Как Артём стал писателем

Олег предпочитал смотреть всё то, что показывал  всё тот же крохотный чёрно-белый телевизор. Но обычно часов в одиннадцать ложился спать и он – с утра надо ехать проверять улики.

На этот раз всё закончилось в час. Владимир Николаевич выиграл рубль. Рашид остался при своих, Артём и Саша проиграли по полтиннику.

Почистив зубы, все отправились на боковую.

Прошёл ещё один день летней работы – вполне традиционно и буднично.

Следующее утро Артём с Рашидом начали с осмотра тензиометров, а вернувшись на базу часам к семи, позавтракали. Завтрак всегда был камнем преткновения. Марата так рано поднять не удавалось никогда. А уж заставить готовить!..

Так что приспособились привозить с собой пару килограмм сливочного масла, много хлеба, и – иногда – здоровенную палку колбасы, а иногда – брусок сыра.

Съев по паре огромных бутербродов, и выпив весь вчерашний чай (Марат, когда встанет, заварит новый) друзья отправились за два холма: яма, которую Рашид готовил к приезду «знакомого» почвоведа, Галины Стулиной, находилась почти в километре от Дома. Но её можно было смело оставлять без присмотра – спереть в ней было нечего.

Копая по очереди, поскольку поместиться вдвоём в пространстве метр на метр было нереально, они, как всегда, мирно переругивались.

– Ну ладно… Вот Галина приедет, залезет в яму, определит тебе все эти слои, и карбонаты всякие… И что тебе это даст?..  – на что следовал не менее традиционный ответ:

– Наукообразие! Вот включим в отчёт… Да и Шеф любит… И мне – для «диссера»…

Глубину удалось довести до четырёх метров: доказав, что ничуть они не хуже Толика с его Кучкаром.

Ближе к обеду из-за гребня ближайшего холма, по дороге, спускавшейся к Дому, стало здорово пылить. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это Шеф собственной персоной, даже на своём личном «Жигулёнке», и с ним долгожданная Галина Стулина.

Владимир Николаевич снова грозно зыркнул руководящим оком на всех, и счёл нужным повторить про фотографии очередного оползня:

– Для Шефа – это будет отличная фишка! В отчёте так и напишем: «для нормальной эксплуатации и сохранения земельного фонда необходимы противоэррозионные мероприятия».

И обязательно приложим фотографии. Артём, фото – за тобой!

Артём кивнул – он был практически штатным фотографом экспедиции, так как снимки действительно придавали отчётам солидность и столь необходимое «наукообразие».

Далее последовали также вполне традиционные распоряжения Марату насчёт обеда.

Шефа и Галину приветствовали. После того, как они переоделись в рабочую одежду, которая у шефа весь сезон висела на вешалке, а Стулина привезла с собой, – отправились.

Вначале, конечно, показать результаты природной эрозии.

Галина заинтересовалась, что-то долго выковыривая из обнажившегося откоса, и излагая что-то умное о карбонатах. Шефа же это заинтересовало, как ни странно, довольно слабо. Впрочем, он согласился, что в отчёте фото будет смотреться неплохо…

После того, как все вернулись, и попили чаю, Шеф с Владимиром Николаевичем и Сашком составили «кворум» для Преферанса. Олег стал помогать Марату, а Рашид и Артём с Галиной пошли-таки к яме. Новой.

Скривившаяся физиономия Галины показала, что глубиной она не слишком довольна. Так что пока она отдыхала, расположившись позагорать в своих шортиках на склоне холма, словно холёная кошка, принимая жеманные позы, (Хорошо, что местные не видят!) Рашид с Артёмом, сменяясь, в полчаса углубились до желаемых пяти метров.

После чего Её Величество соизволили почтить яму своим присутствием.

Пока почвовед и Кандидат биологических наук с умным видом ковыряла специальным ножичком поверхность вертикальной стенки, диктуя записывающему и заинтересованному Рашиду свои выводы по слоям и их сантиметрам, Артём просто прилёг рядом, и мирно… захрапел.

