Кричи громче

ЧАСТЬ 1. РОБИН

Запись №1. 12 июля

«…Сегодня я хочу рассказать историю из детства. Нет, не перебивайте меня и не спрашивайте, при чем тут вообще мои детские годы, и, о боже, умоляю, не надо говорить, что это не имеет никакого отношения к сложившейся ситуации. Здесь только я знаю, какие события стали причиной моего становления, и чтобы понять, почему я поступил так, как поступил, вы должны пройти со мной этот путь с самого начала.

Итак, слушайте. Когда я был маленьким, со мной приключилась пренеприятная история… нет, так не пойдет. Простите, я никак не могу уловить нужный тон повествования. Не хочу превращать свой рассказ в дешевый бульварный романчик для развлечения дам среднего возраста… ой, снова простите. Я вовсе не вас имел в виду. Просто так тяжело начать делиться таким… личным. Понимаете? Кстати, вы знали, что я мечтал стать писателем? Глупый вопрос. Откуда же вам знать? Мы ведь толком не знакомы. Так вот, я однажды пытался написать роман обо всем, что со мной произошло, но так и не смог поймать ритм, сложить все части воедино, заглянуть в сердцевину… поэтому сжег все к чертовой матери. Но я вижу, как вы осуждающе смотрите. Да, да, я много болтаю и все ни о том. Сейчас, дайте мне минутку….

И вот опять я пытаюсь рассказать об истории, что случилась со мной. Хотя, если быть до конца честным, это было не со мной, а с младшей сестрой. Вы уже знаете, что у меня была сестра, не так ли? Но я тоже принял немаловажное участие в этом кошмаре, поэтому по праву могу называть историю своей. Знаете, она может выйти чуть длиннее, чем я думал…

Мы росли в маленькой деревушке с красивым названием Эмберли, что в ста милях от Лондона. Сестренка моя все мечтала сменить имя, когда вырастет, чтобы прославить родное место, став знаменитой художницей Эмбер из Эмберли. Какое красивое звучание… Так сильно она любила наш дом. Она была громким ребенком, из тех, кто никогда не замолкает, а голос ее звучал звонко, как колокольчик. Да, громкая и жизнерадостная, как и положено маленькой девочке, – такой я запомнил ее.

Что-что? Ну я же вижу, вы хотите спросить что-то. Что я чувствовал, когда ее не стало? Нет, вы сильно опережаете события. К тому же сегодня мы говорим не обо мне, сегодня я хочу рассказать вам о сестре. Она заслужила минуту внимания, посвященного ей одной. Никаких соплей здесь не будет.

Мы жили в узком двухэтажном домике с каменной кладкой и соломенной крышей, как у первого поросенка из той самой сказки, помните? Дом стоял на отшибе, то есть так мне казалось. Сзади – лес, с одного бока – небольшой скотный дворик с козами и курами, с другого – сад с виноградом, а сразу за ним огромное поле, где мы собирали ромашки для чая и плели венки. До соседей пешком тащиться целую вечность, по крайней мере, детскими короткими ножками.

Нас воспитывали бабка с дедом, а родители умерли в автокатастрофе за четыре года до последующих событий. Забавно, я все еще помню лицо матери: ее нежные голубые глаза и короткие каштановые кудри, помню, как ласково она смотрела на меня с неким благоговением, словно все, что я делаю, отдает чем-то божественным… а вот образ отца у меня совсем не сохранился. Так что папы будто никогда не существовало. Бабушка слегка напоминала маму, только волосы у нее были по цвету, как мел. Долгое время она жила одна, будучи вдовой, но еще до моего рождения снова вышла замуж. И теперь они вдвоем заботились о нас, своих внуках, правда деда мы на дух не переносили. Он постоянно ворчал и придумывал сотни новых запретов каждый день: нельзя бегать после обеда, нельзя шуметь с двух до трех пополудни, нельзя подниматься по лестнице более чем на одну ступеньку за раз и бла-бла-бла…. Вспоминать тошно. Еще от него вечно несло перегаром и мочой. Готов поспорить, этот засранец мылся всего два раза в жизни: при рождении и перед смертью…

