Ожидание заката

…Рассвет Толик встретил, согнувшись калачиком под кустом. Проснулся он от боли в боку. Зевнул, и некоторое время не мог понять, как здесь оказался, потом пощупал рукой больное место. Рука наткнулась на что-то длинное и острое. Вытащив из кармана паяльник, Толик сразу все вспомнил. С кряхтеньем поднялся, отряхивая прилипшую траву и листья, осмотрелся. Сейчас по его расчетам, должно быть часов шесть-семь. Куда идти, что делать? Как ни странно, голова не болела, наверное, сказывались длительные тренировки. Сейчас, при свете дня, вчерашнее происшествие не казалось таким страшным. Да и вообще, может быть, ему показалось? Выпито самогона почти на сорок гривен, и не такое можно увидеть! Сорок гривен, когда можно взять даром! Сказано, шальные деньги…

Что-то бормоча про себя, Толик пошел к месту вчерашнего, вернее, сегодняшнего происшествия. Сейчас он глянет трезвым взглядом, убедится, что ему показалось, а потом пойдет домой и посоветуется с Константин Михалычем. Потом они позавтракают, и будут ждать знакомого. Потом поедут в Киев. Воображение уже рисовало Толику картину, как они с Константин Михалычем покорят сначала эту выставку, потом следующую. Остальное будущее терялось в тумане, так как он и сам четко не представлял, что будет дальше.

Выйдя к обрыву, на то самое место, Толик огляделся. Ничего и никого подозрительного. Неужели и впрямь показалось? А как же люди, машины? Тоже? Он двинулся по тропинке вдоль края обрыва, поглядывая вниз. Слева медленно текла река, справа шумел лес. Тропинка постепенно отходила от края обрыва в сторону леса, обрыв постепенно сходил на нет. Все тихо и спокойно, как и всегда. Извилистая дорожка петляла сквозь заросли и приводила к повороту реки. Туда, где не далее, как два дня назад над рекой нависало злосчастное дерево, которому с легкой руки Толика было суждено быть вознесенным на алтарь искусства.

Еще издали Толик увидел в воде нечто грязно-серое и понял, что увиденное ночью не было результатом употребления нелицензированной продукции.

Срубленное им дерево упало в воду, и осталось лежать, загородив чуть ли не треть реки. Судя по всему, тело принесло течением, и зацепившись за ветки, оно прочно стало на якорь.

Скрываясь за кустами, Толик осторожно подошел. Труп лениво покачивался на воде метрах в двух от берега. Лицо было скрыто под водой и дыры от пули видно не было. Застрявшая в ветвях рука наоборот, была приподнята, словно погибший напоследок решал голосованием, жить ему или умереть. Из-под намокшего рукава пиджака что-то блеснуло. Толик вгляделся.

Часы, и судя по браслету, явно не из дешевых.

Если так рассуждать, человек сам застрелился, по своей воле, свел, так сказать, счеты с жизнью. Может, болел, может, обстоятельства так сложились, да мало ли как бывает! А значит, ему так все опротивело, что он двойное самоубийство совершил. Застрелился, а потом для верности утопился. Хотя, если учесть высоту обрыва – самоубийство вообще тройное получается! Значит, в этой жизни ему уже ничего не нужно было. А сейчас – тем более. Человек знал, на что шел. Значит, все сознательно и по доброй воле. В здравом, как говорится уме и трезвой памяти!

Придя к этому заключению, Толик стал разуваться. Скинув спортивные штаны и оставшись в латаных семейных трусах, он осторожно вошел в воду. Холодно! Покрывшись гусиной кожей и сделав пару шагов он, поеживаясь, осмотрелся. Вокруг ни души. Впрочем, люди здесь встречались только во времена полноценной работы дома отдыха, так как пляж был на три километра ниже по течению.

Возле места, где дерево невольно задержало тело, мешая ему плыть дальше, было неглубоко, вода едва доходила Толику до середины бедер, и мимоходом тот подумал, что трусы останутся сухими. Учитывая утренний холод, здоровье и возраст Толика, момент немаловажный.

Подойдя почти вплотную, он осторожно подергал мужчину за рукав. Никакой реакции. Осторожно, боясь, чтобы тело не перевернулось, Толик стал расстегивать браслет. Когда часы оказались в его руке, он аккуратно сунул их в карман рубашки и запустил руки в карманы пиджака погибшего. Ничего.

