Тайна Эдвина Друда. В переводе Свена Карстена, с окончанием и комментариями

Глава IV.
Мистер Сапси

Если считать ослов символом самодовольной глупости и чванства – образно, конечно, ибо сами по себе ослы довольно приятные животные – то самым патентованным ослом в Клойстергэме является мистер Томас Сапси, аукционер.²⁴

Лет ему под шестьдесят, он богат, высокомерен и бестолков, в одежде и манерах он подражает отцу-настоятелю, он чрезвычайно горд своим звучным (как он считает) голосом, на выборах он неизменно голосует за самых консервативных кандидатов и уверен, что в области морали он, мистер Сапси, с самого детства на голову опережает весь прочий род людской – так как же, скажите, такая пустоголовая бездарность может быть чем-то иным, кроме как украшением клойстергэмского общества?

Проживает мистер Сапси, разумеется, на Главной улице в собственном своём доме, прямо напротив принадлежащего тоже ему «Приюта Монахинь». В данный момент мистер Сапси сидит в своей унылой и тёмной гостиной, выходящей окнами в скучный замощённый булыжником дворик и в собственный мистера Сапси сад, обнесённый колючей проволокой. По правую руку от кресла мистера Сапси располагается столик с бутылкой портвейна и выстроенными в ряд стаканчиками для вина, слева на стене взоры мистера Сапси радует его собственный поясной портрет, а ноги он протянул к жаркому пламени камина – дорогое, но приятное удовольствие в такой сырой осенний день.²⁵

Когда старшая горничная докладывает о приходе мистера Джаспера, мистер Сапси делает рукою знак «Пусть заходит!» и выдвигает два стаканчика вперёд из шеренги, словно выбирая двух солдат-добровольцев для выполнения опасного задания.

– Очень рад видеть Вас, сэр, очень! Я поздравляю себя с честью принимать Вас в собственном своём доме, сэр! – так витиевато (и несколько бессвязно) приветствует мистер Сапси своего гостя.

– Вы слишком добры ко мне, сэр. Я тоже поздравляю себя с честью быть приглашенным к Вам.

– Рад слышать это. Уверяю Вас, дорогой сэр, что Ваш визит в моё скромное жилище доставил мне большое удовольствие, – продолжает мистер Сапси с непередаваемым высокомерием, словно желая сказать: «Сам удивлён, как такое могло получиться!»

– Я уже давно мечтал с Вами познакомиться, мистер Сапси.

– А я, сэр, со своей стороны уже давно слышал о Вас, как о человеке, понимающем толк в прекрасном! Позвольте предложить вам вина. Я скажу тост. Итак:

Чтоб если французы войною пошли,

То в Дувре бесславную гибель нашли!

Этот патриотический тост был в ходу во времена детства мистера Сапси, то есть полвека назад, но он, похоже, считал и считает его годным на все времена и случаи жизни.

– Нельзя не признать, мистер Сапси, – с улыбкой замечает Джаспер, занимая предложенное ему место в кресле у камина и вытягивая к огню ноги, – что Вы знаете свет.

– Что ж, сэр, – следует самодовольный ответ, – мне было бы трудно это отрицать. Да, я немножко знаю свет, немножко знаю.

– Именно из-за Вашей репутации знающего свет человека, я и искал случая познакомиться с Вами. Ведь Клойстергэм – такой маленький городок! Хоть я почти и не жил в других городах и не могу сравнивать, но я нахожу его очень маленьким и тесным.

– Я тоже не бывал в дальних странах, юноша… – начинает мистер Сапси и тут же обрывает себя. – Вы ведь позволите мне называть Вас юношей, мистер Джаспер? Ведь Вы намного моложе меня.

– Почту за честь, сэр.

– Так вот, юноша, хотя я тоже не бывал в дальних странах, но эти дальние страны как бы сами приходили ко мне. В рамках моего бизнеса, сэр – ведь я провожу аукционы. И вот, представьте, например, приносят мне на продажу французские часы. Я никогда их раньше не видел, сэр, никогда в жизни! Но я кладу на них мизинец – вот так – и тут же определяю: Париж! Или, скажем, приносят мне китайский сервиз, тоже мне совершенно не знакомый. И я снова, сэр, кладу на него мизинец и говорю безо всякой ошибки: Пекин, Нанкин, Кантон! И то же самое с Японией, Египтом, бамбуком или сандаловым деревом из Вест-Индии – я кладу на всё! Я могу положить палец даже на Северный полюс и сказать: «Сделан эскимосами, куплен за полбутылки огненной воды!»