Но речь не о нем. Моя маленькая сестренка была счастлива. Она не помнила матери и, вероятно, даже не знала о ее существовании, поэтому баба Мэри… да, забыл упомянуть, это ее имя. Звучит как-то несуразно, да? Баба Мэри… стала мамой для своей внучки. Сестра будто не могла определиться и звала бабушку просто «Ба-Ма» – звучало, как невнятный набор звуков, но со временем все привыкли. Она вытягивала букву «а» и немного проглатывала «м», выходило нелепо, однако это прозвище стало вторым именем бабушки. Ба-Ма хорошо нас воспитывала: много позволяла и почти ничего не требовала – мечта любого ребенка. Вообще мне кажется, мы не особо ее волновали, она заботилась о других вещах, например, о своем саде. Каждый год участвовала на фестивале садоводства, но никаких наград не получала. Кстати, не бегать по кустам бегоний – был единственный запрет от нее.

Что? Что теперь с цветами? Завяли все, конечно… Не понимаю, какая разница, что стало со сраными кустами? Речь не об этом. Странно, что вы считаете это важным.

Так вот, у бабушки было всего два интереса: цветы и… королева. Которую она боготворила. Мэри часто рассказывала, как в 1952 году плакала на коронации королевы в Лондоне, хотя сейчас я думаю, что история выдумана от начала и до конца, но раз для нее это было так важно… По-моему, даже хорошо, что она умерла до того, как я стал таким циником и снобом. Видите ли, я бы все высказал, не щадил бы старческих чувств… Думаете, нельзя так говорить? Да ладно вам, главный страх жизни моей бабки был – ни за что не угадаете – пережить королеву. Я готов поклясться, что на смертном одре она ликовала!

Но я отклонился от сути. Сестра жила хорошо: бегала по полям, рисовала красками траву и солнце, плела венки, пила чай, качалась на качелях, свисающих в саду среди виноградных лоз, много смеялась и редко плакала. Правда и друзей у нее совсем не было, большинство семей принадлежало к англиканской церкви, и они не одобряли шум и излишнее жизнелюбие, поощрялось смирение и послушание. Как вы уже поняли, моя сестра этими качествами не обладала, и поэтому получила статус изгоя.

У вас могло сложиться неверное впечатление, что я был любящим братом, бравым защитником и тому подобное, но это не так. Я был избалованным и злобным мальчишкой, задирал ее по любому поводу и дергал за светлые копны волос. Она всегда отвечала мне, тогда мы дрались не на жизнь, а на смерть, и она обещала больше не играть со мной, однако, не имея друзей, все время возвращалась. А я мнил себя королем: я был старше и сильнее, к тому же уже ходил в школу, что делало меня ближе к миру, который она так мечтала однажды увидеть.

В общем, вы поняли, я был негодяем. И большим выдумщиком. В школе я всем рассказывал, что у меня был старший брат по имени Роджер, который утонул в реке, спасая меня, причем каждый раз Роджер наделялся новыми качествами: то он силен, как супермен, то умен, как вундеркинд, то невероятный весельчак – короче классный был парень этот Роджер, вы бы наверняка захотели с ним познакомиться. А вот о сестре я обычно умалчивал. Кому она интересна? Девчонки – это вовсе не круто.

Поглядите: и снова он заговорил о себе. Некоторые так и норовят быть в центре всего… Что? Почему я говорю о себе в третьем лице? Какая же вы внимательная. Возможно, вскоре вы сами сможете ответить на этот вопрос.

События, которыми я хочу поделиться, разворачивались с июня 1975-го по май 1976-го, но основная их часть все же произошла летом. Это было непростое для всех нас время, я имею в виду жителей деревни, конечно же. Мало кто понимал, что творится вокруг, и я в том числе. Все началось с моего друга Тимми и его кошмаров. Что-то случилось в лесу, когда он гулял там со своей сестрой, и вскоре она пропала почти на целые сутки, но затем вернулась живой и вроде как невредимой, в чистой одежде, будто никуда и не уходила. Зовут ее Мишель. Она ничего не смогла объяснить и вообще с тех пор стала помалкивать, а Тимми мучили дурные сны о том событии в лесу. Он видел черного пса, как он хватает Мишель и тащит в темноту. Никто ему не верил. Это же дети, понимаете? У них богатое воображение, а еще они постоянно врут, ну, чтобы не наказали. И я нисколько не драматизирую. Главная ошибка человечества в том, что они слишком не доверяют своим детям.

