Избранные произведения
Text- Size: 170 pp.
- Genre: Modern Russian literatureEdit
© Артур Олейников, 2018
ISBN 978-5-4490-7787-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ИЗБРАННОЕ
Дон – Батюшка
РАЗИН
«Вся история России сделана казаками».
Лев Толстой
Прикованный к виселице, которая была вмонтирована в огромную телегу, Разин то и дело поднимал с груди обессиленную голову и словно степной донской орел смотрел на всех сверху вниз.
– Любо! Любо! – повторял Бесстрашный Атаман и думал, что как и положил ему Бог, Он добрался до Москвы. Пусть и так, пусть Они думают, что вышло по их. Пусть Они думают, что Он сломлен и скоро будет забыт. Нет не будет… Славно он погулял по земле и на века Его Донского казака будет помнить Россия.
Да подло предали, но то трусы, хотели просто пограбить, а как дело коснулось жизнью расплачиваться то как говорится в кусты, а просто люд, что от земли русской те все как один были за Разина.
Крестьяне, посадское население, городовые стрельцы, работные люди и даже священники из простонародья – шли к Разину. Десятки, сотни, тысячи…
Да и теперь на Разина шла смотреть вся Москва от мало до велика. И было то не развлечение. Тянул всех донской Казак, словно огонь в ночи. Хоть это и не говорили, боялись то и помалкивали. Может в самой Москве было и больше их нерадивых до Царя русских людей, чем по всей России, а многие из смутьянов так затем и приехали сегодня в Москву, чтобы в почию увидеть, посмотреть какой он Донской Казак. Шашкой то махать да баламутить ума у каждого хватить, а за дела отвечать, вот так смерть принять, чтобы не только перед людьми, а и на том свете не стыдно было, это не каждый совладает. То поистине надо силу иметь и не в руках, а в сердце в душе силой великой и необыкновенной владеть, да не от себя а от Бога, в душу и в сердце быть положенной. Это знал Разин и то понимали и больше всего боялись и его палачи. А то не так бы мучили его перед публичной казнью- били кнутом, вздернув на дыбе, выворачивали суставы плеч и рук и жгли, проложив голой спиной на угли огромной жаровни. Атаман, с презрением глядя на мучителей, молчал. За все три дня невероятных истязаний Разин не издал даже слабого стона и ни разу не потерял сознание. И 6 июня 1671 года Разина вывели на Лобное место. По свидетельству курляндского путешественника Якоба Рейтенфельса, московские власти, опасаясь волнений простонародья, окружили площадь «тройным рядом преданных солдат, а на перекрестках по всему городу стояли отряды войск».
Разин, твердо переставляя ноги, взошел на помост к палачу. Очевидцы казни сообщают, что голубые глаза казацкого вождя смотрели совершенно спокойно, величественно спокойным было и его лицо. Атаман, демонстративно избегая поклона в сторону Кремля и царя, поклонился на три стороны народу и с достоинством проговорил: «Простите!»
С его плеч сорвали ветхое рубище. «Все тело Стеньки, – свидетельствует Рейтенфельс, – представляло безобразную багровую массу волдырей, кое-где сухая обожженная кожа висела лохмотьями».
Разина уронили на специальные доски для четвертования. Палач взмахнул секирой – раздался хруст перебитых костей и страшный тупой звук удара – это упала с досок отрубленная по локоть правая рука Разина. Новый взмах секиры и удар по левой ноге. Степан Разин не проронил ни звука.
– О-о-о-о… – пронеслось эхо в толпе словно удар колокола. – Бог с ним! – прошептала кая то баба и заплакала.
– Будете, будете, – проговорил в бороду мужик, – Не мучите уж боле, бей, так что б, уже к Богу слетел!!!
Разин снова и снова поднимал голову и осматривал толпу словно заглядывая каждому в глаза и в сердце.
«Он как будто хотел показать народу, – свидетельствует очевидец казни, – что мстит гордым молчанием за свои муки, за которые не в силах уже отомстить оружием».
Но словно и того больше, Он Разин понимал, что это его последний и самый главный бой, поединок с судьбой, что если сейчас он дрогнет и попросит пощады у мучителей, то проиграет. И только одного ему не доставала, куполов храмов родного Черкесска… Но они жили в сердце, и эхо звона их колоколов раздавалось в сердце и душе Великого Сына Дона!
