Княжич

Еще одной, не менее веской причиной частых встреч бояр с князем была группа вопросов, если так можно выразиться, совместной компетенции. Это те вопросы, что не могли быть решены князем самостоятельно, без поддержки общегородского веча. На нем хоть и собиралось все свободное население города, а все же бояре на этих собраниях, беззастенчиво пользуясь своим влиянием на мизинных людей, играли здесь первую скрипку. Как-то всерьёз менять внутренние порядки, издревле заведенные в княжестве, без одобрения веча князь не мог. Он имел право издавать новые постановления, но, прежде чем из княжеской канцелярии выйдет какой-нибудь акт, вопрос предварительно обсуждается, разрабатывается и решается на совещании князя с вечем. А еще предварительно, как показывает здешняя практика, чтобы князю по поднятому им вопросу не осрамиться и не нарваться на отрицательное решение городского веча, лучше заранее подстраховаться и обсудить его в узком кругу, с наиболее влиятельным боярством и епископом.

На дипломатическом поле князь тоже имел ограниченный простор для манёвров. С ним сносятся князья других княжеств, к нему обращаются иноземные правительства и купцы. Он отправляет посольства. Но во всем этом князь участвует не единолично, а вместе с боярами. Бояре подписывали вместе с князем договоры с соседними государями и подобно князю целовали крест в их выполнении. Также бояре отправляют посольскую службу.

Широки полномочия князя в области судопроизводства, но при условии, что князь в толковании споров опирается на соответствующие нормы «Русской правды». Князь мог осуществлять судопроизводство лично или через своих чиновников. Присяжные грамоты пишутся от его имени. Но и здесь, опять же, бояре часто привлекались князем для судебных разбирательств, помогали князю выявить истину в судебной тяжбе. А в провинциальных городах княжества судом вообще заведовали местные посадники. Судебные исполнители именовались «детские». Они арестовывали виновного, взыскивали долги, выдавали должника «головой» кредитору. В их пользу шла часть платы с истца.

Помимо светского существовало еще и церковное судопроизводство. В Смоленске оно вершилось в епископских палатах, на территории бывшего детинца, в присутствии местной знати, игуменов, приходского духовенства (попов) и черноризцев. На этом судилище мог присутствовать и князь.

Сам суд, что церковный, что княжеский, был довольно прост и незатейлив. Церковные или княжеские слуги приводили обвиняемого из мест заключения – городские тюрьмы, поруби, церковные дома или монастыри. Затем вели обвиняемого по центральным улицам города, что позволяло горожанам вволю поизмываться словесными оскорблениями и даже побоями над этим горемыкой. Простой народ набивался в епископальный или княжеский двор, скапливался на окрестных улицах и площадях – количество зрителей напрямую зависело от резонанса данного конкретного дела. Сам судебный процесс не отличался справедливостью и скорее напоминал расправу. Решение по тому или иному делу почти всегда было заранее известно, варьировалась зачастую лишь тяжесть самого наказания. Но в любом случае последнее слово, в зависимости от юрисдикции суда, оставалось за князем или епископом.

А вообще непосредственно до судов, из-за их коррумпированности и предвзятости, доходило мало дел. Стороны пытались решить все свои разногласия полюбовно или во внесудебной форме разбирательства.

Важной функцией, которую, слава богу, у князя еще не успели отнять, была, выражаясь современным языком, регистрация гражданских актов. Князь прикладывал свою печать и скреплял ею коммерческие договоры. Это мне в будущем должно пригодиться, существенно облегчив мою деловую активность.

Близкую связь с князем имело и смоленское купечество, оно было, благодаря обширным торговым связям и поездкам за границу, самой информированной частью общества. Смоленское купечество делилось на сотни, из которых каждая имела своего патронального святого, в его честь строилась церковь, бывшая центром торгового товарищества, хранительницей его товаров. Кроме того, за пределами княжества смоленские гости также могли организовывать общины, как это было сделано в Прибалтике. Во главе этих зарубежных общин стояли сотские, старейшины, к которым прежде всего и следовало обращаться в случае, например, неуплаты гостем долга кредитору.

