Сергей Чонишвили: «Медийность для меня вообще НИ-ЧЕ-ГО не значит»
Текст: Марина Зельцер
Голосом Сергея Чонишвили озвучено огромное количество документальных фильмов, аудиокниг и авторских программ. Невероятная популярность на него свалилась в начале 90-х годов благодаря роли князя Шадурского в одном из первых российских сериалов «Петербургские тайны». Сегодня его не так часто увидишь на экране, хотя любое появление, как, например, в «Содержанках» или в недавних «Играх», всегда доставляет зрителю большое удовольствие. Сам же он считает себя прежде всего театральным актёром. Почти за двадцать пять лет в «Ленкоме» им было сыграно много блестящих ролей на этой сцене. Потом зрители могли его увидеть в самых интересных спектаклях и «Табакерки», и МХТ и Театра Наций, а теперь ещё и Театра сатиры с Хиггинсом в «Пигмалионе». Коллеги о нём говорят: «Серёжа очень порядочный, добрый, но крайне закрытый человек». На мой взгляд, всё так и есть, и даже искренность с ранимостью. Но, думаю, из-за разного жизненного опыта он привык прятаться за лёгким налётом цинизма в свою скорлупу.
Серёжа, ты записал так много аудиокниг, что не знаю, не потерял ли вообще интереса к чтению? И есть ли возможность в твоём безумном графике впихнуть туда ещё какую-то книгу, никак не связанную с работой?
Интереса к чтению я не потерял, но многое, особенно в современной литературе, открываю именно в связи с работой, и это приятный бонус. Успеваю читать и что-то ещё, но это происходит реже, потому что и так дикое количество текстов проходит через меня. Насладиться книгой, как правило, удаётся в перелётах.
И что из открывшегося в связи с работой произвело впечатление, удивило, зацепило? И все ли жанры тебе самому интересны?
Я читаю хорошую литературу и не делю её на жанры. Зацепили, например, Джонатан Франзен и Джон Ирвинг. Это замечательная литература, как и у Карин Альвтеген, шведской писательницы, племянницы Астрид Линдгрен. В своё время я освоил всё, что было ею написано. Вообще я читаю очень много. Иногда приходится перелопачивать огромное количество литературы для того, чтобы сделать собственную чтецкую программу.
Ты назвал зарубежных авторов. А с нашими что?
У нас всё прекрасно. Например, в этом году вышел замечательный роман «Что на роду написано» Арта Пашина, который я осенью записал. Арт Пашин – это псевдоним, автора зовут Станислав Николаев.
Как ты обнаружил этот роман, узнал о нём?
Станислав позвонил мне и сказал, что очень хочет, чтобы я записал эту книгу. Таким же образом я открыл для себя Михаила Харита. Его жена попросила записать две книжки «Рыбари и виноградари» и «Рыбари и виноградари. Перезагрузка»: на мой взгляд, два гениальных романа с классным русским языком. Когда я взялся за это дело, мне уже понравилась книга, но чем дальше я читал, тем больше меня затягивало. Первый роман я вообще считаю абсолютным совершенством.
Точно так ко мне пришёл и Алексей Брусницын, которому я записал произведения «Времени нет» и «Новейший завет». Кстати, у Брусницына одна из книг долго висела в топе Литрес.
Осенью я узнал чудесную Анну Томенчук. Она сама вышла на меня, и я записал детектив, который оказался очень симпатичным. А у неё до этого вышли уже три книги. Скорее всего, буду писать и пятую. Была ещё прекрасная Таня Кляйн. К сожалению, её в сентябре 2024-го не стало. И вот сейчас я записал её последнее произведение, которое она не успела закончить, но друзья собрали все черновики и сделали книгу.
Замечательный человек Владимир Воробьёв из издательского дома «Союз» и издательства «Покидышевъ и сыновья», который со мной очень давно сотрудничает, на протяжении двадцати пяти лет даёт мне в работу только высококачественный материал. С ним были записаны и Пелевин, и Лавкрафт, и Перуц, и Радзинский, и Набоков, и Оруэлл...в общем, очень много проектов.
Благодаря Владимиру я открыл для себя Сергея Снегова. В прошлом году озвучил его последний роман «Диктатор».
