Небо слишком высоко

Пока что они просто объявились, и она не знала, что от нее потребуется. Быть может, ничего. Но тогда зачем они послали это письмецо?

И вообще, каким образом они смогли подложить это послание в ее спальню? Выходит, что они получили доступ в охраняемую секретной службой, пусть и частную, резиденцию президента США? Или они внедрили своих людей в секретную службу? Маловероятно. Но полностью не исключено.

Или тот, кто работает на них, одновременно является прислугой в «Зимнем Белом доме»? Судя по всему, это уже ближе, надо будет узнать, кто был принят на работу недавно.

Или… Оставалась еще одна возможность, от которой Милену снова бросило в дрожь. На них работал кто-то из ближайшего окружения Делберта и, не исключено, что из его собственной семьи!

Конечно, работал – она сама. Но не исключено, что и помимо ее самой еще кто-то. Но кто? Кто?

* * *

Чувствуя, что у нее начинает трещать голова, Милена встала из ванны и, не вытирая пену, завернулась в большой махровый халат.

Ужаснее всего было бы, если бы на них работали Злата или Джереми. Хотя почему ужаснее всего?.. Ведь если они тоже работают на Москву, как, выходит, и она сама, то их можно будет держать на крючке. И заставить переменить к ней, Милене, отношение.

Хотя на роль осведомителя Москвы больше всего подходила ужасная югославка. Она ведь попросту убежала из Чехословакии, пусть и сорок лет назад, причем удрала оттуда на лыжах через австрийскую границу, потому как была в то время чемпионкой страны по лыжном спорту.

Милена вздрогнула. Вот почему Ясне удалось без проблем пересечь охраняемую границу! Потому что она уже тогда работала на них – и они намеренно отпустили ее на Запад, помогли ей завести знакомства среди сильных мира сего и стать первой женой американского миллиардера.

Милена обрадовалась, что обнаружила «крота», но потом приуныла. Ясны ведь в «Зимнем Белом доме» не было – она должна была прибыть то ли вечером этого, то ли утром следующего дня. И уж явно не пряталась где-то в стенном шкафу, тайно заявившись сюда пораньше.

Выходит, у Ясны имелись здесь свои люди, которым она дала поручение. Милена скептически хмыкнула, рассматривая свое лицо в зеркало. Да, в самом деле, придется снова делать уколы ботокса. Да и на круговую подтяжку неплохо бы лечь, однако Делберт заявил, что она должна сопровождать его в скором турне по странам Азии, а ведь она хотела, пользуясь его отлучкой, исчезнуть на несколько недель и посвятить время улучшению внешности.

И почему она не могла выглядеть всегда так же, как в двадцать четыре?

Рассматривая морщинки, Милена напряженно думала о том, что Ясна, будь она Гордионом, не рискнула бы перепоручать кому-то столь щекотливую миссию. Хотя ведь Милена отметает кандидатуру ужасной югославки лишь по той причине, что ее нет на данный момент в особняке, а не исключено, что Ясна с самого начала так задумала, попросив, к примеру, свою дочурку Злату подложить мачехе письмецо с невинным содержанием. И Злата, об истинной подоплеке, конечно же, не догадывавшаяся, с радостью исполнила эту просьбу своей громогласной и, не исключено, работающей уже больше сорока лет на Москву мамани.

Да, похоже, все сходилось… Милена вдруг ощутила, что головная боль прошла. Значит, Ясна… Ну что же, если вести ее поручено теперь ужасной югославке, то она ей покажет! Потому что они просчитались – никаких сведений она никому поставлять не будет. И не по той простой причине, что она так верна мужу или интересам своей новой родины, США.

Хотя и это тоже.

Просто Милена не желала стать причиной краха карьеры мужа. Потому что в таком случае он не просто лишит ее денег и сына, он попросту ее уничтожит – причем, вероятно, не только в финансовом и психологическом, но и в физическом плане.

