Read the book: «У порога (сборник)», page 2

Не будем как солнце

Ропшину

 
О нет. Не в падающий час закатный,
Когда, бледнея, стынут цветы дня,
Я жду прозрений силы благодатной.
 
 
Восток – в сияньи крови и огня:
Горело, рдело алое кадило,
Предвестный ветер веял на меня,
 
 
И я глядел, как медленно всходило,
Багряной винностью окроплено,
Жестокое и жалкое светило.
 
 
Во славе, в пышности своей, оно,
Державное Величество природы,
Средь голубых пустынь – всегда одно;
 
 
Влекутся соблазненные народы
И каждому завидуют лучу.
Безумные! Во власти – нет свободы,
 
 
Я солнечной пустыни не хочу, –
В ней рабье одиночество таится, –
А ты – свою посмей зажечь свечу,
 
 
Посмей роптать, но в ропоте молиться,
Огонь земной свечи хранить, нести,
И, покоряя, – вольно покориться.
 
 
Умей быть верным верному пути,
Умей склоняться у святых подножий,
Свободно жизнь свободную пройти
 
 
И слушать… И услышать голос Божий.
 

Январь 1911

Канн

Не сказано

 
Тебя проведу я, никем не замеченного…
    Со мной ключи.
Я ждал на пороге молчанием встреченного…
    И ты молчи.
Пусть сердце угрюмое, всеми оставленное,
    Со мной молчит.
Я знаю, какое сомненье расплавленное
    В тебе горит.
Законы Господние дерзко пытающему
    Один ответ:
Черту заповеданную преступающему –
    Возврата нет.
Но вот уж не друг и не раб тебе преданный я
    Сообщник твой.
Придя – перешел ты черты заповеданные,
    И я с тобой.
В углу, над лампадою,  Око сияющее
    Глядит, грозя.
Ужель там одно, никогда не прощающее,
    Одно – нельзя?
Нельзя: ведь душа, неисцельно потерянная,
    Умрет в крови.
И… надо! твердит глубина неизмеренная
    Моей Любви.
Пришел ты с отчаяньем – и с упованиями.
    Тебя я ждал.
Мы оба овиты живыми молчаниями,
    И сумрак ал.
В измене обету, никем не развязанному,
    Предел скорбей.
И все-таки сделай по слову несказанному:
    Иди. Убей.
 

Август 1911

СПБ

Поэту родины

А. Меньшову

 
Угодила я тебе травой,
зеленями да кашками,
ширью моей луговой,
сердцами золотыми – ромашками.
 
 
Ты про них слагаешь стихи,
ты любишь меня играющей…
Кто же раны мои да грехи
покроет любовью прощающей?
 
 
Нет, люби ядовитый туман,
что встает с болотца поганого,
подзаборный сухой бурьян,
мужичка моего пьяного…
 
 
А коль тут – презренье и страх,
коли видишь меня красивою,
заблудись же в моих лесах,
ожигайся моей крапивою!
 
 
Не открою тому лица,
кто красу мою ищет показную,
кто не принял меня до конца,
безобразную, грязную…
 

Август 1911

СПБ