Рашид, устав любоваться на весьма упитанные и длинные ноги, записывал, уже не отвлекаясь. Да и то сказать – кроме этих самых, достаточно стройных, ног, усладить взор было почти нечем. Впрочем, остановить Акопяна это не могло. Правда, пока его подъезды к сорокапятилетней женщине с тремя детьми особым успехом не увенчались. Но, как говорится, надежды юношей…

Часа через два, когда солнце опять встало вертикально над головой, с почвоведческой частью оказалось покончено. Допили воду из фляги, собрали вещи, и двинулись к Дому.

Дома всё оказалось в порядке: Шеф курил, перемещаясь по тени сада уже в трусах, (семейных) Марат что-то ностальгическое рассказывал Олегу, и Преферанс, как и ёмкости с напитками, были полузакончены. Галина опять ушла переодеваться, Рашид же с Артёмом взялись за салат, хлеб, и прочую снедь, требовавшуюся к Плову.

Через ещё полчаса всё было готово, преферансистам предложили прерваться, и все уселись за стол кушать. Для Галины Шеф специально привёз пятилитровую бутыль «своего» – он замечательно делал вино из Паркентского же винограда, который они с Владимиром Николаевичем закупали осенью по триста килограмм – больше в багажники их машин, выстилаемые для такого случая полиэтиленовой плёнкой, не помещалось.

Обед прошёл на достойном уровне. Даже Галина не ломала из себя «Кандидата» (Ещё бы – в присутствии Шефа – Доктора технических Наук!), и вела себя расковано и… мило. Особенно после того, как бутыль опустела на добрую треть.

После обеда, из-за традиционного разговора об общих коллегах длившегося побольше часа, преферансисты продолжили. Марат с Олегом тоже.

Артём же с Рашидом пошли спать.

Ужин и вечерне-ночной преферанс ничем не отличались от традиционных… Как и полуночное купание под трубой для снятия симптомов чересчур обильного возлияния.

Ночевали тоже традиционно: Галина в отдельной комнате, специально подготовленной для таких вип-гостей, остальные – как всегда. То есть – на своих постелях. В полностью отключённом состоянии.

На следующий день, после завтрака, состоялся отъезд Шефа с дамой, чем-то напоминавший отступление Наполеона из Москвы. Во всяком случае, Шеф что-то говорил насчёт «ужасного самочувствия» и «разламывающейся головы». Галина, поджимая губки, отмалчивалась.

Владимир Николаевич, поотдувавшись, позвал Акопяна на партейку. Марат встал к казану – есть-то надо! Олег уехал переставлять улики.

Рашид с Артёмом не придумали ничего лучше, как пойти ещё раз посмотреть на оползень.

Владимир Николаевич, как всегда, оказался прав: фотографии, сделанные с нужного ракурса, произвели неотразимое впечатление на членов Учёного Совета. Отчёт утвердили. Владимир Николаевич был доволен. Шеф тоже. Сдачу отчёта традиционно… Отметили.

И вот он и – Новый Год…

Сегодня Артём проснулся в три. Сходил, куда положено. Выпил кипячёной воды на кухне. Выпил четыре таблетки активированного угля – сегодня почему-то пучило живот. После чего засунул в рот таблетку мукалтина, чтоб не першило горло, и двинулся досыпать.

В детском саду, если относиться непредвзято, всё тоже было вполне приемлемо. Просто это ему, почти пять лет прожившему во дворе у бабушки, оказалось страшно и непривычно – вот он и устроил «грандиозный рёв» – на целых два часа! – когда его туда сдали.

Но воспитательницы в те времена оказались жутко терпеливы: в конце удалось уговорить его, что это – не навсегда, а только до пяти вечера.

Обед Артёма снова расстроил: на первое оказался рассольник, с перловкой, которую он терпеть не мог. А на второе – котлета с пюре – это приемлемо. Зато вот тихий Час, последовавший за чаем, оказался привыкшему к свободе и открытому воздуху двора мальчишке – хуже горькой редьки.