Быть президентом Делберту ужасно нравилось, более того, он считал, что по-другому и быть, собственно, не может и что страна без него окончательно рухнет в тартарары. И на любого, абсолютно любого, кто лишит его места в Белом доме, причем лишит совершенно неожиданно и без малейшей вины с его стороны, он обрушит весь свой справедливый гнев. И растопчет это ничтожество. Даже если таковым будет являться его жена и мать его младшего сына.

Кроме того, Милене совершенно не улыбалось коротать остаток жизни или, по крайней мере, многие годы в федеральной тюрьме – а там она непременно окажется по обвинению в государственной измене и шпионаже, что в общем и целом соответствовало действительности.

Но только в том случае, если она сейчас пойдет на контакт с Гордионом и будет поставлять ему – или ей – информацию из самого центра власти.

И это значило, уязвимыми были не только она сама, но и сам Гордион, в данном случае – эта ужасная югославка. Потому как ей ведь тоже не захочется провести остаток жизни в тюрьме, а югославке было под семьдесят, у нее было трое взрослых детей и выводок внуков.

Поэтому – Милена улыбнулась и принялась втирать в лицо дорогущий крем – она найдет с Ясной общий язык и сумеет довести до ее сведения тот факт, что им лучше работать не против друг друга, а исключительно вместе.

И все же Милена волновалась, причем весьма сильно, когда спустилась к ужину в Золотую столовую, где собралось президентское семейство. Она долго выбирала, что же ей надеть, и остановила свой выбор на бирюзовом платье дома Годо. Вероятно, те годы, когда она работала на Жана-Поля, были лучшими в ее жизни. Или, во всяком случае, наиболее бурными…

* * *

Когда Милена появилась в Золотой столовой, практически все были уже в сборе, только сам глава семейства еще не появлялся. Профессиональным глазом Милена отметила, что все именно так, как к этому привык Делберт. Верный Франклин в белых печатках и с невозмутимым выражением лица стоял в стороне и наблюдал за тем, как прислуга бесшумно подает напитки и легкие закуски.

Милена легко кивнула в сторону старого дворецкого (она делала так же, как поступала в свое время и Жаклин, о чем тактично сообщил ей сам Франклин) и подошла к невысокой рыжеволосой особе, которая рассказывала что-то громким верещащим голосом.

– Добрый вечер, Шэрон, – приветствовала она вторую супругу Делберта, бездарную актрисульку, мечтой которой был «Оскар», однако которая, несмотря на свой почтенный возраст, не добилась ни единой номинации, причем не по причине интриг ее голливудских недоброжелателей, как Шэрон постоянно твердила, а вследствие полного отсутствия актерского таланта. И даже тем, что Шэрон время от времени снимали во второстепенных или эпизодических ролях в идиотских комедиях или не менее идиотских фильмах ужасов, она была обязана не своим способностям, а исключительно влиянию бывшего мужа и его друзьям – владельцам киностудий. Последние годы Шэрон подвизалась на ниве врачебных сериалов, играя стервозную профессоршу, гения нейрохирургии, но даже кастинг она прошла опять же благодаря Делберту, который замолвил словечко за свою бывшую жену перед кем надо.

– Ах, милочка, добрый вечер! – ответила та, обмениваясь с Миленой поцелуем в щеку, но даже не смотря в сторону хозяйки. – И тогда я поняла, что эти ничтожества пытаются принизить мою роль в нашем сериале. Интриги, интриги, интриги! Ведь весь сериал держится исключительно на мне, а они заявили, что так как рейтинги девятого сезона резко упали, то пока что никто не может гарантировать, что десятый, юбилейный, все же будет сниматься. А если и будет, то без моей героини, которая должна умереть, раздавленная поездом, в самом конце последней серии девятого сезона.

– Мама, ты не имеешь права разглашать подобные детали, – произнесла сидевшая на одном из диванов несколько толстоватая девица с блеклыми волосами – дочь Шэрон от Делберта, которую звали Эйприл.

