Эураль, или Действуй, сказал чернокнижник

Часть 1. Замок

Глава 1. Женщина в фиолетовом платье

Первое, что увидел Андрей, когда открыл глаза, – шифоньер, тускло освещенный настенным факелом. Сихул-Ла, как называют его огнепоклонцы, или малый огонь. Рядом, в дальнем углу комнаты, угадывался человеческий силуэт. Вытянутый, остроконечный, незнакомый.

«Где я?» – промелькнуло в голове Андрея, и следом: «Кто здесь?»

И, как обычно: «Что бы сейчас сделал отец?»

Отец бы не церемонился. Воскликнул бы: «Прояви искру, тень человека, яви себя! Ибо держать в тайне личность – грех и предательство пламени. Дитя Огня обязано гореть пред дитем Огня».

Как обычно, много восклицательных знаков, блеска в глазах, брызг слюней, усиливающих всякий аргумент. И так мало… всего остального. Копоть на разбитом стекле.

К счастью, Андрей – не его отец.

Последним воспоминанием Андрея был пригородный лес и звуки музыки на заправке. Шивы-деревья, темнеющие в сумерках. Одинокий крик совы. И зловещее чувство, что за ним кто-то следит, знает, что он сделал, знает, что пути назад для него нет. С тем же чувством Андрей проснулся и здесь, в незнакомой комнате. Кто следил за ним тогда? Кто следит за ним сейчас? И главное: что случилось в этом промежутке?

Испытывая ноющую боль в пояснице, Андрей пошевелился. Понял, что левая рука привязана к решетке, и встать в полный рост не получится. Как не привыкает пес к новым хозяевам, глаза упорно отказывались осваиваться в темноте, и видели только кусочек серой стены вокруг факела, да будет вечен сей огненный свет, хоть проку от него и немного.

Силуэт исчез.

– Кто здесь? – спросил Андрей, на этот раз вслух. В ответ – только треск огня, в котором жрецы могли бы разобрать послание, да гул в ушах, словно после удара. Разве его били? Может, он упал, там, в лесу? А может он в лачуге сумасшедшего егеря? И почему ему так сложно дышать? Словно гарью пахнет, невозможно вдохнуть полной грудью.

Андрей отполз, насколько позволяла веревка, и уперся в стену. Если придется отбиваться, он пустит в ход ноги, руки, ногти, зубы – как в ту злополучную среду, когда его зажал в углу Влад с компанией, пытаясь раздобыть денег на столовую. Отцу после этого пришлось подключать свои связи, подыскивать новую школу… А Андрею – терпеть унизительные муки Очищения. В очередной раз.

От воспоминаний в ладонях защипало. В теле словно свернулось молоко. И Андрей не выдержал. Он закричал, хотя это и не принято в присутствии горящего источника благодати. Андрей отчаянно звал на помощь, надеясь, что обитатель темноты – друг, и готовился бить ногами по воздуху – если враг.

Когда паника отступила, Андрей отругал себя за слабость, после чего исследовал тело. Он убедился, что на нем та же одежда, в которой он уходил утром в школу: широкие черные джинсы, темно-синий вязаный свитер.

Андрей сидел на ковре. Казалось, что, если провести ладонью по полу, он наткнется на чей-то сапог, и получит за это по голове.

Так и произошло.

Почти.

Андрей действительно нащупал сапог.

Но пустой. Без ноги. В первую секунду он чуть не потерял сознание от страха, затем, успокоившись, рассмеялся. Ничего хорошего, конечно, но и ничего плохого тоже. По крайней мере, пока.

Судьба научила его ждать неприятностей, давать им имена, и быть во всеоружии, если одна из них случится: если начнет душить белокожий Диббук – разжечь благовония; если схватит за пальцы темно-серый Ферал – зажмуриться и обратиться с молитвой к огню; а в ответ на появление Ракшасы – прокусить руку, и отпугнуть злой дух собственной кровожадностью.

Андрей знал этот мир.

В следующий миг он нащупал на ковре книгу, нет, не так – Черную Книгу, средоточие его силы. Он узнал во тьме шершавую фактуру. Это была она. Не собственность, но орган, его луна, его суть. Много лет – его единственный друг и советник.

