Elena Arseneva

видишь, как в темной кухне мама перед окном стоит и смотрит на деревья, которые машут ветками под уличным фонарем. Смотрит и всхлипывает. – Ну ты что, мам? – спросишь. – Сон страшный приснился, да? Не надо, не плачь, это ведь только сон! Она кивнет, слабо улыбнется: – Ах ты радость моя, утешение мое! – и уходит в их с дядей Серегой комнату. А я знаю (не пойму откуда – но вот чувствую, чувствую!), что страшные сны ее – всегда о моем умершем брате. Иногда я думаю, что останься Леха жив, она бы

плечами – и заиграли синие, зеленые, темно-золотые

Побыть подальше от Кейта, все еще раз хорошенько продумать – вот о чем

дуба, около которого, на беду свою, остановила Антонина карету? И не качается

Василия, словно боевая труба, клич предка его, ратника Святослава Брусенца, полегшего на берегу Непрядвы под плачи лебединые, а вторил ему голос другого прапрадеда, баскака Булата, крещенного Аверином после того, как в плену принял православие и женился на

набрала номер телефона Олега, но он

«Гантимур убьет тебя, вонзив тебе в сердце сухой сук, отломанный от ствола мугдыкена…» – вспомнилось предупреждение Хунту-аси… Демона.