Церкви при торговых площадях контролировали все торговые меры (веса, объема). Образцовые весовые капи для взвешивания товаров хранились в двух местах: в соборе и в католической (латинской) церкви. Наблюдением за взвешиванием товара (мед, воск, а также золото, серебро и драгоценные изделия) заведовали княжеские весцы, за что получали особую пошлину.

Кроме того, князь является предводителем смоленских ополчений, но последние участвуют далеко не во всех княжеских предприятиях, особенно за пределами княжества. В последний раз земские рати Смоленска участвовали в Липецкой битве, в 1216 году. Князь мог двинуть земские ополчения только с согласия веча, кроме того, на вече проговаривались и другие организационные моменты, в том числе определялись конечные цели похода. Но и это еще не всё! Уже в самом походе смоляне могли на месте стоянки организовать вече, и решить, в случае возникновения каких-то непредвиденных обстоятельств, следует ли продолжать начатое военное предприятие, или лучше от него отказаться, или же изменить первоначальные цели похода. Даже казакам такая вольница не снилась! Водить такое излишне самостоятельное ополчение куда бы то ни было мне совсем не улыбалось.

Тысяцкий начальствует над смоленскими ополчениями и назначается на свою должность князем, но им не может стать человек из дружины князя, а только член местного смоленского боярства. Ниже его стояли сотские, они выбирались самими смолянами. Смоленск делился на концы, представляли их конецкие старосты, избираемые на вече.

То есть так или иначе, а главную военную силу княжества составляло боярство. Смоленские бояре вместе с княжьей дружиной являлись ближайшими советниками князя во всех вопросах военной проблематики.

Но если смоленские бояре, несмотря на всю любовь, питаемую к княжескому терему, все же проживали у себя дома, то про княжескую дружину – гридней и дворян – я промолчу, эти вообще на постоянной основе были у нас «прописаны». Ладно хоть, они в основной своей массе были военными косточками, не склонными к подковерным интригам. Получался не дворец, а прямо-таки большая коммунальная квартира!

Картина получится не полной, если сюда не будут добавлены многочисленные княжеские слуги. По большей части фактически они были привилегированными холопами, то есть рабами, полностью зависимыми от князя, но выполняющими управление от лица князя в его дворцовом хозяйстве, личных уделах и волостях. Такими слугами были, например, ключники, тиуны и огнищане, заведовавшие и управлявшие княжеским хозяйством, удельными или вотчинными землями. Поэтому реальный властный вес таких княжеских «рабов» мог быть поболее многих бояр.

Больше всего беспокойства Изяславу Мстиславичу, да и мне тоже, по нижеизложенным причинам доставляла боярская «шобла», через день собирающаяся в княжеском тереме на междусобойчики. Обсудив свои дела, заботы и тревоги, быстро исчерпав все свои «профессиональные» темы, бояре неизменно переходили к никогда не иссякающему источнику для интересных разговоров – начинали сплетничать, перемывая косточки себе и другим.

Вот типичный и довольно распространенный меж боярами разговор о личности и повадках княжича, дословно переданный мне Вертаком.

– Что думаешь о нашем княжиче?

– Странный он какой-то. Не по годам разумный, да только откуда он мог такие разумения взять?

– Я своих сынов грамоте не обучаю, чай не дьяки, а родовые бояре, есть кому за них на бересте карябать!

– А на нас он глядит так презрительно, будто мы его холопы.

– Ты думаешь, презрительно? Мне так кажется, что с еле видимой ухмылкой, да такой, какой он, как я заметил, поглядывает на шутов да гусляров.

– А ведь твоя правда! Бог, видать, ему разум затуманил, если над наибольшими людьми насмехается!

– Да… лучше пускай книги читывает и про меж себя посмеивается, нам-то что! Не он же наш князь, а будет ли и когда – Бог ведает!