Заснуть не удавалось почти никогда. Поэтому пока остальные дети группы честно спали, Артём развлекался как мог: однажды собрал со всех одеяла, и «спрятал» под своей кроватью… За что на него воспитательница с нянечкой «наябедничали» матери. А мать у Артёма – не из тех, кто будет молчать! Влетело ему тогда здорово. От походов по спальне и разных «мероприятий» пришлось отказаться. И он оставшиеся полтора года только молча лежал. И глядел в окно – огромное, два на два. Зимой – тусклое, летом – яркое. И мечтал. Может, именно в эти моменты ему и пришла идея, что возникающие в мозгу мысли и эпизоды – нужно записывать?..

Правда, «записывать он начал лишь когда стал работать в СОНИИРИ.

Работа требовала его присутствия и в полях, и в Ташкенте, на обработке собранных данных, и печати фотографий. И иногда после обеда оставалось свободное время. Вот тогда-то он и пользовался пишущей машинкой отдела! И печатал то, что рукописно «наваял».

Но с сожелением приходилось констатировать, что рассылаемые во все молодёжные журналы, вроде «Юного техника», или «техника – молодёжи», не приносили ожидаемого успеха. Редакторы были вежливы, но категоричны: «Ваше произведение нам не подходит».

Артём тогда ещё не понимал, что и стиль подачи, и идеи его рассказов не блистали ни грамотностью ни оригинальностью. Ну а потом Великий и нерушимый распался, СОНИИРИ закрыли из-за отсутствия центрального финансирования. И пришлось устроиться на три работы, чтоб прокормить семью…

Но он продолжал упираться: когда удавалось проснуться хотя бы в четыре-пять утра (Без будильника! Чтоб не проснулись дочь и жена!), шёл на цыпочках в зал (Они тогда жили ещё в Доме родителей жены.) и при свете настольной лампы – писал, писал… Хотя жена и говорила, что он …нёй мается, и лучше бы выспался как следует.

Перепечатывал «наваянное» в выходные – днём, чтоб никому не мешать, там же, в зале. А поскольку он в то время в ирригации уже не работал, машинку пришлось прикупить подешёвке, на барахолке. Артём сам починил её, и даже напаял на рычажки недостающие литеры букв – тоже купленные. К сожалению – от другой машинки. Но ему это не помешало.

А романы, которые он тогда предпочитал, были в жанре фэнтези. А конкретней, о приключениях его любимого героя: Конана-варвара. Так. Где это он вчера остановился?

«(…) Каринэ всунула между толстых створок кинжал с золотой рукоятью, и что было сил нажала:

– Сейчас попробуем… Уф-ф…

Кинжал, будь он неладен, сломался. Свинство. Каринэ оцарапалась.

– Ха-кха-кха! – издевательский глухой смех раздался за их спинами. Обе стремительно обернулись, причём Каринэ судорожно сжимала в выставленной руке бесполезный обломок, а Ригина инстинктивно прижалась к ней.

Но это оказалась лишь их сумасшедшая напарница.

– Уж не бежать ли вы пытаетесь? – от грозных интонаций хриплого голоса у обеих невольно забегали мурашки по коже, и противный липкий страх сковал тела и сердца, – Ха-ха-ха! Напрасно. От НЕГО – не убежите! Я чувствую! Я ощущаю его! ОН скоро будет здесь! Он приближается, его не остановить! Спасенья нет!!!

От слов безумной, как бы дики и нелепы они не были, обеих обнявшихся подруг вдруг бросило в жар. Прижавшись спинами к равнодушному дереву, они во все глаза смотрели на сидевшую теперь к ним лицом красавицу.

О, да, сейчас неподдельная страсть в голосе придала ей какую-то неземную красоту. Волосы, словно ореолом окружали голову с горящими фанатичным блеском глазами, придавая поистине неземное выражение лицу с правильными и милыми чертами. (Наверное, это и имели в виду побывавшие с ней мужчины?) Правда, встретиться с ней во второй раз почему-то никто из них желанием не горел…

Бездонно огромные фиолетовые глаза отражали теперь лишь пламя факелов. Каринэ вдруг подумалось, что всё это слишком фантастично и глупо, чтобы быть чем-то иным, чем страшный сон. Кошмар.

Но проснуться почему-то не получалось.

Наконец она первой решилась нарушить страшную затянувшуюся паузу:

– Кто? Кто идёт?

– Ха-кха-кха! – в смехе теперь проскальзывали истерические нотки, – Смерть!