Мистер Джаспер находит такой способ получать знания о мире и его жителях просто потрясающим и достойным всяческого восхищения. Мистер Сапси соглашается с этой оценкой с видом непередаваемого самодовольства.

– Очень интересно, мистер Сапси, очень интересно. Но Вы, как я понял из Вашего приглашения, хотели поговорить со мной о покойной миссис Сапси?

– Именно, сэр, – мистер Сапси снова наполняет стаканчики портвейном и убирает бутылку подальше. – Но прежде чем я попрошу Вас, как человека, понимающего толк в прекрасном, высказать своё мнение об одной безделице – потребовавшей от меня, однако, известного напряжения ума и талантов – я хотел бы кратко обрисовать Вам основные черты характера моей недавно почившей супруги.

Мистер Джаспер, который как раз пытается скрыть зевоту рукою со стаканчиком вина, перебарывает приступ сонливости и придаёт лицу умеренно заинтересованное выражение.

– Примерно шесть лет назад, – начинает мистер Сапси, – когда я в очередной раз ощутил настоятельную потребность делиться плодами своего ума и знания света с кем-нибудь ещё, я стал задумываться о поиске брачного, так сказать, партнёра. Поскольку – как я всегда говорю – каждой твари должно быть по паре.

Мистер Джаспер выражает горячее желание сохранить это оригинальное высказывание покрепче в своей памяти.

– В те времена, юноша, в бедном районе нашего города располагалось одно образовательное учреждение – я не скажу, что конкурирующее с моей школой в «Приюте Монахинь», но могущее когда-то в будущем составить ей такую конкуренцию. Содержала эту школу некая мисс Бробити, и люди утверждали, что она настолько преклонялась перед моим умом и красноречием, что не пропускала ни одного аукциона с моим участием. Когда я, узнав о том, сделал ей предложение, мои манеры и любезность повергли её в такой, не побоюсь этого слова, священный трепет, что буквально лишили её дара речи. Она устремила на меня свои голубые глаза, прижала к груди свои трепещущие руки и смогла вымолвить только три слова: «Ах, ты ж…» – имея в виду, разумеется, меня лично. Сразу же после регистрации брака я ликвидировал конкурирующее образовательное учреждение посредством частного соглашения, и мы соединились в общем бизнесе и во всём прочем – ну, насколько это вообще было возможно в нашем возрасте. Но до самой её смерти, последовавшей девять месяцев назад от разлития желчи, её обращение ко мне носило всё ту же незавершённую форму.²⁶

Мистер Джаспер, чьи глаза постепенно закрывались на всём протяжении этой речи, внезапно вздрагивает, просыпаясь, непонимающе озирается и открывает уже было рот, чтобы глубоким баритоном пропеть своё привычное «Аминь!», но вовремя окорачивает себя.

– С той поры, – продолжает мистер Сапси, уютно вытягиваясь в кресле и с довольным видом отпивая из стаканчика, – я не перестаю оплакивать мою покойную супругу и мою ставшую такой одинокой жизнь. Долгими пустыми вечерами я задаю себе один и тот же вопрос: что, если бы её супруг был чуть ближе к ней по уму? Если бы ей не приходилось всё время перенапрягаться, взирая на него снизу вверх? Может, трагического разлития желчи тогда не произошло бы и вовсе?

Мистер Джаспер с унылым видом ответствует в том смысле, что «вероятно, так было уж суждено».

– Да, это вполне вероятно, юноша, – милостиво соглашается мистер Сапси. – Но, как я всегда говорю, человек предполагает, а Бог располагает. Возможно, ту же самую мысль можно выразить и иначе, более красиво, но мне кажется, что и у меня неплохо получилось. Во всяком случае, в рифму.

Мистер Джаспер бормочет что-то одобрительное.