Вообще-то, Эйприл родилась в марте, на несколько недель раньше положенного, но Делберт, рассчитывавший, что она появится на свет в апреле, в том же месяце, когда родилась и чтимая им матушка, настоял, чтобы ее все равно назвали именно так.

Эйприл, опять же благодаря отцу, снялась в нескольких незначительных фильмах, хотя Делберт и заявлял громогласно, что таланта у нее ни на грош и что лучше бы она занялась чем-то иным, например, вышла замуж за приличного биржевого брокера и родила Делберту парочку внуков.

И он был прав, как всегда, выдав то, что у всех и так вертелось на языке. Таланта у Эйприл было ни на грош, однако она, как и мамочка, не желала это признавать. Впрочем, девчонка была особой безобидной, в отличие от своей старшей сестрицы, Златы.

– Ах, в самом деле, я и забыла! – всплеснула руками Шэрон. – Ну, ничего, претензий у них не будет. Потому что если что, то я пригрожу им карами со стороны Белого дома! И вообще, почему Делберт не может подписать президентский указ, обязывающий их снимать меня во всех ролях, в которых я хочу?

Самое ужасное, что Шэрон не шутила, а задала вопрос на полном серьезе.

Эйприл хмыкнула и углубилась в свой смартфон, с которым возилась всегда и везде, ведя какой-то блог, впрочем, после избрания ее отца президентом набравший популярность.

– Наверное, потому что Верховный суд в два счета признает подобный декрет неконституционным! – раздался серебристый голосок Златы, которая, облаченная во что-то простое белое, но удивительно ей шедшее, вошла с Золотую столовую, сопровождаемая нянькой, державшей на руках прелестных близнецов. – Всем добрый вечер!

– Ах, но Делберт же назначил туда недавно своего человека! – затрещала Шэрон. – Так пусть суд принимает то решение, которое нужно Делберту!

Злата, усмехнувшись, произнесла:

– Думаю, что тебе все же проще сменить имя, Шэрон.

Это уже давно стало своего рода семейной шуткой – Шэрон придерживалась мнения, что ее карьера буксует в том числе и потому, что в Голливуде уже имеется «звезда» с таким именем – Шэрон Стоун. И что вторую с таким же именем голливудские боссы не пропустят.

Впрочем, когда какое-то время Шэрон снималась под роскошным псевдонимом, ситуация коренным образом не поменялась. Поэтому она все же вернулась к своему имени и на каждом углу заявляла о том, что была когда-то замужем за нынешним президентом и что у нее имеется от него дочка.

Шэрон раскрыла рот, явно не ведая, что возразить (подобное случалось с ней не больше трех раз в год), а в этот момент, шумя, звеня и пыхтя, в Золотую столовую вкатилась ужасная югославка Ясна, сопровождаемая своим зятем, Джереми, мужем Златы.

– Ах, какая ужасная погода! – заявила со своим раскатистым акцентом Ясна, и Милена поморщилась – разумеется, мамаша Ясны говорит с еще более явным акцентом, чем она сама, однако Злата, прекрасно это понимая, гнобит свою мачеху, постоянно намекая на то, что она не может понять то, что та говорит.

Ясна – когда-то обладавшая прелестной фигурой и ангельским личиком – превратилась в последние годы в дебелую матрону, обожавшую экстравагантные наряды на два, если не все три размера меньше тех, которые ей требовались на самом деле, сверкающие драгоценности и виски.

– Этот ураган, будь он неладен! – продолжила Ясна, тотчас завладевая всеобщим вниманием. – Как хорошо, что из Нью-Йорка мы летели вместе с милым Джереми! Моя дорогая девочка, тебе крайне повезло с мужем! Он у тебя такой умный и красивый!

Милена закатила глаза. Как всегда, когда Ясна появлялась в доме своего бывшего мужа, она тараторила без умолку и выдавала свое мнение по любому вопросу.

И эта опереточная особа является Гордионом? Милена еще раз взглянула на громогласно произносящую очередную банальность Ясну. А почему бы, собственно, и нет? Потому что маска, под которой скрывается Гордион, просто великолепная. Никто и никогда не посмеет заподозрить эту говорливую, безвкусно, но крайне дорого одетую особу в том, что она уже в течение сорока или даже более лет – герцословацкий, а теперь, по всей видимости, русский шпион.