ОН – смерть для всех нас! Мы умрём! Ха-ха-ха!

Ригина не придумала ничего лучше, как грохнуться в обморок.

Стремительно завернув за угол, он нос к носу столкнулся ещё с одним здоровяком. Меч его противник держал наготове, и драться, без сомнения, умел.

Но Конану сейчас было не до демонстрации красивых приёмов! Поэтому вспоров сардару живот от паха до пупка, он поспешил заняться последним стражем. Тот, проявив редкую сообразительность, кинулся снимать запоры и щеколды с устрашающего вида двери, которая и вправду, могла бы выдержать даже удары тарана.

Этого Конан уложил великолепным броском, шагов с десяти, очередного кинжала. Медленно, опираясь ладонями о мощные равнодушные доски, тот сполз на пол по двери, оставляя на ней широкий кровавый след, и так и не догадавшись закричать. Впрочем, возможно охране, или кем там ещё они работали у Хаттаф-бека, кричать было запрещено. Да и в шиш-беш играть, наверное, тоже. И то, что произошло, только доказывает, что начальство обычно право…

Наслаждаться победой, правда, было рановато. Ведь оставались ещё двое сардаров в подвале. Слышали ли они звуки битвы? И где вход в подвальный этаж? Впрочем, на вход наплевать – найдётся! Главное – выход из чёртова дома теперь в руках Конана! И уж он-то позаботится сохранить контроль над ним!

Варвар, соблюдая осторожность, и поминутно прислушиваясь к звукам дома, и оглядываясь на коридоры, бесшумно снял все засовы и пооткрывал щеколды. Приоткрыв дверь, он тихо свистнул условленным образом.

В дверь проскользнули три тени – Ринат и ещё двое, комплекцией поздоровее.

Ринат, посмотрев на трупы, почесал в голове, но промолчал.

– Как там, снаружи? – тихо спросил киммериец.

– Были проблемы. – отозвался Ринат, – С полминуты назад открылось окно на втором этаже, с парадной стороны. Кто-то попытался вылезти. Но Афтандияр и Мелик всадили в него по стреле, и он упал обратно в комнату.

– Вот чёрт! – вырвалось у Конана, – Никто не заметил?

– Ну, нет! Всё чисто! – Ринат, вроде, даже был оскорблён таким вопросом.

– Ладно, хорошо. Пусть двое так же стерегут пока чёрный ход, а ещё двое – окна, пока мы изнутри всё не осмотрим. Если кто-то кроме нас, попытается выйти, пусть убивают, не задумываясь. Если же кто-то будет входить – не препятствовать! Вы трое – всегда будьте внутри!

Ринат скрылся во тьме, и через минуту возник перед варваром:

– Порядок!

– Отлично! Идём по этому коридору. Вы двое – налево, мы с Ринатом – направо. Кто первым найдёт дверь в подвал – пусть позовёт остальных.

Поиски не затянулись. Через минуту они стояли у вскрытой варваром солидной двери, ведущей на крутую лестницу, заканчивающуюся ещё одной солидной дверью.

Конан с факелом в одной, и мечом в другой руке, быстро спустился, прикидывая, что, наверное, вскрытие замка не прошло незамеченным. Остальные его бойцы, без дополнительных приказов следовали за ним, держа оружие наготове. Варвар открыл и нижнюю дверь.

Они оказались в ещё одном коридоре, проходившем под всем зданием. Освещён  он был тоже парой факелов. В дальнем его конце двое настороженных стража стояли спиной к новой и (ну, понятно!) тоже очень прочной на вид двери.

Конан во главе своего маленького воинства прошёл прямо к ним, и остановился в нескольких шагах. Он не хотел ненужного теперь кровопролития.

– Сдавайтесь! И останетесь живы.

– Никогда! Мы не опозорим наш род позорной сдачей без боя! – отозвался крупный мужчина постарше, злобно перехватив в руке ятаган. Другой ощерился, словно загнанная в угол крыса. Конан почесал в затылке:

– Насчёт позора – мне понятно. Вы что, предпочитаете смерть? У вас же нет шансов!