Запись от 14 марта

Я пишу, прислушиваясь к Дар-Ла,

Великому огню внутренней Освещенности.

Я здесь. Мое имя – Андрей.

Я не принадлежу ни к одной религии.

Никакое объяснение не исчерпывает мир для меня.

Огонь – сказка всех народов Земли.

Но даже в главном символе поклонения я не нахожу всего, о чем пылает моя душа.

Отец чтит Законы об очищении, об истине, об озарении.

Я же чту в фаеризме тайные, запретные строки

об обитателях Огненных Долин Шахера.

Есть у меня и иные источники знаний.

И все я зафиксирую здесь.

В тебе, моя Черная Книга.

Окрыленный находкой, Андрей решил немедленно действовать. Он нащупал на кисти узел веревки и впился в него зубами. Кровь прилила к челюсти, слюна обрела вкус железа. Зубы заострились, окрепли. Что это – адреналин или сторонняя помощь? Андрей рвал и кромсал, с отчаянием зверя, саблезубого тигра…

И веревка поддалась.

Он встал, помассировав руку, и с наслаждением размялся, повернув торс влево и вправо. Позвоночник приятно хрустнул. Фух. Так. Что теперь?

Не успел Андрей в полной мере насладиться чувством свободы (пусть и относительной), как рядом с ним скрипнула половица. Всю уверенность, как мел на школьной доске, стерло в одно мгновение.

– А-а-а! – закричал Андрей и ринулся к свету. «С ним я покоен, ему моя жизнь отдана! С ним я покоен, ему моя жизнь отдана!» Задев сапог, он чуть не упал, врезался плечом в стену, но все-таки вытащил факел из крепления в стене. По телу пробежала благодать. Так, наверное, чувствовал себя легендарный Король Пируан, когда выдернул с корнем горящее дерево, в которое минуту назад ударила молния.

Вытянув перед собой факел, как меч, Андрей повторил:

– Кто здесь?

Поводил туда-сюда, но – никого. Лишь мрачная комната то тут, то там восстающая из небытия.

– Выходите! – потребовал Андрей. Он не собирался искать незнакомцев, рассчитывая, что они сами выйдут и все объяснят. И извинятся в придачу.

Спустя минуту сердцебиение восстановилось. Андрей сделал два вдоха полной грудью, и краем глаза увидел, как дверь шифоньера медленно отворилась. Он развернулся, почти отчаянно, и направил факел туда.

В шкафу было пусто.

А прямо возле уха прозвучал голос:

– Я не пойду на казнь.

* * *

Андрей завопил, бросил факел на пол и заперся в шифоньере. Его внутреннему ребенку казалось, что в замкнутом пространстве куда безопаснее.

Сквозь щелочку он наблюдал за происходящим. Вот – промелькнуло фиолетовое платье. Кто-то поднял факел, который каким-то чудом не поджег ковер, и водрузил его обратно на стену. «Прости», – проговорил про себя Андрей, обращаясь к огню. «Прости, прости»… И за то, что на пол бросил. И за то, что кричал в его присутствии. Он не верил, что это действительно может привести к каким-то последствиям, но отцовское воспитание давало о себе знать.

– Я не пойду на казнь, – произнес женский, глуховатый, словно утробный голос, и после этого наступила тишина, которую нарушало лишь отрывистое дыхание Андрея.

* * *

Возможность мыслить логически возвращалась со скоростью интернета в дешевом отеле, и Андрей начал обдумывать происходящее.

Он спит? Его похитили? Кто эта женщина? На какую казнь она так не хочет идти? Неужели на его собственную? Но кто собирается его казнить? За что?

А впрочем, все и так понятно: люди – чудовища. Кто-то наверняка придумал гадость, вот и все. Ибо люди всегда придумывают гадости. Это у них в крови. Высокое содержание гадостей.

Ладно. Первым делом – выживание. Философию оставим напоследок. Сжимая в руках Книгу, Андрей глубоко вздохнул и открыл дверцу шифоньера.

– Здесь кто-то есть?