– И теперь, мистер Джаспер, – говорит аукционер, беря со столика исписанный и исчёрканный лист бумаги, – когда склеп, воздвигнутый мною в память покойной супруги, уже имел достаточно времени, чтобы просохнуть и осесть, пришло время украсить это скорбное сооружение подобающей случаю и моим чувствам памятной надписью на мраморной доске. Я прошу Вас, как человека, понимающего толк в прекрасном, прочесть вот этот составленный мною текст – давшийся мне, как я уже упоминал, не без известного напряжения ума и талантов – прочесть и высказать Ваше мнение. Вот он, сэр, можете взять его в руки, ибо расположение строк надо прочувствовать глазами, как и его содержание – душой.

Мистер Джаспер подчиняется, берёт листок и читает следующее:

От созерцания потрясенного выражения лица мистера Джаспера гордого автора отвлекает старшая горничная, снова появляющаяся в дверях с известием, что «Дердлс пришел, сэр!». Мистер Сапси незамедлительно выдвигает из шеренги стаканчиков третьего рекрута, наполняет его вином, как того требует изменившаяся диспозиция, и только потом командует: «Давай его сюда!»

– Умопомрачительно! – резюмирует Джаспер, возвращая творение сочинителю.²⁷

– То есть Вы одобряете, сэр?

– Помилуйте, как же не одобрить?! Тут всё так… хлёстко, так характеризующе и так… поразительно в своей полноте!

Мистер Сапси слегка наклоняет голову, как человек, снисходительно принимающий заслуженные почести. Тут входит Дердлс, и аукционер с порога всовывает ему в руки стаканчик вина с предложением чуть-чуть согреться в такой холодный день.

Дердлс – это наш каменотёс при соборе, а также генеральный подрядчик во всём, что связано с надгробиями, склепами и мраморно-гранитными работами. В Клойстергэме он известен всем и каждому – не только как мастер своего дела (хотя никто никогда не видел его работающим), но и как распутник и горький пьяница (что каждый из горожан замечал неоднократно). Одетый круглый год одинаково – в запорошенную каменной пылью зелёную фланелевую куртку, старую шляпу скорее уже ржавого, чем чёрного цвета, с жёлтым засаленным платком на красной шее, в заляпанных известью сапогах на шнуровке – Дердлс ведет в Клойстергэме одинокое, холостяцкое существование.²⁸

Живёт он в напоминающей курятник лачуге, прилепившейся к развалинам старой городской стены; на людях же не появляется без ставшего уже притчей во языцех тряпичного узелка, в котором кроме футовой линейки и молотка носит также и сухари, которыми он любит пробавляться, присев то на одну, то на другую могилу. До буйства напивается он редко, но случается и такое; и тогда его вместе с узелком препровождают сначала к судье, а потом на пару дней в тюрьму – отсыпаться.

В суждениях своих Дердлс всегда крайне независим – настолько, что порою он даже говорит о себе в третьем лице, употребляя собственное имя как чьё-то прозвище. Хотя может быть, от постоянного пьянства он просто заработал себе что-то вроде раздвоения личности.

После того как Дердлс заглатывает стаканчик портвейна, мистер Сапси передаёт ему плод своего вдохновения – «проэкт Эпитафии». Дердлс вытягивает из узелка футовую линейку и, пачкая бумагу каменной пылью, равнодушно вымеряет строки.

– Это вот для памятника что ли, мистер Сапси? Как раз поместится, дюйм в дюйм.²⁹ Моё почтение, мистер Джаспер.

– Здравствуйте, Дердлс.

– Да, немножко здоровья Дердлсу бы не повредило. Гробматизм его совсем замучил.

– Вы хотели сказать – ревматизм? – резко поправляет его мистер Сапси, раздосадованный безразличным отношением Дердлса к своему творению.

– Дердлс лучше знает, что он хотел сказать. Когда Дердлс говорит «гробматизм», то он имеет в виду именно его и ничто другое. Вот мистер Джаспер не даст соврать. Вы попробуйте хоть разок остаться в подземелье собора зимней ночью, как мне частенько уже приходилось делать, чтобы вовремя закончить заказ – тогда и поймёте, о чём это я.

