Поздняя весна. Повести и рассказы

Она ещё долго могла бы так разоряться, но Милан достал из бумажника, кажется, тоже двадцатку и позолотил Джульетте её чёрную, цепкую ручонку, после чего та, наконец, свернула своё выступление, откланялась и отбыла в ночь в сопровождении смущённого, окончательно сжавшегося в комок Ивана.

Я открыла все окна в гостиной, которые были затянуты сетками от комаров, и в комнату хлынул свежими струями упоительный ночной воздух, вытесняя на своём пути цыганские благовония и прочие застоявшиеся ароматы. Милан застыл посреди гостиной. Он был до крайности смущён и прятал от меня взгляд. Я подошла, обняла его за плечи и заставила посмотреть мне в глаза.

– Всё в порядке, Милан, братец мой дорогой, – тихо произнесла я. – Всё сложилось, как сложилось. Обратно уже ничего не вернёшь, – Милан порывисто кивнул. – Всё будет хорошо, – продолжала я. – Всё, что наше – останется при нас. Всё, что не наше – уйдёт.

– Да, сестрёнка, – произнёс Милан, овладев собой. – Наше никуда от нас не денется, а чужое не удержишь, как ни старайся.

Я сказала, что буду у него через двадцать минут. Сама направилась в свою комнату, не спеша разделась, приняла душ, облачилась в домашний костюм. После собрала грязные вещи, пошла с ними в прачечную и запустила стирку. Пока я буду заниматься Миланом, стирка как раз закончится. Я успею всё повесить и лягу спать… на пару часов, чтобы потом навестить Милана, шатаясь и тараща от недосыпа глаза. То, что я настирала прошлыми ночами, покоилось теперь в корзине для глажения и тоже требовало внимания и ласки. Что ж, всему своё время. Сейчас надо, как можно скорее, уложить Милана, а то скоро уже забрезжит рассвет, а мы ещё и не думали ложиться.

Я делала Милану массаж под аромат ванили и музыку для релаксации, сочинённую когда-то в древности невозмутимыми сынами гор. Мы вели неспешную, приятную беседу. К счастью, Милан не заговаривал ни о Яреке, ни о нашем прошлом, а то я не знаю, что со мной было бы.

В этот раз он лёг в кровать сразу же после душа и не возражал, когда я погасила весь свет в спальне.

– Спокойной ночи, Яничка, – произнёс Милан мягко.

– Спокойной ночи, Мильчик, – отозвалась я.

Я очень редко называла его этой уменьшительной формой имени, разве что когда Милан болел, либо умирал кто-то из его близких, но сегодня особенный день, и мы никому об этом не скажем.

Я решила на сон грядущий прослушать последнее сообщение Ярека, ведь до него так пока и не дошла очередь.

– Спокойной ночи, Яничка, мой золотоволосый, синеглазый ангел! – Произнёс совершенно осипший, больной голос Ярека, и из глаз моих уже в третий раз за эти бешеные, нескончаемые сутки заструилась надоевшая до колик, солёная, горячая влага.

Глава 15

Кто-нибудь объяснит мне, почему самые заезженные штампы вызывают такую бурю эмоций, когда произносятся любимым голосом и вливаются при этом в любящие уши? Я подозреваю, конечно, что ответ кроется в самом вопросе, но, всё же, есть вещи, которые никогда не перестанут меня удивлять.

Проснувшись через два часа, когда небо на Востоке начало уже оранжеветь, я, шатаясь и позёвывая, отправилась в комнату Милана проверить, всё ли с ним в порядке. Открыв дверь, я обнаружила, что Милан спит сегодня в своей комнате не один: на кушетке возле стены примостился, поджав ноги, Иван, а под кушеткой вытянул свои длинные чёрные лапы Марек.

Ванька сразу же замахал на меня руками, мол, иди, спи, нечего тут шататься по ночам. Взглянув на Милана, я поняла, что спит он на этот раз спокойно и крепко. Я вышла, не забыв жестами поблагодарить Ивана за заботу. Прав был Милан: Ванька добрый парень, но, сколько в нём всего остального при этом! Я подумала с надеждой, что когда-нибудь всё остальное перерастёт в нечто лучшее, и под эти благостные мысли уснула до половины восьмого утра.

Я не спеша поднялась, умылась, почистила зубы, оделась и спустилась в гостиную. Вид у меня, конечно, после вчерашнего слёзопролития был так себе, но я знала: ничто не разгоняет отёчность лица лучше, чем хорошая физическая нагрузка с утра пораньше. Милан ждал меня внизу, полностью готовый к пробежке. Утро обещало быть ясным, спокойным и обычным, но это я зря так подумала.