Никто не ответил. Он аккуратно ступил на ковер и взял факел, предварительно ему поклонившись (на всякий случай). Огоньки сделали благостное «вр-р-рух!» и устремились вверх. В фаеризме это называют Воистинным Устремлением, ибо Единый огонь – сердцевина космической силы – всегда находится там, все выше и выше. Добропорядочные фаеристы каждое утро начинают с Выпрямления – особого ритуала, при котором необходимо тянуться к сложенным над головой ладоням. Некоторые умудряются ломать пальцы ног… Андрей провел в этой позе все свое детство.

Медленно, шаг за шагом, он начал обходить комнату, освещая стены и пол, и не зная, чего боится больше: появления демона по имени Губернатор Эми из «Гоетии», первой части магического гримуара «Малый ключ Соломона», или лица папеньки, оскорбленного отсутствием Андрея дома. Еще эта женщина в фиолетовом…

На обоях с узорами в виде ромбов висели картины. Жуткие портреты изуродованных людей в старомодных одеждах. Кроваво-ржавые подтеки; черные, искривленные клыки; царапины на телах и полотнах. Рукою художника, не иначе, водил сам дьявол, и эта мысль Андрею понравилась. Как и рисунки.

Место, где Андрей проснулся, находилось рядом с камином, к решетке которого была привязана веревка. Андрей окинул его взглядом. Как и положено, на красном камне красовался Бахал-Ла – символ среднего огня. Внутри – один из традиционных барельефов, изображающих Когру, того, кому покорилось земное ядро, лже-мессии, по молчаливому мнению Андрея. Сверху стояла чаша с перемешанным пеплом и водой – только так дозволялось тушить огонь. Рядом примостилась подставка для поленьев – чугунная, вычурная, но какая-то громоздкая. Дрова в ней – Андрей подошел ближе – вишневые, ароматные, но не приторные, редкие, с плотной структурой. Отец говорил, такие использовали в Средневековье, пока верховный совет жрецов в девятнадцатом веке не утвердил новый перечень подходящих для растопки деревьев, главным из которых, оказался, конечно, Дуб.

Короче говоря, результат ревизии – приемлемый. Папа, естественно, до чего-нибудь бы докопался, но в Черной Книге Андрея нет строгих правил по оформлению священных мест. Все это – надуманное, напускное, и, пожалуй, бессмысленное (как бы богохульно это ни звучало).

Андрей аккуратно извлек несколько брусков, сунул в камин и поднес к нему факел. Спустя несколько секунд пламя взялось, и комната озарилась светом. Теперь можно было осмотреть ее целиком.

Итак. Окна отсутствовали. На пыльном ковре стоял только испачканный краской стол. Никаких инструментов экзекуции и ножей с каплями крови. Значит, Андрей не попал к безумному мастеру пыточных дел.

Над камином висела самая крупная картина, и с ней было что-то не так. В центре полотна красовалась виселица, но – ни души вокруг. Как и на плахе. Что ж, мало ли, такая, видимо, задумка…

Андрей отвернулся, заметил дверь, и в тот же момент услышал крик. Женский, истерический. Словно там, по ту сторону, кого-то резали тупым кинжалом. Он подошел к двери, старинной и тяжелой, сжал Книгу покрепче, и потянул ручку вниз.

В комнату ворвался вихрь, такой сильный, что огонь в камине почти погас. Андрей с трудом устоял на ногах. Мимо него по коридору с громким криком бежал какой-то школьник. Его лицо напоминало Маколея Калкина с афиши «Один дома» – фильма, который смотрели все, кроме Андрея. Следом медленно плыла женщина в фиолетовом платье, с бледно-лунным лицом.

Андрей решил, что компания ему не помешает, и вместо того, чтобы снова запереться в комнате, выбежал в коридор и помчался вслед за школьником.

Вдоль стен стояли рыцарские доспехи и обитые грубой тканью кресла. Между ними висели уродливые картины; за окнами маячили верхушки сосен. «Я что, в замке?» – подумал Андрей. Он не был убежден, что от женщины нужно было держаться подальше. Она действительно опасна? Или с его стороны это просто стадный инстинкт? Оружия в ее руках он не заметил. То, что она не хочет идти на казнь – вполне нормально. Однако останавливаться Андрей все-таки не стал.

Оказалось, что длина коридора не менее полукилометра. Интерьер по мере продвижения не менялся: все те же картины и доспехи, но без дверей. Ощущение, что кто-то хотел построить замок, но не разбираясь в дизайне старинных строений, нахлобучил самых стереотипных предметов, и тем удовлетворился.

