Жена для двоих

Разрывает наш зрительный контакт хлопок двери. А вот и папа…

– Есения! – гремит он. – Ты что устроила!

И пока папа творит разборки своей нерадивой дочурке, я спешу скрыться из номера, чтобы спокойно попить кофе в кафе внизу.

Глава 3. Кто ты, девочка?

Мир в доме Истоминых продержался недолго. После того, как отец вернул Есению домой из гостиницы, он уехал в офис и целый день был на работе.  Видимо только поэтому в стенах особняка стояла тишина. К ужину все повторилось опять. Правда, крики стояли громче, обвинения серьезнее. Впервые я заметил слезы у непробиваемой стервы Есении. Даже стало жаль ее, потому что убивалась девчонка о каких-то памятных вещах матери, которые присвоила себе Агата – молодая жена Истомина.

Оказывается, родная мать Есении умерла три года назад. Это я узнал сегодня от домработницы Валентины, которая работает здесь много лет. Она же рассказала, что у жены Истомина случился сердечный приступ, когда та застала мужа с молодой любовницей, как я понял, с той самой Агатой. Обидно Есении за мать, это понятно. Но зачем свою жизнь под откос пускать? Думает, отцу докажет что-то? Сомнительно.

Но сейчас меня беспокоит намного больше то, что девчонка тащит по лестнице свой тяжеленный чемодан и посылает отца в своей неповторимой манере. Истомина, видимо, тоже перекрывает.

– Есения, остановись! – орет в сердцах он. – Куда ты собралась?

– Куда угодно, лишь бы подальше из этого вертепа! Я-то думала, ты хоть немного раскаиваешься, а ты просто вычеркнул маму из жизни и из памяти! Приволок сюда свою любовницу, из-за которой мамы больше нет! Где хоть одна мамина фотография? Где ее вещи? Где книги?

– Они на чердаке, в коробках. Мы делали ремонт, убрали их туда!

– Вот именно! На чердаке! Туда ты засунул память о ней! И ремонт. Фасад подремонтировал, да? И все снова стало хорошо?! Так, как ты хотел! Мамы нет, она больше не надоедает, ты ее заменил, как старую сантехнику на более молодую Агаточку! Все у тебя отлично! А меня кто отремонтирует? Кто мне маму вернет? И дом! Разве это мой дом? Я здесь ничего не знаю! И знать не хочу! Где камин, около которого мама читала мне сказки? Где кухонный стол, за которым мы вместе с ней пекли пирог? Где шторы, которые она сама сшила? Нет этого всего, а значит и дома у меня нет! Пусти! В этом музее безвкусицы я не останусь!

– Есения, прекрати! – орет в след Истомин. – Хватит мне душу выворачивать! Да, Лидия умерла, ее уже не вернуть. Но надо ведь жить дальше!

– Вот и живи! – кричит Есения. – У тебя это прекрасно получается! А я буду жить где-нибудь подальше от тебя!

– Где? И на какие шиши? Не забывай, ты живешь на мои деньги!

– А-а-а, решил деньгами меня попинать. Так подавись ими! Без них проживу! Только бы больше не видеть ни тебя, ни Агату твою шлюхастую.

Вылетает девчонка из дома, на пороге еще и у чемодана ломается ручка, он падает, пластиковая крышка отлетает, все вещи рассыпаются на дорожке, укрывая террасу ярким рисунком, как в сломанном калейдоскопе. Есения растерянно оглядывается, пытается поднять несколько тряпок, но потом в сердцах бросает все на землю и быстрым шагом направляется к воротам. Вылетает в ночь. А я несусь следом. Почему? Кто бы объяснил. Зачем? Понятия не имею. Не моя ведь забота, есть же у нее отец, вот он пусть и отвечает. Но по-другому просто не могу.

Хотя знаю почему. Была бы она сегодня вчерашней гламурной куклой, не побежал бы, но сейчас она другая. Больно ей, и я знаю эту боль. Я тоже терял мать. Единственного родного человека. И это было страшно. Страшно больно, страшно пусто, страшно непоправимо.