Выйдя из калитки, мы с Миланом оба застыли в немом изумлении. На противоположной стороне улицы нас ждал… Борис собственной персоной! Оказывается, этот атипичный юрист не только интересный собеседник, но, и слушатель замечательный. Вчера за ужином Милан всего лишь раз вскользь упомянул о том, что мы с ним собираемся в восемь утра на пробежку, а Борис запомнил, и – вот он, тут как тут! Интересно, как он сюда попал? Видимо, приехал на такси. Я знала, что Марженка живёт в городской квартире в самом центре Любляны, а это далековато от дома Милана.

По правде сказать, мы оба – и я, и Милан, – были немного раздосадованы появлением незваного партнёра. У нас за много лет сложился свой темп и ритм тренировок, а тут посторонний человек. Вдруг он будет тащиться как черепаха и всё время просить подождать его? Или, напротив, примется демонстрировать нам свои спортивные достижения, потихоньку вминая нас… сами понимаете, во что.

Однако все наши опасения оказались напрасными. Борис проявил себя как замечательный партнёр по бегу. Он влился в наш с Миланом маленький, дружный коллектив без малейшего напряжения, словно занимался с нами вместе целую вечность.

После пробежки Милан пригласил Бориса в дом:

– Куда вы поедете в таком виде? – Обратился мой брат к нашему новому знакомому. – Пойдёмте, примите душ и переоденетесь в сухое. Кажется, у нас с вами примерно один размер.

– От душа не откажусь, – согласился Борис, – а всё своё ношу с собою! – Выдал он с хитрой улыбкой, извлекая из кустов перед домом Милана свой видавший виды армейский рюкзак. Мы все трое дружно рассмеялись.

Я заметила, что глаза у Бориса почти того же цвета, что и у Яромира, только не такие большие и выразительные. Вчера вечером в приглушённом свете «Рыбного дома» они казались совсем тёмными, а утром выглядели намного светлее, да, так и отливали золотыми искрами! Ещё у Бориса очень весёлый, почти юный смех.

Я начала вспоминать, что говорила цыганская мать Ванечки прошедшей ночью. Высокий, золотоглазый шатен… Борис тоже шатен с золотыми глазами, а для низкорослой тётки Джульетты его средний рост вполне себе мог показаться высоким. Правда, смущают некоторые мелочи вроде моих переживаний о здоровье этого самого шатена… Так, тётка могла и попутать! Мало ли, что?.. Меня охватил приступ самой дурацкой весёлости, и весь наш короткий путь до Миланова крыльца я петросянила так, что мужчины покатывались со смеху.

Войдя в дом, я сказала, что жду всех к завтраку примерно через сорок минут и отправилась в свою комнату.

Едва войдя к себе, я вздрогнула и чуть не начала заикаться, потому что на моей кровати возлежали его высочество наследный цыганский принц Иван Робертович Котник собственной персоной. Возле окна валялся довольный Марек, догрызавший мою любимую деревянную расчёску.

– Что это за хмырь с вами припёрся? – Поинтересовался Иван равнодушно.

– Какого чёрта ваш пёс лакомится моей расчёской? – Спросила я в тон ему.

– У вас, Яничка, этих расчёсок – хоть магазин расчёсочный открывай! Ну, сгрыз одну, что вам, жалко, что ли?

Объяснять, что, да, мол, жалко, потому как это была совершенно особенная расчёска из ценной породы дерева, было бессмысленно. Поэтому я просто велела Ивану убираться ко всем чертям с моей кровати и никогда больше не валяться на этом необыкновенной красоты розовом покрывале в уличной одежде. Это меня нервирует.

– А без одежды можно? – Спросила наглая рожа, хитро прищурясь. – И без покрывала… Ой!

Это я без лишних слов стряхнула Ваньку с кровати.

– Вот, всегда вы так! – Бушевал Иван, лёжа на полу. – Только начнёшь с вами дружить, вы сразу же принимаетесь занудичать, как… Милан! Что вы с ним за люди такие?

Верный Марек, заслышав возню, оторвался ненадолго от остатков моей расчёски, повернул голову в сторону обиженного хозяина и… принялся спокойно грызть то, во что превратилась некогда хорошая вещь дальше. Поразительный пёс! Видимо, в нём не было ни капли агрессии, и такие вещи, как бросание людей, в частности его хозяина, на пол он воспринимал не более как игру.