Когда Андрей уже начал уставать, ребята наконец добежали до конца коридора и все-таки уперлись в запертую дверь. На ней висела железная табличка с выжженной надписью:

Чтобы выйти, закончите и расскажите историю.

Правильной истории не существует.

Интерпретируйте увиденное.

Не жульничайте.

– Твою ерепоньку! – выругался школьник, и толкнул дверь ногой. Андрей обернулся и обнаружил, что погоня прекратилась, коридор был пуст. Школьник тоже обернулся. И впервые увидел Андрея. – А!!!

Он смешно подпрыгнул, замахал руками, но почти сразу понял, что бояться нечего. Андрей, если и не «свой в доску», то точно не производил впечатление опасного человека.

– Блин, я сейчас обделаюсь, я почти обделался! – школьник схватился за волосы и, глядя в пол, выдал еще несколько экспрессивных фраз (не все про естественные нужды). – Ты кто?

– А ты?

– Я Виктор.

И уставился на Андрея. Тот замялся. Не в его правилах называть имя первому встречному. Мало ли – воспользуется. В имени кроется магия крови, и негоже разбрасываться им, как деньгами из «Банка приколов».

Запись от 19 января

Через слово человек доносит смыслы.

Упрощенные. Фиксированные.

Кусочек коры – это не дерево. Знающий человек по структуре может распознать тип дерева, однако он никогда не увидит его целиком, не скажет, сколько в нем ветвей, как оно выглядит осенью. Так же и со словом. «Смерть» – лишь кусочек коры…

Но есть темная магия, которая на это способна.

Маг крови, услышав имя, познает его носителя.

И подчинит своей воле.

Об этом не написано в Ласкийской Пещере древнего Света. Об этом не знает отец.

Знак Противления (ниже следует изображение – три круга и пересекающий их овал) – убережет меня и мое имя. По крайней мере, смею на это надеяться.

Пристальный взгляд Виктора, его нелепый серый костюм, как на выпускном в третьем классе, и осознание, что в подобных ситуациях союзники необходимы как воздух (по крайней мере, на первых порах), все-таки заставили Андрея, заручившись защитой Книги, признаться:

– Андрей.

– Ты знаешь, где мы?

– Нет. И ты нет?

– Да.

– «Да» – в смысле, не знаешь?

– А то в каком еще смысле.

Их голоса улетали в коридор приглушенным эхом. За окном подвывал ветер, единственный, кто присоединился к их разговору.

– Я проснулся в какой-то комнате, – начал объяснять Андрей. – Связанный. Услышал, как ты бежишь по коридору. И побежал следом.

Виктор усмехнулся.

– Обычно, наоборот, я за всеми бегу. На физре, например. Ненавижу бегать. Функция ходить как-то ближе к моему персональному биологическому виду.

Андрей мысленно закатил глаза. Из всех возможных «союзников» ему попался маленький и пухлый умник.

– Кто за тобой гнался?

– Какая-то тетка.

– Ты не знаешь, кто она?

– Без понятия.

Они говорили тихо. Здесь было не лучшее место для беседы, но им нужно было передохнуть. И заодно обменяться ценной информацией.

– Почему ты убегал? Может, она не опасна.

– Ага. Поэтому она нас похитила. Офигенная неопасность. Нет уж. Мой лучший друг – инстинкт самосохранения. Я ему доверяю как никому. И тебе советую.

Андрей еще раз мысленно закатил глаза.

– Ты кого-нибудь еще видел?

– Неа. Я тоже проснулся в комнате. Вышел. Увидел тетку. И побежал.

– Она выглядела странно. Ты не показалось, что она призрак?

От этих слов ветер подул сильнее. Казалось, он нес с собой отголоски человеческого воя. Андрей переложил за спиной Книгу из одной руки в другую.

Запись от 19 января

Все народы строили и строят догадки о том,

что происходит с усопшими.

Якутские духи Абасы, японские Икире, славянская Мара, индийские Преты, французские Анку, египетские Акх. И, конечно, попсовые голливудские «привидения», обязательно обитающие в больших домах.

