Моргазм

© Ганс Цвейг, 2020

ISBN 978-5-0051-1063-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Реклама из местного радиоэфира:

Инновационное открытие энтертейнмента – ГАЛЛЮЦИНОГЕННЫЕ ГРОБЫ!

Устали от жизни, но привычная смерть вас не устраивает? У нас есть, что Вам предложить! Ложитесь и галлюцинируйте вечным сном!

В наших галлюциногенных гробах сны на любой вкус! На религиозную, эзотерическую и оккультную тематику – в зависимости от того, во что вы верили или чего боялись. Почти как эффект культового, но запрещенного психоделика, только абсолютно легально!

Галлюциногенные гробы из неонопластика, манящие электричеством рейвовых оттенков, такие красивые и пугающие одновременно, сделают ваш последний сон незабываемым.

Звоните прямо сейчас 1-800-NEON-GRAVES и заказывайте! Количество мест ограничено. Услуга не является методом традиционной терапии, требуется консультация специалиста.

0

Ещё несколько мгновений назад я смотрел, словно воин, в лицо смертоносной стихии, не сулящей ничего хорошего, и уже теперь несся от неё прочь, движимый сквозь иную. Огонь сменился землей, но нас также неизменно сопровождали и оставшиеся три – вода, воздух и эфир. В том не нашлось бы совершенно никакой алхимической романтики – безудержно и неумолимо нас догонял откровенный в своём внезапном ужасе большой и опасный шиздец. И с каждым дрожащим прыжком мы едва от него ускользали.

Случайность или неизбежность? Ответа нет. Нависшей данности одинаково плевать и на философские измышления, и на какие-либо языковые методы её идентификации. Единственное, что по-настоящему важно – это спасение или, хотя бы, снижение потерь и, как следствие, страданий.

Когда стремительной погоней за вами спешат языки смертельного пламени, вам уже не нужны никакие сокровища этого мира, никакие красавицы и удовольствия. Всё-таки как мало на самом деле нужно для того, чтобы сделать человека счастливым – устроить ему западню, а затем спасти из неё. Нет ничего радостнее, свежее и счастливее спасения. Никакое благосостояние, богатство и роскошь не усладят бытие, в сравнении с тем, как это удаётся побегу и вызволению из стихии.

Мы бежали в прохладе туннеля, едва освещаемого тусклым факелом, совершенно не зная, что ждёт нас в конце. Увлекаемый одной лишь неизвестностью, пугающей и обезнадеживающей, я двигался по наитию. Как крыса, убегающая с корабля или финансист, выпрыгивающий из окна наутек от кризиса.

Нас не смущала ни вязкая удушающая тьма, ни вековая пыль, ни сажа. Высеченная в окаменевшей почве артерия выносила нас всё дальше от неумолимо нависшего рока. Нестерпимо болящим, ноющим бременем внутри засело осознание всего произошедшего, и ещё более жгло понимание очевидно неисправимых последствий. Оставалось то лишь немногое, что выпадает в таких случаях – бежать навстречу меньшему злу. Спасаться хотя бы самим, спасаться во что бы ни стало.

Бежать по блестящей красной грязи, внутри чёрного бесконечного отрезка выталкивающей пустоты, ведущей к неизведанной и призрачной надежде.

1

Кто я вообще такой? I am the Stranger. Живущий в одном доме с такими же странниками, но мой главный спутник – моя апатия. Она разрушает меня, протекая по венам, прямо как героин. Сказать по правде, я бы сел, но, боюсь, не слезу. Кто знает, к каким последствиям это может привести. Я много читал и смотрел по теме, и не хочу такой жизни. Но и этой не хочу. Именно поэтому я решил себя убить.

Все эти панки в клубах. Я всегда думал, что они интереснее обывателей. Как итог, я ненавижу их ещё больше. На обывателей нет смысла злиться, они такие от природы, а с панками другая ситуация. Ублюдки реагируют на каждый тренд, вбрасываемый в их «движ». Я ничего не имею против панк-рока, но не такого как у них. Я люблю панк «77 и старый пост-панк. А эти недоумки не любят. Love punk, hate punx, как говорится.