Не тороплюсь догнать девчонку, но и из вида ее не теряю. Хочу, чтобы успокоилась немного. Но она похоже, расходится еще больше. Рыдает, не обращая внимания ни на что вокруг. Темно на улице. Район здесь не людный, вокруг в основном такие же богатые особняки, стоящие на участках, огороженных высоченными заборами. Есения останавливается у одного из таких заборов, без сил опускается прямо на газон под большой туей. Слышу рыдания. Подхожу ближе, падаю рядом. Замирает, смотрит удивленно:

– Тебе чего надо? Отец послал? Отвалите от меня все! – выкрикивает и бросается бежать. Вот дурочка! Летит прямо на дорогу, начинает тормозить проезжающие мимо машины. Желающий подвезти находится быстро. Блестящий мерин останавливается, оттуда доносится музыка, там явно нескучная компания.

– Крошка, давай к нам, – зовет подвыпивший пацан из-за руля. Есения морозится, видимо здравый смысл и чувство самосохранения присутствуют все же.

– Девочка погорячилась, – кричу пацанам. – Езжайте дальше, молодежь. Все нормально!

– Ну как знаешь! Если скучно будет,  три дома отсюда дальше по улице, заходи! У нас сегодня крутое пати!

– Хорошо погулять! Давай! – машина срывается с места, скрываясь за поворотом.

– Ну, чего замерла? Если понравилась тебе компания, вперед, три дома дальше по улице и будет тебе крутое пати. Только я за тобой больше не пойду! Хочешь приключений на одно место – получишь. Кто ищет, тот находит. Всегда, по любому. Тут ни папа не поможет, ни охрана. Если мозгов нет – взять их негде!

– А ты мне опять собрался нотации читать?

– Нет, зачем. Наоборот. Помощь тебе хочу предложить, чисто по-человечески. Понимаю я, почему тебя так кроет. Только, если себе жизнь загубишь, отцу ничего не докажешь. А вот Агата, новоиспеченная твоя мачеха, будет очень рада, уверен!

– А отвалить от меня чисто по-человечески ты можешь?

– Могу. Сейчас отвалю. А ты что делать будешь? Тут до утра сидеть? А дальше?

– Придумаю что-нибудь!

– Давай так. Я ж тебе не предлагаю домой возвращаться. Пойдем ко мне. Переночуешь, потом придумаешь что-то. Обещаю тебя не трогать. Чисто по-человечески! – поднимаю вверх руки. Сейчас я очень даже уверен в своих словах. Растрепанная, зареванная, с потекшей косметикой – никакого желания не вызывает. Хотя, если внимательнее посмотреть на ее припухшие  от слез губы… Нет, сегодня программа другая. Тем более что девчонка задумалась, притихла, похоже, включила мозг.

– А где ты живешь?

– В центре у меня квартира. Не переживай, места хватит.

– Хорошо. Поехали, – обреченно вздыхает она после нескольких минут раздумий.

Вызываю такси, Есения сидит тихо, обхватив себя руками. Замерзла. Снимаю  пиджак, накидываю на хрупкие девичьи плечи. Ловлю ее взгляд. Другой он. Немного удивленный, теплый, открытый. Кто ты девочка? Я тебя не знаю. Придется нам знакомиться заново! И чувствую я, что это знакомство будет судьбоносным!

***

В квартиру Есения заходит тихо, настороженно. Вообще ее как будто подменили. Где тот фонтан бурной энергии, эмоций, наглый, всех посылающий взгляд? Я по-прежнему ловлю себя на мысли, что эту девочку не знаю совсем, первый раз вижу.

– Проходи, располагайся!

Прошмыгнув в ванную, долго не выходит оттуда. Я за это время успеваю провести ревизию холодильника. В целом, все ожидаемо, еды нет, только алкоголь. Заказываю доставку пиццы, хорошо, хоть кофе находится в одном из шкафчиков.

Есении нет слишком долго, стучусь в дверь, в ответ тишина.

– Есения! Выходи! Хватит прятаться!

– Я не прячусь. Просто хочу побыть одна.

– Не прокатит. Сейчас пиццу привезут. Я есть хочу, да и ты, насколько я понял, осталась без ужина. Перекусим и пойдешь спать. Я тебе кровать отдаю, сам на диване лягу.

Дверь медленно открывается. Девчонка уже без косметики, глаза припухшие, но взгляд уже не такой убитый.

– А пицца с чем? – осторожно спрашивает она.

– Пеперони и вторая с морепродуктами.

– Морепродукты я не люблю.

