Прошлое ещё предстоит… От составителей
В 1928 году, приехав на гастроли1 в Париж, Павел Антокольский разыскал жившую там в эмиграции Марину Цветаеву. Она подарила ему свою только что изданную книгу стихов «После России»2 с дарственной надписью, к которой добавила цитату из Гёте, в переводе с немецкого звучащую так: «Прошлое ещё предстоит».
В этих словах угадывается предсказание встречи в будущем. И встреча состоится, но прошлое не повторится. Тому удивительному, рождённому в зареве 1917 года и вопреки ему «поэтическому братству», как охарактеризовал их отношения Павел Антокольский, не суждено будет продлиться. Во всяком случае, при жизни Марины, оборвавшейся трагически рано. И всё-таки её предсказание сбылось – как мы узнаем из дальнейших событий, их прошлое им предстояло в вечности.
В 1939 году Марина Ивановна вернулась на Родину. Для партийных чиновников она – «контрреволюционерка», «белая эмигрантка», «жена и мать врагов народа». Путь в литературу для неё закрыт. Только после её гибели, с наступлением «оттепели»3 и относительной свободы слова появилась возможность, правда, понемногу и без лишней шумихи, публиковать её стихи. Добрый десяток лет отдал поэт Антокольский увековечению памяти поэта Цветаевой. Он выступает на вечерах, посвящённых жизни и творчеству Марины, пишет вступительные статьи к выходящим сборникам её произведений. Ему, очевидцу, верили как никому, и он не уставал рассказывать людям то, что приходилось скрывать в годы советского лихолетья. Когда же Павла Антокольского не стало, эстафету принял его литературный наследник.4
В эту книгу вошли результаты наших исследований, посвящённых знакомству и встречам Павла Антокольского с Мариной Цветаевой. Не было заранее намеченной программы действий. Исследовательские задачи возникали по мере ознакомления с архивом П.Г. Антокольского. К сегодняшнему дню подготовлено шесть статей, освещающих важные для понимания отношений этих поэтов факты и события, которые обошли своим вниманием профессиональные литературоведы, что, впрочем, объяснимо: биографические изыскания требуют большой информированности и кропотливого труда, нередко это под силу разве что родным или очень близким поэту людям.
По окончании наши исследования были представлены на международных научно-тематических конференциях в России и Литве.
В статье «Доверил я шифрованной странице» даётся анализ стихотворения Павла Антокольского, посвящённого Марине Цветаевой, сравниваются его ранний (1918) и поздний (начало 1960-х) варианты. Написано оно Эзоповым языком, авторские метафоры и эвфемизмы скрыли то, о чём открыто говорить и писать было опасно: политическую обстановку в стране в разгар революции, а потом – в годы идеологического «похолодания», исход россиян в эмиграцию, контрреволюционность юной Марины и почти полувековое молчание о ней на Родине.
В статье «Схожу с ума от того, что я так мало ценил Марину» рассказана история знакомства и отношений двух поэтов. За долгими диалогами в Борисоглебском5, за пылкой дружбой наступило охлаждение, возникло недопонимание. Не сразу осознал Антокольский подлинное величие Цветаевой. И как умел, уже после её смерти, потерю возмещал. Он – из тех писателей, кто боролся за восстановление имени М.И. Цветаевой в русской литературе.
В статье «Заметки на полях» описана работа П.Г. Антокольского над подаренной ему Цветаевой книгой «После России». Изучив сделанные им в книге записи, мы пришли к выводу, что и в зрелые годы, уже будучи большим мастером, он продолжал учиться у Марины стихосложению, созданию поэтических образов, символике стиха. Антокольский был едва ли не единственным в Москве владельцем книги «После России», и он помог А.С. Эфрон, работавшей над наследием матери, в составлении тома произведений М.И. Цветаевой для Большой серии Библиотеки Поэта6. Долгожданный том «Избранных произведений» Марины Цветаевой вышел в 1965 году.
Антокольский – свидетель революционных событий в России 1917 года. На Февральскую революцию он откликнулся стихотворением «Так вот она, о Ком мечтали деды»7. Анализу этого стихотворения посвящена наша статья «Так о ком же мечтали деды?». Примечательно, что, будучи ещё совсем молодым человеком, Антокольский сумел увидеть Февральскую революцию в ретроспективе, осмыслить её в контексте наиболее знаковых фигур и событий русской истории, провести параллель даже с Великой Французской революцией. Необычно и то, что он посвятил своё стихотворение княгине, и мы рассказываем о том, кем была княгиня Елена Павловна Тарханова и какое влияние оказала на юного поэта. Но особенно знаменательно это стихотворение тем, что оно стало поводом для знакомства автора с Мариной Цветаевой.