Толик вздохнул, еще раз осмотрелся и изогнувшись, так, что подбородок коснулся воды, запустил руки во внутренние карманы пиджака. Проще было просто перевернуть тело, но он боялся увидеть лицо покойника.

Руки что-то нащупали, и после недолгой возни Толик достал намокший бумажник. Все. Больше брать было нечего. Он выбрался на берег. В голове вертелась где-то давным-давно прочитанное слово «вакеро». Гоня прочь эти неуместные мысли, Толик уселся на обрубок ствола спиной к реке и наскоро вытершись штанами, стал рассматривать трофеи.

Часы очень даже ничего. Такие стоят гривен четыреста, если не все шестьсот. Вон, в воде сколько пробыли, а даже не испортились. Он аккуратно отложил их в сторону.

Часы стоили немногим более полутора тысяч долларов, но Толик этого, естественно, не знал. Иначе просто побоялся бы взять их.

Осмотр бумажника Толика обрадовал еще больше. Две тысячи четыреста тридцать две гривни, причем в основном крупными купюрами. И восемьсот двадцать долларов. Их он узнал сразу, хотя в руках держать не приходилось. Так, что еще? Какие-то карточки, четыре штуки, разноцветные, с надписями. Как их… Кредитки. Их Толик и рассматривать не стал. Хотя благодаря телевизору и журналам знал, что ими можно расплачиваться в ресторанах и супермаркетах. Но решил от греха подальше, не трогать. А бумажник-то ничего. Высохнет, сложить туда деньги (не забыть еще спрятанный в доме полтинник) и будет очень неплохо.

Он представил, как он нехотя открывает при Бурячихе бумажник, и приценивается к ее нехитрой продукции, потом небрежно поглядывает на часы, говорит: «Мне некогда. Пойду, пожалуй» и не спеша уходит. То-то она обалдеет! Да, за эти деньги можно купить Бурячиху со всеми ее потрохами, со столиком, тележкой и скамейкой! Толик аккуратно сложил деньги в бумажник, засунул его в карман штанов, часы – в другой карман, поднялся и зашагал в сторону леса.

Пройдя шагов десять, он оглянулся на карточки, сиротливо лежавшие на стволе. Они были такие красивые, цветные! Как ножом по сердцу! А если пойдет дождь? Намокнут, испортятся, то, се. Нет, это выше его сил! Толик вернулся, сгреб карточки и рысцой побежал к лесу.

* * *

– Так кто обнаружил тело? – щурясь на солнце, следователь Сушко положил под язык таблетку валидола.

– Местный один, алкоголик. Зайцев фамилия. – Участковый Симко вытер вспотевший лоб. – Прибежал около девяти, так мол, и так. Я на место вышел, осмотрел, потом вам позвонил… Ничего не трогал, естественно, – поспешно добавил он, увидев, как Сушко открыл рот, собираясь что-то спросить.

– Ну ладно, поехали. Показывайте. – Сушко сел на заднее сиденье. Симко плюхнулся впереди.

Микроавтобус «Mitsubishi» с членами оперативно-розыскной группы мягко тронулся с места.

– Как вам тут живется, в провинции? – Сушко наклонился вперед.

– Да как, потихоньку – охотно повернулся Симко, – если б еще зарплату выше, совсем песня была бы!

Симко чувствовал себя не в своей тарелке. Сегодня утром к нему прибежал Толик Зайцев и выпучив глаза, постоянно сбиваясь и отвлекаясь, рассказал, как утром он нашел Константин Михалыча с перерезанным горлом у себя в сторожке.

Естественно, Симко сначала не поверил.

– А ну, дыхни!

Толик послушно дыхнул. Если перегар и был, то слабый. В принципе, Толик сочинять мастер, но такое!

– Семен Витальевич, как на духу! Я ниче не трогал, как увидел, сразу до вас!

– Ладно, подожди за двором. Я сейчас.

Симко вздохнул. Этого еще не хватало! Тут бы спокойно до пенсии досидеть, без эксцессов. А теперь начнется! Сверху начальство давить будет, снизу – местный актив, бабы с поселка. Сверху пресс, снизу шум. Между двух огней. Еще и в субботу! Планы поработать в огороде, потом отдохнуть, а вечером сходить в гости к куму, стали умирать, так и не родившись.