– К нам пришёл Борис, – соизволила я, наконец, ответить на первый вопрос Ивана, – брат Марженки, моего литературного агента. Мы ужинали с ним вчера в «Рыбном Доме», а сегодня Борис любезно решил составить нам с Миланом компанию во время пробежки. Будьте с ним повежливее, Ванечка, прошу вас. Не хватало Милану ещё из-за вашего поведения перед посторонними краснеть!

– Поразительно! – Изрёк вдруг Иван, продолжая валяться на полу.

Похоже, ему сегодня было всё равно, где валяться. У него, видимо, был день валяния Ваньки.

– Что поразительно? – Не поняла я.

– Некоторые люди умудряются выглядеть дьявольски притягательными, даже взмыленные после пробежки, даже когда занудничают…

– Вы Милана имеете в виду? – Осведомилась я, не моргнув глазом.

– Всё шутите, – констатировал Иван. – Надо бы вам становиться серьёзнее, Яничка, не то какой-нибудь хмырь вроде этого, в клетчатых трусах…

– … охмурит меня, да и бросит с ребёнком! – Закончила я торжественно. – Аминь.

– Этот не бросит, – изрёк многоопытный юноша, – он как репей. Вы от него теперь не отвяжетесь.

– А, кто вам сказал, что я хочу непременно отвязаться от Бориса? Он, между прочим, очень интересный человек!

– А, как же бедняга Ярек? – Спросил Иван, состроив жалостливую мину, с притворными слезами в голосе.

Кровь прихлынула к моей голове. Ваньке было трижды… Нет, тридцатикратно плевать на Ярека, просто мерзкому мальчишке нравится меня ковырять! Ему нравится ковырять Ярека, Милана, родителей, свою цыганскую мать Джульетту… Всех, одним словом! До чего гадкий характер! Однако я решила не поддаваться на его провокации. Вдох-выдох и вопрос, заданный почти спокойным тоном:

– Ярек устроил свою личную жизнь, а я чем хуже?

– Вот, именно, Яничка, что не хуже, а лучше! Вы гораздо лучше долбоклака Ярека и протокольной рожи Бориса. Вы совсем другого заслуживаете!

«Пострига?» – хотела я спросить, но привычно сдержалась. Вместо этого предложила Ванечке выметаться из моей комнаты к чёртовой бабушке, пока не отпинала его до синяков. Марек как раз догрыз мою расчёску и заскучал, поэтому Ванька счёл за лучшее последовать моему любезному предложению насчёт чёртовой бабушки.

Наконец-то, я осталась одна! Правда, немного выводила из себя смятая кровать, да, и щепки на полу спокойствия не добавляли, но я, кажется, уже начинаю привыкать к тому, что там, где я нахожусь, всегда стихийно возникает какой-то филиал псих-диспансера.

Наскоро приняв душ, я кинулась вниз и принялась с бешеной скоростью готовить завтрак. Смешав молоко, яйца и немного муки, я сделала пышный омлет, красиво порезала на одну тарелку овощи, на другую ветчину и сыр, отварила семь сосисок. Я почти закончила сервировать стол, когда трое голодных мужчин, не считая одного чёрного кобеля, спустились к завтраку.

Я сварила кофе на всех, Милан помог накрыть на стол. Борис и Ванечка азартно обсуждали недавний футбольный матч словенской сборной против сборной Испании, где наши продули, конечно, но забили при этом два очень красивых гола.

Я подумала, какой душка этот наш новый приятель Борис – с любым человеком находит, о чём поговорить и моментально гасит в людях искры враждебности к нему. Сразу было видно, что этот человек умеет добиваться своих целей. И, знаете что? Он мне вполне симпатичен!

Завтрак прошёл в тёплой, дружеской атмосфере. Даже Иван не фордыбачил. Устал, видимо.

В десять часов все мы разобрали садовый инвентарь и отправились, как и было запланировано, в сад, на субботник. Борис, конечно же, пошёл с нами. Мы же не хотим, сказал он, его медленной смерти от скуки! Что он забыл в уютной, но такой пустой квартире сестры? Он там ещё не все углы сосчитал? Здесь же, на свежем воздухе, в приятной компании Борис проведёт замечательный день! Ну, и что, что придётся задарма вкалывать в чужом саду? Ему это только в удовольствие! Он и на автограф-сессию с нами поедет, только заскочит домой переодеться и – вуаля! – он готов. Что? У меня сегодня творческий вечер в семь часов? Да, он помнит об этом, и это просто замечательно! Конечно, он пойдёт с нами и обещает со своей стороны всяческую моральную и другую поддержку.

В общем, в тот день мы обрели ещё одного друга и компаньона.