– Хорошо, забирай пеперони.

Пицца идет на ура. Мы едим ее прямо на полу в гостиной, на плазме играет музыкальный канал, на экране мелькают какие-то размалеванные уроды.

– А ты ничего так! – выдает вдруг Есения. – Превращаешься в человека.

– Да и ты в моих глазах резко сменила образ.

– Тоже превратилась вдруг в человека?

– Ага. Из зажравшейся сучки.

– Ух ты. Да мы эволюционируем на глазах!

– Приятно, да?

– Не очень! Мне комфортнее было оставаться сучкой.

– Не сомневаюсь. Но не переживай. Я тебя не выдам. Если ты будешь со мной его включать пореже.

– Ничего не обещаю.

– А я думал, что ты не зря так долго сидела в ванной. Надумала что? Как дальше жить планируешь?

– Ничего особенно хорошего не надумала. Пока поеду к тетке погощу. Она в соседнем городе живет. Потом решу.

– Тетя – это сестра твоей матери?

– Да.

– Хорошее решение. Домой точно возвращаться не планируешь?

– Нет.

– Даже не знаю, хорошо это или плохо. Боюсь, папочка пригрузит меня в таком случае другой пыльной работой.

– А пыльную ты боишься?

– Смотря какая пыль.

– И как тебя вообще по жизни, устраивает такая работа?

– Нет. Абсолютно. Но это временный вариант.

– Ты давно у отца работаешь? – нехороший вопрос. Врать не люблю, правду не скажешь. Поэтому отвечаю очень обтекаемо:

– Какое-то время.

– Хм. И что ты делал до того, как я вернулась в Россию?

– Выполнял разные задания твоего отца.

– Не хочешь говорить, да?

– Не особенно.

– Хорошо, тогда я тоже ничего рассказывать не буду. Отвезешь меня завтра к тетке, а дальше снова будешь выполнять задания моего отца. Я его видеть больше не хочу.

– Зря ты так с отцом. Он нормальный мужик, и тебя любит. Просто не знает, как подступиться к тебе, а ты все только усложняешь.

– Я его тоже люблю. Но не могу простить за то, что случилось с мамой. Это его вина.

– Уверен, он знает об этом. И живет с этой виной.

– Не похоже, что это доставляет ему какой-то дискомфорт. Иначе не привел бы он свою Агату в дом на правах жены.

– Но ты ведь не знаешь, что он чувствует на самом деле.

– И знать не хочу. Потому что ему на мои чувства плевать, это совершенно точно!

– Не думаю. Не зря же он отправил Агату на отдых, а сам остался здесь, с тобой. Наверняка он хотел наладить с тобой отношения, пока рядом не будет этой женщины.

– Что-то не заметила активных попыток наладить со мной контакт. Одни нотации.

– Он просто не знает, как с тобой говорить, поэтому лажает, а ты  ведешь себя, как капризный ребенок!

– И ты туда же? Да, я капризный ребенок. Меня так воспитали.

– Пора взрослеть.

– Тебе все же отец дал задание промыть мне мозги?

– Нет. Я говорю свое мнение. Не хочешь слушать, я помолчу.

– Вот и молчи. А я спать пошла. Спасибо за пиццу и "твое" мнение, которого никто не спрашивал. Спокойной ночи!

Убегает в спальню. Печалька. Нелегко придется Истомину старшему, да и мне тоже.

Кстати, папочка уже звонил, просил разыскать дочурку. Я заверил его, что с девочкой все в порядке, правда, пришлось сорвать, что она в гостинице. Но главное, отец успокоился. Дальше видно будет.

Спится мне как-то неспокойно. В душе никак не могу уложить по полочкам свои разношерстные чувства к девчонке. Неправильные они, эти чувства. С одной стороны безумно хочется ее оборвать, заткнуть, поставить на место, с другой – пожалеть, посочувствовать, согреть. Ага, особенно согреть… Заводит меня девчонка, трудно это не признать. И хочется с ней не спорить, а выбить дурь другим способом. Например, развернуть лицом к стене, прижать немного шею, задрать юбочку и …

Так, спокойно, это дочка босса, напоминаю я себе. Ты здесь вообще временно, так что засовывай эти мысли подальше и молись, чтобы продержаться до возвращения брата. А дальше пусть он сам разруливает все как хочет.