Симко быстро собрался, пристегнул кобуру с пистолетом, положил в нагрудный карман футляр с очками. Покрутился на месте, сунул в карман блокнот с ручкой, проверил, хватает ли зарядки на мобильнике, и помедлив, прихватил дочкин цифровик. На всякий случай.

– Ира, я пошел! – крикнул он в окно.

– Иди – отозвалась жена. В ее тоне явно слышалось направление, куда именно Симко следует пойти.

Сначала Семен Витальевич хотел взять служебный мотоцикл, но потом передумал. Во-первых, бензин. Случай хоть и из ряда вон, конечно, но толку, что он приедет раньше! Все равно звонить в район придется. Во-вторых, ему не хотелось ехать с Толиком вместе, чтобы тот ехал сзади и держался за него.

Не велика важность, и пешком дойдет! Опять же, почти лето! Разумеется, о том, чтобы ехать на своем жигуле, вообще речи не было.

Переступая через копошащихся под ногами кур, Симко вышел на улицу к ожидавшему его Толику, и аккуратно закрыл калитку.

– Пошли.

– Так ты точно ничего не перепутал? – в который раз недовольно переспросил он Толика.

– Да честное слово! – прижал тот ко впалой груди руки.

Симко замолчал.

Они вышли за поселок и пошли по тропинке в сторону леса. Когда последние дома скрылись за деревьями, Симко прорвало.

– Вот, твою мать! Из-за какого придурка теперь геморрой имеем! Статистика к черту, еще и убийца теперь где-то по округе шарится! А все ты! – выговаривал он ни в чем ни повинному Толику.

Тот виновато молчал. Он не совсем понимал, в чем его вина, но чувствовал, что упрек справедливый. Может, надо было про того мужика рассказать? Но тогда деньги отберут и часы! Нет, это тут не причем. Не причем, конечно, но есть два трупа в один день, вернее, в одну ночь!

Час назад, покончив с инвентаризацией имущества неизвестного, первым делом Толик пошел в вестибюль за заначкой. Ключи от входной двери, заблаговременно позаимствованные у Константин Михалыча, лежали под третьей балкой перил. Однако дверь была приоткрыта. Не придав этому особого значения, Толик вошел.

Пятьдесят гривен лежали там, где он их спрятал. Положив купюру к остальным, Толик полюбовался бумажником, погладил его напоследок, и спрятав, отправился искать Константин Михалыча. Сначала он узнает, кто были эти люди, а потом, в зависимости, от ситуации, или расскажет про ночного самоубийцу (не все, конечно) или промолчит.

Зайдя в сторожку, Толик осмотрелся. Все в порядке, все как обычно. Он позвал Константин Михалыча по имени-отчеству. Тишина. Толик уже было хотел идти искать на территории, заодно глянуть в гараж – там ли велосипед – может, Константин Михалыч поехал на почту? Но потом коснулся паяльника, вспомнил о выставке и пошел в подсобку – на домики глянуть, и на пенек, который с таким трудом добыл. Зайдя в подсобку и включив свет, Толик увидел Константин Михалыча, стоящего на коленях и положившего голову на пенек, точно на плаху. На вскрытом лаком ландшафте для будущих экспонатов алело озеро.

Озеро крови. На полу валялся выпавший из безжизненно повисшей, усеянной крапинками руки окровавленный скальпель, главный инструмент, которым Константин Михалыч создавал деревянный городок.

Это было так страшно, что Толик опрометью выскочил на улицу, и побежал к поселку.

Подходя к сторожке, Толик понемногу стал сбавлять шаг, и оказался за спиной у Симко. Слишком много событий за последнюю неделю. Но, может быть, он что-то перепутал? А вдруг Константин Михалыч был еще жив? Может, надо было «скорую» вызвать? А он не разобрал сразу, что теперь будет? О том, как бы он вызывал «скорую» из сторожки, Толик не подумал. Ближайший работающий телефон находился в поселке, а мобильного у Константин Михалыча не было.

Симко зашел в подсобку.

– Ну и дела… – почесал он подбородок. – Свет так и горел?

– Да я… забыл выключить.

– Я говорю, так и горел? Когда ты пришел? – Симко надел очки и подошел поближе.