– Твоя правда! Поперед княжича имеются есчо старшие родичи!

После нескольких часов, проведенных в тереме, бояре, наконец, разъезжались по домам. Изяслав Мстиславич отдыхал или занимался своими делами, но с первыми ударами колокола к вечерне некоторые из «отмороженных» бояр могли за какой-либо надобностью заглянуть во дворец и проторчать там до ночи, без передыха работая главным боярским органом – языком. Моими поистине любимыми днями недели стали вторник, четверг, суббота и воскресенье, так как, по давно заведенной традиции, в эти дни бородачи в горлатых шапках принципиально не гостили у князя. Могли объявиться в тереме или по персональному приглашению, или если, не дай бог, случается какое-либо ЧП общегородского масштаба.

Моей скромной персоне бояре уделяли внимание не только на словах, но и на деле. Если со своими дворянами и прочими детьми дружинников (главным образом бастардов, незаконнорожденных), проживающих, как и их отцы, постоянно с князем, я в силу объективных причин общался в круглосуточном режиме, то с детьми смоленских бояр встречаться еще не доводилось. Но спустя седмицу с момента моего приезда в Смоленск бояре исправили это упущение.

После полудня бояре нашли меня в обществе моих дворян-оруженосцев и без лишних разговоров всунули в нашу устоявшуюся компанию своих отпрысков.

Барчуки тусовались во дворе. При моем появлении все низко склонили головы, послышалось:

– Здравствовать тебе, княжич!

– И вам всем не хворать!

Затем прошелся, знакомясь, по всему этому немалому шумному скопищу подростков. Барчуки все как на подбор были моими ровесниками (плюс-минус пару лет).

Князь, с боярами присутствующий при нашем знакомстве, с умильной улыбкой на устах, указав мне на сбившихся в кучу барчуков, сказал:

– Идите, на дворе играйтесь!

Только этого мне не хватало! Кто бы знал, как я «рад и жажду общения» с этими избалованными, сопливыми юнцами! Но слово князя закон, хочешь не хочешь, а придется с ними развлекаться. Вместе со своими дворянами я первым делом перезнакомился с молодой боярской порослью, стараясь запомнить их имена. Как оказалось, с некоторыми я был ранее знаком, вернее бывший хозяин теперь уже моего тела. От барчуков не укрылось то обстоятельство, что я никого из них совсем не помню. То-то будет теперь пересудов у родителей этих великосветских малолеток! Да и пускай языки мозолят! Им не привыкать!

Лучше всего людей сближает какая-либо совместная деятельность, детей и подростков – прежде всего игры. Но у местных с фантазией было туго, из коллективных игр, кроме догонялок и пряток, они ни во что более не играли. Недолго думая, сыграть я с ними решил в футбол, разделив подростков на две команды, благо численный состав подобрался подходящий для этой игры. Вкратце объяснив правила и набив шерстью кожаный мяч (правда, больше похожий на регбийный), мы весело принялись его гонять. Вечером барчуки с явным сожалением покидали подворье, до того их захватила новая игра.

В первый день среди подрастающего поколения для себя я выделил нескольких оболтусов, в будущем могущих мне быть полезными. По крайней мере, в них читался интеллект, присутствовала определенная харизма, сила воли и, соответственно, организаторские способности.

Притомившихся и вспотевших футболистов внимательно наблюдавший за «матчем» Перемога сразу же погнал в тепло, чтобы не простыли на улице. Усевшаяся передохнуть на лавки молодежь взахлеб болтала и пила квас, обмениваясь меж собой яркими впечатлениями от княжьей забавы. Я лишь польщенно принимал в свой адрес возвышенные дифирамбы, сохраняя при этом не свойственные моему возрасту спокойствие и степенность.

На следующий день я вместе с Перемогой и своими дворянами обедал в опустевшей гриднице. Князь с дружиной отправились на охоту, с ночевкой в селе Погоновичи. Прибыть в Смоленск они должны будут завтра вечером. В княжьем дворце сразу стало заметно спокойней и тише.

