***
Как провожают в стране Эрцель выходной день? Расставят вкруг во дворе возле дома пластиковые стулья, и усядутся на них все семейство и гости. Круг большой, чтобы была причина говорить громко. Внутри круга или вне его стоит пластиковый же стол, а на нем – корзинки с семечками и орехами, тарелки с фруктами, бутылки с водой и соками и стаканы тут же. Взрослые переговариваются то лениво, то горячо, дети создают шумовой фон.
В Бейт Шэме, как и в стране Эрцель, любят посиделки. Вот в саду дома Хеврона расположились Сара и Гилад, Итро и робкая его супруга, Тейман и, конечно, хозяева – Косби и Хеврон.
Собрание почти семейное. Верные, лучшие из эрцев тут. Соль земли. В воздухе тревога. Левые грозят миром. Планы их катастрофичны. Отдать герам землю! Святую землю! Господь завещал ее своему народу и не простит предательства. Только левые безбожники способны на такую гнусность. Отнять у эрцев мечту о спасении! Как не допустить до беды?
– Я знаю левых, я знаю, что за моторчик стучит в груди левака! Сердце его пусто. Опасность реальна, но отвратима, – открыл дебаты Гилад.
– Главное – это земля! Безумие потакать герам. Пришельцы эти должны чувствовать себя нежеланными и лишними. Но самые чужие – это чужестранцы, что живут среди нас, – прибавил Тейман, и в глазах его блеснула сталь.
– Я знаю из святой книги: эрцам следует любить пришельцев, ибо сами они были пришельцами. И прозелитам положена любовь эрцев, – заявила Сара и глянула сначала на Косби, ища сочувствия, затем перевела взгляд на мужа, уверенная в поддержке.
– Здесь требуется толкование, – вступил в разговор Итро, глядя почему-то не на Сару, а на Гилада, – благородная эта мысль верна в положении, когда эрцы – хозяева на своей земле, и когда их земля – это их земля, и сила на их стороне. Великодушие – прерогатива сильных. Мы обрели силу. Когда наберемся духу применить ее и до конца обретем завещанное нам, тогда, Сара, посулим ласку пришельцам, – сказал Итро, по-прежнему взирая на Гилада.
Жене Итро разговор был мало интересен. Она пыталась управлять детьми и не допускала опорожнения тарелок. Когда говорил муж, она придавала лицу выражение внимания и согласно кивала головой.
– Моя заокеанская страна стала великой благодаря пришельцам, – заметила Косби.
– Мы приехали сюда из-за океана, чтобы вернуть страну Эрцель эрцам, а не отдать пришельцам, – возразил Хеврон негромко, как бы обращаясь к самому себе.
– Ты прав, Гилад. Если нет бога в сердце – оно пусто, и ничего не свято, – вернулся к началу дебатов Тейман, – Парицки опасен прагматизмом, трактует о выгоде. Но Ламм опаснее, он худший из лжецов. Сеет гуманность в чувствительных душах. Разве ведомо ему, что просвещенная страна его стала палачом народа эрцев? Он перепрыгнул через историю, не знает нашей трагедии. Этот изысканный шназ слишком многим кружит голову. Сумасшедшему в образе пророка верят. За ним идут, словно в его руках Свиток. Безрассудство распространяется с быстротой чумы! – горячо и непривычно длинно проговорил Тейман.
– Боюсь, ты прав касательно Свитка, – заметил Гилад.
– Нимрод далеко не невежда! – вступилась Сара, и Косби поддержала.
– Геры убивают тело, прекраснодушные гуманисты-атеисты хуже – они убивают душу эрца. Таких карают в этом мире. И за проступок, и за намерение. Того требует баккара! – добавил Тейман.
– Не только баккара! Наши ясновидящие жрецы намекают на кару! – выкрикнул Итро.
– Нимрод не атеист! – воскликнула Косби.
– Разве что оттого, что и у атеистов имеется собственная религия? – с усмешкой заметил Тейман.
– Власть своих безбожников хуже власти чужого народа, – добавил Итро.
– Доморощенных богоборцев следует использовать для наших целей. Их гужевую силу направим на постройку и защиту поселений, вроде Бейт Шэма, – сказал Гилад.