***

Утром с трудом разлепляю глаза. На кухне что-то гремит. Бреду туда и застываю на пороге с открытым ртом. Есения стоит у плиты. Что-то варит в маленькой кастрюльке, быстро помешивая ложкой. Но не это поражает меня больше всего. На ней футболка. Сашкина! Едва прикрывает ту самую аппетитную задницу, о которой я мечтал половину ночи. И я смотрю на эту футболку и закипаю, потому что… мне неожиданно ревниво. Бред чистой воды, но это так. Неприятно, что тело Есении покрывает личная вещь моего брата. Не моя. На ней сейчас окажется его запах. И так сводит внутри от какого-то неведомого раньше чувства, что хочется заорать. Как будто он ее трогает, а мне нельзя.

– Привет! Плохо спал? – как ни в чем не бывало подает голос девчонка, явно не понимая причину моего хмурого лица.

– Да, есть немного. А ты что там варишь, страшно спросить?

– Всего лишь овсянку, – улыбается она. – Я же три года жила в Англии, в Лондоне, – кривляется она. – Овсянка, сэр-р-р-р, – рычит, забавно изогнувшись в поклоне, ставя на стол тарелку этого сомнительного варева. Но привлекает меня совсем не это, а то, как натягивается на  ее бедрах хлопковая ткань.

– Вижу, ты голоден? – вздергивает она бровь.

– Ужасно, – сглатываю слюну, едва удержавшись, чтобы не наброситься на мелкую провокаторшу. Я бы ее… точно съел. Начал бы с миленького розового ушка, перешел бы на тонкую шейку, а потом бы сладенько покусал эти милые губки, а потом… короче, дальше было бы уже совсем не сладенько, но очень горячо…

– Ты проглотил язык?

– Да, от культурного шока. Не думал, что ты умеешь готовить.

– Внешность обманчива. На самом деле я достаточно хорошо готовлю. Мама научила. Она сама часто готовила, а я ей с удовольствием помогала, – глаза ее становятся грустными.

– Да, у меня мама тоже хорошо готовила, правда, редко. Времени не хватало.

– Готовила, – поднимает глаза Есения. – Ты говоришь в прошедшем времени, значит ее уже нет?

– Нет. Мама умерла восемь лет назад.

– А отец.

– А отца я и не знал никогда.

– Печально.

– Не особенно. Он бросил мать и меня с братом, когда мы были совсем маленькими. И раз так, я не хочу знать его. Не понимаю, как можно бросить своих детей. Так поступить может совсем гнилой человек.

– Да, но ситуации в жизни ведь бывают разные?

– Согласен. Но он мог бы вернуться. Мы не меняли место жительства, никуда не пропадали. Значит, ему это было просто не нужно. Поэтому я и говорю тебе, не суди строго отца. Он может и не лучший, но точно тебя любит.

– Возможно, но пока я чувствую на него только злость. Поэтому мне нужно успокоиться, и тогда я смогу с ним общаться. Наверное.

– Как знаешь. Так что? Сегодня поедешь к тетке?

– Ты меня отвезешь?

– Да. Так распорядился твой отец.

– Ты ему звонил?

– Конечно, я ему звонил. Потому что иначе тебя бы уже с собаками искали по всему городу!

– Хорошо, – шумно выдыхает она, – не буду заводиться. Но и забывать, что ты холоп папочки, тоже больше не буду!

– Ага, пошла эволюция в обратную сторону. Я снова из человека превратился в холопа.

– Сам виноват!

– Хорошо, пусть я буду виноват. Собирайся, поехали. Или ты хочешь заявиться к тетушке в таком виде?

– А что? Ты считаешь, что мне не идет твоя футболка?

– Как сказать. Если бы мы переспали, это смотрелось бы символично и гармонично, а так…

– И что «так»? Договаривай!

– Шлюхасто это смотрится!

– Но красиво! Согласись? Я видела, как ты пялился на мои ноги.

– Вообще-то не на ноги!

– Ну да, ну да.

– Да! Кстати имей ввиду, нельзя провоцировать взрослых дяденек. Они могут не сдержаться!

– А может я хочу, чтобы они не сдержались? – провокационно улыбается она. Почему-то меня это злит еще больше.

– Голодная английская сучка вернулась? В твоем Гарварде одни ботаны были, не с кем было позажигать?