– Что? А, нет, было темно. Это я включил. – Толик, вытянув шею, с любопытством смотрел за действиями участкового. Тот осторожно пощупал пульс Константин Михалычу.

– Мертвее не бывает… Жалко старика, хороший дядька был. – Семен Витальевич снял с головы панаму.

– Кто ж его так, Семен Витальевич? – дрожащим голосом спросил Толик.

– Разберемся – ответил Симко, разглядывая расставленные на полках домики. – Надо же, тут прямо музей!

– Вот же и паяльник с собой! Готовились, на выставку готовились, со… би… рались… – Толик завыл.

– А ну тихо! – велел участковый, выключая свет. – Будешь охранять тут все, ясно? А я пошел звонить в район. Ничего не трогать! И чтобы я тут никого не видел посторонних! Ясно?

Толик закивал.

По дороге в поселок, Симко по мобильнику позвонил в район. Там его выслушали, и сказали, чтобы ждал опергруппу.

Следственно-оперативная группа в составе четырех человек прибыла через два часа. Старшему, капитану Сушко, Семен Витальевич кратко обрисовал ситуацию.

– А этот сторож, как его, Михеев, он что, вообще ни с кем не общался? Кроме… Зайцева?

– Да в общем-то ни с кем. Два-три раза в месяц появлялся в поселке – то пенсию получить, то позвонить – так, по мелочам. А Зайцев у него на подхвате – то за продуктами, то за спичками… В смысле, Михеев там занимался, из спичек домики клеил, такие, декоративные. Хобби у него такое… было. А Зайцева он подкармливал, тот помогал по хозяйству, ну и вообще. – Симко покрутил рукой.

– Он что, бомж? Ну, Зайцев этот? – вступил в разговор сидящий рядом с Сушко младший лейтенант Колесниченко, молоденький парнишка. На следующей неделе исполнялось три месяца, как он работал в милиции.

– Почему бомж? У него жена есть. Была вернее, а как он пить начал, его выгнала, продала дом и уехала в Макаровку. Деревня, километров тридцать отсюда. К матери, что ли…

– Молодец, жена, оперативно сработала – подал голос эксперт Машук с соседнего сиденья.

– Посторонние часто бывают? – не обращая внимания на слова Машука, спросил Сушко.

– Да часто. В поселке. У нас же тут теперь дачный массив. Всякие есть. А за дом отдыха не знаю. Года три как там не был. Вот когда Михалыч пришел сторожем, я приходил, знакомился. А так – нет. Да и территория не моя.

– А чья? – спросил Колесниченко, записывая в блокнот.

Симко с неудовольствием покосился на него.

– Не знаю. Может, ведомственной охраны. Тут километра три-четыре напрямик, уже за территорией поселка.

– А вы что, тут совсем один? – спросил Сушко, доставая маленькую бутылочку с минералкой.

– Чего один? Жена, дочка, – не понял участковый.

– Да нет, я про работу. Ну, в смысле, вы один на весь поселок?

– А-а-а. Нет, еще помощник есть, хлопец молодой. Но он сейчас уехал, ему там надо… По семейным обстоятельствам.

– А чей это дом? – Колесниченко записывал. Машину трясло на ухабах, и ручка то и дело соскакивала. – Куда едем, имею ввиду!

– Да обувного объединения, районного. Так оно ж вроде лет как двадцать не работает, дом вообще бросили. – Участковый поудобнее устроился на сиденье.

– Как же бросили, если сторож есть? Был, вернее, – Сушко расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке.

– Ну не знаю. – Семен Витальевич ухватился рукой за поручень над дверцей. – Вон, возле того дерева – налево. Тут объезжать надо. А мы обычно коротким путем ходим.

Водитель кивнул.

– А я думал, это дом отдыха от вашего этого комбината – сказал Машук.

– Нет-нет, комбинат тару выпускает. Вообще не знаю, есть у них какие базы отдыха, или нет, он же теперь частный.

Микроавтобус въехал в распахнутые ворота, которые менее суток назад пропустили автомобили ночных гостей.

Через три минуты езды по лесу, «Mitsubishi» въехал на территорию, и не доезжая до дома отдыха, свернул к сторожке, возле которой стоял Толик, подпрыгивая от нетерпения.

Милиционеры вышли наружу.

– А воздух какой! – вдохнул полной грудью Сушко. – Эх, пожить бы вот так с пару лет, все болячки вылечишь.