Это просто великолепная книга, наш своеобразный ответ «Дюне» Герберта, которую я тоже сделал по заказу Дианы Смирновой.
Тебе говорят какие-то слова авторы, книги которых ты записал?
Когда я записал «Блошиное танго» Юза Алешковского, и он послушал, то сказал мне, что в принципе я читаю, как он. А себя он считал самым правильным чтецом собственных произведений. Это приятно, не скрою.
Ценно, что в своё время Милорад Павич после записанного романа «Последняя любовь в Константинополе» отметил в интервью, что ему понравился русский вариант прочтения.
Ты кому-нибудь из тех, кто на тебя сам выходит, отказывал?
Я отказываю очень много, потому что просто не имею времени и стараюсь заниматься хорошей литературой – совмещать приятное с полезным. Иногда записывая, с удовольствием возвращаюсь к тому, что читал очень давно. Это тоже бывает интересно. Сейчас занимаюсь «Сагой о Форсайтах» Голсуорси, которую читал «триста лет назад» и испытываю невероятное удовольствие.
Как-то мы с Владимиром Воробьёвым разговаривали о романе Георгия Владимова «Генерал и его армия», который я к тому моменту прочёл три раза, и вот возник четвёртый – вслух.
На четвёртом курсе в институте я играл в спектакле Юрия Авшарова «Прощай, оружие!» и вот для «Союза» перечитал этот роман Хемингуэя.
В своё время я очень хотел снять фильм по «Машеньке» Набокова, но это не случилось, а вот два года назад я поработал над «Машенькой» в аудиоверсии.
Очень люблю «Дни Турбиных» Булгакова и «Бег». И лет десять назад с огромной радостью записал «Дни Турбиных».
Кстати, я тоже больше всего люблю «Белую гвардию» (пьесу «Дни Турбиных») и «Бег», а не «Мастера и Маргариту».
А для кого-то лучшее у Булгакова – «Морфий». «Мастер» – это определенный фетиш. Я не считаю, например, что у Леонардо да Винчи «Мона Лиза» лучше, чем «Дама с горностаем». Но «Дама с горностаем» не такой фетиш, как «Мона Лиза» или «Тайная вечеря».
Ты записал много произведений Достоевского. Менялось ли с возрастом твоё отношение к нему? И какой роман тебе ближе сейчас и был раньше?
У меня достаточно поступательно формировалось отношение к Фёдору Михайловичу. И я считаю, что он не очень хороший стилист, но замечательный писатель. А лет пятнадцать назад я познакомился с романом Джона Кутзее о Достоевском «Осень в Петербурге», который, кстати, я прочитал сначала как частное лицо, а потом в варианте аудиокниги. Человек из Южной Африки написал чудесную историю абсолютно в стилистике Фёдора Михайловича. Кутзее, кстати, лауреат Букеровской и Нобелевской премий. Но я больше всего был впечатлён именно «Осенью в Петербурге».
Сакраментальный вопрос: Толстой или Достоевский?
Достоевский. Но скажу, что Лев Николаевич – гений абсолютный, а лучшее из того, что он написал, на мой взгляд, – это «Казаки». На второе место я бы поставил «Крейцерову сонату», а дальше всё остальное.
Но, если бы он написал только «Казаки», считаю, он уже был бы вписан золотыми буквами в историю русской литературы. По-моему, это просто великое произведение.
А у Достоевского что выберешь? И опять же – если это менялось...
«Зимние заметки о летних впечатлениях», «Бесы», «Преступление и наказание».
А у меня «Карамазовы» и «Подросток».
Да, можно и «Подростка» в мой топ включить.
Когда тебе предлагают записать книгу, которую ты не знаешь, ты её читаешь целиком или проглядываешь?
Если мне вообще что-то предлагают в работу, я всегда прошу текст. Я из тех, кто заглядывает в первооснову, равно как и со сценариями. Когда меня спрашивают, есть ли у вас четыре дня, чтобы сняться в кино, я говорю, чтобы прислали сценарий, а дальше мы будем разговаривать.
Да, я знаю актёров, которые читают весь сценарий даже при маленькой роли, но встречала и тех, кто, даже репетируя большую роль, читает только свои сцены и совсем не перечитывает классику для работы.