Меня самого очень часто терзают противоречия. Политика, религия, музыка, человеческие отношения. Но это происходит лишь в голове, а снаружи я остаюсь примерно одинаковым. Взлохмаченный брюнет в чёрной косухе, чёрных очках и таких же чёрных джинсах. Но борьба во мне живёт, и это борьба с самим собой. Что ж, значит самоуничтожение будет означать победу в любом случае, раз уж о заключении мирного договора не может быть речи.

Они говорят: будь самим собой.

Мой ответ: не будь.

Они вопрошают: быть или не быть?

Я отвечаю: не быть.

Они говорят: делай что хочешь.

Но у меня нет четкого мнения о том, чего я действительно хочу. Это ещё одна причина расстаться с самим собой. Да и вообще, как толкуют буддисты, отсутствие желаний освобождает от страданий, как и отсутствие привязанностей. С этим тоже никаких проблем, а страдаю я от наличия, собственно, себя.

Они говорят: от себя не убежишь.

Что ж, посмотрим.

Что вообще такое самоубийство? Христианство говорит нам, что это грех. В исламе, как я слышал, признается, как вариант, сакральный суицид ради благой цели. И уж поверьте, мои намерения более чем благородны. Я собираюсь, как хирург, избавить этот мир от инородного тела в лице себя самого. Но не так, как это привыкли делать обычные люди. Я совершу это оккультным путём. Так, как предлагает сделать этот недоносок, который частенько к нам заходит.

Я нигде не учусь и не работаю. Благо, в нашей неназванной стране существует такая вещь как пособие, чему мы с моими соседями очень рады. Его мало на что хватает, но позволяет не дать дуба. Живём мы в большом и заброшенном загородном доме. Это почти сквот, но вроде как считается муниципальным общежитием для таких отбросов как мы. Вроде бы нет нужды жаловаться на государство, но мы всё равно считаем себя анархистами. Нет, это не юношеский максимализм, лучше уж зовите нас люмпенами. Я читал труды анархистов, и понимаю, что это система, построенная на любви и солидарности, коих у меня нет, как и желания трудиться, поэтому мне близок скорее Штирнер. Пусть работают те, кто хочет трудиться (да, различия между трудом и работой мне также известны), а я просто хочу, чтобы меня не трогали.

Всё свободное время я посвящаю себе и никому больше. Бóльшую часть времени я забываюсь в ночных фантазиях, которые угнетают меня едва ли меньше, чем окружающая реальность после пробуждения. Проснувшись, а это почти никогда не бывает раньше полудня, я принимаю душ и спускаюсь завтракать. Иногда я встречаюсь на кухне со своими так называемыми соседями, которые также являются моими как бы друзьями. В этом есть большой плюс, в отличие от такой же жизни с предками – друзья-неудачники не кипятят мозг. Они не лезут в мои дела, и такие же аморфные как я сам.

После завтрака я поднимаюсь к себе, чаще всего с самим завтраком, и смотрю какой-нибудь очередной дерьмовый фильм на ноутбуке, чтобы прийти в себя после сна и абстрагироваться от ещё более дерьмовой реальности. Чаще всего это помогает, и уже тогда я даже могу немного прогуляться до супермаркета или в парк.

Не люблю так выражаться, ввиду наивности и одновременно пафоса этого клише, но я занимаюсь творчеством. Например, музыкой. Мы играли в группе вместе с этими полудурками, которые живут со мной. Но это продолжалось недолго. По крайней мере, не настолько, как хотелось бы. Местные чепушилы не оценили наших стараний. Это был чёрный готический плевок им в лицо, но сделанный с любовью, как в порно.

Но не тут-то было. Растерявшие последние крохи своего вкуса, спятившие от пойла и наркотиков, они требовали своего пещерного металла, состоящего из атонального шума. Ну и чёрт с ними. Если бы им нравилось, я бы, возможно, ненавидел их ещё больше.