Эссе «О русской артистической молодежи начала ХХ века и ошибках современных литературоведов» опровергает бытующий с недавних пор в мировом литературоведении вымысел о гомосексуальных отношениях Павла Григорьевича Антокольского с другим видным деятелем русской культуры прошлого столетия – театральным режиссёром Юрием Александровичем Завадским. Источник ложных слухов – труды известного американского литературоведа Саймона Карлинского (1924–2009). Ошибочная трактовка им стихов Цветаевой, недопонимание русской культуры и её традиций, а также собственная нестандартная сексуальная ориентация привели самоуверенного американского профессора к абсурдным и бестактным выводам.
В работе «Павел Антокольский и Серебряный век русской поэзии» приводятся воспоминания Павла Антокольского о поэтах, которых он считал своими учителями: Александре Блоке, Марине Цветаевой и Валерии Брюсове. У них он получил бесценные уроки поэтического и педагогического мастерства и благодаря им впоследствии сыграл в культурной жизни своей страны особую и значительную роль – оставил после себя несколько поколений учеников, которых сегодняшние историки литературы справедливо называют «цветом советской поэзии».
Павел Антокольский прошёл через жернова сталинской системы, где признание в дружбе с неблагонадёжными людьми могло стоить ему жизни. Конечно, это отложило определённый отпечаток и на его воспоминания о прошлом, и его осмысление пройденного пути. В нашей работе мы постарались сделать явным всё то, о чём не сумел или не успел рассказать сам поэт, о чём он умолчал, сначала сдерживаемый страхом, потом – может быть, излишней скромностью.
Книга будет интересна и полезна всем читателям, небезразличным к истории отечественной культуры.
Доверил я шифрованной странице…
В литературном архиве Павла Антокольского хранится автограф стихотворения, написанного им в 1918 году, с посвящением Марине Цветаевой. Спустя почти полвека, основательно переработанное автором, оно войдёт в цикл его стихов, датированных началом 1960-х годов, под общим названием «Марина»8. Ранний же вариант стихотворения никогда опубликован не был. Между тем он представляет собой несомненный интерес: может быть, не столько с литературной, сколько с исторической точки зрения – и как самостоятельное произведение, и в сравнении с поздним вариантом.
Очевидно, ранний вариант стихотворения был написан под впечатлением революционных событий. Именно тогда Павлик Антокольский, актёр студии Вахтангова и начинающий поэт, познакомился с Мариной Ивановной Цветаевой и был признан ею, уже известной поэтессой, как равный. Более года длилась «пылкая дружба», «поэтическое братство» – так охарактеризовал их отношения Антокольский. Но были между ними и разногласия: Цветаева не приняла нарождавшийся советский строй.
В своём стихотворении Антокольский многого не сказал явно, но обозначил своё восприятие событий тех дней и свои размышления о них. Он каждую строфу наполнил скрытым смыслом. Что же «зашифровал» он в этом стихотворении?
Прежде всего, своё духовное братство с дворянкой, в чём признаться и тогда и позже было опасно:
Доверил я шифрованной странице
Твой старый герб девический – орла.
Далее, понимание страшной трагедии – происходил раскол России:
Когда ползли из Родины на Север
И плакали ночные поезда…
Поезда ползли и плакали, увозя людей из России. Но почему «на Север»? – Поезда уходили на юг, где формировалась Белая армия, и на запад, куда уезжали в эмиграцию. Для Антокольского же Север – символ, не географическое понятие, а поэтическое, эмоциональное. Север – холод. Холодно без дома.
Ещё предчувствие кровавой бойни, как во Франции во время террора, бессмысленной и пагубной для всех:
И серебром колец, тобой носимых,
Украсить казнь – чужую и мою, –
Чтобы в конце последней Пантомимы
Была игра разыграна в ничью.