– Ты грязный наглый дурень! Таких, как ты и твой сброд, мы убивали в наших горах по десятку втроём, или даже – вдвоём! Сдавайтесь вы! И может быть, благородный Хаттаф-бек пощадит ваши ничтожные душонки!

Полагая, что беседа зашла в тупик, Конан буркнул только: «Этот – мой!», показав Ринату на своего собеседника. Ринат кивнул одному из своих, и отошёл назад.

Зазвенела сталь. Пролилась кровь.

Через минуту всё было кончено. Гордый горец оказался сильным бойцом, но что его сила и искусство могли сделать против закалённой боевой машины!

Киммериец вытер свой меч о шальвары пронзённого в горло смельчака.

Комнату с люком в полу он осмотрел очень внимательно. Чего только здесь на полках не лежало. Но единственно нужным предметом сейчас был готовый, ещё не зажжённый, факел.

Покончив с осмотром, киммериец вернулся наверх и повынимал из трупов, обтерев, все свои метательные кинжалы. Столь ценным оборудованием не следовало разбрасываться – ведь основная часть работы была впереди.

Тут к нему сбежал по лестнице Ворэз:

– Конан! Ринат просит тебя подойти!

Варвар быстро прошёл на второй этаж за Ворэзом, приведшем его к той самой комнате, перед которой осталась недоигранная партия шиш-беша.

Войдя внутрь, он понял, что докопаться до сути дела с похищениями можно теперь только у самого Хаттаф-бека.

На полу, задрав к потолку злобное заострившееся лицо, лежала давешняя женщина с чертами хорька и обезьяны. Злобной и старой обезьяны. Взошедшая полная луна отражалась в остекленевших глазах. Две арбалетные стрелы торчали из середины груди. Крови вытекло немного.

Привязанная к подоконнику простыня указывала, как сообразительная женщина собиралась покинуть комнату-западню, а придвинутый к двери тяжёлый комод говорил о незаурядной силе, и предусмотрительности.

– Это она пыталась бежать из окна. – пояснил Ринат, словно это ещё нуждалось в  пояснении. Окно он уже закрыл.

Конан задумчиво кивнул. Что ж. Если можно так сказать – повезло Лавине. А жаль».

Глава 3

Так. Придётся прерваться. И сходить, туда, куда обычно ходишь, когда посидишь в относительно холодном и практически не жилом (семья жила фактически в двух небольших спальнях: детской и «взрослой», и на огромной веранде, где стоял телевизор) зале: мёрзнут ноги. И выделяется, соответственно, эн-ное количество лишней жидкости из организма.

Опорожнив в «домике неизвестного архитектора», расположенного в конце двора, возле кладовочек и ванны, мочевой пузырь, Артём снова сел за стол. А допишет-ка он эту сцену – поисков и блужданий Конана по Лабиринтам под дворцом – потом! А то как бы не потерять динамизма сцены с монстром! Ведь он именно сейчас, в предрассветном полумраке, видит её вполне. Отчётливо.

«От омерзения Каринэ стошнило, и теперь едкий запах рвоты примешивался к сладковато-приторному запаху – крови, и удушливому – страха и пота.

Сейчас, за полчаса покончив с женщиной, имени которой они так и не узнали, и переработав её тело в золотую кашицу – теперь-то Каринэ понимала, что означают эти аккуратные пирамидальные кучки вдоль стен!!! – чудище своим ужасным языком гладило Ригину по лицу, явственно наслаждаясь беспомощностью жертвы, загнанной в угол: её дикими криками и ужасом в глазах.

Слёзы, дрожь, что сотрясала ужасными спазмами тело несчастной и её жалобные мольбы вперемежку с ужасными проклятьями, явно доставляли страшилищу массу удовольствия. Оно гнусно улыбалось, если можно так назвать выражение на его нечеловеческой роже.

Каринэ, оказавшаяся пока вне поля зрения монстра, и понимая, что помощи ждать неоткуда, подобрала один из оставшихся целым клинков с роскошно отделанной рубинами и сапфирами рукояткой, спрятав его за спину, и двигалась бесшумно.

Ей было ясно, что их всех ждёт один конец – быть переработанными магической утробой в жалкую и безмолвную кучку драгоценного золотого помёта!