Фрэнк был нашим гитаристом. А мне всегда нравился бас. У него более панковский звук. И более пост-панковский, конечно же. Джим сидел за барабанной стойкой. Хотя я вообще всегда был против барабанов как дикарского непотребства, лишь зря заглушающего вокал и гитарные мелодии, но у нас не было драм машины, зато был Джим с его сраной установкой. А наша полоумная красавица Глория играла на клавишах, дабы придать музыкальности нашему сырому звуку. С её характером коррелировал бы синтезатор, выдающий вместо нот разных ядовитых гадов. Наверное, все те панки смотрели на нас только потому, что в группе была девчонка. Тупые мужланистые дикари.

У нас был вменяемый репертуар, и я пел о всех тех вещах, которые ненавижу. Я даже хотел назвать группу Hate, но это было бы слишком наивно, да и таких групп в мире, должно быть, десятки сотен, а я стремился к оригинальности. Которую всё равно, чёрт побери, не оценили эти инвалиды вкуса. Мне впору было устроить рок-терроризм на сцене, в духе Scumfucs, Crucifucks или Stick Men With Ray Guns. Ну и других, менее или более известных безумцев. Но, на самом деле местные – те ещё ханжи и неженки. Я уверен, они бы отреагировали на такой перфоманс как самые настоящие обыватели. То, чем они заслуживают если не пулю, то хотя бы металлический (или электрический) стул, раскрученный рукой, и запущенный со сцены, летящий прямо им в голову.

В общем-то, я примерно так и поступил. Это были бутылки. Началось безумие, толпа хотела разорвать нас, как и администрация клуба. Нет, не нас. Меня. Мои хреновы «друзья» принялись пугливо успокаивать обе стороны конфликта, что я расценил как нижайшее предательство, как себя в частности, так и панк-рока в целом. Я высказал им всё, когда нам удалось смыться из клуба через чёрный ход, который вёл на улицу прямо из подсобки за сценой.

– Фрэнк, ублюдок, мать твою, а я считал тебя преданным бойцом рок-н-ролльного фронта!

– Но Регги, ты же мог убить кого-нибудь!

– И что? И ЧТО?! Мать твою!

– Как это что?!

– Лучший рок-концерт это тот, на котором кого-нибудь убили!

– Регги!..

– Who-эгги! Я не думал, что столкнусь с таким предательством. Вы должны ненавидеть всех этих скотов так же, как ненавижу их я!

– Но ведь среди них мой брат!

– И? Ты разве не знаком с легендой о Каине и Авеле?

– Боже мой, что ты такое говоришь!

– Ты должен был убить своего чертового брата, ты должен был разорвать их всех!

На мои реплики все лишь молча смотрели на меня. Я показал им средний палец и зашагал к остановке.

Как водится, на автобусах обычно ездит всякое отребье, тем более вечером, тем более в этой части города. Провожая знакомые массивы трущоб за окном, я абстрагировался от произошедшего благодаря музыке, играющей в наушниках. Выйдя на своей остановке, я зарулил в винный магазин, прежде чем вернуться в обитель скорби. Взял пару упаковок пива и сигарет, чтобы «отпраздновать» выступление и забыться.

Не прошло и десяти минут, как я оказался в пункте назначения. В дом, где гуляет ветер в распахнутых окнах, куда влетают брызги дождя, а по стенам ползают насекомые. Там мрачно и сыро как на улице. На полу извечные невысыхающие лужи. Они могли бы состоять не только из воды, но из мочи и крови, возможно даже менструальной, ха-ха. В этом доме всегда сумерки, в которых можно спрятаться, раствориться и стать призраком. Там всегда темно, и есть туалет, в котором повесился кто-то из прежних жильцов, и теперь его призрак разгуливает по дому, отравляя воздух прелыми ароматами плесени и гнили. Он зовёт за собой, последовать его же примеру.

Я поднялся наверх, открыл первую банку, включил свою унылую музыку и хлебнул пива. Вроде бы всё хорошо и нет повода беспокоиться. Меня совсем не заботило то, что панки могут захотеть найти меня и разобраться. В таком случае я вспомнил бы о действующих законах, и устроил бы им то, что следует делать с теми, кто незаконно проникает на частную территорию. Trespassers will be shot, survivors will be shoted again. Я бы с радостью сделал панков гранжерами с помощью своего старого охотничьего ружья. Называйте меня Джонни, ублюдки!