Вот еще последний взмах топора палача и голова Разина покатилась по земле… Да, а с ней и Слава о Великом Богатыре Дона, покатилась и катиться по всей земле. И в изданном в 1672 году в Германии первом иностранном сочинении о войне казаков Степана Разина есть важный вывод, с которым трудно не согласиться. Только «при помощи виселиц, костров, плахи, иных кровавых расправ, и того, что в сражениях истребили не менее ста тысяч человек, все пришедшие в колебание и взбунтовавшиеся земли Московии были снова приведены к повиновению».
БУЛАВИН
После последней ни удачной попытки взять приступом Азов, полки Атамана Кондратия Булавина отступили.
Где – то на привале Кондратий Булавин не спал всю ночь. Сидел один в шатре сжимая шашку. Он сердцем чувствовал, что сейчас с ним придут расправиться свои же казаки. Но какие они его, придут те у кого было золото и полные пшеницы закрома и те которые рассчитывали ограбить Азов, списав все на него Булавина.
– Холопы! Царёвы подошвы! – сказал Булавин вошедшим домовитым казакам решившим покончить с Булавиным и покориться царю.
– Не шуми Кондрат! – сказал один из изменщиков. – Тебе терять нечего! А у нас хозяйства…
– Золото! – сказал Булавин не дав договорить предателю. – Так послухайте меня! Гутарить мне с вами долго нечего, вот мои главные слова, скажу и к Богу пойду! Я последняя Ваша Воля! Не станет меня, не быть боле и Воле на Дону! Петр Вас всех под свою дудку плясать заставит! А настанет время и во все вытравят казачий Дух с Дона! Потому что пока жив говорю, что не может быть у казака Царя, а кроме Христа! Если иной царь, как бы его не звали, Петр или Владимир, во все временна имя ему одно- тиран и душегуб, казачий Воли! Христа одного принимаю! И со Христом иду на смерть!!!
ПУГАЧЕВ
Пугачева обступили изменщики, чтобы вымолив прощение перед Екатериной, они живым решили пленить своего атамана.
Пугачёв выстрелил из мушкета в грудь первому кто к нему приблизился.
Пороховое облако заволокло и застелило глаза ослепив на миг предателей. Пугачев с саблей в каждой руке ворвался в строй предавших и стал рубить головы.
– А-а-а-а!! Сучье потроха! – выкрикивал атаман и рубил на лево на право.
– Брать живым! Живым!!! – раздавалось отовсюду.
– Живым?! А возьмите! Иуды! – выкрикнул Пугачев.
Но силы были ни равными. Одну за другой выбили сабли из рук Пугачева. Атаман выхватил кинжал и подставил к горлу:
– Не дамся! Не дам Вам меня на расправу отдать! Дон позорить не дам! Веру Святую!
– Не дури! Брось!
И только Пугачев хотел пронзить себя – все гурьбой набросились на него со всех сторон. Стали связывать.
– Прости, прости Атаман! Нам свои головы дороже!
Пугачев плевал в рожи пленивших:
– Когда Казань грабили, жгли, насиловали! О головах не думали!! На атамана руку подняли все равно, что на отца руку подняли!!
– Бог простит! – отвечали изменщики
– Бог?! Бог то простит!! Дон ни когда не забудет Пугачева! Ни когда!
– Пущай, мы за то не гутарим!
– Убейте, убейте лучше будет!
– Э нет! Ты наша грамота охранная!
– Кляп, кляп в рот ему дайте!
– Рот Вы мне заткнете! Дон никогда! – ответил Пугачев и заплакал… Сначала тихо, потом на врыв. Казаки отвернулись, кто- то не выдержал и тоже стал вытирать слезы сами собой покатившиеся из глаз. И каждый думал о Доне…
МАСЛЕНИЦА НА ДОНУ
Бойкого и разудалого казака Луку, веселая «шайка» казаков станичников выбрала в «масленичные атаманы».
– Мирон! Стало быть тебе исаульцем! – сказал Лука.
И Мирон взял трость навязанными на ней пучком “ васильков»
– А теперь, ада к Атаману!
– Пошли! – весело хором отвечают казаки.
Станичный Атаман уже поджидает казаков идущих к нему за знаменем. И так просто знамя, Атаман не выдаст.