Как и то, что шпионом является сама Милена.

Милена отметила кислое выражение лица Шэрон – та не выносила Ясну, но не потому, что та в свое время, когда Делберт с ней развелся, дала интервью, в котором обещала застрелить соперницу, чем наделала много шуму (и что позволило ей выбить из Делберта при разводе почти на двадцать миллионов больше, чем он изначально предлагал), а потому, что Шэрон, махровая эгоистка, не могла выносить присутствия кого-то, кто привлекал всеобщее внимание еще в большей степени, чем она сама.

Милена ощутила, что у нее вспотели ладони. Если Гордион – это Ясна, то она играет свою роль гениально. Вот уж кто точно заслужил «Оскара» за актерское мастерство и роль первого плана, а то и за достижение всей жизни.

Если…

Да, в этом, похоже, был весь вопрос. Если не Ясна, то кто еще? Отчего-то Милену не покидало ощущение, что за ней исподтишка ведется наблюдение. И она права: Гордион – некто из ближайшего окружения мужа.

Вероятно, из его семьи. И, более того, этот человек находился сейчас в Золотой столовой, в нескольких метрах от нее самой.

Только вот кто он?

Джереми, стройный, с аккуратным пробором брюнет, поцеловал Злату и подбросил кверху сначала одного из близнецов, потом другого. Золотая столовая заполнилась детским смехом – явление не такое уж и частое.

Наблюдая за ним, Милена, при всей неприязни к этой чете интриганов и манипуляторов, не могла не отметить, что Злата и Джереми были чертовски красивой парой и, вне всякого сомнения, любили и доверяли друг другу.

Увы и ах, ни светская красавица Злата, ни ее идеальный Джереми уж точно не могли быть Гордионом. Было бы, черт побери, неплохо, если бы русским шпионом, более того, координатором сети «кротов» в США, оказался бы, к примеру, циник Джереми или его зубастенькая Злата. Или, лучше всего, они оба. Но Милена понимала, что это крайне маловероятно. В биографии и того, и другой не было никаких моментов, когда они могли попасть в руки Кремля и продаться ему с потрохами.

Хотя…

Смотря с тонкой дежурной улыбкой на счастливого Джереми, который, вне всякого сомнения, был заботливым отцом, и на расцветшую подле него красавицу Злату, Милена припомнила, что в семействе Джереми лет десять или даже пятнадцать назад разразился дикий скандал: отец-бизнесмен предстал перед судом за мошенничество, а мать-политик, видный и весьма влиятельный член Демократической партии, некогда лучшая подруга Старой Ведьмы (пути господни в самом деле неисповедимы!), сама не скрывавшая президентских амбиций, была вынуждена отказаться от места в Сенате, потому что обвинялась в пособничестве мужу.

В итоге отец Джереми отправился за решетку на полгода, семейство было вынуждено выплачивать гигантскую многомиллионную компенсацию, карьера матери оказалась разрушена – и ее место в Сенате заняла Старая Ведьма.

Интересно (думала Милена), а если бы мать Джереми не оказалась тогда перед судом и продолжила свою политическую карьеру, звезда Старой Ведьмы так бы и не взошла и противником Делберта на минувших выборах стала бы его собственная сватья, или все-таки все сложилось бы так, как сложилось?

Как бы то ни было, политические хитросплетения Милену занимали гораздо меньше, чем тот факт, что семейство Джереми подозрительно быстро и без особых потерь для их роскошного образа жизни смогло выплатить компенсацию, а также гигантский штраф в пользу государства. И это несмотря на то, что отец Джереми объявил себя банкротом. А они ведь даже свой пентхаус на Верхнем Ист-Сайде не продали.