Пиво не лезло. Отложив банку в сторону, я подошёл к шкафу и достал оттуда заначку с травой. Скрутив джоинт, я затянулся и через некоторое время выдохнул. Меня постепенно затягивало паутиной беспечной радости, с росинками паранойи, висящими на ней. Я повалился на диван и сменил унылое музло на тёплый и игривый прог рок. Я лежал и затягивался тлеющим косяком, вбивая в голову мысль, что мне кайфово. Но всё было тщетно. Я и забыл, почему так давно не притрагивался к траве. У меня начинались галлюцинации. Мне чудилось, что я вижу призраков. По крайней мере, одного точно. Дело в том, что наш дом когда-то был нормальным домом, где жили счастливые люди. По крайней мере, они такими считались. Но вряд ли были такими на самом деле, потому что муж, узнавший о измене жены, не смог жить с этим и повесился прямо в туалете. Оставшаяся семья съехала отсюда, а дом долгие годы никому не могли продать, пока он не обветшал и не стал самой настоящей заброшкой. А потом предприимчивые власти объявили его муниципальным жильём и решили заселять его всякими неудачниками, живущими на пособие.

Этот задрот, который захаживает к нам в гости, рассказал как-то, чем опасен такой дом с точки зрения эзотерики. Дело в том, что если один убивает себя, то от него расползается метафизическая паутина, способная завлечь на суицидальную дорожку и других жителей. Не знаю, верил ли я в это, но теория показалась мне интересной. Кажется, я даже написал об этом песню. Сказать по правде, я жадно черпал сюжеты из неблагоприятных историй. А такие истории происходили на каждом шагу. Но в тот вечер я сам чуть не стал героем подобной песни.

Пока в моих венах зеленой волной переливался тетрагидроканнабинол, в голове пульсировали обсессии выпустить его на волю. Разумеется, это если выражаться метафорически. Я просто решил свести счёты с жизнью. Моя рука потянулась к тумбочке и достала лезвие. Несколько уверенных движений пришлись на холсты моих запястий, украсив их авангардным импрессионизмом.

Я ничего не чувствовал и просто лежал в какой-то странной дрёме, как вдруг очнулся от звука открывающейся входной двери. Это вернулись мои предатели. Впервые за весь вечер я подумал о том, что их где-то носило всё это время.

– Регги!

Голос Фрэнка разнесся по дому. О, нет, даже не думайте испортить и это, чёртовы растяпы! Но было поздно что-то предпринимать: уже были слышны шаги по лестнице.

В открывшейся двери комнаты выступил силуэт Фрэнка с испуганным лицом, когда он увидел меня лежащим на простыне, вымоченной собственной кровью. Он завопил:

– Регги, ты что, порезал вены?!

– Нет, мать твою, я попал в рай и трахнул всех 99 девственниц!

Он повернул голову в сторону лестницы и крикнул:

– Глория, скорую, быстро!

Вызванные санитары прибыли почти сразу, и у меня уже совсем не было сил сопротивляться. Меня увезли в клинику, оформив мой случай как «неудачная попытка суицида», или вроде того. А, как вы знаете, это чревато определенными последствиями. Так я оказался в дурдоме.

Но сперва мне пришлось полежать в клинике. Мне оказали первую помощь, довезли на карете в белоснежное здание бесплатной больницы и уже там устроили допрос. Я был сдержан, сил на препирательства не было. Мне забинтовали запястья, вкололи каких-то седативных и уложили спать. Ночью мне ничего не снилось, как будто я умер. Проснулся я к полудню, в палате сидели трое придурков и озабоченно улыбались. Я заорал на всю больницу:

– Долбаные супергерои, зачем вы спасли мне жизнь?!

Лицо Фрэнка сменило улыбку на испуг, и он загалдел:

– Спокойно, Регги, тебе нельзя напрягаться! Успокойся, дружище!

– Да я спокоен как удав, мать вашу! Зачем вы это сделали, чёрт побери?! Закон об оставлении человека в беде, да? Вот что вами двигало? Анархисты хреновы, вам должно быть плевать на законы!