Каринэ предпочла бы смерть такой судьбе, но, похоже, монстр прекрасно сожрал бы и труп. Причём – с тем же результатом… Кончина первой его жертвы была ужасной! Ригина билась в истерике, так, впрочем, на свою беду и не потеряв сознания. Каринэ же досмотрела до самого конца процесс неторопливого поедания… А монстр ещё поглядывал – то на неё, то на Ригину!

Ощущая, что терять нечего, она собиралась теперь дорого продать свою жизнь – сидеть и ждать сложа руки было не в её правилах!

Прокравшись вдоль шершавого бока массивной туши, она что было сил рубанула, вложив, как учили в далёком детстве, в удар энергию от напрягшихся мышц живота и кистей, по тошнотворно блестящему от крови и слюны языку!

Добрых шесть футов розово-жёлтой плоти, противно, словно обезглавленная змея, извиваясь, упало к ногам Ригины. Та пронзительно завизжала, содрогнувшись всем телом.

Но злобный утробный рёв монстра перекрыл этот визг!

Он был такой силы, что Каринэ показалось, что её барабанные перепонки вот-вот лопнут. Отбросив ятаган, она закрыла уши руками, а затем и упала на колени, закрыв глаза, и чувствуя, как падают камни со сводов подземелья. Кажется, она потеряла сознание.

Очнувшись, Каринэ увидела прямо перед своим лицом горящие глаза и страшные белые зубы».

Не то, чтобы Артём считал своё творчество «подвигом во имя литературы, и жертвой, приносимой на алтарь сайнс-фикшн и фэнтези», или чем-то таким, что принесло бы прибыль: он давно, после того, как вернули в 1998 из Санкт-Петербурга из издательства Центрполиграф рукопись «Машины», понял, что заработать на писательстве – невозможно.

Но всё же записывание приходящих в голову сюжетов и текстов превратилось для него в некий… Назовём его – предохранительный клапан. Этакий плевок в лицо безнадёге, и царящему в стране и окружающих республиках бывшего «Могучего и нерушимого» унынию. Вызванного крушением всего, к чему они привыкли: Обществу «Развитого Социализма». Когда у всех имелась гарантированная и хорошо оплачиваемая работа, полки магазинов (Простых и привычных, одноэтажных, и словно – домашних, а не новомодных залитых ярким светом, и нейтрально безликих Гипермаркетов!) были полны продуктов, пусть и не высшего сорта, но вполне съедобных, а проезд в автобусе и метро стоил пять копеек. Да и трамваи и троллейбусы ещё ходили, прекрасно справляясь с перевозкой в часы пик всех учащихся и работающих.

А вот позже, при Мишке меченном, началось: и в очередь приходилось записываться, и стоять ночами, чтоб получить в магазине при махаллинском комитете свои жалкие «положенные» два килограмма чёрных макарон, килограмм сахара, кусок хозяйственного, серо-коричневого, мыла, и одну пачечку маргарина. По «базовым», государственным, ценам. А всё, что нужно дополнительно для прокорма семьи – уж извините: втридорога (А то и – в десять раз!) на чёрном рынке! А тут ещё и полный крах системы денег: когда всё, что его тесть накопил на сберегательной книжке за двадцать лет честного труда, за одну ночь превратилось из кооперативной квартиры – в маленький телевизор…

Вот в том числе и от этого и тесть, и очень многие пенсионеры тогда поумирали – слишком сильный стресс. Артёму же нужно выкручиваться и приспосабливаться: предаваться переживаниям некогда. Семья!

И сейчас стоимость проезда, да и всего остального повышается чуть ли не каждый месяц… А вот зарплата – не очень-то.

Поэтому и приходится до работы – благо, всего три кэмэ! – ходить пешком. Но ничего. Ноги он «накачал» ещё во время самой первой работы: в полях – там иногда за день проходили по пятнадцати тех же кэмэ.

«Когда последний телохранитель гнусного и беспринципного сутенёра пал, пронзённый прямо в лоб, Конан кинулся к высоким двустворчатым дверям, из-за которых теперь доносились явно женские крики. Срывая и срезая какие-то дурацкие верёвки с многочисленными разноцветными восковыми печатями, он свирепо рычал, и секунд за десять добрался до замков и бруса с его бедро толщиной, надёжно блокирующего двери. Откинув и его, киммериец схватился за фигурные литые ручки, и распахнул, наконец, обе створки настежь.