Затем появились схожие случаи с другими девочками, они исчезали не более чем на день, но всегда возвращались чистыми, умытыми, с заплетенными косичками. Все они жаловались на Черного Шака, который творил с ними ужасные вещи…

Хотя, пожалуй, тут я должен сделать маленькое отступление. Знакомы ли вы с легендой о Черном Шаке? Не торопитесь с ответом, я все равно расскажу.

Черный Шак – это призрачный пес с сияющими красными глазами. Он обитает на кладбище, охраняет сон мертвецов от посторонних. Днем его невозможно узреть, лишь ночью он является в настоящем обличии. Говорят, если увидишь Черного Шака, то умрешь до конца года. Все знают: услышав собачий вой или учуяв запах разложения из звериной пасти, немедленно закрой лицо… не смотри в адские глаза Черного Шака, иначе тебе конец! Поэтому никогда, запомните, никогда не ходите ночью на кладбище. Духи, что обитают там, не любят, чтобы их тревожили. Ночь принадлежит им.

Те немногие, что чудом смогли сбежать после встречи с черным псом, рассказывали, что морда его исполосована когтями диких животных, а сам он размером с лошадь и настолько агрессивен, что вступает в схватку со всем живым. Злобный, опасный и невероятно сильный. Однако все, кто сбежал, вскоре поумирали при загадочных обстоятельствах: от внезапной страшной болезни, например. Кожа их покрывалась черными струпьями, а глаза вылазили из орбит…

В чем дело? Я же вижу ваше недовольное лицо. Не любите местный фольклор? Так и быть. Но запомните эту легенду. Хотите спросить, сталкивался ли я с ним? Можно сказать и так, да. Но я бы взглянул на это чуть глубже: все мы в определенном смысле встречались с ним, а точнее, в каждом из нас живет свой Черный Шак. Может, вы поймете, о чем я говорю, если тоже постараетесь заглянуть в суть вещей, а не на их глянцевую поверхность.

Вы, наверно, уже догадались, что моя история будет о том, как сестру похитило существо с таким страшным именем – Черный Шак… О, я уловил это недоверие в ваших глазах, но позвольте мне закончить. Некоторые вещи совсем не то, чем они кажутся поначалу.

Так вот, девочки от пяти до девяти лет исчезали прямо среди бела дня и заботливо возвращались на место пропажи следующим же вечером, и местные, разумеется, решили, что все это не иначе как проделки дьявола. Детей водили в церковь, чтобы изгнать нечисть из их невинных душ, и уже без того травмированные девочки, которых никто не желал слушать, теперь окончательно замолкали. Поймите: люди могли выяснить, что происходит, и остановить это, достаточно было поговорить со своими детьми, но вместо этого им заткнули рты, убедили, что с ними что-то не так, они грязные, порченные дьяволом, и отныне им следует молиться до конца жизни. Представьте себя маленьким, беззащитным ребенком: вы не понимаете, что с вами сделали, и никого нет рядом, кто бы объяснил это, но вы не можете разобраться сами, и вот вас ведут куда-то, где грозный старик кричит «Сатана!» и брызгает водой, родители плачут, а вы вроде как в чем-то виноваты – все это, должно быть, действует очень угнетающе.

В общем, дети молчали. А я поговорил с Тимми, он-то и поделился со мной преданием о Черном Шаке, и история его меня сильно впечатлила, ведь я просто обожал такие страшные сказки. Тимми был уверен, что смерть вскоре придет за ним. Тогда у меня появилась мечта встретиться с черным псом лицом к лицу и одолеть его, я не сомневался, что спасу своего друга и всю деревню от его нападок и стану первым, кто избежит смерти после свидания с ним. Эта идея завладела мной целиком и полностью, и каждый вечер перед сном я сочинял планы, как смогу осуществить задуманное.