– Было с кем, но не было желания. Впрочем, нет его и сейчас! Все, отвали. Пойду, приведу себя в пристойный вид, а ты пока ешь овсянку! Больше тебе от меня ничего не обломится! – тоже психует она. Перегнул я? Кто бы мне ответил…

Убегает в спальню, маленькая злая кошка! Хотел бы я послушать, как ты мурлыкаешь, если тебя приласкать, но пока мне прилетают только острые коготки.

Глава 4. Незнакомое чувство

Дура, дура, дура! Ну какая же я дура! Вот знала, что так будет, но сама же и нарвалась. Сейчас во мне борются два желания: избавиться от этого напыщенного болвана, или сказать ему прямым текстом, что он вызывает во мне нездоровый интерес. Но так палиться конечно же глупо. А избавиться от него вообще дебилизм, потому что больше в этом городе помочь мне некому. Есть конечно знакомые, одноклассники, но с большинством мы давно не общались, а те, с кем я выбралась в клуб в первый день, оказались слишком ненадежными. А этот несносный орангутанг Александр завел меня еще в аэропорту. Странный он, не похож на охранника. Папа и раньше приставлял ко мне охрану, но тогда это были совсем другие персонажи. Невзрачные, молчаливые. "Да, Есения Даниловна ", «Нет, Есения Даниловна», «Всегда пожалуйста!» А этот борзый, не дает слабину, даже когда решает промолчать, его молчание очень громкое. Я как будто слышу все, что он обо мне думает. И почему-то это не на шутку заводит, толкает на гадкие, дерзкие поступки. Вот как сегодня утром. Сдалась мне его футболка! Ведь могла надеть вчерашние вещи. Они не свежие конечно, но других все равно не имеется. Так нет же, чертенок внутри меня проснулся, вспомнил горячий взгляд Александра, широкоплечую фигуру, и потребовал подергать тигра за усы.

Подергала, блин. Не стоило надевать эту футболку! Тем более что мне сразу не понравился ее запах. Она хоть и чистая, но едва уловимый аромат парфюма присутствует. Не его это запах. Слишком приторно-сладкий с нотами душного муската. Почему-то в машине от Саши пахло иначе. Там аромат был терпкий, с низкими нотами цитруса и мяты. Тот запах ему шел, этот же раздражает. И вообще квартира мне не понравилась. Не ассоциируется с Александром. Как-то здесь все гламурно, блестяще, показушно и холодно. Шелковые простыни – это вообще зашквар. Но других я в шкафу не нашла. Такое постельное белье у меня ассоциируется только с борделем. Сразу полезли в голову грязные мысли, скольких девок он на этой самой кровати имел? Фу! Спать на этом шелковом безобразии я не смогла, стащила на пол подушку, завернулась в плед и расположилась на мягком коврике. Как собака. Чувствовала я себя вчера так же. Бездомной, обделенной, несчастной. Долго перед сном мысленно разговаривала с мамой, просила ее помочь мне, указать правильный путь. Но ответа я конечно же не получила.

Утренняя провокация тоже с треском провалилась. Нет, мужской интерес в глазах моего охранника я бесспорно увидела, но после его последних слов поняла, что воспринимает он меня распутной легкодоступной девкой. Такое меня точно не устраивает, но доказывать ему обратное я не собираюсь. Просто вычеркну его из своей жизни! Пусть меня только к тете Жене отвезет! И валит дальше папе задницу лизать! Все! Ненавижу всех!

По дороге мы молчим. В такси молчали, пока ехали к дому отца, чтобы забрать машину, и теперь молчим. Я только адрес назвала, Александр его в навигатор вбил, и теперь тишину салона нарушает только писклявый женский голос озвучки. "Поверните направо", «Поверните налево». Эх, сказал бы мне кто, где повернуть, где притормозить. Только мама могла меня направить, понять, простить. С тех пор, как ее не стало, я как будто потерялась в этом мире. Закрываю глаза. Снова в груди болеть начинает. Опять наваливается это ужасное чувство. Неверия, бессилия, злости на судьбу, отца, его девку. Мама ведь так его любила. И на сердце никогда не жаловалась. А в тот вечер… Я помню ее глаза. Она вернулась заплаканная, потерянная. Я никогда ее такой не видела. Как будто душу уже из нее вынули. Она как робот прошла в спальню и закрылась. А потом я слышала, как она рыдала. Это страшно было. Я не знала, как помочь ей, как спасти. Уже тогда было ощущение – произошло что-то ужасное. Я чувствовала, что теряю ее, но дверь она так и не открыла, сколько я  стучала, звала ее, бесполезно. А утром… ее нашли уже мертвой. Врачи констатировали сердечный приступ, обширный инфаркт.