– Их трудами приблизим спасение, а придет оно, и воздаяния грешникам этим не видать. Пусть себе говорят, что перехитрить можно кого-то одного, но не всех на свете. Мир думает: поселения страну обороняют, но мы то знаем: они ее завоевывают. Шаг за шагом. Акр и еще акр! – воскликнул Итро.
– Остановим любой ценой, – пробормотал Хеврон.
Стемнело. Гости разошлись. Хеврон сосредоточен, хмур. Составил стулья горкой один в другой. Косби унесла остатки со стола. Зазвенел телефон.
– Косби, у меня срочный вызов. Ребенок без сознания. Я еду.
– Где беда? В Бейт Шэме или у геров?
– Ребенок в опасности!
Косби смотрит вслед автомобилю. “Он мрачен. Что у него в голове? Зачем привез меня в эту страну?”
***
Гилад выкрал Свиток. Вот как было.
Райлика обнаружила, что после визита Сары и Гилада сейф не заперт и пуст. Вспомнила, что до прихода гостей сидела в своей комнате, читала Свиток. Ключ от сейфа покоился в кармане блузки. Постучали в дверь. “Это они” – подумала и крикнула: “Будь добр, Нимрод, открой гостям!” Сама же поспешила убрать Свиток в сейф, собралась достать из кармана ключ и замкнуть железную дверку, но тут зазвонил телефон. Она ждала звонка из редакции. Кинулась к телефону, ключ остался в кармане.
Сара и Гилад находились в гостиной с Нимродом. Сара уже на сносях. Внезапно почувствовала сильную головную боль. Пока Нимрод помогал ей лечь, Гилад принялся искать сестру по всем комнатам. Боль отступила быстро, однако Гилад заторопился: “Немедленно едем домой!” Гости мгновенно собрались и уехали, решительно отвергнув просьбы остаться. Райлика ощутила тяжесть ключа в кармане, бросилась к сейфу и увидела то, что увидела.
“Вовремя заболела голова у хорфландки!” – мелькнуло в голове у Райлики. Тут мысли отступили. Стало худо. Холодные пальцы, холодный пот, холодное железо, холодная пустота. Нащупала стул. “Хорошо, что Нимрод ушел по делам”– с изрядным перерывом пришла следующая мысль. А слезы не пришли.
Райлика вспомнила, как Нимрод, распалясь, сказал ей, что Свиток – его свадебный дар. Она урезонила его: Свиток – наследие народа, он слишком велик, чтоб служить подношением любви. Нимрод признал, что погорячился, но сладкий след остался в сердце Райлики.
Пришла беда, и с ней тяжкие предчувствия худших бед. Свиток для Райлики – это свеча ее жизни, свеча его жизни, свеча их любви. Погасла свеча, и чего ждать?
“Отныне Гилад злейший враг мой, свечу погасивший! Восстанет мститель из пепла мечты! Узнает Гилад, какова месть Райлики, все узнают, какова месть Райлики!” – думала она высокопарно, и невольно сжимались холодные кулаки.
“Хорошо еще, что за делами и заботами Нимрод не вспоминает о Свитке. Пусть подольше не знает о пропаже. Я не в силах признаться. Как дальше жить? Ложь между нами!”
“Я должна быть сильной. Не с кем советоваться. Кто поможет? Почему я не верю в бога? О, любимый Нимрод! Сердце трепещет в страхе!”
***
О новом месте хранения Свитка знают четверо: Хеврон, Гилад, Тейман, Итро. Теперь драгоценное достояние эрцев спрятано надежно. Посвященные в тайну поклялись свято хранить ее и беречь Свиток больше жизни. А еще решено было, что если трое из четырех потеряют жизнь или свободу, то оставшийся найдет верного человека и доверит ему тайну, дабы не случилось, что с гибелью последнего гаранта спасения священный Свиток будет утрачен для народа эрцев.
Глава 9 Хеврон
Бурлит, кипит страна Эрцель. Правые не допустят до беспрецедентного в истории эрцев преступления перед богом. Гнев, хитрость, деньги, а дойдет до крайности, то и огонь и свинец пустят в ход истые избранники и истинные патриоты. Новая надежда засветилась над сумрачным небосклоном потесненной Правой партии. Факел доставлен из-за океана бывшим бойцом элитного войска страны Эрцель, потомком элиты этой страны, который в трудную для нее минуту достойно назвал себя гордой крупицей черни и радетелем ее пользы. И вот, он вернулся на родину и стал новым вождем Правой партии.
