Балканский венец. Том 2

Нищий было задумался, но король снова ткнул его под бок.

– Нет уж, – был ответ. – Давай сюда деньги. А за второй половиной я завтра приду.

– Расписку, расписку на половину пусть напишет!

– И да, расписку мне напишешь на вторую половину!

– Конечно-конечно. В этом уважаемый таки может не сомневаться. У старого Соломона надежней, чем в банке. Бедному жиду просто интересно, зачем такому человеку, как вы, понадобилось вдруг столько денег.

Тут нищий не вытерпел и начал произносить свою в высшей степени патриотическую речь, размахивая при этом костылем:

– Ты думаешь, я где-то стащил этот орден, чтобы продать его и весело зажить? Как бы не так! Я еду спасать вождя нашего, Караджорджу! Слыхал о таком?

Лицо хозяина лавки вытянулось.

– Слыхал? Так вот, сегодня задумал его убить иуда Вуица, князь Смедеревский. Он хочет отрезать Караджордже голову и отослать ее Милошу Обреновичу, будь он проклят, а тот – туркам! Но этому не бывать! Мы поедем в Радованье и спасем вождя!

Лицо хозяина лавки вытянулось еще сильнее.

– Уважаемый, будем считать, что я вас таки не спрашивал, а ви мне таки не отвечали.

– А, боишься!

– Я старый еврей. Я никогда не лезу в политику, к этим вашим вождям и князьям. И до сих пор жив. И вам, уважаемый таки не советую.

Нищий смерил хозяина лавки презрительным взглядом.

– Досчитал?

– Вот, пожалуйста, двести пятьдесят дукатов. Вот расписка, что я обязуюсь отдать столько же завтра и в любой другой день. А насчет процентов таки подумайте.

Нищий хмыкнул, сгреб мешочек с дукатами и расписку, и заковылял из лавки, бормоча себе под нос:

– …а еще удивляются, что их…

Однако же времени на раздумья о судьбе библейского народа не было. Нищий еще долго нанимал повозку у хозяина кафаны, и когда они, наконец, выехали, то дело уже двигалось к вечеру. Свадьба была, наверное, в самом разгаре, Караджорджа поднимал вместе с кумом своим, князем Вуицей, одну заздравную чашу за другой, а они до сих пор сидели в этой дыре. Торопиться надо было тем более, что нельзя было ехать по прямой дороге, на которой их, по расчетам короля Александра, поджидали бандиты князя Смедеревского.

– А что, любезный, – спросил король у нищего, понукавшего лошадь, – есть ли до Радованья другая дорога?

– Да как же нет, родимый? Есть, конечно. Можно заехать к югу от Грабовачкого потока. Но это какой крюк! Мы совсем поздно тогда доедем.

– Главное, чтоб доехали, – ответил король. – Сворачивай на развилке.

Дорога петляла в сумерках. Туман стелился в долинах. Сады на склонах выплывали по сторонам, как воинства призраков, коими, как верили глупые селяне, населены эти горы. Впрочем, люди и сами были не лучше этих призраков. А потом на горы пала ночь. Тишина наполнилась ночными звуками – то птица крикнет в кустах, то ветер зашумит кронами деревьев. Телега выехала на перекрестье дорог.

Конский топот догнал их так внезапно, что спутники не успели даже ничего сказать друг дружке. Надо было схорониться в кустах, но… Из-за поворота вылетела роскошная венская коляска с фонарями, запряженная отличной парой лошадей, которую странно было встретить здесь, в глуши, она предназначалась скорее для столичной брусчатки. Нищий открыл рот – нынче он открывал его особенно часто – и так застыл. Король рта не открывал, поскольку узнал во встречных тех самых хорошо одетых русских офицеров. Их кучер осадил коней, и экипаж почти остановился, поравнявшись с телегой.

– Добре вече, уважаемые господа, – нищий снял с головы обшарпанное подобие шапки и учтиво поклонился офицерам.

– И тебе добрый, коль не шутишь, – ответил один из них с улыбкой.