Страшно это было. Я никак не могла поверить, что мамы больше нет. Я сама как будто умерла. Плохо помню похороны, траур. А потом я умерла второй раз, когда услышала, как шепталась прислуга. Они обсуждали, что приступ у хозяйки случился после того, как она застала мужа с молодой любовницей. И имя ее назвали, Агата. Я помню. Тогда мы первый раз сильно поругались с отцом. Он не отрицал, только губы поджимал и кривился. И тогда я поняла, что больше не смогу оставаться в этом доме. Я как раз школу заканчивала. И решение поехать учиться в Англию мне показалось очень верным. Только уехав из родной страны, легче мне не стало. Одиноко было в Англии и холодно. Дожди, сырость. Все как в душе у меня. Пришлось с головой уйти в учебу.

Любовь к уюту мне привила мама, теперь же дизайн это моя профессия. Но жить я всегда хотела в России. Думала, время прошло, смогу отцу забыть все. Но дома меня ждал сюрприз. Не знала я, что Агата уже не просто любовница. Жена! Жена, черт возьми! Он привел ее в НАШ дом на мамино место! Как можно? Решил стереть все, что напоминало о маме? Это не просто предательство – это нож в спину, который он продолжает прокручивать ежедневно! Даже после смерти он продолжает предавать ее память и меня. Я себя тоже почувствовала ненужной вещью, единственной, которая ему напоминает о маме, только меня нельзя отнести на чердак и забыть. Хотя ему, наверное, хотелось бы. Не могу находиться с ним рядом. Мне нужно немного прийти в себя и забыться. Надеюсь, тетя Женя будет рада.

Живет тетя в соседнем городе в частном доме на окраине. Она последнее звено, которое связывает меня с мамой.

***

Дождь начинает накрапывать, смотрю в стекло, залитое дождем и тоже начинаю плакать. Беззвучно, но очень горько. На въезде в город прошу Александра остановиться. Он не сразу понимает, зачем мне это нужно. А я не хочу говорить. Я выхожу и медленно бреду по грязной дороге в сторону кладбища. Здесь похоронена бабушка, и мама, и некоторые другие родственники. Уверенным шагом иду в нужную мне сторону, не обращая внимания на грязь. Надо было бы конечно цветы купить, но о них я не подумала заранее. Подхожу к ограде, за которой расположилось несколько могил. Мамина – крайняя. С гранитного памятника на меня смотрит самое родное лицо. Помню, с какой фотографии сделан портрет. Это я ее сфотографировала. Счастливый тогда был день. Мы все были на отдыхе, катались на лошадях. Папа был с нами, что случалось не часто. Наверное поэтому мама просто искрилась от счастья. И с папой они выглядели счастливой крепкой парой. Это было за год до ее смерти. Интересно, в тот момент у него уже была любовница, или это случилось позже?

Сейчас мне снова больно. За себя, за маму, за нашу разрушенную семью. Что  толкнуло отца на измену? Банальная мужская похоть? В таком ключе я никогда об отце не думала. Для меня он всегда был самым лучшим, самым правильным, не способным на предательство. Прошло три года, а я до сих пор не нашла ответы на эти вопросы. Не смогла уложить в голове все случившееся,  это снова поднимается волной в душе. Не замечаю, что дождь усилился, не вижу вокруг ничего, я глубоко ушла в себя, в свои переживания. Поэтому я даже не сразу замечаю, что на мои плечи ложится теплая куртка, и сильные руки тянут меня на выход. Не хочу уходить. Хочу еще немного побыть здесь, рядом с мамой. Мне ее так не хватает, и эти объятия… Я вдруг понимаю, что с тех пор, как мамы не стало, никто меня так тепло не обнимал. И сейчас объятия дарит не родной человек, а чужой по сути мужчина. Становится еще дерьмовее от понимания, что нет на этой земле ни одного человека, к которому я смогла бы прижаться, открыться, выплакаться и получить искреннее сочувствие.