– Да, у нас в соборе чертовски холодно, – подтверждает Джаспер, зябко передернув плечами.

– И уж если нашему хормастеру там наверху, среди живых людей, холодно чертовски, то мне внизу, среди мертвецов и могил, холодно просто адски, – подводит черту Дердлс. – Так что же, мистер Сапси, мне сразу приступать или как?

Мистер Сапси со всем нетерпением начинающего автора, желающего увидеть своё творение опубликованным, требует и начать и закончить как можно скорее.

– Тогда давайте мне ключ от склепа, – протягивает руку каменотёс.

– Зачем вам ключ, Дердлс, доска же должна висеть снаружи?!

– Дердлс не хуже вашего знает, где должна висеть доска. Кого хочете спросите – вам всякий подтвердит, что Дердлс своё дело понимает.

Мистер Сапси встаёт, вынимает из шкатулки ключ от стенного сейфа, отпирает его тяжёлую дверцу и достаёт изнутри другой ключ, гораздо больших размеров.

– Просто когда Дердлс кладёт, так сказать, последний штрих на свою работу, то ему надо осмотреть её со всех сторон – и снаружи, и изнутри – чтобы уж увериться, что дела своего он не посрамил, – поясняет каменотёс, забирая ключ.

С этими словами Дердлс расстёгивает свою испачканную известью куртку и пытается погрузить ключ во внутренний нагрудный карман, но безуспешно – что-то ему там мешает. Из глубин кармана он достаёт ещё два ключа, чуть меньших по размеру, но всё равно очень представительных.

– Ну и ну, Дердлс! – говорит Джаспер, с усмешкой наблюдая за его манипуляциями. – Да у вас карманы просто бездонные!

– А какую тяжесть я в них таскаю, знали бы вы, мистер Джаспер! Вот взвесьте-ка сами на руке, – отвечает Дердлс, передавая ключи хормейстеру.

– Дайте мне и тот, который мистера Сапси. Держу пари, он самый тяжёлый из трёх.³⁰

– Ну разве что чуточку. Это всё ключи от склепов, мистер Джаспер, а склепы-то – всё Дердлсова работа. Дердлс все ключи завсегда с собой носит, вдруг пригодятся…

– Кстати, Дердлс, давно хотел вас спросить… – говорит Джаспер, задумчиво рассматривая ключи. – Я слышал, как кое-кто из горожан называет вас Стони Дердлс.

– В Клойстергэме меня все называют просто Дердлс, мистер Джаспер.

– Конечно-конечно, я знаю. Но вот мальчишки иногда…

– Вы поменьше слушайте этих оборвышей, – перебивает его Дердлс.

– Я слушаю их не больше вашего. Но вот у нас в хоре мы на днях заспорили, происходит ли имя Стони от полного имени Антон… – говорит Джаспер, позвякивая ключами друг о дружку.

Поосторожнее, хормастер, не погните ключи.

– Или от имени Стефан…

Не балуйте с ключами, хормастер, верните их лучше Дердлсу.

– Или от какого-нибудь другого, тайного вашего имени?³¹

Мистер Джаспер зажимает все три ключа в кулаке и с улыбкой заглядывает помрачневшему Дердлсу в глаза, затем он разжимает кулак и вежливо протягивает каменотёсу его имущество. Не удостоив хормейстера ответом, тот возвращает два ключа в нагрудный карман куртки, а третий – который от склепа Сапси – засовывает в свой видавший виды узелок с завтраком (как будто он любит, подобно страусу, закусывать время от времени железом³²). После чего, с видом угрюмым и обиженным, нахлобучивает пониже шляпу и, не простившись, выходит.

Мистер Сапси предлагает своему новому другу мистеру Джасперу сначала карточную партию в криббедж, а затем лёгкий ужин из холодной говядины с салатом, во время которого хозяин щедро делится со своим почтительно внимающим гостем плодами житейской мудрости и знания света. Наконец, мистер Джаспер прощается, обещая при первой же возможности прийти снова, и мистер Сапси, с наказом поразмыслить на досуге над уже полученной порцией поучений, милостиво отпускает его.