Ну, это круто, да, но тогда у меня вопрос, а про что же они играют, если не знают про что вся история? Хотя... если им так удобнее... если заниматься исключительно заработком, то, наверное, не надо тратить время на что-то, скажем так, лишнее. Мы живём в веке, как сказал в своё время Жванецкий, когда авангард искусства находится сзади. А для того, чтобы оказаться буквально в авангарде, нужно приложить массу всевозможных усилий и чтобы тебя неожиданно «поцеловал» случай. Прежде чем дать согласие на аудиозапись, я читаю текст выборочно, чтобы понять, ломается ли на нём язык или нет, смогу ли я в этом существовать, произнося его и одновременно выдавая определенные эмоции, потому что механическое прочтение – это бессмысленное, точнее, просто информационное занятие, неинтересное мне.
Тебе с предложениями записать их произведение чаще звонят молодые авторы?
Почему только молодые? Хотя... Станислав Николаев недавно отпраздновал юбилей – семьдесят пять лет – и при этом остался молодым. Гораздо моложе, чем многие люди, рождённые уже в этом веке.
А ты знакомился с кем-то из писателей, которых записывал? Ты же и Пелевина читал, которого никто не знает...
Нет, с Пелевиным я лично не знаком, но знаю людей, которые его знают. Это реально существующая фигура, замечательный человек, который, на мой взгляд, пишет через каждые два романа третий очень хороший.
И ты не просил их познакомить тебя с ним?
А зачем? Чтобы «поставить галочку»? Нет. Но если это когда-нибудь получится, я с удовольствием с ним встречусь.
Интересно, почему он единственный так шифруется, создает этот миф?
Это не миф, думаю, что он просто интроверт, и я считаю, не надо вползать в чужое пространство, если тебя не зовут туда.
А когда ты узнал Пелевина-писателя?
Моё знакомство с ним произошло в 1995 году с романом «Чапаев и Пустота».
Тебя, конечно, все знают, но при этом ты живёшь, как раньше, не пользуясь возможностями социальных сетей, что делают практически все твои коллеги, по крайней мере для освещения своих проектов.
Я не пользуюсь соцсетями и никогда не был зарегистрирован ни в одной из них. Я не выкладываю своё творчество, не занимаюсь самопопуляризацией и саморекламой. Кто меня знает, тот знает, кто не знает, ну и хорошо. Просто иначе я буду всё время сидеть в телефоне, а я телефон не беру с собой ни на сцену, ни на площадку, во время съёмок оставляю его в гримёрке, а когда сижу у микрофона, он лежит в другой комнате.
А с кем из писателей прошлого ты бы хотел пообщаться?
С Антоном Павловичем. Это самый интересный для меня человек, как это ни банально звучит. Ещё хотел бы встретиться с Николаем Степановичем Гумилёвым. Кстати, у меня есть три дорогих мне автографа, которые я попросил при встрече, и ещё порядка десяти, которые мне были подарены. Один из них я взял у Анджея Вайды. У него проходила ретроспектива фильмов в Москве, в польском посольстве. И мои друзья устроили с ним встречу один на один где-то на полтора часа. После чего я и попросил у него автограф, потому что этот человек всегда был очень важен для меня и созвучен в моих профессиональных воззрениях. Грех было не воспользоваться такой возможностью.
И что, если не секрет, он написал тебе?
«Спасибо за хороший вечер», – и оставил свой адрес и телефон, которыми я, естественно, ни разу не воспользовался.
Ты был сильно впечатлён общением?
Это было прекрасное и полноценное общение. А я называю полноценным разговор двух человек, трёх – уже лишь с допуском: кто-то должен хорошо знать третьего собеседника. А если людей больше трёх, это уже не разговор, вы просто «поручкались».
А те другие люди, у которых ты попросил автографы, тоже из театрально-киношного мира?
Они ЛЮДИ в первую очередь... люди с большой буквы, важные для меня лично, и несколько слов, написанных их рукой, несут лично для меня определённую энергетику, но это важно мне. Возможно, что кому-нибудь это покажется неинтересным.
Какие из сфер искусства ты считаешь самыми непонятными, божественными? Ведь даже в создании кино участвуют люди разных направлений, включая композитора.