Разговоры с русскими никак не входили в королевские планы, но, с другой стороны, бандиты князя Вуицы не рискнут напасть на них, так что следовало русских не спроваживать, а, напротив, как-то примкнуть к ним. Возможно, не следовало рвать с ними дипломатические отношения – кто его знает, когда и зачем эти русские могут понадобиться? Король опять пихнул нищего:

– Давай, познакомься с ними. Пусть возьмут тебя с собой.

– Уверен ли…

– Уверен. На них бандиты Вуицы не рискнут напасть. Расскажи им про покушение на вождя и про все остальное, покрасочнее, они тебя возьмут, не смогут не взять.

Так и случилось. Нищий произвел впечатление на русских своими пламенными речами о том, что предатель Вуица задумал погубить Караджорджу, нынче ночью подкрадется он к нему и отрежет вождю голову, а после отошлет ее гадине Милошу Обреновичу, чтобы тот отдал ее туркам. Лица русских, и так круглые от природы, округлились еще больше. Гойко был водворен в экипаж для дальнейшего выяснения всех обстоятельств. Король Александр устроился рядом на пустом сидении, теперь он мог хотя бы выдохнуть спокойно. Они обязательно доберутся до Караджорджи, чтоб его, просто не могут не добраться. Следовательно, дело было почти, что называется, в шляпе.

Остаток пути король прислушивался к тому, что говорили русские. А говорили они о том, что доверять здесь мало кому можно. Что братушкам этим только дай один палец – так они руку откусят по локоть. Что князь Милош Обренович – агент императора Австрии, который спит и видит, как привести братский славянский народ под власть австрияков. Что при таких раскладах здесь мало что путного может выйти, а братскому народу на убой идти, аки агнцам. И что Карагеоргий – единственный приличный деятель, которому в этих краях можно вполне доверять, хотя манеры у него… Про армию Витгенштейна еще говорили, про последние столичные маневры и обещанные награды. Короче, обо всем, о чём могли говорить русские. Сведения о том, что на Карагеоргия готовится покушение, встревожило их, они собирались написать об этом в Петербург. Впрочем, на вождя покушались не впервые, но он всегда выходил сухим из воды, так что ничего нового в Петербурге из их донесений все равно не узнали бы.

Вот и Караджорджев конак, факелы и гайдуки. Экипаж останавливается во дворе, офицеры выходят, их эполеты и рукояти сабель ярко блестят в мерцающем факельном свете. Гойко ковыляет вместе с ними к куче. Босой Караджорджа по-турецки сидит на коврике, расстеленном на полу – всё, как и в тот раз. Офицеров он рассаживает на подушках подле себя. Те крякают – но садятся. Гойко устраивается чуть поодаль них, на полосатом домотканом половике.

Дальше все идет, как по нотам. Гайдуки ставят перед вождем низенький столик, на котором блюда с запеченным ягненком, сыром, лепешками и стеклянный кувшин со сливовицей. Караджорджа, как ему и положено, чешет свои грязные ноги, берет в руки ягненка, разламывает его и предлагает русским изрядный кус. Те отказываются под предлогом того, что уже отужинали. Зато Гойко ягненком не брезгует – ну да, много на патриотизме не заработаешь, на кусок хлеба еще хватит, но не на кусок ягнятины. Поднимаются вверх стопки сливовицы – за встречу, за русского царя и за здравие вождя.

Под сливовицу набившие оскомину россказни Гойко про подлых врагов и чудесное спасение вождя пошли неплохо. Только хмыкнул Караджорджа выразительно, а потом и вовсе расхохотался:

– Вот ведь не было в Сербии случая, чтобы брат не предал брата! Човек је човеку вук^[18]. А есть и покруче традиция – отрезать у тех, кто за людей на деле выступает, голову да отослать ее нехристям всяким в подарок.

Переглянулись русские офицеры. Заерзал Гойко на половике.

– Но не про нас это, – продолжил вождь. – Такие слухи тут каждый день распускают, найти бы, кто. Хотят нас с побратимом поссорить. Но не бывать тому. Верю я Вуице паче прежнего. Чем больше стараются – тем больше верю. Вот что третьего дня написал он мне.

Достал Караджорджа из поясной сумочки письмо и развернул его перед сидевшими за столом.