– Регги, нет, мы сделали это потому, что ты наш друг.

– О, боже, я сейчас расплачусь! Настоящим панкам должно быть плевать на смерть! Вы никудышные во всех отношениях, и ничем не отличаетесь от той толпы в клубе. Постойте-ка… Они послали вас поквитаться со мной, да? Это так, ублюдочные ренегады, мать вашу?

– Спокойно, Регги, конечно же это не так. – подал голос аморфный Джимми.

– Конечно. – огрызнулся я.

– Если бы мы хотели твоей смерти, то не стали бы спасать от неё. – внесла свою лепту Глория.

– Хрена с два! Вы побоялись закона, а теперь пришли, чтобы инсценировать мою смерть, рассказывая потом копам, что я умер от потери крови.

Троица молча переглянулась, и Глория снова подала голосок:

– Ты просто чёртов параноик!

– А ты чёртова стерва!

– Ладно, ребята, не нужно ссориться. – вмешался Фрэнк. – Регги, вот, мы принесли тебе твои вещи и кое-каких ништяков. Тут твои любимые сигареты, немного еды, газировка…

– Да срать я хотел! Что говорят врачи?

– Они сказали… Регги, ты только не волнуйся. Тебе придётся пройти курс психотерапии какое-то время, такие правила.

– О-о-о, мать вашу, ну теперь ясно, в чём подвох! Вы решили упечь меня в дурку. С этого и нужно было начинать.

– Нет, это не то, что ты подумал… – принялся было сглаживать углы Фрэнк, но опять вмешалась Глория:

– Нет, он всё правильно подумал! Такому психопату как он не место в обществе, ему место в тюремной психбольнице!

– О, я смотрю в анархосучке заговорил конформизм! Похвально, нечего сказать. Подцепила после перепихона с каким-нибудь хипстером?

– Что ты несёшь, псих! Ты вчера чуть не убил бедных Тони, Ронни и Донни!

– О, да что ты говоришь? Ублюдки получили по заслугам. А если ты такая сердобольная, то иди успокой их, твоих дырок как раз хватит.

После моих слов Глория встала с места и вышла из палаты, Джим неуверенно вскочил за ней. Со мной остался Фрэнк, и на его участь выпало вкушать остатки моих словесных помоев. Но у меня уже не было сил разговаривать, а обвинять раздолбаев в предательстве уже не было смысла.

2

Ещё одна вещь, которую я ненавидел, это моё имя. Если кто не в курсе, то по паспорту меня звать Регги Джихад. Ну и имечко, правда? Да и чёрт с ним, ведь оно ничего не значит. Всегда можно найти себе другое, а то и несколько, хоть на каждый день недели, как галстук, если ты офисная крыса. Я с детства придумывал себе сценическое имя, но также с детства меня окружали идиоты, для которых только имя данное при рождении имело сакральный и какой бы то ни было смысл. Самыми парадоксальными в этом плане были панки – в их обществе почти все обращались друг к другу по кличкам, но меня они называли исключительно по имени. Даже когда я представлялся своим сценическим именем, они постоянно интересовались, как меня зовут «на самом деле». «На самом деле это не твоё собачье дело, кусок обезьяньего дерьма», вот что следовало отвечать каждому из них. Но я до поры до времени пытался влиться в тусовку ради своих целей, поэтому вёл себя вежливо, если вообще уместно говорить это касаемо общества панков. По началу они мне нравились, и иной раз я даже чувствовал себя частью движа, но пелена иллюзии быстро спадала, когда речь заходила о разности музыкальных вкусов.

Я не выкупал, какого чёрта панки должны слушать, а уж тем более любить регги и ска. Да, по иронии судьбы я ненавидел регги. Панк – это музыка тьмы, так какого чёрта им любить музыку света?! А уж тем более ска. Больше ска я ненавидел только джаз. Хуже всего этого была лишь их увлеченность некоторыми видами рэпа, метала и так называемого рейва. В тот момент я понял, что это те же самые обыватели, и их идеи о построении утопического социализма – это то дерьмо, от которого я бежал к панкам. И я навсегда осознал, что инороден этому, с позволения сказать, обществу.