Да, композитор – это божественная история, существующая вне времени и языковых структур. Музыка, как и живопись, либо трогает, либо нет, вот и всё. Композитор – это человек, который живёт в своём особом мире, он для меня понятен и непонятен одновременно. Звуки, которые слышит и использует композитор в качестве средств коммуникации с окружающим миром, связаны с какими-то высшими силами, с пространством другого измерения. Но мы говорим о настоящих композиторах, а не о подельщиках.
А кто из композиторов, на твой взгляд, внёс самый большой вклад в золотой фонд советского кино и просто твои приоритеты? Ведь музыка в нём просто великая... Артемьев, Петров, Таривердиев, Шнитке, Шварц, Зацепин...
Артемьев, недавно ушедший, для меня однозначно стоит на первом месте, потому что его ни с кем не спутаешь. По манере, по тому, как дышит его музыка.
Я бы очень хотела видеть тебя в кино почаще. Порадовалась в «Играх» у Евгения Стычкина. Прекрасная, яркая, но сдержанная работа. Мало того, я полфильма переживала за твоего героя и расстроилась, а потом безумно обрадовалась, потому что он у меня вызвал огромную симпатию.
Ну, это спасибо режиссёру Евгению Стычкину. Мне кажется, у него вообще был очень хороший кастинг. И он сам талантливый интеллигентный человек, очень правильно сформированный родителями, насколько я понимаю. Мне нравится всё, что он делает и как режиссёр, и как актёр. И если сложится, надеюсь ещё поработать вместе.
Все режиссёрские работы того же Стычкина – это сериалы. За последние лет пять-шесть в нашем кино, особенно в сериальном секторе, произошли огромные подвижки. К проектам там подтянулись большие режиссёры старшего и среднего поколения, и много снимают талантливые молодые.
И в полном метре много успехов, например в удивительном якутском кино. Оно замечательное с точки зрения креатива. Его в основном снимают люди «за три с половиной копейки» и делают это очень качественно. Кстати, недавно записал замечательную книжку «Аарыма. История волка» Александра Амбросьева-Сайылык Уола. Мне позвонил Иван-заказчик из Якутии, и я по его просьбе озвучил эту повесть.
А что, на твой взгляд, важнее: прекрасный сценарий или замечательный режиссёр, который в процессе может доработать и текст, ну и вообще вдохнуть жизнь, и наоборот, плохой режиссёр может и литературный шедевр испортить.
Это очень серьёзный вопрос, потому что однажды я участвовал в проекте, где был написан замечательный сценарий. Однако когда я начал сниматься, он уже был переписан, и очень многие вещи ушли, вплоть до мотиваций героев. Мы не потеряли совсем своё лицо в кинематографе, но очень часто делаем «как все», назовём это так. Причём и в хорошем смысле, и в плохом. Но мы в поиске.
Но мне кажется, есть особенные вещи и неожиданные, креативные и очень тонкие, с нашим российским колоритом и в хорошем смысле кинематографическими традициями даже, говоря о сценариях. Хотя, конечно, в лучшем советском кино их писали большие драматурги и сценаристы.
Нет, они есть, но, как правило, популяризацией хорошего кино занимаются мало. Нам, современным людям, важнее среднестатистический успех и финансовая отдача вложенных средств. Не всем, но большинству. А для достижения этого нужен либо скандал, либо соответствие какой-то официально продекларированной теме, под которую дают деньги. Не очень интересно об этом рассуждать, поскольку даже многие профессиональные конкурсы потеряли своё истинное лицо, став заложниками этой тенденции, став политическими или финансовыми «вассалами», скажем так. Есть некое информационное пространство. И нужно «бросить кость», чтобы люди начали в этом пространстве активно обсуждать ту или иную ситуацию, уже не обращая внимания на художественную ценность.
Были ли наши фильмы, которые ты посмотрел и с хорошей завистью подумал, что мог бы сыграть там?
Нет, если не я отработал в проекте, то принимаю того человека, который это дело сделал.
Я тут обсуждала с одной хорошей взрослой актрисой вопрос актёрской незаменимости. Как ты считаешь, если твой коллега ведёт себя на площадке по-хамски, но он медийный и, что важнее, очень талантливый, нужно ли его заменять другим? Я очень не люблю хамство, но она говорила, что всех можно заменить, а я тупо стояла на своём, что не всех.