Конечно, было вполне вероятно, что у них где-то, наверное, даже в заграничных офшорах, существовала тайная кубышка, о которой финансовые органы США не имели представления. Или семейство Джереми, в том числе и он сам, продалось с потрохами иностранной разведке за то, что их новые покровители помогли им разделаться с серьезными долгами.

– Бирюзовый тебе не идет! – раздался голос Ясны подплывшей тем временем к Милене и лезущей к ней со своим поцелуем.

Причем произнесла она это по-герцословацки! И практически без акцента! Хотя раньше уверяла, что герцословацким не владеет и знает только несколько слов, не более.

Значит, врала? Значит, она в самом деле Гордион?

Милена знала, что бирюзовый ей идет как никакой другой, однако не поддалась на провокацию, позволив себе, однако, заметить:

– О, ты выглядишь отлично, но ты ведь поправилась?

Сдобное лицо Ясны, увенчанное башней из обесцвеченных в стиле «безудержных восьмидесятых» волос, скривилось – она ненавидела, когда кто-то упоминал о ее лишнем весе, с которым она никак не могла разделаться по причине любви к итальянской кухне.

Милена ждала, что Ясна, если она и в самом деле Гордион, даст какой-либо намек или обронит вроде бы невинную, но на самом деле роковою фразу. Однако та, запечатлев на щеке Милены поцелуй, пророкотала, на этот раз на своем кошмарном английском:

– А ты все худеешь и худеешь? А у тебя случаем не анорексия, дорогая моя? Или, быть может, рачок? Если надо, могу посоветовать хорошего онколога в Филадельфии.

– А, это тот, который делал тебе мастэктомию и в чьей клинике ты едва не отдала концы из-за неправильной дозировки наркоза? – осведомилась Милена, и лицо Ясны, еще больше, чем разговоры о ее лишнем весе ненавидевшей упоминания об удалении одной из ее молочных желез, дернулось, и первая супруга Делберта отвалила в сторону.

Так она или нет?

Милена, сладко улыбаясь, обвела присутствующих взглядом. Ну что же, если предположить, что Ясна не была Гордионом, то кто тогда им был?

Например, себялюбивая бездарь Шэрон? Милена едва не рассмеялась, однако, поразмыслив, пришла все же к выводу, что мысль эта не лишена логики. Ведь актриска, несмотря на более чем щедрые (хотя, конечно, не такие, как у Ясны) отступные при разводе с Делбертом, имевшем место шестнадцать или около этого лет тому назад, постоянно нуждалась в деньгах. Что значило: коварные русские могли купить ее с потрохами.

– Ах, мои любимые мальчики! – раздался громоподобный голос Ясны, когда в Золотую столовую один за другим вошли двое высоких, широкоплечих, удивительно друг на друга похожих молодых мужчин. Это были старшие сыновья Делберта от брака с Ясной – Делберт Грамп II, названный в честь отца, и Уинстон Грамп III, получивший имя в честь деда.

«Мальчикам», что одному, что другому, было далеко за тридцать, у каждого из них имелся выводок детей, однако в «Зимний Белый дом» они прибыли одни: отец-президент считал – наверное, не без основания – своих невесток идиотками, терпеть не мог малышни и делал единственное исключение для близнецов Златы.

Делберт-младший и Уинстон приветствовали Милену кивками, однако подойти не соизволили – они были на стороне свой матушки, которая находилась в контрах с мачехой, и не делали секрета из того, что считают Милену неудачной партией.

Взгляд Милены упал на возившуюся со своим смартфоном Эйприл. Нет, девчонка к этому точно не причастна! Хотя бы по причине своего нежного возраста. Однако следовало исподтишка расспросить ее, возможно, она что-то знает или даже полностью в курсе махинаций своей бездарной мамаши.

С бездарной мамашей Эйприл, Шэрон, оба сына Ясны расцеловались, как со второй матерью, хотя Милена была в курсе, что, когда та вышла замуж за их отца, Делберт-младший, тогда подросток, грозился убить мачеху, а Уинстон обещал ему в этом помочь.