– На пенсии вылечишь, – отозвался Машук, делая шаг к сторожке.

– До пенсии еще доработать надо – вздохнул Симко, – и желательно спокойно.

– Вот именно, – Сушко подошел к Толику. – Вы Зайцев? – спросил он строго.

– Так точно! – отрапортовал Толик, вытянув руки по швам.

– Вы первый обнаружили тело? – Сушко вошел в дом.

– Я, я! Но я ничего не трогал, я сразу к Семен Витальичу, сообщить! – торопливо заговорил Толик, поспешая за следователем. Остальные шли следом.

Зайдя в комнату, где было совершено преступление, Сушко поднял палец. Толик замолчал.

– Выключатель справа, – тихонько сказал Семен Витальевич.

Сушко кивнул.

Машук протянул руку и включил свет. Колесниченко побледнел.

Сушко подошел поближе.

– Ничего себе, – присвистнул он, и присел на корточки. – Неплохо.

– Ладно, я начинаю – Машук поставил на пол потрепанный дипломат.

– Пойдем – махнул головой Сушко.

Все, кроме Машука вышли.

– Ну, пан Зайцев, рассказывайте, как все было, – повернулся Сушко к Толику. Симко уселся на неубранный диван.

Толик переступил с ноги на ногу, и принялся повторять свой рассказ. Колесниченко записывал. Сушко неторопливо прохаживался по комнате.

– А потом я выглянул из-за деревьев – смотрю, дверь открыта… Ну, я и…

– Во сколько это было? – прервал Толика следователь.

– Не знаю – почесал затылок Толик.

– Если ты сразу прибежал ко мне, и нигде не задерживался, значит в начале девятого – подал голос участковый.

– Во сколько обычно Михеев спать ложился? – задал вопрос Сушко. Вопрос, по всей видимости, предназначался Толику, однако тот тупо смотрел на участкового.

– Во сколько Михалыч спать ложился? – повысил голос Симко.

– А? Да когда как… Ну, «Последние известия» пройдут, мы еще посидим, чаю попьем, то, се… Ну, я пью, а он домики… делал… – Толик вздохнул.

– А в эту ночь? – не меняя тона, задал вопрос Сушко – Во сколько?

– Так я ж говорю, не было меня. Я сначала за паяльником до Семен Витальича ходил…

Сушко посмотрел на участкового.

– Было дело. Вчера. – Кивнул тот.

– Потом у Бурячихи выпи… брал… ну, в общем… это… – замялся Толик.

Сушко вопросительно глянул на Симко.

– Одна торговка местная. Самогонного масштаба, – нехотя произнес Семен Витальевич.

– И сколько же вы взяли? – Подал голос Колесниченко, отрываясь от записей.

– Ну, сколько, сколько… – Толик задумался. – Семь рублей осталось… Две конфетки за три рубля, значит сорок, а сорок на пять – восемь, или девять?

– Восемь или девять чего? – спросил водитель, который стоял в дверях и внимательно слушал.

– Как чего? – удивился Толик – Рюмок. Ну, в смысле, стаканчиков. Таких, знаете… – он показал, каких.

– Где-то граммов сто пятьдесят. Допустим, она не доливает, – подняв глаза к потолку, задумался Сушко. – Допустим, значит, около ста… Это что, ж, значит, ты выпил восемьсот грамм самогона, и заел его двумя конфетками? Не слишком ли круто, а, Зайцев?

– Да гонит он, Сергей Васильевич, сто процентов! – громким шепотом обратился к следователю Колесниченко.

– Погоди, Паша – Сушко успокаивающе поднял руку.

– Так как же, Зайцев? Учитывая ваше телосложение и гм, положение, вы от половины выпитого должны были упасть и не просыпаться еще часа, как минимум два, – начал сгущать краски следователь. – А тут – в два раза больше! Странно как-то, вам не кажется?

Толик затравленно молчал.

– А откуда, кстати, у тебя деньги? – подал голос с дивана Симко. – Пенсию получил?

– Так Константин же Михалыч дал, – вытаращив глаза, сказал Толик.

– Дал или ты сам взял? – перехватил инициативу Сушко.