Еженедельно устраиваемые князем охоты были вовсе не блажью, а насущной необходимостью. Прокормить полторы сотни дружинников, регулярно находящихся при князе, можно было лишь периодически устраивая охоту на дикое зверьё, плотно заполонявшее местные лесные дебри. А если все потребляемое дружиной и дворней мясо покупать только лишь на рынке, то недолго и разориться. Свежая дичина – кабаны и олени – весьма недурственно дополняла суровый, по моим слегка избалованным меркам, рацион питания. Закончив обед, я хотел было направиться к плотникам, но был в сенях перехвачен Завидом – сыном кузнеца.

– Эй, княжич, – окликнул меня внезапно вынырнувший из-за угла чумазый паренек лет тринадцати, – батя мой просил тебя, если сможешь, то вечером зайти, заготовки хочет показать.

– Лады, Завид, – ответил я, но видя, что сын кузнеца отчего-то замялся, спросил: – Что у тебя еще, говори!

– Это… княжич, – Завид из чумазого мигом превратился в красного, как рак, – хотел спросить, ты вот из Зароя себе в услужение смердов взял. Вот я и подумал, может, ты и меня к себе на службу возьмешь?

– А может, ты, холоп, кнута хочешь отведать, разреши, княже, мы его на конюшню сволочём, а то этот раб, похоже, ума в своей кузне лишился, – первым на речь сына княжьего холопа среагировал конюший Лют.

«Все-таки в Зарое я взял свободных смердов, а Завид – холоп, по сути раб», – подумалось мне, уже успевшему нахвататься местных предрассудков.

– Умолкни, Лют, – я сразу осадил не в меру ретивого подростка и, на несколько секунд задумавшись, ответил Завиду: – Значит, так, в дворяне, пока ты в холопстве, я тебя произвести никак не могу, может быть в будущем, если окажешься полезным для меня человеком…

От этих слов Завид приободрился и расправил ссутулившиеся поначалу плечи.

– Но для этого ты должен стать прежде всего грамотным, как, есть у тебя желание научиться читать, писать и считать, а?

– Есть, княжич! – с этими словами Завид бросился мне в ноги, горя желанием их облобызать.

– Встань!

Сын кузнеца нехотя поднялся.

– Кроме тебя из княжьих челядинов еще кто захочет учиться, как думаешь?

– Мыслю я, княжич, что захотят чуть ли не все!

От этих слов мне пришла в голову интересная мысль. Самому обучать челядинов мне уж точно не позволят, а вот дворяне – вполне смогут! «Всего-то делов – создать нечто вроде пирамиды образовательной, я учу четырнадцать дворян, а каждый из них по десятку челядинников, и будет у тебя через пару лет больше сотни образованных людей, а там их хоть в княжью канцелярию, хоть в тиуны, хоть куда угодно ставь!»

– Иди, и к вечеру собери мне всех желающих обучаться грамоте, с обоих княжьих дворов. Выбирай только от семи до шестнадцати лет, младше или старше названного мной возраста гони, они не подойдут.

– Где людей-то собирать повелишь? – спросил озадаченный Завид. Я задумался, а в разговор вступил меченоша Нерад.

– Княжич, отец твой с дружинниками на охоте, конюшни пустые, там челядь можно собрать.

– Так и порешим! – я рубанул рукой. – Давай, Завид, беги, собирай желающих учиться. А я подойду в конюшни к вечеру.

Завид низко поклонился и тут же сорвался в галоп.

– Княже, на кой тебе это надо? – рядом раздался густой бас Перемоги, заставшего конец разговора и прибывающего от него в слегка обалденном состоянии. – Что за блажь тебе в голову стукнула? Это же надо додуматься – холопов грамоте учить! Век тому не бывать, невместно князьям в обучении вместях с холопами состоять, князь тебе это не позволит. Давай я велю всех челядинов разогнать, а Завида выпороть, а? – с надеждой в голосе спросил Перемога.