– Пишет князь Смедеревский, чтобы поостерегся я. Что убить меня хочет Милош Обренович, который тайно сносится по сему поводу с белградским пашой. И что убийц он ко мне засылает. Вот тут про это написано. Так что ведаю я про то. И пишет кум мой, что среди убийц могут попасться самые разные люди, говорящие самые возвышенные речи, и заклинает, чтобы я не верил им.

– Кхм… – один из офицеров не мог смолчать. – Но как же ты отличишь того, кто врет, от того, кто и впрямь хочет тебя предостеречь?

– Очень просто! Отличу я их по тому, сколько у них золота: ежели нет совсем – значит честный человек, у честных людей никогда денег нет, а ежели полные карманы – значит, заплатил Обренович.

Король поразился такой логике. При всей ее простоте и бесхитростности она была во многом правильной и, что главное, давала верный результат. В тот же миг Караджорджа свирепо сверкнул своими черными глазами, подскочил к нищему и кинжалом рассек его суму. Посыпалось на половики золото, менялой данное. И много того золота было. Эх, говорил же жид, не брать его с собой!

– Что там? – раздались возгласы.

– Дайте-ка посмотрю…

– О, тут дукаты! Смотрите, как много! Их тут сотни!

– Господи, сколько их тут? Откуда?

Королю Александру стало больно от того, что слышал он слова эти уже в третий раз. Русские шумно задышали и отодвинулись в сторонку. Караджорджа же подскочил к ошеломленному нищему, схватил его за шкирку и поволок во двор.

– Шпијуна, шпијуна Обреновича поймали! – кричали со всех сторон.

И это тоже была правда. Русские говорили, что встретили его по дороге и знать не знают, кто таков, просто показалось им важным то, что говорил этот человек. Но Караджорджа ни в чем не винил их.

– А и правильно сделали, что притащили его сюда. Тут ему и суд правый будет, и наказание скорое.

Дергающегося нищего подтащили к огромному буку, что рос во дворе, и тут же накинули ему петлю на шею. «Какая дикость! Какое варварство! – возмутился король. – Неужто они его так, без суда?» И по всему похоже было, что именно так эти дикари и собирались поступить. Караджорджа обратился к нищему:

– Есть ли у тебя что сказать в свое оправдание?

Нищий, заикаясь, пытался что-то сказать, но разобрать это было невозможно. Караджорджа с гайдуками услышали бред про невидимый французский призрак, какой-то орден с бриллиантами, хитрого жида и врагов, засевших повсюду. И это, конечно же, не было сочтено достаточным основанием для помилования. Дергающееся тело взмыло вверх, король Александр отвел глаза от этого омерзительного зрелища. Вот же выпало ему спасать этого варвара, прихвостня царского, от справедливого наказания. Нет бы какого приличного человека! А этот отца своего не пожалел, прибил, как собаку. Что ж от него еще ждать? Король Александр, к слову, отца своего, когда тот начал безобразить, всего лишь изгнал из страны. Это было правильно, так и следовало поступать.

Пока гайдуки кричали да палили в воздух, кто из чего горазд, радуясь убиению засланца Обреновичева, сам вождь отошел в тень стены, неподалеку от того места, где стоял король. И увидал тот, как вроде обнимает Караджорджа и целует с нехарактерной для него нежностью стоящего подле него гайдука. И только подумалось королю, что вот только этого и не хватало для полноты картины, как с гайдука свалилась шубара, и даже в неверном факельном свете зазолотились рассыпавшиеся по плечам длинные светлые волосы. Ах, Караджорджа! Все не угомонишься никак!

Эту девушку король уже видал однажды. Была она, при всей дикости своего вида, диво как хороша, даже в мужском костюме. Такая при королевском дворе накуролесила бы преизрядно, не хуже Драги, и сколько бы первейших людей королевства погибли бы из-за неё на дуэлях. Но она была здесь, в шароварах и простой рубахе, неотличима от прочих гайдуков, а за широким поясом у нее блестела сабля. Хорошо устроился Караджорджа! И пока гайдуки его праздновали убийство, он поднял на руки свою раскрасавицу и удалился в окружавшие конак темные заросли. И королю не надо было долго вспоминать, что там было дальше. Там был лес, сады и поле. А на краю стоял тот самый сарай…

Земля ушла из-под ног у короля Александра. По всему выходило, что он опять не выполнил свою миссию. Неумолимо приближалось утро, а он ни на йоту не придвинулся к спасению ненавистного ему Караджорджи. Незадачливый нищий болтался в петле с высунутым языком, и никто, кроме него, тут не мог слышать короля. Но надо же было что-то делать!