К веселой масленичной толпе присоединяются старики из самых почетных и домовитых, чтобы погулять с молодежью…
Атаман уже стоит на пороге и улыбается в усы.
Лука поклонился Атаману.
– Андрей Макаревич! – говорит уважительно Лука.
– За знаменем! Знаю! А вот не дам! Сначала докажи!
– А что доказывать! Масленица! Погулять хотят казаки!
– А казаку на роду написана гулять! – сказал Атаман.
– Правда твоя Атаман! Но без знамени не как нельзя! Казак без знамени не гуляет! По хатам без знамени ходить все равно лисой в курятнике шариться! Честь держать будем коли знамя! И хате почет в какую зайдем! Не как без знамени нельзя!
– Гутаришь правильно! Держи знамя!
Лука берет знамя.
– Спаси Христос! – кричат казаки кланяются Атаману и веселые идут в первую попавшею хату. Знамя устанавливают над крыльцом и ставят на охрану часового.
И так гуляют казаки от хаты к хате. А в прощенное воскресенье идут на погост помянуть покойников.
На кладбище веселье сменяет спокойствие и почтение к усопшим.
Лука задумчиво стоит над могилой родного деда и вспоминает, как дед Варфоломей первый раз учил его еще ребенком держаться в седле. Как водил на Дон с прутом и приговаривал:
– А ну бей! Да так, чтобы брызг меньше! От плеча! Так, так!
– Диду, а шашку, когда?
– Шашку?! А вот тыщю раз вдаришь, а потом поглядим! Не куда твоя шашка не денется!
– А искупаться?
– Искупаешься, когда семь потов с тебя сойдет! Да про молитву помни! Да не забывай креститься, когда в реку войдёшь! То не простая река! А наш Дон – Батюшка!
У Луки от воспоминаний сама собой навернулась слеза!
– Спи спокойно дедушка! – говорит Лука вытирает слезу.– Помню твой наказ и все своим детям, и внукам передам.
И все идут с погоста чинно и думая о своем. А на следующий день Великий Пост. Станица становится серьезной и благочинной. Все с от мало до велика с душевным трепетом ждут и считают дни до Пасхе – Христова Воскресение…
БАГРЯНЫЙ ДОН
Донские станицы были усеяны изрубленными телами казаков. Женщин, стариков, подростков, которые могли бы взять в руки отцовскую или дедовскую шашку и встать на защиту родной земли, Батюшке -Дона.
Стариков били за проклятья! За то, что одев Георгиевские Кресты они выходили из куреней и все как один говорили:
– Проваливайте бешенные волки к себе в тамбовские леса! Дон казаков, был и будет! Мы кровью своей заслужили себе землю, дома, скот! А вы кровожадные на всё готовое пожаловали!!! С начало заслужите!
– С тебя заслуживать и начнем! – отвечал какой- то мужик и стрелял в упор старика или не умело бил шашкой отобранной у мертвого казака в ни равном бою. Так, что смерть приходила к старому казаку долго и он корячась от боли и харкая кровью умирая, говорил:
– Шашку сначала в руках научись держать, коль рубить стал! Сучий потрах!
Женщин просто кого насильничали до смерти или тех кто становился на защиту подростков сыновей, нещадно убивали на глазах детей, вслед за которыми их самих еще безусых стреляли, кололи, резали.
И столько их было изуродованного и замученного мертвого казачьего люда, что хоронить было не кому и просто лень.
И сыны и матеря Донской Земли сотнями тысяч бросали в Дон!
Дон- Батюшка без разбора принимал каждого, словно родное дитя, обмывал от крови и нес в своем течением, словно на руках к Господу…
Мирон и Пантелеймон одностаничнике – казаки по шестнадцати лет, ночью уведя у красных табун вороных с винтовками за плечами и отцовскими шашками, проскакали всю ночь и на отдых привели табун на берег Дона.
Взмыленные лошади сначала стали жадно пить и вдруг зафыркали и отошли от воды.
– Смотри Мирон! – воскликнул Пантелеймон. Дон багряный от крови!
– Спаси Христос!!! – сказал Мирон и увидел как сотни казаков, словно плоты плывут по течению. И перекрестился!
Одного из убитых и истерзанных прибило к берегу.
Лошади заржали.
– Надо похоронить! – сказал Мирон.