Но деваться было некуда, и в нашем городишке отсутствовала альтернатива этой движухе и обывательскому социуму. С грехом пополам я нашёл тех трёх неудачников, которые тоже тёрлись около движа. Им было предложено мной собрать группу и по «счастливому» стечению обстоятельств нас поселили жить вместе. Мы ещё удивлялись, что так удобно получилось, но я всегда чувствовал в этом какой-то подвох. Впрочем, оно не так уж важно.

Чутка отколовшись от общества панков, мы стали уделять всё своё время нашей музыке и, конечно же, попойкам и упоркам между ними. Я не умел играть на чём-либо, но Фрэнк показал мне, как лабать на басу, и я стал их Сидом. Не Барреттом, к сожалению.

На самом деле, мне всегда хотелось играть красивую и мелодичную музыку, но я был уже давно отравлен энергией панка, поэтому пришлось искать компромисс. И мы стали играть севентисевен/постпанкх. Группу назвали 77Up, как насмешку над консюмеризмом. Но, разумеется, это была просто война с ветряными мельницами, ведь любой панк-протест в музыке и текстах почти никогда не выходит за рамки панк-движа, а если и удавалось, то только в роли очередного товара на прилавке для мажоров.

И вот, за год существования в андерграунде мы написали достаточно песен для выступления. Как я уже упоминал, все тексты были, в основном, о тех вещах, которые я ненавижу. Это потому, что я готовил диверсию для панков, которая не была оценена по достоинству, так что пришлось пускать в ход пивные бутылки, стоявшие на сцене. В принципе, я бы вряд ли решился на это в здравом уме и тем более на трезвую голову. Хотя, кто его знает, ведь уже очень давно я был разъедаем чудовищной депрессией и постоянной хандрой по любому поводу. По врачам я не ходил, думая, что они мне не помогут, а сделают овощем. Ну что ж, теперь я у них оказался благодаря обстоятельствам.

В принципе, это всё были разговоры ни о чём. Хорошая терапия не могла быть бесплатной, а денег у меня не было. Они интересовались моим суицидальным настроем, потерей интереса и в то же время возрастающей ненавистью к окружающему миру и себе самому. Я был переполненной чашей апатии. Так себе коктейль, честно говоря. Мне и правда не хотелось жить, но убивать себя было страшно, очень страшно. Хотелось плакать, свернувшись в позе эмбриона под сырым от похмельного пота и вечного холода одеялом, но я не мог позволить себе роскошь быть слабым. Я знал, что ни к чему хорошему это не приведёт, а лишь усугубит положение дел. Может я и жалок, но не хотел развивать такой скилл. Поэтому лучше умереть, думал я. А если я боюсь реальной смерти, и мне даже просто не позволяют это сделать, значит нужна какая-то альтернатива.

О возможной альтернативе говорил тот очкарик, который иногда заходил к нам. Можно было в любой момент позвать его к нам, и он бы припёрся с каким-нибудь фолиантом и всё сделал. Была только одна проблема: дурдом. Нужно было как-то выбираться отсюда, тем более здесь отвратно кормили (было бы странно, если бы нет).

Поскольку я был здесь на «добровольной» основе, то никаких дополнительных ограничений свободы кроме стен не было. Всё равно меня бы просто так не выпустили, поэтому мне нужен был какой-то план побега. И задумал я его ещё после первого дня, когда даже не начались групповые сеансы психотерапии и всё остальное. Со мной пока что успел побеседовать только кто-то из врачей. Я сказал ему, как сильно всех ненавижу, хочу идти по улице и бить всех встречных мужчин, а женщин насиловать. Этакий Эдипов комплекс, спроецированный сразу на всё население земного шара. На самом деле это были всего лишь навязчивые мысли, и я не мог ничего с этим поделать. Началось это ещё в детстве и, как мне казалось, от скуки. Что ж, у Джоуи Рамона тоже было ОКР, видать такой тренд в панк-роке, хе-хе.