– Не надо, дядька. Я сам лично их обучать ничему не буду. Обучать челядинов будут мои дворяне, каждый из них получит своих учеников. А в начале следующей зимы я этих учеников у дворян лично проверю, какие они успели получить знания. – С последними словами я окинул взглядом внимательно прислушивающуюся к нашему разговору мою малолетнюю свиту. – Тот из дворян, кто лучше всех своих учеников выучит, получит от меня подарок, а если кто из дворян за полгода толком ничему своих учеников выучить не сможет, то такой ближник мне вообще не нужен будет, из дворян изгоню! – сказал, как отрубил, и уже пристально посмотрел на особо ярых «смердоненавистников». Те стояли притихшие, погруженные в глубокий мыслительный процесс.

«Ничего, привыкайте, я ваше средневековое болото быстро растормошу!» – думал я, улыбаясь с легкой издевкой.

– А как это всё, княжич, происходить будет? – спросил первым пришедший в себя Вертак.

– То, чему обучаю вас я, вы этому же обучаете своих учеников. Где их учить, когда, сколько времени – дело ваше, но исходить, я думаю, надо из их успеваемости.

– Так ты мне, княжич, так и не ответил, зачем холопам грамота? – опять встрял, будь он не ладен, Перемога.

– Из них потом выйдут хорошие воины, тиуны или писцы, а там видно будет, – недолго думая, ответил я своей назойливой няньке.

– Какие войны из них, смех один?! – не желал сдаваться Перемога.

– Дружинниками командовать, само собой, они вряд ли смогут, а вот, скажем, отрядами городских ополчений – вполне! Опять же, из них добрый чиновный люд может выйти, сам ведь знаешь, что князю толковых людей всегда не хватает.

Перемога без всякого энтузиазма, но согласился с моими доводами, сказав напоследок:

– Пускай сам князь решает, потакать твоей прихоти али нет, – и недовольно пробурчал: – Совсем, Изяславич, от твоих выходок у меня ум за разум заходит!

Толпа разгоряченных, раскрасневшихся от споров, буквально брызжущих эмоциями юнцов вывалила во двор. Мне все-таки удалось их убедить, что ничего зазорного в преподавании нет, даже наоборот, они, обучая челядь, сослужат княжичу добрую службу, так как подготовят грамотных людей, столь необходимых всему княжеству. Эти доводы их не очень трогали, а потому пришлось торжественно пообещать, что учительствовать они будут только два года, а затем будут раз и навсегда избавлены от этой тяжкой повинности. Ну а если кто все же пожелает продолжить преподавать, то я для того особую должность при князе измыслю. На том, к всеобщему удовлетворению, и порешили.

На улице было холодно, земля была покрыта еще не истоптанным свежевыпавшим снегом, зима, несмотря на март месяц, все еще не желала уходить. Из конюшни доносились крик и ругань – кто-то кого-то пытался выпроводить, видимо что-то не могли поделить, но при появлении княжича со свитой сразу установилась мертвая тишина. Десятки и десятки юных глаз пристально уставились и принялись с затаенным страхом и любопытством рассматривать вошедших. Впрочем, нам тоже было на что посмотреть.

Собравшиеся в одном месте две сотни молодчиков отчего-то напомнили мне жертв немецкого лагерного геноцида. Все они были как на подбор одеты в нечто вроде бараньих тулупов, под которыми просматривались длинные, сношенные холщовые рубахи и портки, на ногах лапти, надетые поверх утепленных портянок. Ну чем не ученики?

– Слухайте, холопы, что вам княжич молвить хочет, – прервал установившуюся тишину Перемога и с сомнением посмотрел на своего подопечного.

– Мои дворяне возьмутся вас обучать в течение двух лет чтению, письму и счету. Всех нерадивых и дурней они будут отсеивать, каждый второй из вас будет моими дворянами отчислен за неуспеваемость. Те из вас, кто сможет выдержать два года учебы, из грязных холопов превратятся в княжий служивый люд.