Глава V.
Дердлс и компания

Джон Джаспер, возвращаясь домой через залитое лунным светом церковное подворье, замечает вдруг странную сцену: каменотёс Дердлс – голова опущена, неразлучный узелок в руке – стоит, прислонившись к кованой ограде, что отделяет земли кладбища от монастырских развалин,³³ а какой-то уличный мальчишка бросает в него камешками. Некоторые пролетают мимо, большинство метко попадает в цель, но Дердлс и в том и в другом случае остаётся странно безразличен к происходящему. Мальчишка же, напротив, каждое попадание встречает победным свистом, а при редких промахах кричит «Обратно смазал!» и затем пытается получше прицелиться и повернее попасть.³⁴

– Эй, ты чего к нему привязался? – громко говорит Джаспер, выходя на свет.

– Делаю из него мишень! – заявляет на это оборванец.

– Прекрати немедленно! Дай сюда камни!

– Ага, как же! Вот залеплю тебе сейчас камнем в башку, только тронь! – отвечает мальчишка, отбегая в сторону. – Прямо в глаз, чтоб ты ослеп!

– Ах ты, чертёнок! Но ведь мистер Дердлс тебе же ничего не сделал!

– Он домой не идёт!

– Тебе-то какая разница?!

– У нас с ним уговор! Если я поймаю его ночью на улице и загоню домой, то получу от него полпенни! – и оборвыш начинает напевать, притоптывая дырявыми башмаками:

 
Видди-видди-ви,³⁵
Попался после десяти!
Видди-видди-ву,
А ну, пошел в свою нору
Или камнем зашибу!
 

Махнув на него рукой (и тем ещё немного отогнав сорванца), хормейстер подходит к Дердлсу, выглядящему не столько пьяным, сколько глубоко задумавшимся.

– Вы вправду, что ли, знаете этого… это чёртово отродье? – спрашивает Джаспер, косясь на мальчишку, снова принявшегося за сбор камней.

– Депутат, – мрачно кивает Дердлс.

– Это что, имя такое?

– Ага, – соглашается Дердлс.

– Это меня так зовут в ночлежке, где я работаю, – задиристо поясняет мальчишка. – Знаешь «Койку за два пенса», что возле Газовой станции? Я там прислуживаю. У нас там всю прислугу называют депутатами, не только меня.³⁶ Когда все дела поделаны, мне дозволяется пойти погулять для здоровья, – с этими словами Депутат занимает боевую стойку и начинает прицеливаться в Дердлса и Джаспера, снова заводя своё визгливое «видди-видди-ви».

– Пошёл прочь! – со злостью кричит ему Джаспер. – Вздумаешь швыряться, пока я рядом стою, я тогда тебя поймаю и убью!.. Идёмте, Дердлс. Сегодня я провожу вас до дома. Давайте, я понесу узелок.

– Нет нужды, – отвечает Дердлс, убирая руку с узелком за спину.³⁷ – Я тут как раз размышлял, когда вы подошли… размышлял я тут, посреди своих творений, как пу-пулярный автор… поскольку это всё Дердлсова работа, – он делает широкий жест рукой, показывая на окружающие их надгробия. – Вот тут в саркофаге ваш покойный родственник, Друд-старший, вон там в склепе незабвенная миссис Сапси, а эта вот надломленная колонна – это безвременно усопший прежний отец-настоятель, а вон та траурная ваза – это светлой памяти налоговый инспектор. Всё в лучшем виде, присмотрено и ухожено. А вон там, где просто дощечки в землю воткнуты, там бедняки, по которым никто и слезинки не прольёт. Без гробов зарыты и давно забыты.

– Эта тварь… этот Депутат, похоже, увязался следом, – перебивает его Джаспер, оглянувшись на ходу. – Он что, следит за нами?

Дердлс с пьяной медлительностью оборачивается; Депутат по дуге отбегает подальше и занимает оборонительную стойку.

– Ты сегодня начал без предупреждения! – кричит ему Дердлс с таким видом, будто только сейчас сообразил, что уговор был нарушен.

– Врёшь, я кричал! – швыряя в него камень, заявляет Депутат.