– А если нагонят?
– Всё ровно хоронить станем!
Так и вышло!
Не успели казаки прочесть Отче наш над могилой как показались преследователи.
– Пантелеймон уводи табун я их задержу! Раздам гостинцев как отец учил!
– Я с тобой!
– Вдвоем пропадём и табун не спасем! Уходи!!! – выкрикнул Мирон вскочил на коня обнажил шашку. И, словно, когда сокол падает с неба на землю, со скоростью ветра бесстрашно поскакал на палачей родных земляков, на бесчинных осквернителей Донской Земли.
И страшен и смертелен был как гром и гроза!
Так рубил Мирон как гордился бы дед и весь Дон!
Поняв, что бессмысленно драться с казаком и если сейчас его не остановить он изрубит всех, один выхватил маузер и весь разредил в Мирона.
Намертво сжимая в руке отцовскую шашку Мирон припал к родной земле и ни когда в последний миг своей жизни, она не казалось ему такой теплой и родной все ровно, что мать…
КАЗАКИ
Последняя уцелевшая Казачья Сотня, словно стая птиц носилась по выжженной и обескровленной Донской Земле и ни как не желала как многие уходить к Врангелю, чтобы слиться с последними силами Белой Армии и вернутся на Дон, становилась на ночлег в голой степи. Казаки эти были все как один служивые! За плечами у каждого Первая Мировая! Груди в георгиевских крестах и седина на закрученных чубах. Они знали, что ни какой Врангель не придет на Дон и казаки примкнувшие к нему сложат голову в чужом краю, так, что и помянуть будет некому. Но и то знали казаки, что так долго продолжаться не могло и всё без мыслимо. Перестреляют их в погонях, рассеет смерть сотню и обвенчает бесславной смертью…
– Ни волки мы же какие, чтобы как какая кровожадная стая бить сошку! Отряды, да дозоры красных! – сказал Степан Атаману.
– Верно гутаришь! Я ждал этих слов! И то, что мы ни волки, Мы казаки! Мы на своей земле родились и на своей земле умрем! Но умрем как и положено казаку в не равном бою! Казак может погибнуть если против него одного – десять! Выступаем на Черкесск! Сколько их там сейчас, тысяча?
– Две тысячи! – ответил Степан
Атаман улыбнулся:
– Ещё лучше! Так что погуляем Казаки али нет?!
– А как же! Гулять так гулять! Нет у казак отца акромя Дона и матери акроме богородицы!
И на рассвете, как только солнце оторвалось от горизонта и осветила купала и кресты Храмов Черкесска, Бесстрашная Сотня с шашками на голо сметя на своем пути часовой караул, и как стая птиц наконец добравшись до родного гнезда закружила на станичной площади.
– Где Вы? Петухи уж пропели! Солнце встало! Выходите из наших хат мужичье! Лапотники! Умирать время пришло! – прокричал Степан.
Застрочил максим.
И насмерть сбил с коней нескольких казаков бесстрашной сотни.
– Черт вас дери! – закричал Степан и галопом поскакал на пулемет, в котором иссякла лента. Степан верил в доброго донца – своего друга скакуна, что настигнет, что не успеют подать новой ленты в чертов максим убивших казаков и убьёт еще если он не настигнет его.
– Давай! Шибче мой родной! – кричал Степан вороному и он не подвел.
Степан закружился подняв коня на дыбы возле пулеметного расчёта и шашкой изрубил всех от плеча до пояса.
Ха-ха-ха! – смеялся Степан и только успел погладить верного скакуна и поблагодарить за удаль как пуля залетело Степану под левую лопатку – прямо под сердце.
Так Степан и повис на верном скакуне товарище словно обнимая. Конь дико заржал, словно мать кобылица потерявшего жеребенка кровиночку и понёс своего мертвого хозяина куда- то в степь. Нес и слышал как сражались и умирали последние сыны Дона за родную землю.
Долго носил на себе конь мертвого Степана пока не добрался куда- то до пустынного берега Дона – Батюшке. И только тогда так встав на дыбы, что ноги Степана выскочили из стремени и он не упал в Дон! И пусть мертвый испил Святой воды для каждого казака, испил и только тогда отошел к Богородице…
УЖАС СТАНИЦЫ КАРГИНСКОЙ
Молодой безусый комиссар в кожаной куртке – махал маузером и для устрашения производил выстрел каждые несколько минут.