– Благослови тя Бог, княжич!

– Спасибо!

– Век молить за тебя будем!

Немую толпу вдруг разорвало криками, народ начал лезть друг на друга, из задних рядов в передние, желая лично высказать слова благодарности. Первые ряды дружно бухнулись на колени, начав креститься и громко молиться. Гул и сутолока все нарастали, пока один из дворян громко не щелкнул кнутом, прокричав:

– А ну замолкли! – поймав мой одобрительный взгляд, меченоша Вториж еще более зычным голосом продолжил: – Живо порядок навели, богомольцы хреновы!

Меньше чем через минуту установилась первозданная тишина, все взоры опять были прикованы ко мне.

– Завид, сколько людей собралось, сосчитал? – спросил я, наверное, у единственного в этой толпе умеющего считать больше чем до ста, сына кузнеца, отиравшегося в первых рядах.

– Две сотни и еще семь человек, княжич, – уверенно и с поклоном ответил невольный катализатор всего этого действа. – Из них больше сотни городских…

«Примерно по пятнадцать человек на брата», – быстро в уме я разделил количество учеников на учителей.

– А теперь слушайте меня, – сказал я, думая о том, как бы всю эту толпу распределить по своим дворянам, – выходим из ворот по одному человеку, медленно и не спеша. Как скажу стоять – все сразу остановились. Давайте, с Богом, потихоньку на выход, по одному!

Такие меры предосторожности были необходимы, чтобы избежать возможной сутолоки и давки.

Первые ряды с недоумением потянулись к выходу. У каждого на лице застыл вопрос: «А как же обещанная учеба?» Вслух никто ничего не посмел даже пикнуть, а лишь покорно последовали за вышедшим на улицу княжичем с его свитскими.

Тем временем я принялся отсчитывать выходящих из конюшен. «Тринадцать, четырнадцать, ага, вот какой-то заморыш и будет пятнадцатым», – про себя скрупулезно пересчитывал выходящих на свет Божий.

– Стоп! – что есть сил проорал я, к моему голосу присоединились выкрики дворян:

– Стоять! Кому сказано? Стойте!

Все замерли и уже привычно, с немым вопросом на устах, уставились на меня.

– Вертак, принимай своих учеников. Самых тупых и нерадивых через месяц можешь выгнать, предварительно мне отчисляемых показав!

Меченоша в полном изумлении беззвучно, как рыба, открывал и закрывал рот.

– Вспоминай, как и чему я вас учил, и ту же науку преподавай вот этим, – я указал на сгрудившихся в кучку пацанят, – теперь уже своим ученикам. По первости их перепиши, заднепровцев здесь размести, а с завтрашнего дня начинай учебу. Городские пускай сами за себя думают, как и когда они к тебе будут на занятия приходить. Ученикам своим ты теперь в день несколько часов выделяй, так что распланируй свой распорядок дня. Иди, принимай, – я хлопнул все еще ошарашенного Вертака по плечу, а сам обратился к оставшимся дворянам, дабы их приободрить: – Вы вот еще о чем подумайте. Я вам помимо прочего учеников даю, чтобы вы учились с людьми работать, а не только мечом махать! Вы ведь будущие воеводы, а потому для вас наука эта должна быть первостатейная по своей важности. Копьецом дырявить супостата и обыкновенные вои смогут, а вот командовать множеством людей – этому тоже надо долго и упорно учиться. Верно я говорю, дядька? – я обратился к авторитетному мнению Перемоги, надеясь, что тот меня поддержит, и не ошибся в этом.

– Верно, княжич. Бывает такое, что дружинник отменный рубака, а поставь его хоть бы десятником, так он с ними никак сладить да управиться не может, а бывает наоборот – рубится хуже новика, а поставь его хоть над тысячей – и сам не пропадет, и ей не даст. Тут ты, княжич, верно подметил.