Милан решил начать работы с дальнего конца сада. Мужчины окапывали и белили деревья, окуривали их от вредителей, а я занималась цветочными клумбами. В одиннадцать часов утра приехала служба чистоты, и я провела сотрудников в дом, обозначив фронт работ для них. Мою комнату тоже попросила убрать, потому, как в ней намусорил с утра один очень обаятельный, но совершенно невоспитанный гость, а убирать за ним мне сегодня некогда, хоть разорвись.

Примерно через полчаса, проходя мимо крыльца, я услышала вызов домофона. Мужчины в это время находились в дальнем конце участка, и моё маленькое приключение так и осталось для них в тот день тайной.

Сдёргивая на ходу перчатки, я направилась прямо к калитке, распахнула её настежь, потому как, кого мне бояться? Если что, моя маленькая армия садовых гномов отобьёт меня лопатами у любого зловредного вражины! Однако передо мной предстало… нет, не чудище заморское, и даже не пугало огородное, а… прекрасное, юное создание!

Росту создание было почти вровень со мной, необыкновенно худенькое и хрупкое. На вид не более восемнадцати-двадцати годков. Впрочем, современные девушки и женщины так долго остаются молодыми и свежими, что созданию могло быть и двадцать пять, и даже двадцать восемь лет, я бы не особо этому удивилась.

Глаза девушки были большими и карими. Длинные тёмно-каштановые волосы, собранные в непритязательный конский хвост, доставали почти до кругленькой, упругой попки. Одета прелестница была в обтягивающие чёрные шорты до середины бедра и короткую маечку ярко-жёлтого цвета, пересечённую по диагонали коричневым ремешком сумки. Почему-то вспомнилось велогоночное «жёлтая майка лидера». Вот, он, лидер. Здравствуйте, товарищи лузеры.

– Здравствуйте! – Надо же, мы ещё и вежливые! – Яромир Збогар здесь остановился? – Полюбопытствовало очаровательное создание.

– Здесь, – кивнула я, ответив на приветствие.

– Я могу его видеть?

– А, кем вы ему приходитесь, если не секрет?

– Я его девушка, – ответила она, явно гордясь этим фактом до искр из глаз.

– А, я сестра хозяина, Янина, – представилась я.

– Очень приятно, Лидия! – Девушка сделала лёгкий книксен. – Меня так в честь бабушки назвали. Она у меня известная актриса, – и снова искры из глаз от гордости.

Так, вот, ты какой, твою бабушку, северный олень! Хотя, нет, какой там олень, да ещё и северный? Это не олень, а косуля, причём южная. Любляна ведь намного южнее Москвы, значит, южная, а косуля – потому, что очаровательные карие глаза Лидии немного косили; так, самую малость. Это нисколько её не портило, наоборот, придавало некий шарм её обычному, в общем-то, хоть и очень симпатичному личику. Отчего-то вспомнилась булгаковская секретарша «с косыми от постоянного вранья глазами», но, мы ведь знаем, что всего лишь метафора.

«Хорошая девочка Лида», – написала когда-то Агния Барто, и оказалась права. Неплохой вкус у нашего футбольного страдальца!

Я лихорадочно раздумывала над тем, как бы помягче преподнести Лидочке новость о том, что её недо-супруг находится сейчас в больнице. Судя по всему, Яромир не говорил ей об этом, чтобы не волновать. В любом случае, её должна расстроить эта новость, поэтому я сказала просто:

– Вы знаете, Лидия, а Яромир попал в больницу!

– Да, вы что? – Удивилась Лидусик, и на её хорошеньком личике не отразилось ровным счётом ничего, кроме вежливого недоумения.

«Вот это самоконтроль!» – подумалось мне, но вслух я сказала:

– У него случилось обострение после операции, и вчера его положили в клинику.

– Я хочу немедленно навестить его! – Закапризничала девушка.

– Может, пройдём сначала в дом, отдохнёте с дороги, – начала предлагать я, но мадемуазель только что не топала ножкой:

– Нет, нет и ещё раз нет! Я хочу поехать к Яреку сейчас же!

– Хорошо, не нервничайте так! – Успокоила я её. – Сейчас поедем.

Я вышла на улицу, в чём была – в широких, зашарушенных спортивных штанах серого цвета и огромной, чёрной, застиранной футболке. Всё это я откопала в обносках Милана. Мы с Лидией присели на скамеечку возле ворот, я достала из кармана телефон и принялась вызывать такси.

Такси объявилось через три минуты, мы сели в него и поехали. Минут через десять уже входили в ворота клиники, а ещё через пять или того меньше стояли перед дверью в палату Яромира.