И вот я снова забегаю вперед. Мы, пожалуй, начнем с двадцать пятого июня. К тому времени за последние три недели были похищены и возвращены уже четыре девочки, но в полицию, как вы могли догадаться, никто не обратился, поэтому для окружающего мира в Эмберли ничего не происходило. И все же люди были напуганы, хотя епископ уверял, что детям более ничего не угрожает, ведь он благородно очистил их души во славу господа. И существо, казалось, притихло: уже целую неделю оно не давало о себе знать. Нас с сестрой почти не выпускали на улицу, но иногда разрешали порезвиться около дома, правда никто за нами особо не следил.

В то раннее утро мы гуляли по полю, трава была такой высокой, что я мог видеть только макушку сестренки. Она первая забежала в траву, искрясь от смеха. На ней был короткий розовый сарафан с большой желтой «Р» на груди – Мэри вышивала первую букву имени Робин на всех ее платьицах – такая вот бабушкина причуда. Позже я обогнал сестру, а она пряталась и выпрыгивала прямиком из-за моей спины. Такая игра, понимаете? Ой, да куда вам… Я называл ее дурой, когда удавалось напугать меня, но на самом деле совсем не злился. Просто так было положено. Я был старше, а значит, главнее, и мне полагалось быть грубым. Эти правила и по сей день действуют в любом обществе, и не говорите мне, что я не прав.

Мы двигались все дальше и приближались к лесу. В какой-то момент сестра не выпрыгнула, как было задано правилами игры, и меня охватило беспокойство. Я стал звать ее, ругаться, но все без толку, тогда попробовал ласково приманить, словно котенка, обещая показать самый красивый цветок на свете, и это тоже не помогло. Она притаилась, как мышка, нельзя было уловить даже легкий намек на чье-либо присутствие, и я впервые почувствовал угнетающее одиночество. Мне не нравилось быть здесь одному. Меня бросили, оставили, как ненужную вещь, а я ведь был еще мальчишкой, вы должны понимать это. Дети не любят ощущать себя покинутыми.

Ну что же вы, в самом деле, не можете остановить меня? Вы же видите, я снова говорю лишь о себе. Забавно, всегда ли я был таким болтуном?

Мои чувства важны? Вы так считаете? Странно, у меня на этот счет совсем другое мнение. Нет, это не конец истории. Я продолжу, пока вы не сказали лишнего. Наберитесь терпения.

Сестра пропала, но я почему-то не боялся за нее, не связывал это с другими исчезновениями, а лишь зациклился на своем уединении. Я злился. Маленькая мерзавка посмела ослушаться, и теперь мне предстоит долгое объяснение перед бабушкой. Я собрался идти обратно, надеялся, что сестра, испугавшись, бросится за мной. И вот тут я впервые встретил его.

Да, да, вы не ослышались. Из-за деревьев на меня смотрели красные глаза, расположенные на уродливом черном рыле. Я не был готов к такому, слишком светло и далеко от кладбища, казалось, это просто невозможно. Знаете, это ощущение, когда землю будто выбивает из-под ног? Примерно так я себя чувствовал. Мне стало понятно оцепенение Тимми, который также не мог пошевелиться. Я забыл все свои планы и цели по спасению деревни, пока смотрел в глаза, наблюдающие за мной из леса. Не стану скрывать, я испытал настоящий ужас, от прежней решимости и смелости не осталось и следа. Следовало бежать, но ноги приросли к земле. Вероятно, я мог бы простоять так целую вечность, но черная морда зашевелилась, явно намереваясь атаковать, и тут у меня душа ушла в пятки, а оттуда обратно в сердце.