А вот с единокровной сестрой у обоих молодых мужчин сложились гораздо более теплые и доверительные отношения, чем с сестрой родной. Милена не без удовольствия отметила, что оба сынка Ясны не одарили поцелуями не только ее саму, но и свою родную сестренку, Злату. И тот и другой явно считали, что она слишком зазналась и вместе со своим правильным муженьком оказывает влияние на папу-президента, в то время как оба молодца вынуждены заниматься бизнесом и к большой политике, да и малой, наверное, тоже, принципиально не допускаются.

А что, если кто-то из двух братьев? Только вот кто – Делберт-младший или Уинстон? Или, кто знает, может, они оба?

Представить, что одного увальня, что другого в роли шпиона, работавшего на коварных русских, Милена упорно не могла, однако понимала, что настоящий Гордион наверняка меньше всего похож на московского резидента. А так как именно оба братца меньше всего походили на оного, то, следовательно, шансы на то, что они таковыми являлись, были высоки.

Милена вздохнула. Как же все это сложно!

* * *

В Золотую столовую вкатился пресс-секретарь Стивен Маккиннон, которому было дозволено отужинать с президентской семьей, а вслед за ним, вихляя бедрами, вплыла Лоретта Роуз-Иден.

Их Милена тотчас отмела, однако потом поняла, что зря. Ведь предостаточно было известно фактов, когда шпионами оказывались высокопоставленные работники администрации. Так почему же им не мог быть Стивен или, скажем, Лоретта?

Тогда уж Лоретта, потому что она была безгранично цинична, жадна до денег и жестока. Найти в ее многочисленных шкафах скелет и ее завербовать коварным русским явно ничего не стоило.

А вот Стивен на роль шпиона, тем более координатора целой сети, которым, без сомнения, являлся Гордион, явно не годился. Ведь Стивен, и в этом Милена имела возможность убедиться множество раз, был туп как пробка. Именно поэтому Делберт и взял его на должность пресс-секретаря Белого дома. Умные личности на этом посту мужу не требовались.

Однако что если Стивен всего лишь играет роль своей жизни? И, прекрасно зная, что президент не выносит людей, в интеллектуальном плане его превосходящих, разыгрывает из себя дурачка?

Уфф, похоже сбрасывать со счетов нельзя решительно никого!

– О, как я рад, месье президент, что удостоился такой великой чести… – донесся до Милены пронзительный голос стилиста мужа, Луи-Огюста. Милена ощутила, что давно прошедшая головная боль вдруг снова ржавым гвоздем воткнулась в череп.

В Золотую столовую тяжелой медленной поступью вошел Делберт. Как обычно, в черном костюме. Как водится, с красным галстуком – муж вообще любил все красное, считая, что это цвет победителей.

А ведь он всегда был победителем.

Все мгновенно смолкли, даже вившийся около него гибкий стилист замолчал, хлопая длинными, как отметила Милена, явно накладными ресницами.

Раздались аплодисменты – это пресс-секретарь Стивен Маккинон ожесточенно захлопал в ладоши, приветствуя своего шефа. Постепенно к нему присоединились и все прочие присутствующие. Милена, смыкая и размыкая ладони, обвела тех, кто находился в Золотой столовой, взглядом.

Неужели один из них – Гордион, или она навыдумывала бог знает что?

Супруг купался в аплодисментах, а на его массивном лице играла счастливая улыбка. Милена давно поняла, что Делберт, несмотря на тот факт, что ему было за семьдесят, в эмоциональном плане находился на уровне восьмилетнего ребенка, причем ребенка капризного и плохо воспитанного.

И желающего получить только одно – всеобщее одобрение, более того, восхищение и безграничную любовь.

Делберт царственным жестом поднял вверх руку, и аплодисменты немедленно стихли.

– Эти идиоты в сенате только что проголосовали «за»! – важно произнес он, и Милена попыталась припомнить, о каком же законопроекте администрации мужа шла речь. То ли о строительстве стены на границе с Мексикой, то ли о радикальном снижении налогов. В любом случае после ряда поражений последних месяцев это был крупный успех супруга-президента – впрочем, успех единственный и явно сопряженный с рядом компромиссов, так как в Сенате после промежуточных выборов большинство принадлежало теперь демократам.