Кром! Ну и чудовище!

То, что в мерцающем свете факелов предстало взору киммерийца, и вправду могло повергнуть в панику любого обычного человека.

Но Конан и не был обычным человеком.

Поэтому, оценивающе оглядев с головы до ног страшного противника, он, сжимая меч обеими руками, медленно двинулся вперёд на пружинисто напряжённых ногах.

Враг ждал его. И ждал спокойно. Он словно нарочно не двигался с места, чтобы дать наглецу возможность как следует рассмотреть себя.

Да, рассмотреть нашлось что.

Ростом в холке странное тело достигало футов семи. Странным оно казалось потому, что представляло собой как бы гибрид туловищ слона и носорога. Ко всему прочему, задние конечности казались гораздо короче передних, что усиливало нелепость двенадцатифутового тела.

Четыре колонны мощных ног, оканчивающихся, как у слона, расширенной ступнёй, были больше четырёх футов в обхвате. Но плечевой пояс передних был шире, и сильнее развит: ещё бы, ведь передние ноги поддерживали мощную, длинную и очень толстую, шею футов восьми-девяти. На которой сидела ещё и крупная, лягушкоподобная голова размером с добрый бочонок.

Голова эта была поперёк раза в два шире, и с красными широко расставленными глазами навыкате, что ещё усиливало сходство с лягушкой. Что до хвоста, то его киммериец не заметил, а может, его и не было вовсе. Толстая шкура кое-где бугрилась противными морщинистыми складками, и была странного, серо-жёлтого цвета.

В бою с варваром монстр, скорее всего, мог рассчитывать только на бивень, ноги и зубы – частокол трёхдюймовых, загнутых вовнутрь и окровавленных приспособлений для разрывания человеческой плоти, внушал невольное уважение хотя бы своей многочисленностью. Нелепый, но явно страшный противник буравил незваного гостя глазами молча, хотя Конан и слышал, что говорить чудище умеет.

Но почему же оно не нападает? Ждёт чего-то?

Мысли Конана о предстоящей схватке оказались внезапно прерваны:

– Конан! – полуистерично-радостный крик показался ему райской музыкой, – Я знала, что ты придёшь!

О! Хвала Мирте Пресветлому, она ещё жива!

– Ага, привет, дорогая! Извини, что пока не могу обнять тебя – я немного занят! – варвар двигался, прикидывая, где могут быть в броне тела слабые места, и медленно обходя по кругу здоровенную тварюгу, тоже медленно разворачивающуюся к нему всё время передом, по мере того, как человек продвигался к своей женщине.

Конан и так и так прикидывал, как бы лучше достать чего-то явно выжидавшего монстра, и, наконец, неуловимым движением от бедра метнул один из кинжалов в выпученный глаз.

Глаз моргнул, кинжал со звоном отлетел прочь, высекая искры из стены.

– Чёрт! – выругался Конан, – Бронированный он у тебя, что ли?!

– Да, да, Конан! Туловище никак не пробить! Я уже пробовала!

– А ты у меня молодец! Я смотрю, времени не теряла. – завершив обход туши, варвар теперь закрывал своим телом сидевшую на одной из груд золота абсолютно нагую, и придерживающую одну свою ногу обеими руками, Каринэ. Состояние его подруги внушало сильное и вполне обоснованное беспокойство. Других же женщин в пещере вообще не наблюдалось – даже в виде растерзанных тел. Странно.

Мельком взглянув на морщившуюся от боли женщину, Конан, уже предвидя неприятности, спросил:

– Как ты? Сможешь идти сама? – на что немедленно получил подтверждение своих самых худших опасений:

– Нет! У меня раздроблена ступня!

Варвар грязно выругался в рожу монстру, доставая ещё кинжал.

Но и его постигла участь первого – разломившись от могучего броска, половинки, отскочив от лба, со звоном упали к ногам невредимой и невозмутимой твари.

Чудище всё так же молчало, с очевидным интересом наблюдая, что же теперь будет делать нежданный спаситель.