Вдруг за спиной выскочила сестренка, попыталась запрыгнуть мне на спину, весело смеясь, но я почти не реагировал на нее. Трусливое начало во мне взяло верх над всеми остальными чувствами, и я бросился бежать в сторону дома, позабыв про все на свете. Сзади доносился визг брошенного теленка: сестра гналась за мной, но ее маленькие ножки не поспевали за моими. Я мчался до тех пор, пока дом не вылез из-за горизонта и не увеличился до такой степени, чтобы я мог достать до него рукой, и лишь тогда позволил себе оглянуться: никого, только трава колышется на ветру, словно ползучая змея неспеша приближается ко мне. Кто-то невидимый шел следом, и я нисколько не сомневался, что дьявольский пес вот-вот выскочит, разинув пасть, и проглотит меня. Я уже буквально видел горящие красные глаза Черного Шака… Но это была Робин. Она обиженно смотрела, не понимая, почему я бросил ее, и в глазах стояли слезы, которые я так редко видел…Что?..»

…

– Кто такая Робин?

– Что значит, кто такая Робин? Моя сестра.

– Понятно. Просто вы первый раз назвали ее имя.

– Не выдумывайте. Я уже битый час рассказываю про нее.

– Я знаю, но вы не называли ее имени. Мне показалось это странным, но я не хотела вмешиваться.

– Однако вмешались. Да какая разница, как ее звали? Не стоило из-за этого меня перебивать.

– Вы же знаете, что разница есть. И знаете почему.

– Вы все время акцентируете внимание не на тех вещах. Так у нас с вами ничего не получится.

– Я считаю это важным. Вы избегали ее имени, и теперь мне понятно почему.

– Не делайте вид, будто вам не было известно это заранее.

– Конечно, я читала о вашей сестре, просто не запомнила ее имени.

– По-моему, вы слишком зациклились на именах.

– Разве? Тогда зачем вы взяли ее имя себе?

– Не несите чушь. У вас в руках мои документы. Вы знаете, как меня зовут.

– Верно. Но вы представились мне Робин и в беседе неоднократно упоминали об этом.

– Потому что так мне привычней. Никто не зовет меня Робертом.

– Вы выбрали имя сестры и думаете убедить меня, что это неважно?

– Да что вы пристали ко мне с этим именем?!

– Извините. Продолжайте.

– Нет, теперь уже поздно. Я потерял нить истории. И постоянно соскальзываю на несущественные детали.

– Я бы не сказала, что ваши чувства – это несущественные детали.

– Потому что вы не умеете заглядывать в суть вещей. Но может, я смогу научить вас.

– Робин, мы здесь не за этим.

– А зачем же еще?

– Вы отлично знаете зачем.

– Я надеялся, вы мне подыграете.

– Я не собираюсь с вами играть, Робин.

– Вы уже играете со мной. С самого начала. Как только вступили в эту беседу. И правила вам известны: я рассказываю историю, а вы делаете вид, что не знаете всех подробностей. Но моя задача гораздо сложнее: мне нужно построить историю так, чтобы вы смогли узнать что-то новое и понять, почему некоторые факты – не то, чем кажутся. И готов поспорить, я вас переиграю… Почему же вы молчите?

– Я не знаю, что ответить. Жду, когда вы продолжите.

– В таком случае думаю, на сегодня мы закончили. Вы не возражаете, если я закурю?

– Не уверена, что здесь можно.

– И вот снова: несущественные детали.

– Соблюдать правила – важно. Если вы хотите жить в обществе.

– И тем не менее все люди живут по своим правилам. Конечно, кроме таких, как вы.

– Что это значит? Таких, как я, это каких?

– Не принимайте за оскорбление. Как вы – это служителей закона.

– А вы ставите себя выше закона, Робин?

– Я в свое время очень сильно пострадал от вашей буквы закона, с тех пор я не верю в него.

– Что вы имеете в виду?

– И вот вы снова вступили в игру. Я расскажу вам об этом поподробней… но не сегодня. Я слишком устал, а вам следует набраться терпения.

– Я хочу, чтобы вы все же ответили на мой вопрос.

– Однако вы здесь ничего не решаете. И лучше бы вам сразу смириться с этим. Я расскажу все так, как посчитаю нужным, и в последовательности, которую выберу сам, а потом вы скажете свое мнение: кто действительно виноват и кто должен понести наказание.