Да, есть люди, которых невозможно заменить, но, как правило, они не могут быть хамами. Такое поведение говорит о том, что человек не профессионал. Хороший человек – это не профессия, он может быть не очень комфортным, но моё глубочайшее мнение, ещё раз повторяюсь, что профессионал высокого полёта не может быть говно-человеком. Он может быть сложным, неудобным. Но любая творческая история, которая получается качественно, не может быть сделана людьми, которые, находясь в процессе работы, ненавидят друг друга.
Говорят, да и я читала и слышала об актёрах советского кино, что такое иногда случалось.
Ну, я не встречал такого, хотя может быть какое-то исключение, которое, как известно, только подтверждает правило. А вот медийность для меня вообще не значит НИ-ЧЕ-ГО. Это временная ситуация, как и популярность – тоже плохое слово, где во главу угла выносится самолюбование, эксгибиционизм.
Я не о медийности. Я об уникальности таланта, личности, например, считаю, что в некоторых работах нельзя было заменить Олега Борисова.
Сто процентов да. И кстати, Борисов, по словам очевидцев, был тоже не очень удобный человек. Но, понимаешь, взяли бы другого, это был бы другой спектакль, другое кино. Когда ты не видишь альтернативы, тебе не с чем сравнивать. Например, я ем острые перцы, а кто-то говорит, что это невозможно. Я считаю, что лучшее мясо в мире – баранина, а огромное количество людей не ест её, потому что она пахнет. Это вопрос вкуса.
Но ты же сам вначале сказал, что согласен на все сто про того же Борисова...
Да, незаменимые есть, потому что это уникальные люди. Например, самый великий спектакль, на мой взгляд, в театре «Ленком», где я отработал энное количество лет, – это «Оптимистическая трагедия». И при всём том, что там было полно прекрасных артистов, незаменим был только Леонов. Нужно было найти второго Евгения Павловича, а это практически невозможно. А все остальные были лучше, хуже, но от их замены спектакль не пострадал бы. Вообще люди моей профессии работают на очень тонкой грани, нюансы которой довольно сложно объяснить. Я, например, не смогу объяснить человеку, почему люблю эту музыку, если он принципиально слушает другую. Но если он заставит себя послушать моё, что я в своё время делал иногда, возможно, он поймёт меня.
Беря во внимание твою очень сложную историю с «Ленкомом», ты считаешь Захарова гениальным режиссёром?
Я считаю его очень хорошим режиссёром. Гениальность – это слишком сильное слово. А Марк Анатольевич – не просто очень хороший режиссёр, а человек, который оказал серьёзнейшее влияние на советский и российский театр.
Какие, допустим, пять спектаклей, ты считаешь, характеризуют как раз то влияние Захарова?
«Оптимистическая трагедия» в первую очередь, «Тиль», «Юнона и Авось», «Вор», «Мистификация», «Поминальная молитва».
А из более позднего? Что скажешь о «Шуте Балакиреве», например?
Когда Григорий Горин в кабинете Захарова читал второй вариант пьесы, это была гениальная вещь. Но Горин ушёл из жизни до того, как поставили спектакль. Он получился хороший, но, на мой взгляд, там осталось процентов пятьдесят того, что было заложено в пьесе.
Без Горина «Ленком» очень много потерял.
Он просто был лишён части позвоночника.
Потом отвалилась ещё часть позвоночника с Шейнцисом.
Да, а первая часть позвоночника отвалилась с уходом Рафика Гарегиновича Экимяна, директора театра.
Мы начали с твоего безумного графика. Неужели всё, что ты делаешь, настолько важно, что, как ты рассказал в одной программе, спишь всего по четыре с половиной – пять часов, да ещё с разбивкой, а не целиком?