С этими мыслями король устремился в сторону леса. Поодаль у ручья, в зарослях обнаружились убийцы. Они тихо сидели в тени. Лица их были закрыты темными тряпками, как у турецких женщин, оружие не звенело, кони не ржали. Но у короля обострились все чувства, он видел их даже во тьме. Убийцы, которых привел с собой князь Вуица. Их надо было остановить. Но как? Они не видели короля, сколько бы тот ни метался туда-сюда у них перед носом, и не слышали его, даже если бы он закаркал, как ворона.

Светало. Багровое солнце лениво вставало за сиреневыми отрогами дальних гор. Туман лег в низинах. Птицы начали утреннюю перекличку. Обессилевший от напрасных действий король сел в траву. И тут в кустах неподалеку что-то зашуршало, ветки раздвинулись, и оттуда вышло нечто темное со светящимися глазами. Король по привычке перекрестился и только после этого понял, что перед ним кошка. Обычная кошка. Обычная – да не обычная.

– Что там, Петро? – спросил один из сидевших рядом бандитов.

– Да кошка, – был ответ.

– Небось поохотиться пришла на мышек. Прямо как мы.

– Дай ее сюда, поглажу.

Пока сидевший рядом человек в черных шароварах тянулся за кошкой, которая, вопреки ожиданиям, не испугалась и не сбежала, король опустился на четвереньки, – вот никогда в жизни он не делал это, не пристало такое королям! – посмотрел кошке прямо в глаза и зашипел. Пронзительный мяв огласил окрестность. Кошка прыгнула на голову тому, кто пытался взять ее в руки, и вцепилась ему в глаза, тот заорал, пытаясь отодрать ее от себя. «Что там за шум?!» – послышался окрик старшего. Но было уже поздно.

Стайка птичек вспорхнула из кустов. Вскинула голову светловолосая красавица у чесмы, вскочила на ноги, схватила свою саблю и с криком бросилась к сараю. Был ли у них шанс? Когда король Александр подбежал к сараю, там уже вовсю кипела схватка. Караджоржда, его дама и пара гайдуков из ближней охраны рубились с бандитами князя Вуицы. Но силы были неравны. Как бы отчаянно ни сражался Караджорджа, нападавших было много больше. Он разрядил в них уже все свои пистолеты, но всё новые и новые убийцы выбегали из леса. Люди его уже были порублены саблями. Вот и светловолосая красавица его упала на траву, белое полотно на ее груди заливало красной кровью. Сам Караджорджа, раненый тремя пулями, упал на одно колено, но продолжал при этом отчаянно размахивать своими большими саблями. Но один раненый, даже будь то сам вождь, не может одолеть целую толпу убийц. Получив удар в спину, он упал на траву ничком, но был еще жив. Один из убийц поднял его голову за волосы и нанес удар палашом по шее. Раздался ужасный хряск. Хлынула кровь, голова отделилась от тела.

Кровь заливала траву. Кровь заливала землю, эту землю, испокон веков. И кому было под силу изменить это? Кровь застила глаза королю Александру. Бежать, бежать из этой проклятой страны! Бежать от этих дикарей, из которых даже не разберешь, кто плох, а кто хорош. Бежать, срочно бежать! От этих бесконечных старцев с их пророчествами. От этих попов с крестами и мощами. От этих ужасных патриотов и рубак-военных. От этих примитивных и вороватых крестьян, которые только днем крестьяне, но лишь наступает ночь, становятся… нет, не вампирами, всего лишь бандитами, но те ведут себя вполне по-упыриному. Бежать во что бы то ни стало! Яркий солнечный свет померк перед глазами короля. Ничего, утром он велит собирать вещи, документы и драгоценности, и они с королевой отбудут в Биарриц, где не достанет их никакая Черная рука. Надо будет заложить все эти королевские дворцы жидам-банкирам и купить себе виллу на берегу, с большим парком, где можно будет наслаждаться жизнью, а не ожидать убийц с минуты на минуту. Уже почти сто лет прошло с тех пор, как первый Обренович приказал убить первого Караджорджевича, и даже время оказалось не в силах прервать цепь этих кровавых безумств.