– Хорошо, Робин. Вы тут главный.

– Да. Так меня зовут.

…

Запись №2. 13 июля

«Сегодня я начну с маленького стихотворения. Вы готовы слушать? Не отвечайте, это всего лишь уловка. Вам ведь хорошо известно: я все равно расскажу.

Итак,

Демоны тихо дремлют в ночи.

Можешь мимо пройти, но в глаза не смотри.

Тайно скрыты в тени, но ты их не трожь.

Они душу твою хотят уволочь.

Если где-то внутри зарождается страх,

Значит, демоны рядом, явились во снах.

Притворись мертвым телом, умри и молчи.

Демоны тихо дремлют в ночи.

Конец. Не лучшая моя работа, но одна из. Я бы спросил, что вы думаете об этом, но позволю вам ответить только в конце сегодняшней истории. Это покажет, насколько точно вы умеете улавливать глубинную суть.

Я бы хотел отступить на несколько шагов назад. Вчера я начал рассказ слишком стремительно. Я все время забываю, что вас со мной не было там, в моем прошлом, поэтому нужно поведать немного больше деталей.

Я уже упоминал о Тимми, но забыл сказать, что он мочился в постель. Почему это важно? Оооо, это действительно стоит пояснить. Мальчику его возраста – а Тимми был мой одноклассник – не положено писаться в постель. Его родители поощряли только то, что одобрялось церковным приходом, и мокрые простыни, как вы могли бы уже догадаться, в это не входили. Тимми лупили каждую ночь, но проблема никак не хотела решаться. Ему ограничили дневной запас воды и не позволяли пить после пяти вечера, правда иногда Мишель протаскивала ему стакан теплого молока, пока однажды их отец не нашел пустой стакан под кроватью, и тогда Мишель, хоть раньше ее никогда не били, познала весь ужас отцовского гнева. Насколько я понял, они с братом очень сблизились. Их словно объединяла общая невидимая для мира тайна, которую никто не хотел познать. И они молчали. Молчали, как и я все эти годы…

Еще была Кристи, вторая пропавшая девочка, она жила недалеко от речки, куда ходила купаться почти каждый день. Там же ее нашли родители. Нежно-голубое платье, обычно заляпанное травой и мокрой грязью, ровно висело на ней, как на манекене. Ни пятнышка, ни травинки, как и на самой Кристи, она просто стояла у воды и смотрела на слабое подобие волн от ветра. Я часто представлял эту картинку в уже более зрелые годы, и мне кажется, я прекрасно понимаю, о чем она думала в тот момент и на что так и не смогла решиться. Возможно, если бы ее нашли на полчаса позже…

Короче, еще одна игривая девчушка превратилась в молчаливого пугливого ягненка. Рассказ о черной собачьей морде, что приманивала ее из-за деревьев, всерьез не восприняли, а кто-то так вообще откровенно называл Кристи врушкой. Вещи, которые творил с ней темный дух, были ужасающими, и люди отказывались верить в это, поэтому саму девочку оклеймили грязной, нахватавшейся мерзких историй, выдумщицей. Больше она ничего не говорила.

Самая старшая из девочек, Амалия – ей было 9 лет – исчезла вечером двумя днями позже Кристи и вернулась менее чем через 12 часов на рассвете. Накануне ее уложили спать, а в полночь обнаружили только пустую кровать и распахнутое окно. Вероятно, она вылезла через него, чтобы погулять, но ее братья ничего не видели. Утром она сидела на траве около дома, облокотившись на ствол дерева, и раскачивалась взад-вперед, закрыв уши руками. Амалия громко распевала колыбельную, что мама напевала младшим детям. Она единственная из всех, кто даже не попытался что-либо объяснить. Амалия ни с кем более не разговаривала, а при обращении к ней снова закрывала уши и напевала песенки. Когда ее отвели в церковь, при виде священника, нависающего над ней и орущего что-то нечленораздельное, у Амалии случилась истерика, что еще более убедило окружающих в дьявольском вмешательстве. Должен признать, наш епископ в меня также вселял ужас, он все время кричал, брызгал слюной и вонял чем-то горелым, будто только что поднялся из преисподней.