Так сложилось за последних лет пятнадцать, наверное. Допустим, я лечу из Екатеринбурга. После того как мы сыграли спектакль, ещё пообщались, я приехал в гостиницу и проспал два с половиной часа. Потом отправился в аэропорт, в самолёте вырубился на двадцать минут, затем позавтракал и вырубился ещё примерно на столько же. Десять минут поспал в машине, хотя ехал час с лишним, помылся, сел за руль и рванул на работу. Вернулся вечером домой, через три часа опять вырубился на два с половиной часа, потом проснулся, позанимался делами и ещё доспал три часа. А вот сегодня я проснулся в восемь тридцать утра, начал функционировать как личность и вскоре поехал в студию. Дома у меня все дела делаются параллельно. Вот сейчас мы с тобой разговариваем, а я готовлю ужин.
То есть даже на отдыхе не бывает непрерывного сна?
Нет. Пятнадцать лет у меня сбитый сон всё время.
Слушай, но это же вредно для здоровья.
Жить вредно, от этого умирают.
А ты не пробовал это дело наладить?
Наверное, это можно наладить, но нет времени на то, чтобы налаживать (смеётся).
Прочла в одном из твоих интервью, что тебя раздражает, когда желают хороших выходных, потому что считаешь, что эти люди не любят свою работу. Но почему?! Это просто значит, что и от этих двух дней ты должен получить удовольствие, и всё.
Больше всего меня раздражают люди, которые звонят, допустим, в пятницу вечером и спрашивают: «А вы можете сегодня сделать вот это?» – «Нет, но я могу это сделать завтра в одиннадцать утра». И они, которым «горит», нужно срочно, отвечают, что нет, потому что завтра выходной. В результате я делаю это во вторник, потому что они даже в понедельник ещё не присылают текст. То есть то, о чём я сказал, в основном правдиво, потому что человек, занимающийся работой, которая его радует и увлекает, глобально отдыхает, только переключая мозг.
А если бы тебе пожелали хорошей поездки, путешествия?
Хорошей поездки почему не пожелать? Но это немножко другое.
Ты сам слушаешь аудиокниги?
Иногда приходится слушать, потому что есть конкурс Литрес «Электронная буква». Но предпочитаю всё же видеть текст глазами. Причём в бумажном виде. Книга сама по себе несёт некую энергетику.
А в советское время ты слушал передачу «Театр у микрофона»?
Да, конечно, но ты не забывай, что тогда информационный поток был другого уровня, и у меня в Омске было всего две телевизионных программы. И один час в день там обязательно отдавался классической музыке, и люди волей-неволей даже фоном слушали. В этом был воспитательный момент, потому что любая информация иногда приходит в организм насильно, но через некоторое время ты всё равно начинаешь получать от неё кайф.
Что ещё ты тогда смотрел по телевизору?
Я старался не пропускать передачу «Сеанс по понедельникам», которую вел прекрасный Владимир Бусоргин, потому что показывали хорошее кино. А вообще у него было много разных программ и циклов. Не всегда, но часто смотрел «Кинопанораму» с Рязановым и не пропускал «Клуб кинопутешествий» Сенкевича и «В мире животных» со Згуриди, а потом Песковым и Дроздовым. Там были очень хорошие передачи, периодически просто прекрасные. И замечательная была программа «Вокруг смеха», где появился Хазанов и читали свои произведения лучшие писатели-сатирики: Жванецкий, тот же Горин, Альтов.
Ты и сегодня очень ко многому, кроме профессии, не потерял интереса и не перестал эмоционально затрачиваться, что замечательно.
Потому что, если тебе в жизни становится скучно и неинтересно, нужно думать о том, чтобы забронировать себе местечко на кладбище.
Ты озвучиваешь много документального кино и научно-популярных программ. Берёшься за те темы или направления, которые тебя и так увлекают или ещё и из любопытства узнать что-то новое или это неважно?
Бывают разные ситуации. Есть заказчики, с которыми я общаюсь много лет, и они на меня рассчитывают, а случаются и неожиданные вещи. Например, как-то одна барышня прислала мне чудесное кино. Внимание! Это отчетный фильм Невского района города Санкт-Петербурга. И фильм, правда, прекрасный, потому что всё написано очень небанально и хорошим русским языком. И когда я задал вопрос: «А кто писал текст?», мне сказали, что барышня с литературным образованием, которая живёт в этом Невском районе. Поэтому она рассказывает о том, скольким ветеранам помогли, что построили и что улучшили не грубым языком статистики, а увлекательно и небанально. А иногда бывает замечательная тема, но написано так скучно и неинтересно, что ты просто заставляешь себя озвучивать это.
