Quotes from the book «Ненастье»
Каждый год с апреля по октябрь Танюша с Германом переезжали из общаги в квартиру Танюши (Яр-Саныч перемещался на сельхозработы в Ненастье), и Герман научился узнавать жену по шагам в подъезде. И много раз он слышал, как эти шаги замирали за десять ступенек от квартиры — Танюша стояла на лестнице и плакала. А Герман горбился за дверью квартиры в прихожей и ждал, когда Таня вытрет слёзы и позвонит.
Ей было больно любое общение, потому что оно обязательно выводило на вопрос «а дети есть?», и потом — «а почему нет?». Среди тех, кто стригся в «Гантели», ездил с Танюшей на троллейбусе или покупал продукты в том же супермаркете, что и Танюша, не было богачей, и женщинам нечем было хвастаться: ни мехов, ни жемчугов, ни «кадиллаков». Оставался лишь один критерий для превосходства — дети. И Танюшу никто не щадил. «Куда прёшь, не видишь — ребёнок?» «Пропустите к кассе без очереди, у меня коляска на улице!» «Сначала своего роди, а потом учи!» «Ясное дело, на детей она последние копейки не тратит, вот сапоги себе и покупает!»
Ребёнок оправдывал всё. Оправдывал мужа-алкаша. Огромную жопу. Дурное настроение. Образование в восемь классов. Опоздание на работу. Кандидатуру мэра. Старую шубу. Скандал в поликлинике. Тариф сотовой связи. Отсутствие машины. Все неудачи ребёнок превращал в победы, потому что неудачи объяснялись жертвами во имя ребёнка. Рожая, можно было ничего не делать сверх того, что назначено природой, и требовать с мужа, с родителей, с государства. Ребёнок объяснял даже другого ребёнка. И поэтому бездетная женщина оказывалась вне жизни, вне общества. В новом мире обмана и несправедливости дети были протезами успеха, костылями. А Танюша не имела этих костылей и падала, падала на каждом шагу.
Она отказалась расписываться с Германом. Пусть официально они будут друг другу никем. Танюша не боялась, что Гера бросит её, как бросил Серёга, и не пыталась заранее «минимизировать потери». Просто незамужней и бездетной Куделиной жить проще, чем замужней, но бездетной Неволиной.
Если спасаемый не врубается, что его спасают, следует прекратить спасательные работы.
Одноэтажное здание вокзала с арочными окнами сейчас было заново оштукатурено и покрашено в прянично-розовый цвет. А тогда оно было облупленное... Что ж, нынче время такое - и сладко, и вроде даже сытно, но не еда, и вредно, и тошнит.
Отдыхать - не подыхать! Голодом не кормят, здоровье не болит, работаем умственной деятельностью!
Где-то есть выход из ненастья.
Жить-это и есть смысл жизни. Надо стараться войти в режим "симпл лайф"-простого существования. Чем меньше экзистенции,тем глубже и обширнее пространство нирваны.
= " Забываешь не всё, а чего тебе не нужно."
Пока Басунов перегонял машину, получилось нечто вроде перемирия. Парни топтались возле дровяного сарая, курили и не выцеливали Немца по окнам. У Сучилина был «стечкин», у Темурчика — тоже «сайга», а у Леги Тотолина — ТТ. Все стволы, понятно, никто никогда не регистрировал.
Домик Германа стоял на вишнёвом снегу, ярко освещённый закатом, а внутри царил полумрак. С карабином в руках Герман перемещался по дому с одной наблюдательной точки на другую. Итак, окна первого этажа — на юг, север и восток (входная дверь — на юг). Окна второго этажа — на запад и восток. Выхода на улицу через подпол нет. Слуховых окошек на крышу тоже нет. Герман не рассчитывал, что при необходимости он сможет выбраться на скат между стропил через слой старого рубероида, обрешётку и шифер.
Герман легко мог подстрелить кого‑нибудь из парней, но не стрелял. Вот как повернулась жизнь. Он держит оборону в дачном домике, и против него — четверо «афганцев», бывших товарищей по «Коминтерну». Да, он украл деньги, он вор, — но им-то никто не давал права поднимать оружие.
И они не отцепятся. «Возможно, скоро они меня убьют», — спокойно думал Герман. У него было пронзительное предчувствие последнего боя. Эту вещую тоску он помнил по Афгану, и сейчас думал только о Танюше, потому что на краю гибели (он знал по себе) те, кого ты любишь, становятся впятеро дороже, а те, кого ненавидишь, оказываются безразличны. Значит, человек не создан для войны. И поэтому он и не стрелял в парней у дровяного сарая.
= "— Чем вы тут занимаетесь целыми днями, господа?— Вам не скучно?
Седой Володя читал англоязычную газету и ответил, не обернувшись:
— В индуизме есть понятие «шанти» — покой как вид деятельности. <...> в Индии не задумываешься о времени, о наполнении своего бытия, — снова заговорил Володя. — Жить — это и есть смысл жизни. Надо стараться войти в режим «симпл лайф» — простого существования. Чем меньше экзистенции, тем глубже и обширнее пространство нирваны."
Начало июля 1994 года в Батуеве потонуло в дождях, и город выглядел как алкаш: весь в отросшей нечесаной зелени, загорелый и одичавший.