А? Хотите знать, как его звали? Не помню. Месье Дерьмоед, я полагаю. Что, слишком грубо для вас? Неужто вы оскорбились моей скромной оценкой этого мерзкого персонажа? Я не хочу задеть ваши религиозные чувства, но в ходе нашей беседы вы рискуете поколебать свою веру.

Но я понял ваш вопрос. Сомневаюсь, что, когда вы выискивали информацию обо мне, вам удалось найти сведения о нем. Очень жаль, мне бы хотелось, чтобы он понес свою часть ответственности за зло, которое творил. Разве церковь не должна нести утешение страдающим людям? Нет, нас только пугали небесной карой и все время в чем-то обвиняли.

Вам следовало бы пожурить меня за такие лирические отступления, иначе мы не закончим до самого Рождества, а время у нас, как я думаю, ограничено.

Еще была внучка старика Берта – Мэй. Пропала, когда работала на ферме, а с утра оказалась там же. Она не училась в школе, и на самом деле я ни разу ее не видел. Так странно…

В общем, деревня навлекла на себя гнев божий, и всем было предписано молиться за свои грешные души. В конце концов, все казалось не таким уж безнадежным: дети ведь возвращались, хоть и не такими, как прежде, но вроде даже почти невредимыми. Семьям хотелось верить, что со временем все придет в норму. Сатана просто играется, но не наносит никакого ущерба, главное остановить его, пока не задумал взяться за дело как следует… Но я вижу, что вас что-то беспокоит…»

…

– Неужели родители не замечали никаких физических увечий на теле своих детей?

– Как же, как же. Прекрасно замечали. Дети… кровоточили.

– Что значит «кровоточили»?

– Ну знаете, как икона.

– Им была оказана медицинская помощь?

– О чем вы говорите? У нас даже местного врача не было. Люди лечили геморрой, затыкая дырку в жопе всякими травами.

– Но разве родители не были обеспокоены?

– Конечно, были. Но считали это отпечатками Сатаны и старались как-то справиться сами, чтобы их детей не заклеймили порченным дьявольским отродьем.

– Это ужасно. Уверена, были и более адекватные люди.

– Думаю, да. Может, кто-то и понимал что происходит, просто боялся. Или не хотел вмешиваться. Или хотел поскорее все забыть.

– Это ужасно.

– Таковы люди.

– Теперь я понимаю, откуда у вас такое обостренное чувство справедливости.

– Не сводите все к таким банальностям, прошу.

– Я все равно не понимаю, почему никто не обратился за помощью. Все люди – часть общества и стремятся держаться вместе.

– Вам следует смотреть на это по-другому. Жители нашей деревни были отдельным обществом, они сами изолировались от остальных. Все они знакомы много лет и дружат не одно поколение. Им казалось, что если кто и может разобраться, то лишь они сами, а не какой-то далекий слуга закона, который навлечет на них еще больше бед.

– Хорошо, Робин, продолжайте.

…

«И вот мы снова вернулись к тому событию двадцать пятого июня, когда мою сестру чуть не похитили, а я впервые столкнулся с Черным Шаком. Мне было тяжело признать себя трусом, но я еще долго находился под впечатлением от страшных красных глаз, заглядывающих в душу. Ни один юный мальчишка не готов встретиться лицом к лицу с истинным «я», чтобы понять, что он не так уж смел, как думал. Этот позор я надеялся скрыть от посторонних, поэтому твердо решил ничего не рассказывать. Робин нажаловалась бабушке, что я бросил ее в поле, но мне удалось убедить их, что это был лишь элемент игры. Однако бабуля была недовольна, что мы выходим одни, и взяла с нас обещание более так не делать. Как будто детским обещаниям можно верить.

С нами жил серый кот Блинчик, он отлично ловил мышей, и весь остаток дня мы провели в играх с ним. Робин бегала за ним, не понимая, что кот перепуган до смерти ее криками, как и те дети в церкви.

– Бобби, почему Блинчик не дается мне на ручки? – спросила она тогда.