Нет ничего в мире быстрей человеческого ума, он в вечном стремлении к деятельности. Опасность – и он становится остер и изобретателен. Если не впрок демонстрации шумные – надо превратить их в оглушительные! Если не будоражит более карикатура на Первого министра – надо смонтировать портрет его в обличии палача! “Напомним ему о пропеллерах!” – усмехаются портретоносцы.
Читают, слушают, думают генералы гвардии спасения. Трактуют, толкуют, разъясняют жрецы подлинной веры. Последние намекают открыто и провозглашают тайно.
Вода камень точит.
Новообращенные левые начинают вновь задумываться и колебаться. Колеблющиеся поддаются очарованию децибелов правоты и к носителям ее примыкают. Примкнувшие пополняют ряды новообращенных правых.
Нет ничего в мире инертней человеческого ума. Он пребывает в покое, и трудно сдвинуть его. Уж и Свиток перекочевал к правым, но большие успехи не спешат приходить к ним. Знают их верховоды и жрецы: чтобы произвести переворот в головах, требуется много терпения, усердия, труда, а то и драматических деяний.
***
Сара Фальк родила девочку. Здоровый и крепкий младенец. Велико ликование новоиспеченного отца. Былая скрытность Гилада в части романтической стороны его существования хоть и проистекала из благородства души, однако и ипохондрия была причем. “Я великовозрастный, а безженный. Не думают ли люди, что ущербный я? Того и гляди, станут вопрошать намеками и намекать вопросами, будут давать советы без спросу, досаждать сочувствием, грозить помощью!” Как женился на Саре – распрямился душой. Супруга понесла – и гордился увеличивающейся медленно, но неуклонно полнотой ее фигуры, словно мастер, убеждающийся всякий раз в непреходящей силе своего творения. Родилась дочь – и стал выше ростом, хотелось петь, советовать, сочувствовать. “Я не хуже, я равный!”
Саре дитя досталось тяжело. После родов была слаба, и врачи предсказывали не быстрое возвращение сил. Луиза и Бернар радовались новой внучке больше, чем отпрыскам Хеврона. Почему? Во-первых, малютка – это семя засидевшегося в холостячестве сына. Во-вторых, они любили и жалели Сару, а Луиза еще и винила себя за несправедливые мысли о ней. Ну, а в-третьих, и в главных, они и сами не знали почему. Гилад – добытчик, делец и деятель – днями-вечерами пропадает в конторе, у клиентов и по делам народной пользы. И бабушка с дедушкой ринулись в Бейт Шэм выручать сноху. И старший сын доволен, ибо и его чадам достается доля любящего внимания.
Радостная весть пришла в дом к хорфландским родителям. Рождение внучки отец Сары великодушно одобрил, но сопутствующие обстоятельства не приемлел с неизменной стальной твердостью. Зато мать признавала лишь главное, то есть долгожданное и счастливое событие, наконец-то случившееся. С радостью и тревогой в сердце засобиралась в дорогу – нянчить новорожденную и выхаживать дочь. Впопыхах набрала старый телефонный номер, и ей ответил Алекс. С первых же слов Алекс понял то, что скрывала от него Сара. Поняла свою ошибку и бывшая его теща. Быстро и неловко окончился разговор. Сара огорчилась, узнав. “Неизбежного не миновать!” – вздохнула.
Приезд хорфландской бабушки создал проблему коммуникации в доме. На Сару легла обязанность переводчицы. С некоторой обидой, но и с полным сознанием ее неосновательности, Луиза и Бернар вернулись в Авив.
Пожилой женщине не тяжелы были труды у дочери, но не давалась привычка к новому ее имени, звучание коего в Хорфландии обыкновенно вызывало известную напряженность и юмористические ассоциации. Имя “Диана” то и дело срывалось с материнских уст.