В списке твоих работ с микрофоном значится и корпоративное кино. Под дни рождения богатым клиентам записываешь?
Корпоративное кино – это тот же отчёт Невского района города Санкт-Петербурга или Всеволожского. И да, оно может быть снято, например, к юбилею фирмы «Яковлев и компания», потому что, повторюсь, люди рассчитывают на меня. Допустим, есть некий человек, которого я знаю давно, занимающийся производством документальных фильмов, рекламой и, в частности, корпоративным кино. И он мне пишет: «Когда ты будешь у микрофона, сможешь записать столько-то страниц?» Подобные вещи не занимают у меня много времени, но это даёт возможности выживать моей студии и писать какой-нибудь хороший текст бесплатно.
А что значит «твоя студия»?
Мы с моим звукорежиссёром и другом Андреем Гончаровым арендуем помещение, где работаем. Я не пишу из дома. Это принципиально.
Андрей – твой близкий друг?
Да, конечно, потому что это человек, с которым я сосуществую ежедневно, и мы с ним знаем друг про друга всё, даже если какие-то вещи не оговариваем.
А у тебя много друзей?
Пальцев двух рук хватит.
Ого! Это очень много. Ты счастливый человек. А они все уже с большим стажем дружбы или появляются и новые люди?
Почти все с большим стажем, но за последние три года появилась пара человек, которые могут попасть в ранг очень близких людей.
Они пока на очереди, проходят испытательный срок?
Не в очереди, но пока я их не настолько хорошо знаю, чтобы сказать, что это очень близкие друзья. Ты же прекрасно понимаешь, что есть ближний круг людей, есть средний и дальний.
Получается, что время всё-таки играет роль?
Нет, время не главный фактор. Иногда встречаешься с человеком, говоришь с ним два часа, и после этого он становится «твоим» на всю жизнь. Вот у меня есть такие люди, которых я знаю с конца 80-х или с начала 90-х.
Ты можешь сразу быть откровенным с незнакомым человеком и, грубо говоря, не со случайным попутчиком по купе? Ты же достаточно закрытый и осторожный человек.
Да, я не самый «распахнутый» человек. Но порой встречаешь кого-то и понимаешь, что это твой человек. Правда, бывает, потом выясняется, что он совсем не твой. А про кого-то на первой встрече думаешь: «Интересно, мы смогли бы общаться и перейти грань от знакомства к более близким отношениям»? И вдруг через пять или восемь лет происходит нечто такое, после чего ты этого человека уже можешь назвать очень близким.
Это происходит само по себе?
Я никогда ничего не делаю специально, кроме профессиональных задач. И никогда не лезу в чужое пространство.
Ты сказал, что сразу понимал, что это твой человек, а потом оказывалось, что совсем не твой. Разочаровывался?
Да, разочаровывался, потому что понимал, что это больше была моя фантазия о человеке, чем то, что есть на самом деле. Я его делал лучше в своих глазах. Но я интроверт и существую в очень узком круге. Чаще всего меня видит мой звукорежиссёр.
А что означает для тебя понятие «дружба»?
Прежде всего безопасность общения. Ты должен быть уверен в том, что ничего из сказанного тобой не может быть использовано против тебя.
Кто входит у тебя в ближний круг, люди из твоего мира, пусть и разных профессий, или туда могут затесаться врачи, учителя, учёные?
Это разные люди, не обязательно связанные с профессией. Любой человек, который мне интересен и совпадает со мной в системе координат мироощущения, потенциально находится в зоне моего близкого общения.
А с женщиной в серьёзных отношениях должно быть такое же совпадение или когда это «химия», сильное чувство, то всё остальное неважно? Или если не будет понимания, то и чувство уйдёт? Женщина должна разделять твои ценности?
Ну конечно. Как ты можешь сосуществовать с человеком, с которым не совпадаешь по самым важным, принципиальным взглядам.
А если у женщины нет чувства юмора?
Это обнаруживается на первом свидании. Но если у человека нет чувства юмора, то у него, по крайней мере, должно быть чувство, что у него нет чувства юмора (улыбается). Так сказал польский сатирик Ежи Лец, и я с ним абсолютно согласен.