– Исмаил, сэр, – говорит Дердлс, не обращая внимания на проступок и снова поворачиваясь к Джасперу. – Точно как библейский Исмаил, сын Авраама. С виду человек, дикарь изнутри. Но я дал ему цель в жизни.

– В которую он и швыряет камни? – усмехается Джаспер.

– Именно, сэр, – торжественно кивает Дердлс. – В которую он и швыряет камни. Кем он был раньше? Разрушителем. Что он нёс людям? Одни неприятности. И чем они ему за это платили? Чаще всего – трёхдневной отсидкой за решеткой. Никто – ни один человек, ни один предмет частной собственности, ни одно окно, ни одна лошадь, свинья, овца или кошка – никто не мог избежать града его камней, а всё почему? Потому, что он не имел ясной цели в жизни. Я поставил перед ним эту ясную цель, и теперь он честно зарабатывает швырянием камней полпенни за вечер или три за неделю.

– Странно, что у него не находится соперников.

– Да сколько угодно, мистер Джаспер, просто он их всех отгоняет камнями, – сообщает Дердлс с пьяной серьёзностью. – Я вот всё думаю, вот эта моя система… она ведь, по сути, родственна Системе Народного Образования.

– Я бы так не сказал, Дердлс, – отвечает Джаспер.

– Если не так, – заявляет Дердлс, – то попробуйте сами дать ей другое название.

– Он всё ещё идет за нами, – повторяет Джаспер, глядя через плечо. – Как будто выслеживает.

– Он просто идёт в свою ночлежку – она тут, по дороге, – отвечает Дердлс. – Это кратчайший путь. Там он от нас отстанет.

Таким порядком они и следуют дальше; последним идёт Депутат, не пропуская ни одного столба, дерева или дома, чтобы не запустить в него камнем.

– Слышно что-нибудь новенькое из подземелий собора, Дердлс? – с улыбкой интересуется Джон Джаспер.

– Что-нибудь старенькое, хотите вы сказать? – ворчит Дердлс. – Откуда там взяться новенькому?

– Я слышал, будто там что-то нашли.

– Да, ещё одну старую могилу возле седьмого столба, слева от входа в бывшую часовню. Это я её нашёл. Как я понимаю – там ещё один их этих стариканов с посохами, из епископов то есть. Там, внизу, хватает подобного добра.

– Интересная у вас жизнь, Дердлс, там, внизу!

– У вас наверху не лучше.

– Да, мы оба растрачиваем свои жизни по этим старым унылым местам, в которых столетиями ничего не меняется. Это так. Но в вашей жизни внизу столько тайн и загадок, будоражащих воображение, что мне даже вдруг захотелось как-нибудь примкнуть к вам в ваших исследованиях подземелий собора. Возьмёте меня на денёк в качестве ученика или, скажем, практиканта? Очень уж интересно посмотреть на ваши находки.

– Чего ж не взять? – ответствует Дердлс. – Вы знаете, где меня найти, если соберётесь.

– Что мне ещё не совсем понятно, – продолжает Джаспер, развивая тему подземных исследований, – как это вы их находите, эти могилы? У вас что, на них какой-то особый род чутья? Шестое чувство?

Дердлс останавливается и ищет взглядом, куда бы положить узелок, чтобы его развязать. Джаспер приходит к нему на помощь.

– Достаньте мне мой молоток из узелка, и я покажу вам, – говорит Дердлс.

Джаспер передаёт каменотёсу его инструмент, при этом в узелке что-то тихонько звякает.

– Теперь смотрите. Вы же пользуетесь камертоном, мистер Джаспер?

– Конечно.

– Так вот, и я тоже. Мой камертон – это мой молоток. Я беру его и стучу по стене, вот так, – и Дердлс начинает выстукивать стену ближайшего дома. – Я стучу и стучу. Тум, тум, тум! Звук получается звонкий, и это означает, что стена сплошная. Стучу дальше. Всё ещё сплошная. Теперь здесь. Бум! Бум! Звук стал глухой: значит, здесь есть какое-то пустое пространство за стеной! Обстукиваем его со всех сторон… Звук такой, будто за стеной в пустоте лежит что-то твёрдое, а в этом твёрдом опять пустота! Не иначе – каменный гроб епископа в замурованной стенной нише!