– Девок! Всех девок, что не замужние выдать не медля! Бгать силой! – картавил комиссар.– Кто не выдаст, убивать на месте.
Маленькие китайцы и не спрашивали согласия, они, словно саранча забегали в курени и убивали стариков, старух, баб, и за волосы вытаскивали молодых еще даже не целованных казачек, и волоком тащили к комиссару.
Десятки, сотни……
– Тысяча! – рассмеялся молодой картавый комиссар. – А теперь дивчины ада окопы рыть! Казаки наступают! Будем устгаивать обогонительное укрепление. Сейчас китайские товагищи выдадут вам по лопате и станете копать.
– Где же это видно было, что казачки окопы копали? Так ещё пуще против своих отцов казаков? – смело в лицо комиссару сказала одна казачка.
– Как звать? – спросил комиссар.
– Аксёна!!
– Кгасивое имя! Не хочешь копать, пойдешь со мной зорьку встречать.
– Ха-ха-ха!! – рассмеялась Аксёна. -Да я лучше с быком на сеновале спать буду, чем с картавым! Хоть усы отрастил бы! Жених!!! А может оно у тебя того, еще и не выросло ничего, как и усы? А?
Раздался выстрел.
Аксёна повалилась замертво.
– Другие посмотят, что у кого выросло!! Всех напоить и после пусть копают.
Стали насиловать….
Казачки впивались когтями, кусали до крови. Триста казачек, тех, что так и не смогли изнасиловать, кого застрелили, кого закололи штыками или разбивали голову прикладам винтовок.
Остальные униженные и оскорблённые с последних сил копали окопы. Кровь сходившая у девушек по ногам мешалась с черноземом и земля становилась бурой, и словно была предвестником, что самое страшное ещё впереди.
И когда вдалеке показались казаки.
Комиссар отдал приказ.
– Все казачки, встать из окопов и постоиться в шеренгу.
Казачки сделали и смотрели со слезами на глазах как сотня их отцов и братьев все ближе и ближе была к ним, пусть и поруганным, но родным, идет спасти их.
– Пгиготовиться! Огонь!! – скомандовал комиссар и в спины казачек полетели пули и все они как одина приклонили головы к родной земле.
Какой- то не человеческий вопль ужаса и горя раздался со стороны накатывающих казаков! И они ещё ускорили бег своих верных донцов и обнажили шашки.
– Пулеметные расчеты! Огонь! – скомандовал комиссар и десять максимов застрочили, заиграв адскую песню смерти…
Казаки со своими верными скакунами рушились мертвыми, но позади их товарищи на скаку перескакивали их уже мертвых, чтобы только добраться бы до изуверов Донской Земли.
Но пули беспощадно снова вырывали из сотни казаков отправляя их на тот свет так и не сумевшими отомстить за поруганных дочерей. И только два казака живыми доскакали и угадав по кожаной куртке убийцу, заводилу комиссара ринулись на него. Подняв коней на дыбы казаки отцы, закружили над комиссаром и стали рубить, но чтобы не убить, а искалечить на всю жизнь, чтоб жил и помнил. Отсекли сначала одну руку, потом другую. И спрыгнув с коней отсекли оби ноги.
Оставить коней значит было принять смерть, то казаки знали и не страшились, главное они отдали долг за своих поруганных дочерей и пусть были сражены пулями, они легли в одну землю со своими родными.
А комиссар бился в агонии в лужи крови. Один из китайцев сказал:
– Хорашой был комисан! Жить да жить! Да на жена погорел, – и выстрелил в тому голову.
СОБОЛЕВ
Царский генерал Соболев, перешел на сторону Красной Армии и с одного маха взял Станицу Аксайскую.
– Благодетель! Спаситель! – раздавалось с каждого дома.
Александр Соболев первым делом пошел в церковь.
Причастился, исповедался.
Красноармейцы молчали. Не противились!
– Пережитки прошлого! – сказала молодёжь.
– Верно! – сказали старики.
После Соболев выступил с речью на площади.
– Братья казаки! Почему я здесь? Почему под красным знаменем? А потому что подло и ни справедливо обошлись с Вами!