Фаеризм эту тему практически не затрагивает. Сожженная плоть высвобождает Дар-Ла. Дар-Ла устремляется к Единому центру, в бесконечное вверх. На этом все.

Я чувствую себя.

Я знаю, что был всегда.

И буду всегда.

Зола – вот что мы из себя представляем.

Нас не сжигают после смерти, мы рождаемся сожженными. Смерть лишь возвращает нас к исконному состоянию.

Состоянию пожара.

А пожар – смертоносен. Он стремится обратить в себя все вокруг. Потому опасны истории о «добрых призраках».

Добрых не существует.

Добра не существует.

Андрей не стал развивать свою мысль. Напугать Виктора было заманчиво, но нецелесообразно. Да и себе лишний раз накручивать – тоже. Потом как-нибудь.

– Шутишь? – школьник как-то весь скривился, точно жука увидел. – В двадцать первом веке живем! Какие призраки? Сумасшедшая, шизофреничка, вот и все.

– Кто из нас не сумасшедший? – глубокомысленно спросил Андрей.

– Я, например.

– Понятно.

– Нет, я понимаю, критерии умственного здоровья до сих пор не до конца…

Вдруг в противоположенном конце коридора, далеко-далеко, упало что-то тяжелое. Ребята прижались к стене. Виктор проглотил свою реплику, и выдавил:

– Ты это слышал?

– Слышал.

– Надо отсюда валить.

– Куда?

Виктор вгляделся в пустой коридор, затем медленно подошел к двери и прочитал вслух:

– «Чтобы выйти, закончите и расскажите историю». Что это значит? Какую историю? Кому рассказать? Друг другу? «Правильной истории не существует»… Хм…

Виктор почесал голову.

– Ладно, слушай, – бодро сказал он, – жил-был мальчик, и однажды он умер. Ну, что?

Андрей подергал за ручку. Убедившись, что она не поддается, посмотрел на Виктора и покачал головой.

– На другое я и не рассчитывал, – сказал он.

– Тут есть еще условия: «Интерпретируйте увиденное» и «Не жульничайте».

– Да. У нас не все исходные данные. Ты, кстати, приемы рукопашного боя знаешь? Бокс какой-нибудь?

– Нет.

– Ладно. Хорошо хоть бегать мы умеем. Пойдем искать другой выход.

И они молча двинулись по коридору. Андрей рассматривал картины на стенах. Помимо людей, на картинах были изображены гигантские крысы, пауки, летучие мыши, а где-то – отвратительные помеси животных и насекомых. Андрей испытывал смешанные чувства – и отторжение и симпатию одновременно. А еще – понимание. Я, мол, тоже – ни туда, ни сюда. Разочарование всех и вся.

За окнами без ручек, до самого горизонта, простирался хвойный, затуманенный лес. Само здание находилось на невероятной высоте – возможно, на вершине холма, у обрыва. Как они сюда попали? Как их сумели перенести за пределы города беспробудными?

Так много вопросов. Так мало ответов. Когда они добрались до двери в комнату с камином, Андрей сказал:

– Я проснулся тут.

– Выспался?

– Не смешно. Что дальше по коридору?

– Еще одна комната. Только пустая. Давай пока здесь побудем, мне нужно передохнуть и собрать мысли в кучу.

Стоило им переступить порог, как Андрей вскрикнул от неожиданности.

– Что случилось? – спросил Виктор.

Андрей указал на картину, висящую над камином. Она изменилась. Теперь к виселице направлялась женщина в фиолетовом платье. Ровно на том месте, где каких-нибудь тридцать минут назад ее не было и в помине.

Глава 2. Знакомство с Виктором

– То есть, этой женщины на картине не было.

Виктор расхаживал по комнате, массируя виски. Рассказ Андрея его не смутил – более того, раззадорил любопытство и смазал в голове дополнительные шестеренки.

– Да.

– А когда ты говорил, что все мы сумасшедшие, ты…

– Нет. Я имел в виду не это. Я знаю, что я видел.

– Понятно, понятно… – зачарованно протянул Виктор. На вид ему было лет пятнадцать, не больше, но звучал он хрипло, по-взрослому. – А на этих двух картинах что-то было?

– Да, – ответил Андрей.