***
Третью неделю подряд резервист Хеврон Фальк пребывает на армейских сборах. “Неужто не будет с тебя врачебной военной специальности?” – вопрошает Косби. “Я бывший сержант и не собираюсь терять боевую форму!” – достойно ответствует Хеврон. Каждое утро, пробудившись с рассветом, он облачается в солдатское одеяние и, автомат на плече, садится в машину и едет на базу, к которой приписан. В изнурительных тренировках тщетно, но упорно старается не отставать от молодых. Напрашивается в самые опасные патрули за серой линией, а вечером, усталый, не отказывается выезжать на срочные вызовы.
Этим утром Хеврон Фальк проснулся с мыслью, что настает его великий день. День, который подведет итог дням его жизни. День, что станет судьбоносным для страны и земли Эрцель. День, назначенный увековечить его имя в памяти разумных и благодарных эрцев. День, призванный вернуть его народ на арену истории. Так, отдавая должное пафосу, думал врач и солдат.
Живя за океаном, Хеврон привык молиться второпях. Но сегодня творил молитву ретиво и, произнося слова отчетливо и проникновенно, являл абсолютную и безоговорочную лояльность тому, к кому обращал свою речь. Собираясь в дорогу, размышлял.
“Свиток у нас, но события по-прежнему скользят по левой колее злонамеренной власти. Господь перстом своим указал на меня, удостоил счастьем совершить деяние, которое поворотит легковерные головы в правую сторону. Тогда и Свиток станет подлинно наш!”
“Левые преуспевают. Геры заманивают страну в ловушку. Какое уж там спасение!? Новых земель не приобретем и завоеванные утратим. Хорошо еще, что не все геры наивны, как наши левые. Благословляю ненависть геров к нам. Необходимо расшевелить их инстинкты!”
Хеврон зашел в спальню. Поцеловал Косби в лоб. “Не проснулась, это хорошо”. Дети под утро спят крепко. Каждому, по порядку старшинства, достался отцовский поцелуй. “Пора ехать. Благослови меня бог”.
Светает. Хеврон сел за руль. Сумку и автомат положил на сиденье справа. Час дороги до базы. Час раздумий. Имеющий силу признаваться обретает успокоение.
“Ах, Косби, я бывал несправедлив к тебе. Я эгоист, я знаю. Я редкий гость в нашем доме. Я скрытен. Я слишком мало думал о тебе. Что можно изменить сейчас?”
“Я знаю, Косби, ты не сомневалась в моей любви. За это благодарю. Я помню тебя невестой. В твоей семье не только не молились, даже праздников наших не знали. Заокеанские эрцы! Уступая мне, стала блюсти традиции. Без веры, но и видимость важна. И за это тоже благодарю. Ты считаешь меня фанатичным. Пусть ты права. Народ хранят его фанатики”.
“Мне не страшно, Косби. Вера – вот мой транквилизатор и мой адреналин. Как врач говорю. Я – почти мессия. Жизнь мою господь оценил высоко, приравнял к великой цели. Он уповает на достойного. Свершивший станет святым. Мне не страшно, Косби!”
Вот и база. У ворот поджидает патрульный джип.
– Заждались тебя, Хеврон, – гаркнул из джипа командир патруля.
– Медленно ехал, – ответил Хеврон.
– Все думаешь, мыслишь?
– Есть о чем.
Хеврон пересел в джип. Машина рванула с места. Двинулась в направлении деревень геров, вглубь за серую линию.
– Ты бледен сегодня, Хеврон!
– Тебе кажется.
– Боюсь, что нет. Ты в порядке?
– Пожалуй, глотну утренней прохлады. Я выйду здесь. Я посижу. Тут не опасно. Вернетесь из деревни – заберете меня.
– Будь по-твоему.
Хеврон вышел, уселся на землю. Джип тронулся.
– Нельзя терять его из виду. Заедем за тот холм и будем наблюдать, – сказал командир водителю.
***
– Луиза, Луиза! Сюда! Немедленно! – раздался вопль из гостиной.
– Что случилось, Бернар?
Испуганная Луиза, как могла быстро, вбежала в открытую мужем дверь гостиной. Никогда прежде она не видала мужа в таком исступлении.