– Верно гутаришь Ваше превосходительство! – выкрикнул старый казак. – Как саранча налетели, всю пшеницу из закромов лошадям! Скотину под нож всю пустили! Ни курицы ни утя в хозяйстве не оставили! Какие же Они Православные? Если свой же народ на голод обрекли!
– Правильно говоришь дедушка! – ответил генерал. -Служивый?
– А как же! Турка бил! Крест честью и правдой заслужил.
– Добре! – ответил Соболев. – Пока я жив! Грабежам и мародёрству не будет места на Донской земле!
– Храни тебя Господи!!! – эхом пронеслось на площади.
И в туже ночь Белая Армия словно выросла из под земли и вошла в станицу.
Все Красные части бросились в рассыпную!
Соболев не побежал! Одевая мундир поцеловал нательный крест…
– Вот значит смерть пришла! – промолвил генерал. – Но за правое дело и умирать ни страшно.
– Генерал Соболев! – сказал поручик пришедший пленить генерала во главе еще трех офицеров.– Вам как генералу даётся права одуматься и обратно перейти на сторону Белой армии.
– Я ни девка, чтобы сватов гнать со двора и новых ждать! Сосватали уже!!! Я выбрал за кого и что умирать! За Бога Царя и Отечество! Вам поручик мои слова могут показаться дикими если я под красным знаменем! Но я ни когда, слышите никогда не грабил народ! Ни брал у матерей последние- уводя корову кормилицу со двора!
Поручик опустил глаза и спросил:
– Ваше последние желание, перед смертью?
Соболев перекрестился:
– Помолиться!!!
МАРЬЯ
Измученная долгой разлукой не зная мертвый или живой, только укачав первенца, молодая казачка не смыкала глаз. Прислушивалась к каждому шороху. Стуку за околицей. Ставни не закрывала на ночь. Глаза уже выплакали все слезы и только до того были красными, что можно было понять как любила, как страдала Марья по мужу, которого уж будет как год не было в родном курене.
Не успели пожениться, помиловаться, встретить в сладкой истоме зарю, как муж Дмитрий вскочил на коня и унесся прочь в степь. Даже не зная, что его молодка уже носит под сердцем сына его. И сын родился без отца. Ни долгая думая нарекли так же как и отца Дмитрием, чтобы хоть что-то осталось в памяти и на свете по мужу если убили.
Но отказывалась Марья верить в самое страшное и ждала, и надеялась. И когда душевная боль стала притупляться и сыночек пролепетал первое слово – мама, тоска как будто ушла или только притаилась проклятая, тихо раздался стук.
Марья, словно окаменела. Марья знала, верила, что это муж, но первый миг долгожданной встречи настолько потряс её, что она долго не могла прийти в себя, взять себя в руки и подняться с постели.
– Марья, это я Дмитрий! – раздался дорогой голос.
И Марья, словно очнувшись бросилась открывать двери.
Весь исхудавший, с мешками под глазами от бессонных ночей, перед ней стоял родной и самое главное живой муж.
Марья бросилась целовать мужа. Покрытое щетиной лицо, руки и став на колени обвела мужа ноги руками.
– Что ж ты сделал со мной?
– Прости! – тихо отвечал Дмитрий и гладил по голове жену.
В кроватке зашевелился ребенок и проснувшись стал просить есть…
– Кто это?
– Что значит кто? Сын твой Дмитрием нарекли в честь тебя!
– Ну дела! То Бог меня и хранил! Чтоб хоть сына увидел, а потом и не страшно. Покажи!
– Смотри!
Марья взяла на руки мальчика четырех месяцев от роду, достала грудь и стала кормить.
– Действительно на меня похож!
– Нет, на свата! – рассмеялась Марья.– Конечно на тебя!!!
Дмитрий перекрестил сына:
– Ухожу я к Врангелю!
– Какому еще Врангелю? – побледнела Марья
– Борону! В Крым!
– А как же я? Сын? – заплакала Марья.
– Убьют меня здесь все равно! Все полки разбиты! И сотни казаков в округи не собрать. Спать мальца уложи, есть мне в дорогу собери, да червонец золотой, что дед Егор на свадьбу подарил, достань.
Марья не чувствуя ног под ногами исполнила, что велел муж.
– Я проводить тебя пойду!
– Пошли все ровно не переубедить тебя вижу! А если сын проснется?
– Поел, до зорьки не проснется.