Впрочем, воспитанный на идеалах Великой Французской революции, он и в русской видел торжественность момента («украсить казнь»).9 И по-человечески сочувствовал всем. Его товарищи уходили в Белую армию – он никому не желал поражения10. И наконец, в стихотворении скрыт ответ на упрёк Марины Ивановны ему в его политической слабости и бездеятельности:
Мне надо стать лжецом, как Казанова,
Перекричать в Палате Мятежей
Всех спорщиков – и обернуться снова
Мальчишкой и глотателем ножей.
В этих строках он словно примеряет роль активного участника событий. Цветаева считала, что мужчины в критической для России ситуации просто обязаны занять действенную позицию.11 Но Антокольский человеком политики не был. «Мальчишка и глотатель ножей», «бродяга и актёр», «балаганный зазывала» – вот каким он себя видел, таким он, в сущности, и был12. Участие в политических баталиях не для него. Он их и потом, всю жизнь, сторонился. Но Марина Цветаева такую позицию понять и принять не захотела. Они стали отдаляться друг от друга, не упуская, впрочем, друг друга из виду.13
Сегодня, осмысливая события тех дней в исторической ретроспективе, понимаешь неизбежность разлада двух поэтов. Их роднили любовь к поэзии и искусству, одухотворённость и талант. В остальном они были людьми разными.
Антокольский вышел из либеральной еврейской интеллигенции, Цветаева – из дворянской интеллигенции. Это не мешало их личной дружбе: сословные различия среди достойных и образованных людей дореволюционной России постепенно утрачивали свое значение. Однако революция всколыхнула «классовую ненависть», разрушила происходившую интеграцию общества и резко поляризовала его. В еврейскую атеистическую среду, к которой принадлежал Антокольский, революция принесла надежду на равноправие, единство с народом и, как результат этого, успех. В среду Цветаевой она принесла гибель. Россия Антокольского только начиналась. Россия Цветаевой окончилась навсегда.
Пойди Антокольский в действующую армию, они стали бы врагами. Этого не случилось. Он смолоду относился к политическим событиям как беспристрастный историк. Сказалось влияние Марка Матвеевича Антокольского, знаменитого скульптора. Летописец русской истории, увековечивший ее в бронзе, был образцом для своего внучатого племянника. Павел Антокольский избрал тот же путь, но в литературе.
Вот чего не сумела понять Марина Ивановна Цветаева. А ведь именно взгляд на события со стороны помог Павлу Антокольскому сохранить себя, не опуститься морально в том страшном развале общества, в большом людском несчастье.
Автограф П.Г. Антокольского из его рукописной поэтической тетради, 1918. Архив литературного музея А.С. Пушкина, Вильнюс
Теперь яснее становится смысл таких строк:
Я судорожно сжал севильский веер
И в черный бунт вернуться опоздал.
Севильский веер – атрибут быта Марины, знак знатного происхождения. Он сжал его – значит, не оттолкнул. Именно сострадание помешало ему уйти «в чёрный бунт». В словах «вернуться опоздал» можно услышать сожаление: опоздал, оплошал… Но как бы там ни было, своей позиции в те годы Антокольский не изменил. А винить себя в чём-нибудь любил и винил то и дело.
В завершающей строфе стихотворения автор поднимает свою героиню над всеми обстоятельствами жизни: и над «чёрным бунтом», и над распрями в Парламенте:
И в новой жизни просвистел пергамент,
Как тонкий хлыст, по лысым головам:
Она сегодня не придет в Парламент
И разойтись приказывает вам.
Здесь Марина Цветаева, бедствовавшая, неприкаянная, предстаёт перед читателем всемогущей королевой. Такой она была в своих мечтах, такой и описал её Антокольский.
Однако стихотворение производит впечатление незаконченного: у него нет ни формальной, ни эмоциональной завершённости. Неудивительно, что поэт впоследствии вернулся к нему. Интересно, что после переделки изменилось и его скрытое содержание.
Ранний вариант – о революции: «Пусть варвары господствуют в столице, / И во дворцах разбиты зеркала…» Поздний вариант написан в начале шестидесятых и отражает «идеологическое похолодание» в стране: «Пускай метель безумствует в столице…»
У каждого исторического времени свои запреты. В раннем варианте, появившемся в революционные годы, Антокольский «зашифровывает» дружбу с дворянкой. В позднем варианте он пишет: «Доверил я шифрованной странице / Твое молчанье и твои стихи». Это уже о трагической смерти Марины («молчанье») и её поэтическом бессмертии («стихи»). Тема запрещённая именно в начале шестидесятых, но он решился об этом писать.