– Тише, Яся, перестань, – слышу я нежный шепот в самое ухо. Ноги разъезжаются в грязи, и Саша подхватывает меня на руки. – Ты совсем замерзла, убежала! Я тебя еле нашел на этом огромном кладбище!

– Спасибо, что нашел меня, – всхлипываю я, утыкаюсь ему в шею и безбожно рыдаю.

– Все, Синичка, успокаивайся! Сейчас согреем тебя, – меня усаживают в машину, обогрев включают на полную мощность, а в руки вручают горячий кофе.

– Ты где его взял? – пораженно смотрю на кружку с дымящейся жидкостью.

– Из термоса. Брал с собой, видишь, как пригодился, – Саша тепло улыбается, ему очень идет улыбка, она греет намного лучше печки.

– Спасибо! – вздыхаю я, делаю глоток , это так вкусно… Хоть я не люблю растворимый кофе. Но сейчас… он для меня особенный. И Саша, он смотрит так нежно, гладит большим пальцем щеку, убирает мокрые пряди волос, кажется, он меня сейчас поцелует…

И он целует, только не в губы – в висок. Хоть мне и кажется, что направление движения он поменял в последнюю секунду. И хорошо. Потому что целовалась я в Англии со своим парнем Фредом. И мне не нравилось совершенно. А секс не нравился еще больше. Не знаю, чем так восхищаются все, может я неправильная, но у меня осталось только чувство гадливости и воспоминания о боли от первого раза. Потом боли уже не было, но и удовольствия тоже. Были суетливые движения, омерзительные поцелуи и каждый раз я мечтала только о том, чтобы все это поскорее закончилось. Фред дураком не был, видел, что мне с ним не в кайф, наверное поэтому и нашел себе более горячую подружку. Мы расстались, чему я почти не расстроилась. Повторять сей дерьмовый опыт я больше не планирую. Да и вообще, согласилась я с ним на секс только потому, что хотела понять, может это и правда так здорово, что сносит крышу и ты перестаешь соображать? Думала, тогда смогу понять отца. Неужели ради этого можно предать семью? Стоит ли говорить, что я не только не нашла ответ, но и запуталась еще больше.

А вот сейчас, от нежных поглаживаний по спине, тяжелого мужского дыхания на шее, каких-то простых, теплых слов, внутри зарождается незнакомое ранее чувство. Оно горячее, требовательное, жаркое. Я бы хотела ощутить на губах эти горячие губы. Я поднимаю голову с Сашиной груди, ловлю его взгляд. Он пылает! И я пылаю вместе с ним. Уже не плачу, дыхание мое сбилось совсем по другой причине. Губы приоткрываются, я сама подаюсь вперед, обхватываю сильные плечи. Я хочу эти губы… Тянусь вперед, ловлю встречное движение. Мы встречаемся как раз посередине, жестко, напористо в первую секунду, а потом мужские губы вдруг становятся удивительно мягкими, вкусными, нежными. Боже! Что это? Поцелуй? Это он? Точно он? Тогда что было в Англии у меня с Фрэдом?

Эти обрывочные мысли стучат где-то на краю сознания, пока меня поглощают, как подтаявшее мороженое. Мне хорошо. Очень хорошо. Это ни капли не похоже на тот омерзительный обмен слюнями, который остался у меня с памяти. Мне так горячо внутри, что хочется прекратить немедленно это безобразие, но еще больше хочется остаться в этом моменте, чтобы не выбираться из теплых надежных объятий моего охранника.

Саша отрывается первым. Дышит тяжело мне в шею. Я не вижу его глаз, и это здорово напрягает. Я хочу понять, зачем он сделал так, что для него значит этот поцелуй. Сейчас туман от накативших чувств отступает, и я начинаю ощущать действительность. И она очень неправильная. Что я делаю? Целуюсь с охранником на заднем сидении машины рядом с кладбищем, где похоронена мама. Да я вообще без мозгов? Только хочу оттолкнуть Сашу, как он отстраняется сам. В глаза мне намеренно не смотрит. Откашливается.

– Нам пора. Прости. Тебе уже лучше?

– Более чем. – отвечаю охрипшим голосом. – Спасибо! Ты прав, нам пора. Здесь уже не далеко. Поехали.