Так размышлял король Александр, обнаружив, что он опять в своем кабинете, лежит на оттоманке, и что все его видения вековой давности рассеялись, как дым. Это определенно походило на безумие. Надо будет посетить венского кудесника Фрейда, самого модного врача, светило психоанализа. Говорят, он толкует сны и видения и точно говорит, что они означают, не хуже всех этих старцев.

Король встал и потянулся за графином на столе, но тот был пуст. Тогда король решил, что все-таки надо пойти, лечь в кровать и попытаться хотя бы на часик уснуть, потому что терпеть далее не было уже никаких сил. Возможно, эти снадобья лондонских медиумов действительно успокаивали нервы. Впервые за много лет король Александр не чувствовал страха, и ему не мерещилась Черная рука, ползущая по ковровой дорожке к дверям его кабинета.

Король встал и открыл дверь в коридор. Там было пусто. Он прошел в сторону спальни, и в этот миг на другом конце коридора показались люди в военной форме. То была охрана дворца. Впереди шел высокий человек мощного сложения, чернявый, со свирепым выражением лица. Он чем-то даже напоминал Караджорджу – не чертами лица, а силой и решительностью. Король его не знал. Великан же закричал громовым голосом: «Так вот же он!» и указал на короля. Ковровая дорожка ушла у того из-под ног. Король не должен бояться своей охраны. Если боится – неладно что-то в королевстве. В Сербском же королевстве неладно было давно и всерьез.

«Хватайте! Хватайте его!» – раздались крики, и тут король понял, что охранники, включая адъютанта, зашли к нему не на чашечку кофе. Они бросились к нему, но королю удалось заскочить в спальню и запереть за собой дверь на ключ. Перед этим он отчетливо услышал в коридоре крики: «Апис! Он туда побежал, Апис! Чертова дверь!».

Дверь дернули снаружи, но тяжелые дубовые створки были сделаны на совесть. Апис… Апис… Король тяжело дышал. Внезапно он вспомнил про быка и пчелу. Ну конечно! Апис – это пчела по-латыни и одновременно – бык, только уже по-гречески. Что ж это за Апис такой? Но думать было некогда. Король устремился к тумбочке, где лежал его револьвер. Из окна и со стороны двери раздались выстрелы и крики. По всей видимости, бунтовщики добивали тех, кто оставался верен королю. От этого шума королева проснулась и приподнялась на кровати, глаза ее от ужаса стали размером с блюдца.

– Что это там за шум, дорогой? Это мятеж?

Дражайшей Драге нельзя было отказать в сообразительности. Впрочем, для того, чтобы предсказать, чем все закончится, не надо было быть блаженным старцем, лондонским медиумом или светилом психоанализа. Король нашел наконец в тумбочке револьвер и схватил его задрожавшими руками.

– Да, дорогая, это мятеж. Одевайся, нам надо поскорее выбраться из дворца.

Королева затряслась всем телом. Как бы в ответ на ее страх последовал сильный удар в дверь чем-то тяжелым. Дверь выдержала, но было видно, что для того, чтобы ее выбить, много таких ударов не потребуется.

Королева вскрикнула. Королю Александру пришлось схватить ее за руку и с силой потащить из кровати. Впрочем, без особого успеха – Драга никогда не была легкой. В дальнем углу спальни стояли ширмы, обитые теми же обоями, что и стены спальни. За ними был выход в туалетную комнату, откуда незаметная узкая винтовая лесенка вела наверх, в комнату прачки, где та сушила и гладила королевские простыни. Из этой комнатки можно было попасть на чердак дворца, а уже оттуда…

Но тут какое-то бессилие накатило на короля. Все, что он делал в жизни, показалось ему тщетным. Что и когда пошло не так? Он не отвел от себя проклятие рода Обреновичей, не спас Караджорджу? А тот теперь мстит всем Обреновичам? Двоюродного деда короля Александра, короля Михаила, если вдуматься, тоже убила Черная рука Караджорджи. Случилось это в Топчидере, причем кроме короля убита была и любовница его Катерина. Хорошая память была у Караджорджи, око он брал за око, две души – за двоих.