– Да дал, же дал – убедительно ответил Толик. – За пенек. И, увидев вопросительный взгляд следователя, уточнил:

– Вот тот пенек, на котором его… в общем, я его сам вырубил, притащил, и шлифовал… и лаком тоже я… – и осекшись, замолчал.

– Кого вырубил? – не понял водитель.

Толик пальцем показал на подсобку.

– Вырубил? – зловеще спросил Симко с дивана. – Без разрешения, без согласования с лесничеством?

– Так он уже, засохло, то есть, дерево совсем, я его только обрубил! – завопил Толик, перед которым тут же развернулась перспектива возможных последствий.

– Тихо! – повысил голос Сушко. – Что еще за пенек?

– Пенек для выставки вот тех домиков маленьких, со спичек сделанных! – нервно ответил Толик. – Нужно было на чем-то их расставлять, вот Константин Михалыч и сказал мне… Я тут причем?

Честно говоря, Сушко не обратил внимания на спичечные домики, поэтому он повернулся к двери, намереваясь заглянуть в каморку.

Навстречу ему вышел Машук.

– Сейчас одно скажу: девяносто девять процентов, что это не несчастный случай. – Машук посмотрел следователю в глаза. – Горло перерезано. Конечно, заключение покажет, но… да вон, сам посмотри. Он отодвинулся, пропуская Сушко.

– Да, не повезло дедуле… – Сушко уставился на домики.

– Эй! – крикнул он в комнату. – А что-нибудь пропало?

Участковый и Колесниченко посмотрели на Толика. Тот развел руками.

– А сколько он тебе дал денег? За вырубку пенька? – спросил Симко Толика.

– Так пятьдесят же и дал. Еще обещал столько же, если я надпись паяльником сделаю.

– Ты что, совсем?.. Паяльник и не предназначен для такого!.. Кстати, где он? – Симко пощелкал пальцами.

– Вот. – Толик бросился к подоконнику, на котором лежал сверток. – Спасибо.

– Пожалуйста – буркнул Симко, проверяя, все ли с паяльником в порядке.

– Да я даже и не включал совсем… Не успел. – горько сказал Толик.

Тем временем Сушко осматривал каморку.

– Тебя ничего не удивляет? – спросил он Машука, собирающего дипломат.

– Что именно?

– Да что-нибудь.

– Конкретнее скажи. Меня так много всего удивляет, что я уже перестал удивляться. – Машук подошел к Сушко.

– Конкретнее. Это может быть наш алкоголик? Он говорит, что…

– Я слышал, что он говорит. – Машук посмотрел в приоткрытую дверь. – Черт его знает… Вроде дохлый, но рассказывает же, что пень тащил. А он весит, посмотри… ну за полсотню точно…

– Это ничего не доказывает. Тащить можно двадцать минут, а можно два дня. Сила тут не причем.

– Возможно. – Машук закурил.

– Я просто вот смотрю. Если исключить ограбление…

– Да кому он нужен, этот дед! Самого ценного тут и было-то… – Машук махнул рукой в сторону полок.

– Это тебе не нужен – Сушко повертел в руках домик и аккуратно поставил его на место. – А для него дедова пенсия, может, предел мечтаний.

– Не факт, что это он. – Машук стряхнул пепел на салфетку. – Мне, по крайней мере, так не кажется.

– Я так мыслю, что деда сюда притащили, и тут прирезали – Сушко задумчиво похрустел пальцами.

– Ну-ка, обоснуй – заинтересовался Машук.

– Ты-то, может, и не обратил внимания, но там – диван расстеленный. Значит, спал дедуля. Кто-то постучал, ему он открыл. Судя по всему, сам. Я смотрел, замки вроде целые.

– Но зарезали-то его здесь, – заметил Машук. – Во-первых, крови ведро, а во-вторых… – он показал сигаретой на валявшийся скальпель.

– Вот именно! – оживился Сушко. – Я тоже думаю, что скальпель жил здесь. – Он заглянул в комнату.

– Где Михеев хранил скальпель? – спросил он, обежав глазами присутствующих.

Участковый пожал плечами, а Толик показал на каморку.

– Там, в ящичке с инструментами.

Сушко повернулся к Машуку. Тот не спеша подошел к потрепанному столу, на котором стояла настольная лампа, были расставлены тюбики с клеем, лаком, лежала лупа с ручкой и рассыпано множество спичек. То, что Зайцев назвал ящичком с инструментами, оказалось проржавевшей банкой из-под чая «Green Dragon», в которой лежали кисти, линейка, карандаши и прочая мелочь.