– Слушай! – крикнул Бернар, указывая на телевизор. На экране крупным планом вырисовывалось гневное лицо Первого министра. Он заканчивал краткое экстренное обращение к гражданам страны Эрцель: “Хеврон Фальк – наша беда и наш позор!”
– Боже мой! Бернар! Что это значит? – заголосила Луиза. Слезы брызнули из глаз.
– Что-то страшное произошло! Я не знаю. Включил телевизор минуту назад!
– Что с ним? Он жив?
– Не знаю ничего! Едем в Бейт Шэм! Я не могу вести машину, руки дрожат. Одевайся, я вызываю такси.
Шофер такси непривычно молчал. Он догадывался, кто есть его пассажиры, эти плачущие старики. По радио звучала истерическая патетика предводителя геров, коего Левая партия прочила в партнеры страны Эрцель и воспитывала для этой цели. “Люди, спасите мой несчастный народ! Геры избрали мир и жизнь, эрцы ответили войной и смертью! Защитите мой бедный народ!” – разрывал эфир скорбный крик.
***
Весь клан Фальков собрался в доме и во дворе дома Хеврона. Здесь же Нимрод, Итро, соседи. Двор не вмещает всех. Плач и стон до небес. Телевизор и транзисторные приемники. Запрещение армейской цензуры на публикации. Район объявлен закрытой военной зоной. Журналисты со всего света тут как тут и с часа на час ждут отмены всяческих запретов. Мировая пресса, сильнейшая власть на земле, любит страну Эрцель – непересыхающий источник новостей.
Трудно в точности знать, что происходит, но ясно, что свершилось непоправимое, и горе пришло в дом и навсегда поселилось в нем. Косби в окружении детей, устала от слез. Эрцит покинул уста, говорить могла лишь на языке безоблачного заокеанского детства.
Гилад, Тейман и Итро держались вместе. На физиономиях написана заговорщическая важность. Они вполголоса обменивались редкими многозначительными фразами, как люди, знающие больше прочих. Казалось, время от времени по лицам их пробегала тень страха.
Луиза и Бернар льнули к Косби и внукам, гладили детей по головам. Слезы не высыхали на старческих щеках.
Райлика и Нимрод сидели рядом, прижавшись друг к другу. Взгляд Райлики застывший, скорее тупой. Иногда глаза ее оживлялись и непроизвольно и недобро – зырк в сторону братьев. Полная страха, она цепко держала руку Нимрода, и до судорожности крепко сжимала ее, останавливая всякую его попытку сдвинуться с места.
Сара и мать ее с малюткой на руках сидели чуть поодаль. Сара, не новичок в стране Эрцель, могла строить догадки о том, какой и откуда грянет гром. Заботило ее, как объяснить дело испуганной матери. “Сможет ли эта добрая женщина уложить в своей старой голове чуждые и непонятные страсти? За что ей такая доля?” – думала Сара, жалея мать.
Ночью была отменена цензура. Утренняя газета открывалась статьей Роны Двир, озаглавленной словами Первого министра: “Хеврон Фальк – наша беда и наш позор”. Рона писала, как вчерашним ранним утром резервист Фальк никем не замеченный вошел в стоящий неподалеку от дороги молитвенный дом геров, собравшихся там во множестве для утренней молитвы. Спрятался за колонной у входа. Молящиеся обращены к нему спиной. Он вставил магазин с патронами в автомат и стал стрелять в людей. Кончились патроны, и он тренированно быстро сменил магазин и продолжил деяние. И так – несколько раз. Люди обезумели от ужаса. Стены и пол залиты кровью. Два молодых гера первыми достигли выхода, увидели стрелявшего, обезоружили, повалили на пол. Началась расправа. Примчался патрульный джип, находившийся неподалеку. Прибыли вертолет и пехота. Тело Фалька спасли. Десятки убитых геров – кровавая жатва дня. “Почему, – вопрошает Рона Двир, – врач, спасавший детей, убивал их отцов?” И сама отвечает: “Он хотел остановить мир и начать войну, полагая в ней путь к спасению эрцев. Это ложный путь. Не наш путь. Большинство народа страны Эрцель думает, как я. Верю. Хочу верить”.