– Уверен?

– На этой был портрет, – Андрей махнул в сторону картины с пустым коричневатым фоном.

– Логично. Он там напрашивается. А на этой, дай угадаю, был всадник?

– Наверное.

Лошадь с красными глазами и копытами, помещенная в рамку соседнего полотна, самостоятельно прогуливалась по дьявольски уродливой улице. Вместо окон на дорогу пялились большие глаза с вертикальными зрачками, торчащие из стен.

– Понятно, понятно. – Виктор сел на пол и принялся, покачивая и шевеля пальцами, о чем-то размышлять.

– Что, например, понятно? – спросил Андрей.

– Честно говоря, пока ничего, – Виктор поднял голову и спросил: – а это у тебя что?

Андрей спрятал Книгу за спину и ничего не ответил.

Виктор встал и вздохнул.

– Можешь не говорить. Но имей в виду: это еще одна загадка.

– Как скажешь.

– Ну, количество загадок никто не устанавливал, чай уровень сложности мы при похищении не выбирали. Впрочем, я всегда ставлю «максимальный», так что…

– Тебя часто похищают?

– Ха-ха, нет, я про игры и все такое. Недавно отец купил мне белый пазл с пятью тысячами деталей. Я его за два вечера собрал. Получил от отца сотку. Изи мани!

У Андрея кольнуло в сердце. Отец даже на Новый год не дарил ему подарки. И матери запрещал. Покупал порошки-благовония, кидал в Жаровую^[1], и заставлял сидеть, вдыхая сладковатый горячий воздух, пока не остынут угли. Андрея от этого воздуха мутило, хотелось спать, провалиться бездну – что угодно, но он терпел; а отец все твердил: «Материальное – развращает». И негодовал, глядя новогодние шоу.

Справедливости ради, себе он тоже ничего не покупал. За это Андрей отца уважал. В какой-то степени. А о том, что на зарплату верховного жреца (в случае, если он не принимает подношений прихожан), особо не разгуляешься, Андрей не задумывался.

– Я тоже проснулся с… скажем так, с Книгой, – Виктор вытащил из кармана свернутый в трубочку ярко-синий журнал.

– Это что?

– Раньше это был сборник судоку. Но все судоку я прощелкал как семечки. Потом начал записывать сложные задачки из интернета – хотел собрать «самый сок». И придумывать свои, – Виктор открыл журнал на случайной странице и продемонстрировал Андрею хаотично записанные цифры, значки и прочие закорючки. – Хочешь попробовать решить какую-нибудь? Они, правда, со звездочкой…

– Нет. Не хочу. По-моему, не лучшее время.

– Тут я согласен.

Виктор снова свернул сборник в трубочку и принялся бить им по ладони.

– Я как раз сидел на заднем дворе школы. Записывал ребус под названием «Куда делся косинус?» А потом… Потом вдруг почувствовал сильную головную боль. И все. Больше ничего не помню. Проснулся здесь.

– У меня то же самое. Только я ребусы не записывал.

– А где был?

– В лесу.

– Шашлыки жарил?

– Нет.

– А что делал?

Андрей не ответил.

– Это ничего, – Виктор похлопал Андрея по плечу.

Андрея передернуло, и он отстранился. Не потому, что среди фаеристов касаться кого-то не принято. Считается, что истинно верующий обжигает своим Дар-Ла, и если ты его касаешься, то ставишь сей факт под сомнение. Жрецы даже руки друг другу не жмут; только кивок – вместо «Здравствуйте» и «До свидания». Однако Андрей, как уже было сказано, не считал себя убежденным фаеристом. Он просто не верил людям. Нарушение личных границ считал омерзительным. И потому глядел на Виктора с вызовом.

Виктор наверняка это заметил, но виду не подал.

– Я все равно узнаю, – сказал он. – Я всегда нахожу ответы. Мне даже хочется записать тебя в сборник, чтобы решить как задачу. А то больно ты какой-то загадочный.

– Лучше реши, как нам отсюда выбраться, – с легкой дрожью в голосе проговорил Андрей и отвернулся.

– Вот ты деловой! Болтовня с тобой задействует только пять процентов моего мозга, остальные девяносто пять продумывают идеальный план. Кстати, можно спросить?