Однако неожиданными кажутся строки:
Сожму я в пальцах твой севильский веер,
С тобой, любовь, расстанусь навсегда.
И серебром колец, тобой носимых,
Украшу ночь – у стольких на виду,
И столько раз, и в осенях и в зимах,
Останусь жив-здоров, не пропаду.
Обращённые к Марине «с тобой, любовь» и «украшу ночь» могут вызвать ассоциацию с романтическими отношениями. Но это впечатление ложно. В своей автобиографической повести Антокольский определённо сказал: «Очень пылкая дружба соединила нас. Имя этой дружбы – поэтическое братство. Любви между нами не было».14 Значит, здесь «любовь» и «ночь» – метафоры, нечто важное для автора скрывающие.
«Любовь», несомненно, символизирует духовные отношения. А «ночью» он называет политически тёмное, непроглядное время, что естественно предположить, зная о его неладах с политикой. И тогда «ночь у стольких на виду» – это его, Антокольского, в неприглядной советской общественной жизни публичность. Её он в поздние годы, бывало, стыдился и избегал.15
В переработанном варианте стихотворения, как и в раннем, что ни строка, то символ. Пожалуй, только об эмиграции сказано без намёков («А на заре, туманный бред развеяв,/ Когда уйдут на запад поезда…»). Но «осени и зимы» – не просто времена года, это и тяжкие для страны времена. Догадаться несложно: они в одном ряду с такими известными политическими метафорами, как «оттепель» и «заморозки». Это и трудные для Антокольского периоды профессиональной деятельности, в которых всё же удалось уцелеть – взять хотя бы кампанию 1949 года против космополитов.16 Антокольский не стал жертвой. «Останусь жив-здоров, не пропаду», – пишет он.
«Серебро колец» – не серебро как таковое, хотя Марина носила серебряные кольца. Это духовное богатство, которым она щедро делилась с другом. Может быть, «серебро колец» – это и поэтическое наследие, ею оставленное. И уж несомненно – напоминание о кольце, ею Антокольскому подаренном, и о её стихотворении-напутствии «Дарю тебе железное кольцо», ему написанном.17 Серебром колец, украсивших ночь и не давших ему пропасть, называет он своё поэтическое братство с Мариной, сокровище общения с ней.
Почти полвека разделяют два эти стихотворения. Павлик стал Павлом Григорьевичем. Но основная тема в обоих стихотворениях всё та же: поэт – не политик, поэт – летописец. В окончательном варианте строфа, в которой первая половина приведённой формулы была наиболее ясно воплощена, опущена, и взамен в последней строфе появляется новая тема: поэт – подвижник. Помогать собратьям по перу и особенно тем, кому, как он считал, не повезло в бессмертии, стало насущной потребностью Антокольского в зрелые годы.
Твой темный спутник, темный соглядатай,
Я расскажу всем людям о тебе.
Он начал писать о Марине всё, что знал и о чём много лет молчал. А «тёмным спутником, тёмным соглядатаем» корит он себя за легкомыслие и непрозорливость. Спохватился, да поздно. Прибежал к ней в день её отъезда из России: «Но я вам всё-таки скажу, я должен вам сказать (глубокий глоток) – Марина, я бесконечно жалею о каждой минуте этих лет, проведённой не с вами…».18
Ранний и поздний варианты стихотворения хорошо дополняют друг друга. Их надо бы публиковать вместе: яснее становится подлинное содержание каждого. Только положенные рядом, они позволяют увидеть, что в них – случайно ли, нет ли – зашифрована вся поэтическая программа Павла Антокольского.
Она слагалась в юности, дополнялась в зрелые годы, и постоянно – в диалогах с Мариной Цветаевой: сначала реальных, потом мысленных. Так встреча в юности и дружба, пусть и кратковременная, с уникальной личностью навсегда расширила горизонты его вѝдения и направила его творческий путь.
Марина Цветаева сделала для юного Павла Антокольского то, чего не сделал ни один другой поэт. Она открыла ему дверь в свою мастерскую, показала рукописи. Он увидел, как она работает, как рождаются её стихи. Такой поступок – редкость. И Антокольский через всю свою долгую жизнь пронесёт чувство благодарности Марине Ивановне и тоже протянет ей руку помощи.
Но это уже другая история. Ей – свое время.