– Слышали? – я вновь обратился к слегка отошедшим от шока дворянам. – Та учеба не только самим ученикам, но и вам самим впрок пойдет! Поэтому следующие пятнадцать учеников, Нерад, твои будут. Шагом по одному пошли на выход! – прокричал я в приоткрытые ворота.

Вернувшемуся с охоты князю я хоть и с трудом, но сумел объяснить мотивировку своих действий, доводы приводил все те же, что и своим дворянам с Перемогой. Особенно князю понравились слова, что мне надо учиться управлять большими массами людей. А вот чего я не ожидал, так это того, что подобное массовое образование не понравится церковникам. Они, во главе с епископом, некоторое время что-то бубнили про бесовские, не освещенные церковью цифирь и письмена, но после длительных разговоров и подаренных князем весей (деревень) все-таки, с недовольной миной на лицах, умолкли.

За первые пять недель обучения было отсеяно семьдесят человек. Среди отчисленных были тугодумы, лентяи и просто лица, не заинтересовавшиеся учебой. Здесь подобный контингент тянуть за уши к светочу знаний никто не собирался. В последующем, для круглого счета, планировалось выявить и отчислить еще три десятка неуспевающих учеников. Чтобы дворяне не перегибали палку, я лично беседовал с подлежащими отчислению, и нескольких учеников вернул обратно на учебную стезю, заменив им преподавателей.

Образовательная программа дала мне возможность более уверенно смотреть в будущее, по крайней мере, управляемость княжеством, когда эти ученики закончат свою учёбу, резко возрастет. И нынешняя, скорее номинальная власть князя из-за острого дефицита управленческого аппарата вскоре должна будет превратиться во вполне реальную. Во всяком случае, я в это верил и искренне этого желал. В противном случае уже начавшаяся складываться в моей голове программа дальнейших действий может рухнуть, так и не начавшись.

По последнему снегу в Смоленск на санях нагрянула княжеская кодла. Были они Ростиславичами, то есть нашими родичами, признававшими на словах старшинство и законное право княжить в Смоленске за Изяславом Мстиславичем. Князья желали на междусобойчике обсудить недавнее изгнание обратно в Полоцк Святослава Мстиславича – главного оппозиционера и недавнего узурпатора.

Еще перед пиром по случаю долгожданной встречи «любящих» братьев-князей у меня состоялся конфиденциальный разговор с Изяславом Мстиславичем. Меня он просвещал насчет того, «who is who» в обширном семействе ныне здравствующих князей Ростиславичей.

– Слухай, сыне, меня со всем вниманием и добре запоминай. После того как четыре года назад умер Мстислав Давыдович, князь Смоленский, старейшим в роде Ростиславичей стал Владимир Рюрикович, ныне великий князь Киевский. Поскольку он от княжения в Смоленске отказался, то по старшинству очередь править перешла к внукам старшего сына Романа Ростиславича. А ныне в живых их всего трое – старшой Святослав, князь Полоцкий, гад ползучий, Полоцка, вишь, ему мало оказалось, Смоленск еще подавай, – с ненавистью стиснув зубы, выговаривал Изяслав Мстиславич, желая успокоиться, и прошёлся по светлице, затем продолжил: – Я – внук Романа Ростиславича и средний сын Мстислава Романовича! Ныне по всем законам я есмь единственный законный правитель земли Смоленской. Следующий по старшинству идет мой младший брат Всеволод, бывший князь Новгородский. Не станет меня, тогда по лествице именно он должен будет стать князем Смоленским. А аспид Святослав для смолян уже отрезанный ломоть, если он выбрал править Полоцком, то и ему и его потомкам там и сидеть!

Я не только внимательно слушал, но и конспектировал родословную смоленских князей. Глянув на меня с одобрением, Изяслав Мстиславич продолжил свою «лекцию».

– Но Всеволод тебе не большой соперник. После новгородского княжения сидит он себе тихо на своих смоленских удельных землях в городе Кричев, а главное – сыновей не имеет.