Что касаемо моей неуправляемой ненависти по отношению к социуму, я пытался это контролировать, но только из-за страха расплаты. Почему-то принято думать о том, что все «нормальные». Что никто никого не хочет ударить или убить. Ну да, в таком случае стали бы придумывать законы? Ответ очевиден. И пусть возрадуются обыватели, что это сдерживает таких психопатов как я. Ну, пока мне ещё есть, что терять, конечно.

Стены дурдома тоже сдерживают таких как я. Хотя большинство здесь это просто бедные и несчастные люди. Но по некоторым сразу заметно, что у них в головах крутятся такие вещи, которые я не видел и в самом дремучем похмелье. Моя параноидная шизофрения в сравнении с этим просто детский сад.

С чего я взял, что у меня шизофрения? Разумеется, я просто прочитал симптомы в справочнике и многие оказались очень близкими и знакомыми. К счастью, я не успел дать понять это врачам.

Я боялся умирать, но мне это было необходимо. А чтобы сделать всё грамотно, мне нужно было свалить из психбольницы. И я вознамерился сделать это в самые короткие сроки.

Я просто сложил свои вещи в рюкзак и выполз с ним через окно второго этажа.

Честно говоря, я не был уверен, добровольно я здесь или нет. Я просто не вникал в эту муть. Интересно, сегодня все зомбоящики будут кричать о том, что опасный псих сбежал на свободу?

Пробравшись сквозь кусты, я вышел на автобусную остановку. Никогда бы не подумал, что побег – это так легко. Наверное, это всё потому, что врачи и правда не знают о том, что я опасный психопат. Уже через несколько минут я ехал в автобусе в сторону родных трущоб.

И вот, я добрался до цели. Home sweet home. Войдя, я застал своих «друзей», ужинающих за столом. Увидев меня, они замерли, поднося к своим широко открытым от удивления ртам вилки со спагетти с кетчупом. Я стоял, осклабившийся в сумасшедшей улыбке, когда первым от онемения отошёл Фрэнк:

– Регги, как ты…

– Ножками, Фрэнк, ножками. Ножками и ручками. Надеюсь, моё пиво осталось?

Я подошёл и открыл холодильник, пиво стояло на месте. Достав упаковку и вынув одну банку, я счастливо провозгласил:

– Нужно отпраздновать моё возвращение! Ха-ха-ха!

И отправился наверх. Мои горе-соседи, кроме Глории, тут же засеменили за мной, причитая.

«О, боже, Регги, как так вышло, так же нельзя!»

Можно, сукины дети, можно.

Аморфный Джим озабоченно твердил:

– Но тебя не должны были выписать так скоро. Нам бы позвонили. Тебе лучше было остаться в больнице, лучше для тебя самого.

– Ага, и для вас самих и вашего долбаного общества.

Я вошёл в комнату, захлопнув дверь. Постель была заботливо сменена на чистую. Убогие придурки, и они ещё называют себя панками! А это было бы так готично – возлежать на испачканной кровью простыне. Правда, кровь недолго остаётся красной, превращаясь в бурые пятна, так что постель могла выглядеть так, будто я обделался. И это ещё больше по панку, чёрт возьми, но я слишком утончённая натура для таких вещей, ха-ха. Зато как было бы символично, живя в этой клоаке…

Я присел на диван, открыл банку пива и отхлебнул. Взял со стола завалявшийся пакетик чипсов, закусил и прикурил в раздумье сигарету. Нужно было что-то предпринять. Через некоторое время я вспомнил о записанном номере того шизотерического недоноска и набрал его. Он ответил почти сразу же:

– Алло. Кто это?

– Привет, засранец. Это Дэд.

– Кто?

– Дэд Зеппелин.

– А, Регги, это ты!

– Твою-то мать, перестань называть меня этим именем.

– Регги, как дела? Я заходил к вам вчера, но твои друзья сказали, что ты в больнице. Ты всё ещё там?

– Нет, дружок, я только что оттуда. Я сбежал, чтобы ты помог мне.

– Ого! Это очень плохая идея, и я за тебя волнуюсь, Регги!

– Перестань включать мамочку, дурачок, и выслушай меня. Значит так, бери свой гримуар, остальные причиндалы для того ритуала и тащи свою задницу ко мне. У тебя полчаса!