– Ну?

– А ты не чувствуешь здесь в себе… Ну… Какие-то перемены?

Андрей напрягся. О чем-о чем, но о себе он говорить не любил. Ни с кем. Даже с мамой. А с малознакомыми людьми – тем паче. Это ведь тоже своего рода нарушение границ. Неужели не ясно? Неужели он недостаточно показал, что его трогать не нужно? Ни в каком смысле? Пухлый школьник, очевидно, жил иными принципами. Наглость и вседозволенность.

– Я вот чувствую, – сказал Виктор, не дождавшись ответа Андрея. – Знаешь, меня в детстве все пытались записать в аутисты. От врача к врачу водили – чего это, мол, мальчик такой специфический? Потом благо поняли, что я и впрямь просто-напросто специфический, а вовсе никакой не аутист. Надо же, да? На такие банальные вещи им всем вечно требуется время. А для меня жизнь – это челлендж. Мир кажется мне уравнением с множеством переменных, пазлом, который надо сложить. Но здесь, – Виктор вгляделся куда-то в стену, – я будто десятикратно усилился. Смотрю на кирпич – и могу определить, какая трещинка на нем появилась раньше, а какая – позже. Совладать с этим сложно. Голова кругом. Мыслей – миллиард. Они оценивают абсолютно все. Даже то, что не имеет отношения к делу и нашей с тобой ситуации.

Виктор усмехнулся.

– Но, честно скажу: ощущение офигенное!

Андрей и теперь не стал ничего отвечать. При этом он тоже чувствовал, что его связь с Книгой усилилась, стала материальной. Точно виноградная лоза обвила грудь Андрея и все его мрачные записи. Да, при взгляде на кирпич он видел просто кирпич – с его трещинами, и плевать в какой последовательности они появились.

Зато Андрей слышал отдаленные, неразборчивые голоса.

Теперь он мог себе в этом признаться.

И кто знает, что случится, когда он научится их понимать?

– А ты неразговорчивый, – усмехнулся Виктор.

– Хватит меня анализировать.

– Не могу! Я ж говорю: у меня мозг сам это все делает.

– Ты не обязан озвучивать все, что он делает. Если я озвучу все, что происходит у меня, ты рад не будешь.

– Вот ты и разговорился! Ха!

Андрей вздохнул.

– Давай решим, что делать. Если ты такой гений – говори.

– Так, ну, во-первых, я не гений. Эйнштейн – гений, а я еще не дорос. Во-вторых, я думаю, выход отсюда только один – тот, что мы нашли. Это логично. Если их и несколько, то на других тоже будут написаны какие-то тупые условия, скорее всего – те же самые. Не знаю, какую игру затеяли похитители, но… Короче, поискать другой выход, разумеется, нужно – убедиться в моей правоте, поэтому наш первый шаг – аккуратно пойти по коридору налево. Вдруг я ошибся? Но я бы на это сильно не надеялся.

При всем раздражении к Виктору, Андрей чувствовал благодарность, что тот взял ситуацию в свои руки и предложил план действий. Пусть и не самый оптимистичный.

– Что еще мы имеем: картины с исчезающими героями, – Виктор стал загибать пухлые пальцы, – возможно, этот сапог, хотя не факт. Далее – мы почему-то очутились здесь с важными для нас Книгами. Раз ты не хочешь показать свою, она для тебя важна. Я прав?

– Да.

– Давай сфокусируемся на двери. Мне не дает покоя месседж: «Для начала закончите и расскажите историю». Что за история? Как ее закончить? Как ее рассказать? Как это позволит открыть дверь? Кто нас услышит? Тут есть микрофоны? Может, камеры? История… Что вообще…

Виктор вдруг внимательно посмотрел на Андрея.

– Ты это видел?

– Что?

– Огонь в камине.

– Что – огонь в камине?

– Он вспыхивал каждый раз, когда я произносил: слова «история» – четыре раза, и «рассказать» – один раз. Вот! Видел?!

Теперь Андрей обратил внимание. Благозвучный треск, чарующие вспышки пламени. Виктор не врал. Огонь словно понимал их – и отзывался.

– Да будет вечен… – прошептал Андрей и прикрыл глаза.

– А-а-а, так вот оно что! – воскликнул Виктор.