***
Похороны Хеврона Фалька стали самыми многолюдными похоронами в Бейт Шэме за всю недолгую историю этого поселения. Мужчины и женщины, стар и млад, весь Бейт Шэм и эрцы из прочих мест за серой линией, единомышленники из Авива удивительно большим числом – все они собрались вместе, чтобы попрощаться с детским доктором и героем и восславить его. “Как пугающе много сторонников! Совладаем ли с легионом? Рона пишет одно, а здесь говорят другое. Чья точка зрения истинна? Точка зрения власти?” – думал Нимрод.
Когда ритуал был завершен, и родственники покойного – плачущие женщины и угрюмые мужчины – направились к дому, который прежде звали домом Хеврона, один из жрецов подошел к Бернару и, пожав ему руку, сказал: “Господин Фальк, вы воспитали достойного сына патриота. Пусть в вашем сердце гордость займет место скорби”. Бернар отпрянул от ободрителя и сострадальца, добавившего горя к горю.
Семья Фальк ушла, но люди не расходятся. Итро сказал, что вот, подлинный праведник ушел навсегда, но память о его деянии эрцы должны сохранить в сердцах. Другой жрец добавил, что не только в сердцах людей, но и перед глазами их должна жить память. Установим обелиск на главной площади и выбьем на камне надпись в назидание новым поколениям эрцев. И люди сделали денежный сбор и жертвовали щедро, как никогда. Третий жрец посетовал на новое поколение, дескать, чересчур много безбожников, и безразлично им спасение народа. “Как и мы с вами, – утешил его Итро, – также и в бога неверующие больны сладкой верой в избранность. И потому они скорее с нами, чем против нас, и числом и мощью своей вывезут нашу колесницу к вожделенному спасению”.
Глава 10 Нимрод
К тому времени, когда Сара родила Гиладу первое дитя, у сверстника его Итро росли пятеро ребятишек, и тихая скромная супруга его была беременна шестым. Итро Окс не был уроженцем страны Эрцель. Родители, эрцы, пожелали воссоединиться со своим народом и прибыли издалека, и с ними их чадо – восьмилетний Итро. В те годы страна Эрцель была слишком молода и не слишком богата, чтобы ставить на ноги своих новичков. Отец и мать работали с утра до ночи, торопливо кладя кирпич за кирпичом в стены здания желанного благополучия. Поглощенные затягивающим и изнурительным этим занятием, не имея досуга для отрока и полагая, что лучшее правило воспитания – не слишком воспитывать, они определили его в интернатную школу. В праздничные и выходные дни Итро присоединялся к отцу с матерью, утешая, радуя и подавая надежды, а прочее время пребывал в школе вдали от дома.
Оксы разделили общую судьбу семей переселенцев. Под ярмом труда, сулящего лучшую долю, отягченные старым опытом и чересчур долго безъязыкие, невосприимчивые к новизне, вернувшей их на нижнюю жизненную ступень и заставившую вновь карабкаться вверх, взрослые утрачивают престиж наставников в детских глазах. По чистому пишется быстрей и прочней, чем поверх написанного. Юный ум живо впитывает начала опыта. Становясь безраздельным авторитетом, новые искусные учителя выуживают детей из семейного тупика. Хорошие лошади выйдут и из диких жеребят, если их правильно выездить. Пройдет несколько недолгих лет, и родители поймут, что наследники ничего не наследовали.
Школа, в которую Оксы-атеисты отдали учиться Итро по совету случайного знакомого, оказалась религиозным заведением. Учителя добры, товарищи неожиданно не злы к новичку. Быстро овладевая языком, Итро стал делать успехи. Мудрость святых книг эрцев давалось ему хорошо. Он охотно принимал на себя бремя праведности и отлично усваивал утилитарный смысл, что в строке и за строкой. Учителями Итро были жрецы. Школа принадлежала к важной в стране Эрцель корпорации религиозных ее жителей, во главе которой стоял жрец по фамилии Ках.