– Пошли! Только тихо.
Дмитрий верхом Марья следом держась за повода. Всю дорогу молчали. И снова, тоска и боль овладело сердце Марье.
– Все пора! – сказал Дмитрий поцеловал жену и пришпорил коня оставил только клубы пыли после себя. И тут Марья поняла, что это уже был словно и нее муж, а какой- то далекий не родной человек. А тот Дмитрий умер, погиб, погиб, как всё гибло на Дону! Марья не выдержала и разорвала воротник атласного сарафана. Она задыхалась, она больше не хотела жить… А как же ребенок? И ребенка не хотела, словно и неё тот была плоть и кровь. Марья пришла на крутой обрывистый берег Дона и с пустым сердцем, словно уже умерла, бросилась с обрыва…
АЛЁШКИНО СЕРДЦЕ
Пшеница в тот год уродилась на славу!
Налитая она золотом переливалась в солнечных лучах и обещала не оставить голодными ни одну казачью семью, ни один хутор ни одну станицу. Весь Донской край!
Старики крутили усы от восторга и гутарили, что отродясь не помнили, когда был такой добрый урожай.
Казачье семье от мало до велика дружно и весело взялись собирать урожай. Дочери, что помладше носили отцам и матерям харчи на поля. Старухи матеря не разгибая спины стояли у печей. И словно помолодели. Хлопоты были в радость. Работа кипела!
Алёша, первенец Арсения и Ксеньи Кашириных- бойкий десятилетний мальчик с дедам Никодимом, возили пшеницу на двор родного куреня, на телеги запряжённой двумя быками. Потом на ток. Обмолачивать.
Старик Никодим пересыпал едрёные зерна и приговаривал:
– Нема переводу – казачьему роду!!!
– Почему деда? – спрашивал Алёша. – Потому что хлеба богато уродилось?
– Хлеб сам не уродиться! Хлеб посадить надобно еще! Но наперед первым делом в Бога верить, чтобы ни какой скверы на урожай не нашел! Молиться!!!
– А если не молиться?
– Что значит не молиться? Без Веры… Без веры Бога нет казака! Но казак верит и от того нема ему переводу! А перестанут верить в Бога, в Землю, в Дон! Всё! На том и конец! Но не бывать этому!
– Почему?
– Почему, почему!!! Спать иди, подрастёшь всё сам поймешь! Доживешь до моих лет и узнаешь! Да помолись перед сном как учил тебя.
Алеша смотрел на вековой потемневший образ Николая Чудотворца и улыбался. Он уж помолился, но отчего – то ему показалась, что Николай Угодник улыбнулся ему в ответ.
И спалось так легко и светло было на сердце у Алёшки, чтобы так и спал и спал, но громкий стук приклада винтовке раздался в двери посреди ночи.
– Открывайте кулаки! Открывайте проклятые! – раздавался за дверью и другой приклад разбил окно, коварной рукой открыв на ночь закрытые ставни.
Глава семьи Никодим открыл темнея тучи. Никодима бесцеремонна оттолкнул красноармеец в буденовке за ним вошли еще несколько вооруженных людей в окружении комиссара с орденам красного знамени на груди.
– Хлеб сдать! Сдать, весь, до последней меры!
– Как весь? – ужаснулся Никодим. – А что мы есть станем?
– Овес!
– Я что по-твоему лошадь? – побагровел Никодим.
– По мне все одно! Мы Вам казакам жизнь подарили, пощадили! Расплачивайтесь!
– Добре! Любо мне всегда расплачиваться!!!
Никодим вышел из комнаты и вернулся с шашкой на гало.
– Ведь всё оружие было велено сдать еще весной! – с бешено сказал комиссар.
– Так и сдаю!
И от плеча до пояса разрубил комиссара И вслед раздался выстрел. Никодим упал замертво.
– Всех убить, дом жечь, хлеб реквизировать, – закричал красноармеец сразившей первой пулей Никодима и вторым выстрелом убил Ксенью. Арсений закричал, изловчился, поднял шашку отца и одним ударам отрубил руку убийце отца и жены, вторым убил насмерть, и тут же повалился от нового выстрела сотрясшей прежде мирный дом
Пелагея бабка Алёши шептала внуку:
– Полезай под кровать и не шевелись, молчи.
Алёша плакал.