Делберт произнес короткую прочувственную речь, смысл которой, как обычно, сводился к тому, что он – самый успешный и прозорливый президент за все существование Соединенных Штатов.

Милена заметила медленно вошедшего в Золотую столовую сына. Отец-президент, на мгновение смолкнув, грозно посмотрел на младшего отпрыска, однако ничего не сказал – Делберт ужасно не любил, когда после него кто-то заходил в помещение.

Муж продолжил прерванную речь, а Тициан, улыбнувшись Эйприл, с которой он нашел общий язык, со всего размаху плюхнулся на диван подле нее и уставился в ее смартфон. Молодые люди, хихикая, стали переговариваться, а Делберт, на глазах багровея, вдруг заорал:

– Эй, вы, два бездельника! Когда говорит ваш президент, вы должны молчать!

Эйприл ойкнула, так как боялась вспышек гнева Делберта, которого не так уж хорошо знала, так как почти с самого рождения жила с матерью. Тициан же, не поднимая глаз на родителя (потому что тот превращался в бешеного быка, если кто-то пялился на него в тот момент, когда у Делберта было плохое настроение), демонстративно натянул наушники и включил музыку на своем смартфоне.

Делберт, которого в любой момент мог хватить апоплексический удар, подскочил к Тициану, сорвал у него с головы наушники и провизжал:

– Гадкий мальчишка, ты что себе позволяешь! Знаешь, что мой отец сделал бы со мной, если бы я посмел его ослушаться?

Тициан вздернул крутой, как у отца, подбородок и уставился на Делберта. Желваки у сына заходили, и Милена поняла, что он раздумывает над каким-то смешным и, что ужаснее всего, оскорбительным для родителя ответом.

Не хватало еще, чтобы он ляпнул нечто, отчего Делберт окончательно потеряет голову и устроит ему выволочку. Поэтому Милена подала знак нервничающему скрипачу, и тот вместе со своими коллегами заиграл. Полилась божественная прозрачная музыка, служившая для прислуги знаком, что можно подавать ужин, и из глубин столовой вышел невысокий толстенький человек в белом кителе, с абсолютно лысой головой и длиннющими черными усами – это был шеф-повар «Зимнего Белого дома», итальянец Джанфранко.

– Ах, синьор президенто, как же я рад вас видеть! – произнес он с сильным итальянским акцентом и отвесил поклон чуть ли не до земли.

Делберт, зависший над побледневшим Тицианом, несколько мгновений не двигался, а потом отошел от дивана и, одернув пиджак, повернулся в сторону шеф-повара. Лицо мужа было по-прежнему искажено гримасой ярости, однако его цвет постепенно пришел в норму.

Милена заметила ухмылки на лицах двух старших братьев Тициана – отпрыски Ясны относились к подростку с еле скрываемым презрением, и все потому, что Делберт часто ставил младшего сына в пример старшим, заявляя, что если кто и станет в их семье еще одним президентом, то явно не они, а Тициан.

Напряженная обстановка разрядилась, члены клана Грампов стали стекаться к огромному, расположенному в другой части Золотой столовой столу.

Милена заметила Ясну, подошедшую к положившему на диван ноги в кроссовках Тициану.

– Какие у тебя, мальчик, однако, плохие манеры! – сказала Ясна. – Мои ребята никогда так не вели себя с отцом!

Милена, тоже подойдя к дивану, проговорила:

– Ты права, Ясна, так они себя не вели. Они доставляли Делберту гораздо больше проблем. Например, когда твой старший попался с наркотиками и Делберту пришлось приложить большие усилия, чтобы отмазать его от тюрьмы. Или когда твоего младшего обвинили в нанесении тяжких телесных повреждений девице с пониженной социальной ответственностью, которую он пригласил к вам в пентхаус и с которой занимался черт знает чем на вашем супружеском ложе.