Руководящая идея жреца Каха состояла в создании внутри страны Эрцель добровольного гетто из богобоязненных эрцев, которые живут праведно, ревностно соблюдая заповеди. Ках признавал законным только один вид труда для мужчин своей корпорации – читать самим и разъяснять другим святые книги, глубины мудрости которых он полагал доступными без исключения всем. Прочие виды деятельности, включая военную, презирались, и соблазнявшиеся ради заработка подвергались гонениям внутри сплоченной общины. Как и все эрцы, Ках мечтал о спасении народа, но осуждал стремление ускорить его суетой рук человеческих, ибо спасение доставит бог. Ках не был ретроградом или мелочным тираном, гасящим искру свободомыслия. Скажем, одеяние мужской половины его корпорации хоть и отличалось единообразным фасоном двухвековой давности, но, в то время как часть мужчин вправляла штанины черных брюк в носки белого цвета, другая же их часть была привержена черным носкам. “Эрцам, избранникам божьим, нельзя походить на прочие народы. И в одежде эрц должен выделять себя!” – говаривал Ках нижестоящим в жреческой иерархии.
По достижении брачного возраста – восемнадцать лет по неписанным правилам корпорации – Итро, при деятельной помощи общины и с немого благословения родителей, был оженен на бедной и безгласной девушке, воспитанной в духе почитания мужа и послушания ему.
Итро не лишен честолюбия. Ему хотелось деятельности и успехов. Жаль, что трудолюбие его не получило развития в рядах корпорации Каха. Молодой Окс рвался на волю. В детстве он успел глотнуть иных, не святых книг, и, вспоминая кое-что, прозвал своих товарищей белоносочниками и черноносочниками. И вот, Итро решается на драматический шаг. Он оставляет Каха и переходит в другую корпорацию, которую возглавляет жрец по фамилии Шук. Так началась дружба Итро с братьями Фальк, тоже сторонниками Шука.
Великой целью Шука являлось возвращение земель за серой линией ради приближения часа спасения, достигаемого умами верующих его адептов и руками безбожных эрцев. Не только в отношении к спасению, но и в других отношениях разнились воззрения Шука от воззрений его идейного антипода. Шук поощрял труд, в том числе и дозированный военный. Члены корпорации Шука, пребывая за серой линией, например, в Бейт Шэме, любили обувать сандалии и надевать рубахи в клетку. Впрочем, отношение Шука к одежде отличалось либерализмом. Корпорации не были дружны между собой, скорее враждовали. Главы же их, жрецы Ках и Шук, ни речами уст, ни словом печатным, никогда и нигде не упоминали друг о друге, словно соперника не существовало вовсе. Не замечать – сильнее, чем опровергать чужое и утверждать свое.
Умный читатель святых книг научается понимать, каким образом зацепляются друг за друга колесики в механизме человеческой души, и знает, на какие пружинки следует нажимать, чтобы колесики эти поворачивались в нужную сторону. Иными словами, древние тексты выучили Итро Окса на хорошего психолога-практика. Он умел нравиться, примирять, подстрекать. Райлика, страшившаяся фанатизма братьев, почитала Итро за либерала меж ними и неосознанно доверяла ему.
В стане жреца Шука Итро нашел приложение своему дарованию. Он сделался влиятельным человеком в благословляемой Шуком Правой партии, прослыл признанным мастером тактики. Подвиг Хеврона Фалька хоть и не пропал втуне, но войны не разжег и левых не отчаял. Неунывающий Итро выдвинул план: диспут наподобие средневекового. По замыслу, диспут между правыми и левыми предполагался на главной площади Авива, при огромном стечении эрцев. А после диспута – плебисцит, который определит судьбу мира с герами. Идея получила народное признание, и обе стороны, каждая рвется к победе, начали подготовку. И никому не ведомо было, что творец плана, объявленного публично, имел в голове еще один план, но тайный.
***
Поздним вечером Шай Толедано сидел в своем маленьком редакторском кабинете и тяжело ворочал усталыми мозгами. Изнурительные для прессы дни. Буря политической борьбы разыгралась не на шутку. Поспеть, увидеть, услышать, прочитать, написать. Не хватало дня. Теперь и вечера не хватает. Шаю, как и прежде, близки правые идеи, хоть и не все. Деяние Хеврона Фалька грузом легло на совесть. “Безумие пожирает здравомыслие” – размышлял Шай. Он полон почтения к Первому министру, в испытаниях стойкому, как оловянный солдатик. “Кажется, я раздваиваюсь!” – думал.
Вошел Мики Парицки.