Изяслав Мстиславич мимолетно улыбнулся каким-то промелькнувшим у него в голове мыслям.

– А вот между Всеволодом и тобой стоит, пожалуй что, твой главный соперник на смоленский стол, Ростислав Мстиславич, удельный князь Дорогобужский… – видя, что княжич напряг лоб и начал перечитывать свои записи, пояснил: – Это родной сын умершего четыре года назад смоленского князя Мстислава Давыдовича, с которого я тебе и начал этот сказ.

– А, понятно! – я, к пущему удовлетворению отца, опять что-то принялся записывать.

– Кто-кто, а Ростислав Мстиславич тебе не уступит, зубами вцепится, ведь у него вдобавок ко всему пять сынов. Ведь и такое сейчас правило в ходу, что если отец при жизни не был великим князем, то и дети его ими быть не могут, даже если по лествице им и положено.

– Понял, отец, а имена детей Ростислава помнишь?

– Величает своих детей он только христианскими именами: Глеб, Фёдор, Михаил, Константин и Юрий.

Мое стило опять быстро застрочило.

– То есть, не поминая лихом аспида Святослава и киевского князя Владимира Рюриковича, по лествице поперед тебя на смоленский стол сесть могут только двое: твой родной дядька Всеволод и двуродный дядька Ростислав.

– Отец, так ведь дети Владимира Рюриковича по старшинству тоже меня опережать будут?

– Не-а, – с ленцой в голосе ответил князь, – Рюрикович уже стар, скоро ему шесть десятков сполнится, сынов у него в живых никого не осталось. Есть, правда, дети от второй жены, но еще слишком малые они годами. Зато жив и здоров, будь он неладен, его внук – Владимир Андреич, удельный князь Вяземский. Вот поэтому я и хочу Владимира Рюриковича с киевского стола скинуть, чтобы поперед себя туда Святослава не пустить. Ведь Владимир Рюрикович дружен с полоцким князем, а заодно его внука Владимира ослабим. По лествице ты старше Владимира Андреича, он, если ему дед не подсобит, тебе должен уступить Смоленск. Поэтому-то Владимир Рюрикович князю Полоцкому благоволит, хочет чужими руками путь к смоленскому столу для своего внука сволочного расчистить.

– Тебе, отец, видней, что делать, – не стал я пререкаться и вступать в дискуссию по не совсем понятной мне теме.

– Само собой! – согласился Изяслав Мстиславич. – Это я тебя упреждаю, чтобы ты знал о наших делах, но обо всем здесь услышанном – молчок!

– Конечно, я не враг сам себе!

Перед началом официальной встречи «в верхах» удалось накоротке познакомиться с князьями, из тех, что приехали в столицу. Их было двое: Всеволод Мстиславич и Ростислав Мстиславич. Владимир Андреич, удельный князь Вяземский и по совместительству внук Владимира Рюриковича Киевского, а также владетель города Лучин Святослав Ростиславич на встречу не явились. Остальные князья – Василий Мстиславич, удельный князь Ржевский, Давыд Мстиславич, удельный князь Торопецкий, хоть формально и входящие в состав Смоленского княжества, были уже давно самостоятельными володетелями. Их отцы не были великими князьями смоленскими, а значит, и их дети такого права лишались. Поэтому им не было смысла, да и желания, появляться на мероприятиях подобного рода.

Изяслав Мстиславич гордо восседал на стольце в зеленых сафьяновых сапогах и в красном кафтане, сделанном из качественного немецкого сукна. На широком поясе, расшитом золотыми нитями, висел меч, отливавший позолотой ножен и рукоятки. Воротник шелковой рубашки князя украшала кайма, расшитая бисерной нитью. Поверх одежды на массивной золотой цепи, обвивавшей княжескую шею, была подвешена большая, с чеканным изображением его герба золотая бляха. Рядом с князем, на расписном креслице меньших размеров, скромно притулился и я, собственной персоной.