Ясна фыркнула. Она явно не знала, что сказать, и только пророкотала:

– Убери ноги с дивана! Знаешь, сколько он стоит?

– Двадцать шесть тысяч пятьсот сорок долларов, – ответил Тициан, показывая Ясне свой смартфон. – Вот, посмотрите, можно купить в интернет-магазине и выбрать удобный для вас день и час доставки.

Ясна отвалила в сторону, а Милена поймала на себе тяжелый взгляд Джереми. Тот, разглядывая ее и Тициана, явно о чем-то размышлял. И Милена многое бы отдала, чтобы узнать, о чем именно.

Перехватив ее взгляд, Джереми одарил ее своей очаровательной улыбкой пай-мальчика и присоединился к Злате и своим близнецам. Милена почувствовала, что ей отчего-то сделалось не по себе.

Подойдя к Тициану, она тихо заметила:

– Прошу тебя, не зли отца, тем более когда собралась вся семья.

– Они мне не семья, – ответил подросток, и Милена поняла, что он прав.

Вздохнув, она потрепала его по голове, но Тициан увернулся и пробормотал:

– Мама, я уже не маленький! Мне уже пятнадцать!

Уже или еще? Милена провела пальцами по щеке сына и добавила:

– Прошу тебя, через день все они разъедутся…

– Но мы-то с тобой останемся! – ответил Тициан, однако перечить не стал и, улыбнувшись, сделался похож на ангела с полотна какого-нибудь гениального итальянца эпохи Возрождения. Поэтому-то Милена и настояла на том, чтобы назвать сына не в честь отца, деда или прадеда Делберта – или самого Делберта, – а выбрать для него иное имя. Это был единственный, по сути, раз, когда она пошла против воли мужа и настояла на том, чтобы поступили в соответствии с ее желанием. Она не хотела никакого очередного Делберта, Уинстона или Исайи. Поэтому мальчика назвали Тицианом Леонардо.

Правда, острая на язык Злата уже тогда запустила слушок о том, что Леонардо мальчика нарекли не в честь да Винчи, и исключительно в честь Ди Каприо, по которому Милена якобы сохла и чьей подругой являлась.

Милена на самом деле, когда была фотомоделью, была шапочно знакома с голливудской звездой, даже когда-то давным-давно присутствовала на организованной им шикарной вечеринке (как, впрочем, и без малого четыреста других приглашенных представителей бомонда), однако никогда плотно с ним не общалась и уж точно не была его любовницей и не сохла по нему. Однако ей пришлось даже оправдываться тогда перед Делбертом, заявляя, что с Ди Каприо ее ничего не связывает. Причем Делберт, кажется, так и не поверил – и до сих пор запрещал жене и младшему сыну смотреть фильмы с участием Лео.

Повод выеденного яйца не стоил, все это походило на бурю в пробирке, однако таков был Делберт, и Милена понимала, что Злата отлично сыграла на подозрительности и мнительности своего эксцентричного отца и заронила в его душу зерно сомнения, которое дало ядовитые всходы, которые колосились, по сути, до сих пор.

– Мы с тобой останемся. Потому что это наша жизнь, не так ли? – произнесла Милена, понимая, что им надо немедленно пройти к столу – муж уже вещал об успехах своего президентства, а все внимали его панегирику самому себе. И было крайне странно, что его жена и младший сын ведут особый разговор где-то в другой части огромного помещения.

Тициан последовал за Миленой и опустился на предназначенный для него раззолоченный стул. Женщина увидела, как сидевший около него Делберт-старший отпустил своему младшему единокровному брату увесистый подзатыльник, а Тициан сделал вид, что ничего не заметил, и уткнулся в свой мобильный – впрочем, наушники он воткнуть в уши в этот раз не посмел.

Милена видела, что и Эйприл тоже копошится в смартфоне, явно не слушая то, о чем вещал ее отец-президент, все выступление которого сводилось к одной-единственной мысли: он – лучше всех и вся.