– Приветствую тебя, боевой товарищ! Ты на посту в столь поздний час! – проговорил вошедший.
– Рад тебе, дружище! Принес материал?
– Какая же еще причина сведет двух психов ночью в редакции?
– Клади рукопись на стол. Посмотрим завтра. Садись, я сварю кофе.
– Кофе? Хорошо. Не иначе, хочешь занять гостя беседой!
– Хорош гость! Хозяином обосновался у нас.
– Шай, нет времени рассусоливать. Разливай кофе, да выкладывай поскорей.
– Что ты думаешь о диспуте и плебисците, Мики?
– Чудный шанс для звезды господина Ламма блеснуть на авивском небосводе.
– А если серьезно?
– Не потерять бы истину в излишних спорах! А так, я – как все наши: жду и надеюсь.
– Хорошо, что упомянул Нимрода.
– Как не упомянуть его? Он свел с ума страну Эрцель.
– Довольно иронии.
– А ты переходи к делу.
– Мики, день диспута совпадает с религиозным праздником. Это плохо. Я информирован. Правые и люди Шука будут слишком возбуждены. Есть горячие головы. Дело может принять дурной оборот.
– Вече под охраной тысяч полицейских. Чего же еще?
– Я думаю, следует перенести диспут на другой день.
– Я пешка! Скажи Нимроду!
– Я говорил ему! Предупреждал, что есть опасность лично для него.
– И что же?
– Он рассмеялся в ответ, сказал: “Угрозами меня не запугать!” Молодой, наивный, упрямый шназ!
– Предоставь дело Райлике.
– Говоривши с Нимродом, мне теперь невозможно обращаться к Райлике.
– Боишься, Нимрод догадается, что ты думаешь, что он подкаблучник?
– Я так не думаю…
– Что вам угодно от меня, господин Толедано?
– Остереги Райлику, скажи, что многие ненавидят Нимрода.
– Да ведь нет опасности! Фантазируешь!
– Мики, это важно. День диспута надо менять. Я на тебя надеюсь.
Мики принял задумчивый вид. Шай расценил молчание друга, как знак неохотного согласия.
“Возможно, Шай прав. Но какого черта? Уж хлопотал однажды за этого выскочку-шназа! Пусть намнут ему бока! Ладно, утро вечера мудренее” – размышлял Мики по дороге домой.
Утром Мики вспомнил ночной разговор. И не унял гордыню, и не одолел зависть.
***
И было утро, и был вечер, день последний.
В станах противостоящих партий составлены речи, приготовлены каверзные вопросы к противнику, выучены импровизированные ответы. Завтра, в праздничный день – вече народное.
Не спокойно на сердце у Райлики. С тех пор, как Нимрод двинулся в гору, стал одними любим и другими ненавидим. Свеча тревоги то тускло, то ярко горит в ее душе. Кто больше всего на свете жаждет покоя, от того непокой не отступает.
– Береги себя, Нимрод. У тебя не только противники, есть и враги.
– Я не боюсь, Райлика!
– И правильно, не бойся! Но береги себя, милый!
– Ты что-нибудь слышала? Что-то или кто-то грозит мне?
– Ничего определенного. Но завтра диспут. Воздух тяжел, как перед грозой. А ты слышал?
– Я – да, то есть, нет… – осекся Нимрод.
Райлика разыскала Итро. В этот день он находился в Авиве, в штабе Правой партии.
– Здравствуйте, Итро. Удивлены?
– Здравствуйте, Райлика, я рад вас видеть. Что привело вас сюда?
– Итро, вы не из наших, но я доверяю вам больше, чем братьям. Я боюсь за Нимрода. Ему ничего не грозит?
– Райлика, мы противники, которые блюдут закон.
– Вы не ответили. Нимроду ничего не грозит?
– Нимроду ничего не грозит. Ваш вопрос обиден, но извиняется любовью.
– Ах, Итро! Вы лучший среди ваших! Обещайте мне, что сбережете Нимрода!
– Райлика, вы растрогали меня! Клянусь, волос не упадет с головы вашего мужа! Хотя клятва вовсе ни к чему. В конечном счете, у всех эрцев общая цель, не так ли?
– Я благодарна вам, Итро. Я почти спокойна. До свидания.