Не дожидаясь ответа очкарика, я положил трубку.

Он пришёл к тому моменту, когда я уже кончал третью банку пива. А пью я его очень быстро, иначе какой смысл? Нет, не чтобы быстрее опьянеть, просто мне нравится хлестать эти ссаки буржуев, ха-ха.

Задрот стоял на пороге моей комнаты с книгой, чуть ли не вдвое больше его самого.

– Здравствуй, Регги.

– Здравствуй, Мелвин.

– Я не…

– Да неважно, как тебя там зовут. Считай, что я придумал тебе псевдоним из названия своей любимой гранж группы.

– Но ты ведь говорил, что твоя любимая гранж группа – Тамагуна.

– Да, чертёнок, тебя не проведёшь. Что ж, давай приступать. Что там у тебя?

Нерд вошёл в комнату и уселся с книгой на коленях, открыв её мне навстречу.

– Ну вот, здесь описано, как провести эту операцию. Нужно выпить специальный пуазон. Ну и, в принципе, всё.

– Что, так просто? Никаких заклинаний и закланий?

– Нет, тут лишь инструкции, как направлять тебя во время твоего смертельного трипа. Ну и мантры, если их можно так назвать, ведь это совсем не индуистская культура, а смешение вуду и каббалы, грубо говоря.

– Та-ак, хорошо. Давай мне сюда напиток.

– Подожди, не так быстро. Я хотел уточнить, реально ли ты настроен на то, чтобы умертвить своё тело?

– Ага, прикинь. Я бы умертвил и душу, если бы так не боялся пожалеть. С другой стороны, жалеть-то было бы себя уже некому. Но оставим эти квазифилософские непотребства, пора переходить к кульминации нашего вечера.

– Значит так, Регги, сейчас постарайся остановить внутренний диалог.

– Это ещё, мать его, как?!

– Ну-у, не думай совсем ни о чём. Как, скажем, во время секса.

– Ты что, ополоумел?! Секс с грязной девкой уносит мои мысли в невообразимый поток. Я думаю обо всём этом дерьме, ну, знаешь, о реакции людей, на которых выливают отварной кипяток или серную кислоту, о горящих на электрических стульях и удушенных в газовых камерах. О раковых опухолях и ампутации конечностей. О спидозных иглах, попадающих в ноги тех, кто гуляет по грязным пляжам. О попавших в сети охотников диких птицах и солдатах, тонущих в зелёных болотах и зыбучих песках.

На лице Мелвина нарисовалась удивлённая гримаса. Откуда этому задроту вообще знать что-то про секс, разве что из библиотечной макулатуры.

– Окей, просто постарайся ни о чём не думать.

Ну и я попробовал. Разумеется, это было бы сложновато, если б не выпитое пиво, которое частично отключило мой мозг.

Юный натуралист начал напевать какие-то атональные мотивы, что-то смешивая в склянке. Остановка внутреннего трёпа помогла не думать, какая гадость там может оказаться. Чуть погодя Мелвин протянул мне пузырёк чёрной жидкости с едким запахом. Выдохнув, я одним махом опрокинул его в себя. Напиток был горький, с неприятным привкусом чего-то земляного и травяного, словно это была могильная эссенция. После такого ничуть не живительного глотка гнили я откинулся на диван и выдохнул:

– Уф, ну и дерьмо, хуже пойла из местных баров.

– Да, представляю. Это коктейль Ле Морте.

– Какое оригинальное название! И что теперь делать?

– Жди. Просто лежи и жди.

Собственно, я уже этим занимался. В животе появилась тяжесть и дискомфорт, рассудок терялся, как при опьянении, в глазах начинало темнеть. Я смотрел на комнату недвижимым взглядом, а в это время очкарик зажег пару палок каких-то благовоний и включил на моём ноутбуке шиваитские мантры. Это понемногу отвлекало сознание от неприятных ощущений в теле. Постепенно я как будто бы вошёл в сон наяву, с закрытыми глазами. Сюрреальные мыслеобразы постепенно накрывали меня и уносили куда-то вдаль, словно я был одновременно в этой комнате и где-то ещё, очень далеко. Ну здравствуй, Небытие!