Сушко прикрыл дверь.

– Потом они проходят в эту комнату, и тот (ну или те) хватают деда и – чик! – он провел пальцем по горлу.

– Мотив, коллега, мотив. – Машук пошевелил пальцем разбросанные спички.

– Может пускай прокуроры хоть раз подумают? Мы и так сами поехали, а отчет… Кстати! – Сушко снова выглянул.

– Славик! – водитель вопросительно обернулся к следователю. – Вызывай труповозку! – Водитель кивнул и вышел на улицу, но тут же вернулся.

– Кто-то к нам в гости, – он махнул рукой в сторону крыльца.

Колесниченко, а за ним и Симко, вышли на улицу. Помявшись немного, следом выбрался и Толик.

Вдалеке мужчины увидели нелепую фигуру в широких джинсах, растянутой вязаной в крупную клетку кофте и кепке-бейсболке. Фигура постепенно приближалась, что-то волоча за собой. Подойдя поближе и увидев незнакомый автомобиль, она неуверенно остановилась.

– Так это ж Бурячиха! – радостно завопил Толик. – Мое алиби! – И затрусил навстречу самогонщице. Та настороженно попятилась.

На крик Толика вышли Сушко и Машук. Машук присел на перила, и стал с интересом рассматривать открывшуюся картину.

– Это Бурченко, та самая торговка, – повернулся участковый к следователю.

– Да я уже понял – Сушко шагнул вперед. – Давайте-ка ее сюда. Будем Зайцева с его алиби совмещать.

Машук хмыкнул.

Тем временем Бурячиха включила задний ход. Толик бежал к ней, но споткнулся обо что-то и упал.

– Валентина! – грозно крикнул Семен Витальевич. – А ну иди сюда! Иди сюда, кому говорю!!

Бурячиха остановилась, постояла, и нехотя двинулась обратно.

– Теперь понятно, где она брала товар – пояснял запыхавшийся Симко шагающему рядом Колесниченко. – Были сигналы, что Михалыч гонит, но я как-то не обращал… Вон, значит, оно как!

Колесниченко с умным видом кивал.

Они подошли к сидящему на траве Толику, со страдальческой гримасой щупавшему колено.

– Под ноги смотреть надо! – назидательно сказал участковый, подняв палец.

– И вообще, мы выстрелить могли – внушительно добавил Колесниченко, похлопав себя по боку.

Толик промолчал.

Милиционеры остановились и стали ждать Бурячиху. Та шла нарочито медленным шагом, словно на эшафот, и волокла за собой тележку.

Когда она подошла, Симко молча показал ей пальцем в сторону сторожки.

Бурячиха покорно двинулась в нужном направлении.

Пропустив ее вперед, Симко и Колесниченко пошли сзади. Толик, прихрамывая тащился следом.

Пройдя вперед, Бурячиха воровато оглянулась, словно надеялась, что за ней никого нет.

– Иди, иди! – прикрикнул Симко – я еще за ней бегать буду!

Бурячиха втянула голову в плечи и ускорила шаг.

– Значит, вы подтверждаете, что гражданин Михеев вчера днем купил у вас восемь стаканов самогона? – уточнил Сушко, поочередно поглядывая то на Толика, то на Бурячиху.

– Подтвеуждаю.

Толик облегченно вздохнул.

– А что за стаканы такие? – влез Колесниченко. – Какого размера?

Все с интересом посмотрели на самогонщицу. Та пожала плечами, и порывшись в тачке, достала крошечную пластиковую рюмочку.

– Обычного вазмева. Евуопейский стандавт.

– Тогда понятно, – выдохнул Колесниченко и посмотрел на старших.

Машук ему одобрительно кивнул.

– Так ты за самогоном до Михалыча пришла? – как ни в чем не бывало, спросил тетку Симко. Та кивнула.

– Аппарат сломался. Сегодня не будет, – развел руками Сушко.

– А когда ж? – с надеждой спросила Бурячиха.

– Сказано тебе, сломался, значит сломался! – отрезал участковый – Свободна!

Бурячиха с уважением посмотрела на него и взялась за тачку.

– Э-э-э! Мы еще не закончили!

И Сушко продолжил допрос.