– Что? – не понял Андрей, продолжая держать глаза закрытыми.

– Я понял, почему ты чуть не умер, когда я к тебе прикоснулся. Слушай, сорри. Я не знал, что ты верующий.

– Я не поэтому…

– Я не со зла, – продолжал Виктор. – Я уважаю твои чувства и все такое. Но, честно, у фаеризма есть логические корни – древние люди, когда впервые добыли огонь, начали испытывать к нему благоговейные чувства, бла-бла, но следовать этому спустя десятки тысяч лет…

– Не твое дело.

– Каждый имеет право на свое мнение! – Виктор примирительно поднял руки. – Не серчай.

Голова Андрея разболелась. От ситуации в целом, и от Виктора – в частности.

Андрей соскучился по своей комнате, с ее аскетичным убранством; по кровати, с ее жесткой поверхностью. Он не знал, вернется ли туда когда-нибудь, даже если выберется из этой западни. Но если да – он будет спать, пока глаза не лопнут. Один нюанс: по кровати-то он скучал, но по дому…

… вдруг шепот, периферийно преследующий Андрея, стал отчетливее, громче, и прервал его размышления. Книга в руках буквально потеплела. Андрей попытался сосредоточиться и вычленить из потусторонней речи хотя бы одно слово.

– Ты чего? – спросил Виктор.

– Я…

… и ему удалось.

Этим словом было – «Отойди!»

Андрей сделал широкий шаг вперед, и дверцы шифоньера распахнулись. Оттуда выскочил человек: безумец в окровавленных лохмотьях, с отросшими до колен ногтями и текущей изо рта желтоватой слюной. Он кинулся на Андрея и точно схватил бы его, если бы не предупреждение от таинственных голосов.

– Хватай сапог и за дверь! – скомандовал Виктор. Он выбежал первым, Андрей за ним. – Швыряй в окно!

– Что?

– И сразу в сторону!

Андрей кинул сапог, стекла разлетелись, и мощный порыв ветра с такой силой захлопнул дверь, что ушибленный безумец свалился на пол.

– Бежим налево!

Снова замелькали доспехи, окна, верхушки сосен, и картины, сонмы ужасающих образов, сочетания таинственных красок. Зло в каждом мазке. Андрей бежал быстрее и быстрее, пока не оторвался от Виктора, пока все вокруг не превратилось в кашу из несвязанных осколков реальности.

– Стой! Андрей! Да подожди ты!

Андрей остановился. Виктор подбежал и упал, тяжело дыша.

– Ты что? За нами ник… Никто… Стой. Давай отдохнем.

Андрей подошел к Виктору и сел рядом.

– Кто это был, елки-палки? – проговорил Виктор, отдышавшись. – Ты его видел?

– Угу.

– Я не понимаю, что они делают. Какие мотивы? Какая цель? Мы убегаем, они не догоняют. И не трогают. Только пугают. Какой в этом резон? Мы что, в комнате страха?

Как тяжело было отдышаться! Легкие словно наполнились черной смолой. Невозможно. Виктору, очевидно, было еще тяжелее. Он весь побагровел.

– Что тут за воздух… Кхе-кхе… – поправив очки, Виктор медленно-медленно выдохнул. – Мне вот интересно. В этом замке есть что-то, помимо коридора и двух комнат?

Андрей посмотрел в одну сторону, где коридор заканчивался черным пятном, а потом в другую. Картина была та же. И пожал плечами.

Они пошли дальше.

Андрей поглядывал назад. Хоть это и страшно, и опасно, и глупо, ему хотелось снова увидеть того сумасшедшего. Посмотреть в глаза. Познакомиться с его безумием, а через него – с безумием великих людей прошлого: с Навуходоносором, с царем Саулом, с Джоном Нэшем, с Гоголем… С теми, кто был одержим силами, о которых Андрей не смел и мечтать.

Запись от 7 августа

Я смотрю в зеркало. Я вижу себя.

Я смотрю в зеркало. Я вижу кого-то другого.

Чем дольше я смотрю в зеркало, тем более иным я кажусь себе. Каждое утро я знакомлюсь с самим собой.

Не существует «я». Только «мы».

Мы – комплекс наших одержимостей.