– Потому что ты такая страшная, что он скорее хвост себе откусит, чем подойдёт к тебе, – издевался я.

– Ты злой!

– А ты дура! – я резко дернул ее за косичку.

Она вновь нажаловалась бабушке, но та трудилась на кухне и не хотела отвлекаться, бабуля в принципе не особо вмешивалась в наши перепалки. Тогда Робин стала бегать по лестнице вверх и вниз, как заведенная машинка, делая вид, что ей весело и одной. Я не мог позволить ей наслаждаться жизнью без меня, ведь по сути я совершенно не умел проводить время в одиночестве и не желал видеть, что кому-то другому может быть хорошо. Я дразнил ее и ставил подножки, но Робин упорно меня игнорировала. Позже в своей жизни я встречал много женщин, которые не обращали на меня внимания, но только эта смогла вызвать во мне такую дикую злость, что, не задумываясь о последствиях, я пнул ее по ноге, и она покатилась по лестнице на пол, ударившись головой о последнюю ступеньку. Тут же прибежала Мэри и под слезливые крики «Ба-Ма!» устроила мне взбучку. Она гоняла меня полотенцем по всему первому этажу, а так как комнаты были очень узкие, мне приходилось перепрыгивать через мебель, чего бабуля сделать никак не могла, и это давало мне фору, чтобы оторваться. Но я споткнулся о лежачую Робин и, падая, тоже стукнулся об пол. Теперь уже мы вдвоем ревели от боли, и Мэри, пощадив меня, жалела нас обоих.

Когда Робин перестала злиться, а долго она держать обиду не умела (я, конечно же, ни разу не извинялся), мы снова стали бегать за котом и больше до конца дня не ссорились. Я даже позабыл об утреннем инциденте, память моя была как сито: сохраняла только то, что приносило радость.

А ночью мне приснился первый в моей жизни кошмар. Черная собака пробралась в комнату, и я ощутил ее зловонное дыхание на лице, я не видел, но знал, что она стоит рядом. Не смея разомкнуть глаз и пошевелиться, я молча ждал, когда монстр покинет меня, поймет, что ничего вкусного ему тут не достанется. Ведь стоит увидеть его, посмотреть в красные глаза, как существо заберет меня, отдав в лапы смерти. Так я и пролежал до утра, и, когда встало солнце, никого рядом не было. Но тут я осознал, что после встречи взглядом с Черным Шаком жить мне осталось до конца года.

Комната наполнялась утренним светом, стирая каждый темный уголок и вместе с тем страхи ночного ужаса. Меня мучили благородные мысли о том, чтобы прожить остаток отведенного мне времени с достоинством. Я снова строил планы, как разделаться с монстром, который терроризирует мой дом и всю деревню, и поклялся, что отныне стану самым лучшим в мире человеком, братом и внуком. И позабыв о вчерашней неудаче, был твердо настроен убить чудовище…»

…

– Итак, теперь я готов вернуться к тому, с чего мы начали. Как вам мое стихотворение?

– Так… хм… Хорошо, что вы спросили. Когда я слушала его, мне показалось, в стихотворении говорится об опасности, что вы надеетесь избежать… Но сейчас я думаю, оно о страхе. И о нашем способе справиться с ним. Для вас – это замереть и перестать существовать. Что скажете? Это достаточно глубоко?

– Вы определенно делаете успехи, однако все еще топчетесь в начале пути.

– Тогда расскажите, какой смысл был вложен в эти строки.

– Я не могу дать вам все ответы. Как же тогда вы сами сможете научиться?

– Любите загадывать загадки, Робин? Считаете, что это дает вам чувство контроля над другими?

– И вот вы опять всплыли к поверхности. Если хотите, чтобы я доверял вам, то нужно научиться мыслить, как я.

– Боюсь, это займет слишком много времени.

– Не нужно бояться. Разве не так говорят?

– Все мы чего-то боимся. Главное, чтобы страхи не управляли нашей жизнью…

Робин, я хочу поговорить о демонах, про которых вы пишете. Этот Черный Шакал стал для вас символом смерти, что вы боялись?