Когда Бурячиха исчезла с тележкой, Сушко вернулся в каморку. Машук сидел на табуретке и курил, задумчиво глядя на труп.

– Что? – спросил Сушко коллегу.

– Да что-то не стыкуется. Выпил, отрубился, очнулся, пришел, увидел… Недоговаривает твой Зайцев что-то.

– Ты тоже заметил? Впрочем, сейчас увидим. – И Сушко позвал Толика.

Когда Толик зашел в каморку, Сушко поманил его пальцем и сказал, показывая на валявшийся на полу скальпель:

– Твои отпечатки мы… – он хотел сказать «Твои отпечатки мы найдем, это вопрос времени и докажем, что это ты убил деда».

Но Толик не дал ему договорить. Он вообразил, что менты уже нашли его отпечатки, забыв, что их еще даже не снимали. Он испугался и…

– Это тот мужик, тот мужик, который застрелился! Это не я! Я все видел! – и Толика прорвало. Колесниченко не успевал записывать.

* * *

Спустя четыре часа на территории бывшего дома отдыха было очень людно. Перед центральным корпусом стояла машина из прокуратуры, еще одна – из милиции, и труповозка.

Прокурор, младший советник юстиции Калашник стоял на краю обрыва, безразлично вертя в руках упакованный кусочек пластика – обломок мобильника и устало слушал Сушко, вводившего его в курс дела. Милиция была везде. Из воды достали тело неизвестного, застрелившегося ночью, осмотрели территорию дома отдыха, нашли самогонный цех, зафиксировали следы автомобилей, прочесали прилегающие к территории участки леса, сняли отпечатки пальцев, в том числе и на дверях центрального входа.

В общем, проделали всю необходимую работу, которую нужно выполнять и которую так выполнять не хочется.

Совершенно обалдевший Толик, которого успели опросить еще два раза, сидел на скамеечке и перебирал в памяти все, что рассказал следователям. Больше всего его беспокоило, что где-то он прокололся и теперь милиция сможет узнать о деньгах и часах.

Когда осматривали территорию, он сидел как на иголках. Но к счастью, никому не пришло в голову оттащить в сторону сломанный детский грибок, под которым в углублении, завернутые в целлофановый пакет, лежали неожиданные трофеи. Он жалел лишь о том, что не догадался спрятать все где-нибудь в лесу, чтобы можно было в любое время взять без помех. Теперь же придется подождать. Ну ничего, когда все утихнет, он пойдет и купит себе новый пиджак. Непременно коричневый, и чтобы…

– Ты есть хочешь? – прервал размышления Толика чей-то голос. Вздрогнув, тот обернулся.

Колесниченко протягивал ему яблоко и два пирожка с картошкой, взятые из дому.

– Спасибо! – благодарно улыбнулся Толик, осторожно беря тормозок.

– Как ты думаешь, этот, что застрелился, кто он такой? – Колесниченко присел рядом.

– Кто его знает! – с набитым ртом ответил Толик. – Я его первый раз вижу. Ну, второй. Первый, это когда он там стоял! – Толик указал на центральный вход.

– А это случайно, не тот, который выставку вам подогнал? – младший лейтенант испытывающе поглядел на собеседника.

Толик задумался. Честно говоря, того знакомого, который обещал выставку, Толик как раз-то и не видел. Он красил колонку, потом копал червей, а потом ходил в поселок… Все прошло как-то мимо него. Это после Константин Михалыч поделился с ним новостью.

– Да я вообще-то и не знаю. Занят был, – доверительно сообщил он Колесниченко. – Красил, работал, то, се. Как-то и не разглядел… Кто его знает… Может, и он… А может – и нет… Не знаю. Я его не видел, он меня, – и Толик захрустел яблоком.

Колесниченко задумался. Если целью убийства была именно ночная встреча без свидетелей, то тогда все складывается. И если убийца-самоубийца ничего не знал о Толике, значит, он и не опасался лишних глаз.

Колесниченко привстал и заглянул в окно сторожки. Ничего, если не считать посуды на подоконнике, не говорило о том, что там ночуют, или вернее, ночевали, два человека.

– Слушай, а где ты спал? Ночевал, в смысле, – спросил он у Толика, с любопытством разглядывающего незнакомого майора, из приезжих, который, присев на корточки, внимательно рассматривал подъезд к дому.