– Ладно. Ты тут с ним, вроде, довольно долго. Может, подскажешь, где у него уязвимые места? – несколько раздражённо спросил киммериец, не поворачивая к Каринэ головы – не хотелось хоть на долю мига упускать противника из виду. Мало ли как быстро на самом деле может двигаться эта туша! Он чувствовал себя в положении идиота, которого заведомо неуязвимая тварь хочет вначале унизить, а потом и убить.

Да, эта самая странная неуязвимость и бездействие явно умного и расчётливого противника начинали его сильно беспокоить. Монстр же, похоже, находя ситуацию забавной, смотрел с откровенной издёвкой.

– Н-ну… Язык! Я отрубила футов пять! – неплохо для «хрупкой» женщины. Но, похоже, на боеспособности чудовища это никак не сказалось…

– Молодец, конечно. Но не похоже, что он сильно ослаблен этой потерей! – мрачно сыронизировал варвар, – Во всяком случае, от потери крови он явно не умрёт! А ещё?

– Н… не знаю! Больше, вроде, ничего!

– Ну и как теперь быть? Может, с ним можно договориться? – Конана злила дурацкая ситуация, в которую они попали, и беспокоило странное молчание твари. Та же уж точно чувствовала, что он теперь осознаёт своё полное бессилие, и получала от ситуации большое удовольствие – словно кошка, забавляющаяся с пойманной мышкой. А то, что он пойман, было понятно без слов – иначе разве он пришёл бы сам?!

– Нэт, договорыться со мной вам нэ удастся! – внезапно разлепило рот чудовище в момент, которого Конан меньше всего ждал, – Я ОЧЭНЬ  расстроэн врэменной потерей языка! Теперь придётся целый месяц ждать, пока он снова отрастёт. А мнэ он был нужен сегодня!

– А может, если мы извинимся, ты простишь нас? – криво усмехнулся варвар.

– Нэт. Но извиняться и умолять меня вы можэтэ. Это доставляет мнэ удовольствие! Ха-кха-кха! – отозвалась захохотавшая голова, вскидываясь кверху, и сотрясая могучее тело в издевательском смехе.

– Ах ты мразь! Не дождёшься! – подскочивший гигантским прыжком Конан что было сил рубанул по шее. Удар был так силён, что загудевший меч выскочил из рук киммерийца и отлетел к распахнутым дверям.

Монстр в ответ на это, казалось, легко и небрежно махнул головой с двухфутовым бивнем, и белая кость насквозь пробила левое бедро Конана.

Снова махнув головой, тварь отправила варвара в полёт, окончившийся ударом о стену футах в пятнадцати от того места, где, так и не сдвинувшийся с места грозный, наглый и неуязвимый противник продолжал стоять. Да, позицию монстр выбрал спокойно и обдуманно – женщина сбежать уж точно не могла, а чтобы вынести её, Конану так и так пришлось бы пройти мимо уродливой туши…

Киммериец, оглушённый болью и ударом, рухнул вниз, даже не успев спружинить руками, и ударился ещё и об пол. Тот оказался ничем не мягче стены.

Ругался Конан теперь на трёх языках, выбирая выражения поцветистей, поминая всех родственников монстра как по материнской, так и по отцовской линии, и оглядываясь в поисках меча. В голове всё гудело от удара. Боль в ноге была жуткой.

– А, мэч ищешь! Похвально! – откровенно издевательским тоном констатировало чудовище, наконец сдвинувшись с места и подойдя к киммерийцу вплотную. Несокрушимая туша нависла над варваром, а он всё никак не мог подняться. Кровь из огромной раны хлестала толчками, в такт с сердцем, разлившись огромной лужей вокруг беспомощного северянина.

– Люблю смэлых… – голова, опустившаяся вниз, к самому лицу киммерийца, сделала паузу, – есть! Их мозг по вкусу гораздо лучше, чем у обычных людей, даже женщин! Я оставлю твою голову на закуску! А про мэч не беспокойся: он тэбэ уже нэ понадобится.

Опустившаяся с силой землетрясения тумбообразная нога, размозжила по локоть правую руку! Хруст костей отдался и в уши и в мозг!