Или нет, не так для короля Александра всё пошло еще раньше, когда он неправильно женился? Да какое и кому вообще дело, на ком он женился! Хоть на кобыле. Или он вообще неправильно родился, и в этой проклятой стране вообще нельзя сделать ничего прогрессивного и полезного? Сербский народ – банда идиотов, убийц, воров и вымогателей! Будь они прокляты!

От нового страшного удара дверь вылетела в тот миг, когда король тащил бьющуюся в припадке ужаса королеву к ширмам. Поздно было думать, поздно сожалеть. Мятежники вбежали в комнату. Король наконец получил возможность рассмотреть их. Да, это были офицеры его охраны, а среди них – еще и другие военные чины, смутно припоминаемые, и, кажется, бывший министр внутренних дел. Королева ахнула и начала заваливаться набок – среди нападавших она увидала братьев своего первого мужа.

Тот самый высокий чернявый офицер мощного телосложения встал напротив королевской четы и громко произнес:

– Александр Обренович и Драга Машин, вы обвиняетесь в попытке разрушения Королевства Сербия и приговариваетесь к смертной казни.

– Не ты ли возомнил себя тем, кто вправе выносить приговор и приводить его в исполнение? – ответил король максимально уверенным голосом, какой он только мог позволить себе в сложившейся ситуации. И пока нападавшие не очнулись, разрядил в них свой револьвер.

Королева истошно завопила. Мощный чернявый офицер схватился рукой за ухо. Кто-то за его спиной упал на пол, другой мятежник согнулся пополам. Грянули ответные выстрелы. Уже падая, король Александр сквозь заливавшую глаза кровь увидел, как убийцы обнажили сабли и начали наносить удары по нему и его дражайшей супруге. Королева визжала, пытаясь схватиться за занесенный над ней клинок, а он сам уже не чуял боли. В багровом мареве, стоящем перед глазами, он видел только Черную руку Караджоржди, которую тот протягивал к королю спустя столетие, и его отрезанную голову на ярко-зеленой траве. И тут сознание милостиво оставило короля, теперь уже навечно.

Когда дело было сделано, убийцы вдоволь поглумились над телами, выбросили то, что от них осталось, с балкона дворца, и вернулись в спальню. Тончайшие королевские простыни пошли на то, чтобы очистить руки и сабли от крови.

– Стой, Драгутин, погоди, я закончу, – уговаривал один из офицеров другого, перевязывая ему голову.

Перевязываемый был как раз тем могучего сложения офицером, возглавлявшим мятеж. Он пытался мотать головой, когда на нее ложился очередной слой от порванного на длинные ленты батистового в кружавчиках пеньюара королевы.

– Да стой же! Как бык все равно!

Все засмеялись.

– Наш Апис и есть бык. Добрый такой бычара. Только если на рога поднимет, не жалуйся.

Из коридора вошел адъютант покойного уже короля. В руках он держал какую-то бумагу и ухмылялся, читая ее.

– Вы только посмотрите, что я нашел у него в кабинете!

– И что же?

– Во-первых, целую шкатулку с морфином. Что уже говорит само за себя. Наш покойный государь, оказывается, был морфинистом. Но не только это. Вот здесь, – он помахал листом бумаги, – он записал, видимо, чтоб не забыть, что надо делать, начиная прямо с утра.

– О, давай! Мы хотим это знать! – послышались голоса отовсюду.

– А, вы уже заинтригованы, господа? Тогда читаю. Десять майских тезисов Его Величества короля Сербии Александра Обреновича.

Первое. Разогнать королевскую академию наук. Все равно от этих ученых никакой пользы. Везде пропагандировать заграничных медиумов, эти и то лучше.

