он, конечно, разузнал, что Анна не была замужем. Но привычка к холостяцкой жизни мешала ему решиться и поговорить с ней на эту тему. По укоренившейся многолетней привычке он ждал случая, который станет толчком. И вот он, этот случай, пришёл. Неожиданно для самого себя фон Краузе даже повеселел. Как будто груз упал с плеч. Так бывает у фаталистов.

– Конечно, можете не сомневаться (они до сих пор общались исключительно на «вы»), – сказал, улыбаясь, фон Краузе. – Самые превосходные рекомендации. Но они вам могут понадобиться только в том случае, если вы не согласитесь жить со мной.

Анна ожидала расспросов, уговоров остаться. Она уже заранее приготовила разные варианты ответов. Но к этим словам фон Краузе она не была готовы. Ведь они, кажется, укладывались в русло ее надежд. Но не обольщается ли она, правильно ли понимает смысл произнесённых фон Краузе слов? Он был человеком с юмором, не раз подшучивал над ней. Не иронизирует ли он, не шутит ли? Она не сразу сообразила, как продолжать разговор.

– В каком смысле «жить»? – наконец произнесла она, согнав улыбку с лица.

– Да, в прямом. Жить вместе под одной крышей, – ответил он, продолжая улыбаться.

– Это что, предложение о браке? – уже без экивоков, напрямую спросила Анна, решив для себя, что вопрос должен быть решён или сейчас, или никогда.

– Ну, немножко поживём сначала так, привыкнем друг к другу, а дальше будет так, как вы решите, дорогая Анна, – уже серьёзно ответил он.

Анна была типичной арийкой. Она умела сдерживать эмоции. Хотя радость сейчас переполняла ее, она сухо произнесла:

– Если вы шутите, то это жестоко с вашей стороны. Я вам, кажется, не давала повода.

Интуиция подсказала ей, что нужно сделать вид, что она обижена и собирается расплакаться. Шмыгая носом, прикрыв глаза одной рукой, другой достала из сумочки платочек и как будто смахнула слезинку со щеки.

Фон Краузе почти не обратил внимания на эти манипуляции женщины:

– Ничуть, Анна. Я только боюсь, что вы заговорите о любви. Честно скажу, объясняться я не намерен. Мне кажется, что за этот год между нами установились такие отношения, что нам будет просто удобно жить вместе.

Анна огромным усилием воли заставила себя сказать, что ей нужно отлучиться в туалет, и поспешно ушла. Там, в дамской уборной, она дала волю своей радости, счастливо улыбнувшись самой себе в зеркале. Вернувшись через несколько минут, она сказала, что для неё его предложение было полной неожиданностью, так что ей надо подумать. Она хорошо играла свою роль скромной, но знающей себе цену женщины.

Со следующей недели они стали жить вместе. Через полгода Анна ловко подвела фон Краузе к мысли о необходимости узаконить их отношения.

Анна оказалась одарена от природы предпринимательской хваткой. Благодаря ей доходы фирмы фон Краузе росли. Но Анне мешала старческая осторожность фон Краузе, его приверженность устаревшим организационным формам, боязнь рискованных, хотя и обещающих быструю отдачу или высокую прибыль сделок. И он никак не хотел уступать ей право последней подписи. А в ней просто воспылал жар рискованного предпринимательства.

И она решила добиться лишения его дееспособности и прибрать, таким образом, его бизнес к своим рукам. Но ссориться с ним она всячески избегала. Наоборот, она постоянно демонстрировала ему и его знакомым преданность, ласку и неусыпную заботу о его здоровье. А сама пичкала его психотропными веществами. О них она узнала ещё на медицинских курсах, где фармакологию преподавала маленькая старушка, «божий одуванчик», о которой студентки шептались, что в годы войны она работала в спецлабораториях гестапо.

Анне не удалось лишить мужа дееспособности. По конспектам с лекций «божьего одуванчика» она составляла слишком некачественные смеси, они медленно разрушали мозг, нервную систему фон Краузе, но убить его не успели. Помешал этому его друг и личный адвокат – отец Арнольда. Его Анна боялась. Он дал ей понять, что не исключает в болезни своего друга ее злой умысел. И она устроила себе праздник, когда узнала, что адвокат погиб в авиакатастрофе.

Она знала, что у ее мужа нет родственников, кому он мог бы завещать своё состояние после смерти. Во время обострений его болезни она осторожно заводила разговор о том, как она будет без него. Он молча выслушивал ее. В конце концов фон Краузе сказал ей, что у него есть завещание, и жизнь ее ни в чём не изменится после его смерти. Она успокоилась и, теперь уже не опасаясь адвоката, довела дело до конца.

Она была крайне раздражена, когда вскрытое сразу после смерти фон Краузе завещание ни словом ни обмолвилось о недвижимости, которая принадлежала покойному. Это была прекрасная квартира большой площади на третьем этаже исторического здания с террасой, с которой открывался великолепный вид на Бельведер, дворцово-парковый ансамбль имперской Вены.

Возмущению ее не было предела, когда она узнала, что согласно распоряжению фон Краузе, она проживает в этой квартире временно, впредь до появления законного владельца с соответствующими документами на неё.

Она с нетерпением ждала истечения пятилетнего срока для обнародования второго завещания. И теперь была в неописуемом гневе на своего покойного мужа, чувствовуя себя одураченной, догадаваясь, что квартиры может никогда не получить, что квартира уйдет к этой русской.

– Кто она, эта русская шалава? – гневно вопрошала она у своего адвоката. – А эти русские, которые присутствовали при чтении завещания? Кто они? Представители государства, ее адвокаты? Как не допустить этой несправедливости по отношению ко мне?

Адвокат предложил Анне оспорить завещание в связи с процедурными нарушениями при его оглашении. Но их иск не был принят к рассмотрению, как не состоятельный, по существу.