– С ума сойти!

– Я вам даже больше скажу. Дайте-ка мне ещё и линейку…

Джаспер вытягивает просимое из узелка, и опять внутри него что-то едва слышно звякает. Завладев линейкой, Дердлс продолжает:

– Предположим, вот эта стена моей работы. Измеряем… Два, четыре, и ещё два… Итого: шесть. Вот, в шести футах за этой стеной лежит миссис Сапси.

– Вы что, серьёзно?!

– Просто предположим, что там лежит миссис Сапси. Её стена потоньше будет, но предположим, что это стена её склепа. – Дердлс снова принимается обстукивать стену дома, делая вид, что внимательно прислушивается. – Ага! Что-то имеется между стеной и гробом, в этих шести футах пустоты! Что-то твёрдое! Что же ещё, как не куча битого кирпича и прочего строительного мусора, которую там второпях оставили мои работнички?!

Поражённый Джаспер высказывается в том смысле, что такой тонкий слух – это просто какой-то дар Божий.

– Никакой это не дар, – отмахивается от комплимента Дердлс. – Это всё плоды долгих тренировок. Я работал над собой, сэр! Дердлс потому так хорошо свой предмет знает, что он в него по уши закапывается. И тянет на свет тоже за уши, сэр, если тот вдруг вылезать не хочет!.. Эй, Депутат, держи-ка за работу!

Мальчишка отвечает свистом и подбегает получить свой полупенсовик.

– И проваливай в свою ночлежку, чтобы я тебя сегодня больше не видел!

Оборванец снова свистит, шутовски «берёт под козырёк», сигнализируя этим жестом полное своё согласие, и исчезает в темноте.

Дердлс и Джаспер как раз проходят мимо упомянутого ночлежного заведения – это обшарпанный и покосившийся двухэтажный дом, оставивший свои лучшие времена далеко позади. Порвавшийся во многих местах бумажный фонарь над полусгнившим крыльцом у входной двери, драные красные занавески в окнах, покачивающиеся от сквозняка, дующего в щели, щербатый штакетник, местами сломанный, местами поваленный на землю – всё это создаёт впечатление безнадёжного запустения.³⁸ Уличные мальчишки, в количестве дюжины или около того, самого оборванного и дикого вида – то ли клиенты ночлежки, то ли прислуга, то ли просто банда местных хулиганов – привлечённые свистом Депутата, выбегают из-за угла и лезут из кустов, слетаются, словно стервятники на падаль, и тут же затевают перестрелку камнями, не забывая запустить камень-другой и в Джаспера с Дердлсом.

– Прочь, мерзавцы! – в ярости кричит Джаспер. – Дайте нам пройти, маленькие негодяи!³⁹

Это оскорбление вызывает новый шквал камней и диких воплей, который заставляет хормейстера чуть не бегом спасаться в переулке. Дердлс, бормоча под нос что-то вроде «А всё потому, что они не имеют цели в жизни», тоже поспешает следом.

«Берлога» Дердлса, в лунном свете напоминающая заброшенный склеп, уже видна в конце проулка; путь к ней лежит через лабиринт каменных глыб и недоделанных надгробий. Похоже, только хозяину и ведом безопасный путь через этот лунный пейзаж, но даже и он несколько раз чуть не падает, натыкаясь на валяющиеся повсюду обломки мрамора и песчаника, и только чудом не разбивает себе голову о какую-нибудь могильную плиту.

Джон Джаспер возвращается к своему жилищу – домику над воротами – другой дорогой. Неслышно отперев дверь ключом, он проходит в гостиную (камин уже догорает), достаёт из потайного отделения стенного шкафчика странного вида курительную трубку, наполняет её (но не табаком) и на цыпочках поднимается по ступеням спиральной лестницы, ведущей к двум спальням на чердаке. В обеих горит свет; собственная спальня Джаспера пуста, в гостевой же спит его племянник.

Джон Джаспер какое-то время стоит в дверях, внимательно вглядываясь в лицо спокойно и безмятежно спящего юноши. Затем, всё так же неслышно, он проходит к себе, раскуривает трубку и, откинувшись в кресле, отдаётся во власть призрачных полночных видений.