Послышался смех.

– Погодите, – адъютант отвлекся от чтения, – вы еще не знаете, что там дальше!

Он продолжил читать список под взрывы хохота:

– Второе. Урезать финансирование армии. А то эти военные обнаглели в последнее время. Да и зачем нам армия, если на нас никто не собирается нападать? Австрия и Германия всегда защитят нас. Число солдат и офицеров сократить, наиболее наглых уволить. Гвардию ликвидировать целиком, очень ненадежна.

Третье. Порвать дипломатические отношения с Россией и отозвать послов. Подписать вечный мир с Австрией и Турцией, нашими союзниками. И с Германией. Мы привыкли, что на нас все нападают. Но это не так, мы сами во всем виноваты. Будем вести себя цивилизовано – и с нами будут уважительно разговаривать во всем мире. В качестве жеста доброй воли отдать австриякам и туркам Новопазарский санджак. Пусть забирают Рашку, раз она им так нужна.

Четвертое. Наши тупые министры только и горазды, что воровать, поэтому все деньги следует вывезти на хранение в зарубежные банки. Только Европа обеспечит нам сохранность вкладов и высокий процент.

Пятое. Закрыть наконец все эти богадельни, госпитали, сиротские дома и прочую дребедень. Денег на них тратится уйма, а толку никакого. Народ должен работать. Иначе он разленится, а лениться народу нельзя позволять, ради его же блага.

Шестое. Запретить нищих и убогих. И ввести наказание за помощь им. Или нет, надо действовать умнее: ввести патенты для нищих и взимать налоги, как раз и казну пополним.

Седьмое. Изгнать всех этих жидов из банков и промышленности. Не доверяю я им, все они одинаковы. Только и ждешь, что в спину ударят. Заодно с ними и цыган тоже выгнать, уж больно вороватые и шумные.

Восьмое. Поощрить братьев Луньевиц: присвоить одному из них генеральский чин, а другому, чтоб не обижался, отдать подряды на военные поставки.

И да, девятое – запретить наконец носить эти жуткие опанки, обуть всех в нормальную обувь, в сапоги и туфли, а то стыдно ведь перед цивилизованным миром. И обязать носить кружевные подвязки, как в Европе.

И… Господи, бежать, надо срочно бежать из этой проклятой страны!!!

Смех перешел в лошадиное ржание.

– Господа, – сказал с улыбкой Апис, он же полковник Драгутин Дмитриевич, поправляя окровавленную повязку на голове, – вам не кажется, что мы очень вовремя навестили королевскую чету?

– Апис, тут сообщают – наши убрали премьер-министра и министра обороны. И да, братьев королевы тоже. Сегодня воистину великий день!

– Живела Србия! – закричал Апис в ответ на это и выстрелил в потолок из револьвера.

– Живела Србия! – взревела вся королевская спальня, а далее крики и выстрелы раздались уже по всему дворцу и даже стали доноситься с улицы. – Живела Србия!

– Никогда еще Черная рука не была так сильна, – продолжил Апис, когда крики в комнатах стали утихать. – Но это только начало. Мы организуемся, мы сформулируем наши цели и способы их достижения. И пусть попробует кто-то встать у нас на пути!

– А что нам написать в утренних газетах? – спросил королевский секретарь Попович, тоже участвовавший в мятеже.

– Надо, чтобы в газетах написали что-то типа: «Тысячи людей утверждают, что сегодня около полуночи на востоке было видно небесное сияние, из которого показалась рука Карагеоргия, благословляющая Белград. Эта рука предсказала перемену в судьбе многострадального сербского народа. Сам Бог уничтожил род Обреновичей!» – ответил Апис. – Попович, записываешь? Молодец. А дальше… Что, собственно, дальше? «Да здравствует законная династия Караджорджевичей!»

– Не торопись, – сказал Попович, – не успеваю записывать. Кого ты там в короли назначил?

– Караджорджевича. Петра.

– Ааа, этого. Будет, значит, Петр I.

– Пусть будет, – Апис ухмыльнулся. Он был в приподнятом состоянии духа и не обращал внимания на кровь, текущую по лицу из-под повязки.