– Молчи! Ради Христа не плачь, убьют! – и сама вышла к палачам.
– За хлебом пришли, а всех убили! И меня старуху убийте!! Убейте, забирайте хлеб и уходите!
– Правильно карга говоришь! Мертвым хлеб не нужен! Нужен живым!
Раздался выстрел.
– Грузите хлеб! Пашку угробили и комиссара! Их отдельно положите. Дом сжечь.
Алеша выполз из под кровати, когда уже дом загорелся и стало трудно дышать. Ничего не разбирая и не помня Алеша взял от чего – то икону Чудотворца и спрятал под рубашкой. Ведь так показалось на молитве, что тот ему улыбнулся, а теперь то родных и не стало, а кроме него, кто ему улыбнется, кто пожалеет.
Двери были открыты и он выбежал в них.
– А леший! – сказал что носил буденовку. Ещё один! Не добили! – и выстрелил.
Алёша упал.
Он очнулся, когда его только стала приводить в себя одна станичница – Клавдия, одна из всех не побоявшиеся прийти на место расправы над семьей Кашириных. И знала, что пойдет не напрасно. Звало её сердце в надежде, что может кто и уцелел и нужна помощь.
Алеша пришел в себя и отдышавшись достал из под рубашки образ Угодника. Пуля застряла под сердцем Чудотворца и спасла сердце Алеши.
Клавдия перекрестилась.
– Нема переводу казачьему роду! – сказал Алёша в одну ночь понял слова покойника деда…
ЛАЗОРИК
Не перечесть всех трав и цветов, что растут на Дону, что греет солнце, что манят взгляд, что влекут, что радуют и забавляют… Но есть из них самый необыкновенный цветок- лазорик.
Один из первых он раскрывает свой бутон навстречу зоре. Вольный, сильный, прекрасный как сама Донская Земля.
– Дарья, а Дарья! Пойдем сегодня в степь лазорик собирать?
– Пойдем Мария!
И две девушки за сватаные уже на зорьке отправились в степь.
– Кода же свадьба Ваша с Гришей? – спросила Дарья.
– До великого поста сказал Батюшка повенчают!
– Люб Гриша?
– А тебе Мирон?
– Люб!
– И мне мой Гриша люб! Для него цветы и пришла собирать!
– Так я тоже для Мирона!
Девушки рассмеялись.
Разулись. Пошли босяком по россе. Стали собирать цветы!
Вдалеке показались конные, но скоро закружили вокруг испуганных девушек отряд на вороных в буденовках.
– Гарные дивчины! – сказал один.
– Одна краше другой! – сказал второй.
– Уважить надо девушки! – сказал третий.
Мария и Дарья от испугу прижались друг к другу.
Отряд спешился.
– И что вы здесь одни делаете?
– Цветы собираем для женихов! Засватанные мы! Идите прочь! – смело сказала Дарья.
– Фу! Ха-ха-ха!! – рассмеялся один.
– Засватанные, но невенчанные же!!! – сказал другой. – Дурёхи как мужей ублажать будите, чтоб без опыта?
– Язык прикуси богохульник! – сказала Мария. – Где это видано, чтоб казачка порченой первый раз под венец шла!
– А прошли те времена! Сейчас новое время! И время это Советская Власть называется! Власть крестьян и рабочих! И Вашим казакам и куреням конец пришёл! Мы теперь ваши и женихи, и мужья, и хозяева! Придет зима! Силушки наберем и разом на корню вашу казачью породу повырубим!
– Никогда мужику тамбовскому казачка не поклонится! – как отрезала ответила Дарья.
– Что ты сказала?! Забери свои слова обратно! Не заберешь убью!
– Убей! А своего не добьешься!!!
– Оставь их Даня! Пошли они к черту! Ведьмы! Цветы на зоре собирают!
– Нет! Не отстану Ваня! – и Данил вскинул винтовку. -А ну змия кланяйся!!
– Стреляй! Не боюсь! А это на твою могилу! – и Дарья бросила букет лозорика под ноги истязателю.
Данил растоптал цветы и выстрелил.
Дарья с воплем упала в руки подруги.
– Во дурак! – сказал Иван. – Сначала надо было её испробовать на энто дело, а потом убивать!
– Сам дурак! Мало что ли одной? Я не буду, перехотелось! Иди пока и эту не пристрелил!