– Не рано ли мы радуемся, господа? – спросил бывший адъютант его величества. – А то как сейчас зарубежные державы…

– А что зарубежные державы? Начнут войну? Не смешите мою бабушку! – ответил Апис. – Побухтят у себя в газетах да успокоятся. И даже приедут на коронацию. Никто не вступится за убиенного короля сербского, чай не эрцгерцог какой. Войны не будет. Даже жаль бедолагу, никому-то он не нужен, разбежались от него буквально все, начиная с собственного отца.

– Может, того? Похороним их по-человечески?

– Этих-то? – Апис скроил брезгливую гримасу. – Пусть поваляются до завтра. По мощам и елей. Не подоспей мы вовремя, что б они со страной сделали и со всеми нами? Нет, погребения они не заслужили. И что-то я не припомню, чтобы его двоюродный прадед Милош Обренович хоронил Карагеоргия с почестями, каких вождь был достоин. Только голову отрезал и отправил белградскому паше. Пусть скажут спасибо, что мы этого не делаем.

– То-то я думаю, чего это король… в смысле, Александр который, в последнее время всё про Карагеоргия говорил, – опять встрял бывший адъютант. – Какой-то старец напророчил ему, что род Обреновичей проклят, и что Караджорджа с того света дотянется до них своей черной рукой…

– Кстати, очень правильное пророчество, – ответил Апис. – Каждая сволочь должна знать, что Черная рука Карагеоргия дотянется до любого и покарает отступников без жалости и милосердия. Что это был за старец?

– Не помню, но можно найти в записях. Правда, там была еще и вторая часть пророчества…

– И…?

– Да какой-то бред про убийство какой-то австрийской шишки в захолустном босанском городишке, войну с Австрией, потом другую войну – с изогнутым крестом, про Россию и про каких-то людей с красными звездами во лбу… Но в конце было что-то типа: «Пролитая кровь всегда будет взывать о мщении. И не будет покоя ни тем, кто пролил ее, ни потомкам их».

Рассмеялся Апис.

– Хотел бы я встретиться с тем старцем. Правильные слова говорит. А что до проклятия, то я его не боюсь. Тот, кто радеет о пользе державы, не должен бояться вообще ничего. А потомков у меня никаких не будет, спросить будет не с кого. Только с меня.

С этими словами Апис развернулся и вышел в коридор. По всему дворцу уже слышались громкие разговоры, топот каблуков и звук перетаскиваемой мебели. Новая власть требовала новой обстановки. В секретере королевы был найден миллион франков.

– Что там? – раздались крики из ее будуара.

– Дайте-ка посмотрю…

– О, тут франки! Смотрите, как много! Их тут десятки… нет, сотни тысяч!

– Господи, сколько их тут? Откуда?

– Откуда надо, оттуда и есть, – прервал их бывший министр внутренних дел Генчич. – Давайте-давайте, собирайте все это побыстрее. Деньги, деньги давай сюда!

Апис спустился по парадной лестнице дворца. Всюду сновали военные и гражданские, в одной из комнат составлялась секретная и срочная депеша Петру Карагеоргиевичу. Апис вышел из дворца. Неподалеку, за кустами роз валялись растерзанные тела королевской четы, но ими никто не интересовался, кроме парочки резвых журналистов.

Над городом светало. Багровое солнце лениво вставало за сиреневыми отрогами Авалы. Утренняя дымка поднималась над крышами домов. Птицы начали утреннюю перекличку. Где-то неподалеку слышались крики и выстрелы, что-то горело – это вроде народ повалил на винные склады. Новая династия, даже если это была новая старая династия, никогда не приходит без крови. Про это Апис прекрасно знал и потому не обращал внимания на признаки беспорядков. Скоро у них будет новый король, установится новый порядок, от старых безобразий не останется и следа. Разумеется, на востоке не было видно никакого небесного сияния, и не показывалась рука, благословляющая народ сербский. Но твердо знал Апис, страшно далекий от всякого спиритизма и психоанализа, что та рука есть. Дотянется Черная рука Карагеоргия до любого и покарает отступника без жалости и милосердия.