– Вот, его палата, – сказала я Лидии, указывая на дверь. – До свидания. Если вам негде остановиться, приезжайте вечером к нам.

– Нет, благодарю, – отозвалась Лидия. – Я одним днём приехала. Наш с… С Яромиром дом не очень далеко от столицы, – поведала она мне. – А, вы со мной разве не пойдёте? – Спросила она вдруг.

– Нет, благодарю вас, – ответила я. – У меня на сегодня ещё очень много дел. Передавайте от меня привет Яромиру.

Мы попрощались, и я отправилась восвояси. Правда, я не захватила с собой ни денег, ни банковской карты, и водителю такси пришлось подождать меня у ворот Миланова дома, пока я бегала за своим кошельком.

После я, как ни в чём не бывало, продолжила полоть клумбы. Эта простая, не требующая интеллектуальных усилий, физическая работа, отвлекала и успокаивала. Если вы думаете, что из глаз моих лились хрустальные слёзы и красиво капали на беспощадно выдранные мной сорняки, то глубоко ошибаетесь. Я попрощалась с Яромиром вчера. Сегодня был уже совсем другой день.

Где-то в его середине, в крупных хлопотах и мелкой суете, родился стих:

У нас с тобою мог бы быть роман

Пронзительный, отчаянно прекрасный,

Но он в архив нечаянно был сдан;

Нектар любви я тратила напрасно.

Переполняет душу горький стыд.

Едва дыша, гляжу в окно с тревогой.

Конечно, всё во мне перегорит,

Я не спеша пойду своей дорогой.

И, всё ж, благодарю тебя, мой друг,

За то, что промелькнул кометой быстрой;

За пламя глаз, за негу тёплых рук,

За чувства согревающие искры.

Глава 16

На обед мы заказали пиццу, и мне было радостно смотреть на лица мужчин и Ванечки, уплетавших её с большим аппетитом. Особенно радовал Милан. Пусть лучше он ест не совсем полезную пиццу и получает при этом удовольствие, чем питается полезной кашкой с ложечки из рук сиделки или из моих рук, мечтая при этом поскорее окончить земные дни.

Я тогда ещё не догадывалась, кому и какую кашку мне в скором времени придётся варить здесь, на этой самой кухне, и какими последствиями она обернётся для всех нас.

К четырём часам дня я прибыла в книжный магазин для автограф-сессии в сопровождении четверых самых верных своих поклонников – Милана, Марженки, Ванечки и Бориса. Для этого мероприятия я выбрала платье, в котором прилетела в Словению несколько дней назад – чёрное с тёмно-красными вставками. Правда, мои высокие шнурованные ботинки остались на этот раз дома. Я заменила их лаковыми лодочками на небольшом, устойчивом каблучке. Мои спутники были в классических тёмных костюмах, а Марженка в восхитительном, модном платье глубокого, бирюзового цвета с белой отделкой.

– В мои годы надо бы уже носить вещи потемнее, но, так не хочется! – Кокетничала она, выслушивая в ответ заслуженные комплименты.

Само мероприятие прошло… Как и должно было пройти!

Я с самого начала предупредила, что не буду отвечать на вопросы, связанные с моей личной жизнью, отвечу только на те, что касаются моего творчества и работы. Однако некоторым людям хоть кол на голове теши. Причём, больше всех отличаются обычно те, от кого меньше всего ожидаешь.

– Как ваше творчество связано с вашей личной жизнью, Янина? – Спросил один благообразный дедок.

Что ж, благодарю за понимание, больше и сказать нечего!

– Ваша личная жизнь в последнее время такая бурная и насыщенная, а стихи снова о высоких чувствах! Как же так, Яничка? Когда ваши лирические герои начнут уже, ну, вы понимаете… взрослеть, что ли… – Мямлила кругленькая домохозяйка примерно моих лет в бежевой кружевной блузке и в кудряшках.

Всю жизнь мечтала принародно обсудить это с тобой, дорогая!

– Да, будет вам известно, – ответила я, – лирические герои живут своей жизнью. Они любят, страдают, женятся и разводятся, когда им вздумается. К процессу взросления это тоже относится. Следующий вопрос, пожалуйста.

Время беседы с читателями подходило к концу. Я сказала, что следующий заданный ими вопрос будет последним на сегодня. Микрофон оказался в руках неопределённого возраста существа мужского пола. Это был явно городской житель, но он зачем-то отчаянно косил под неотёсанную деревенщину, есть такие любители. Их легко выделить из толпы по облезлым, грязноватым толстовкам, линялым джинсам, по которым ещё с момента их покупки рыдает помойка, давно не стриженым волосам, свисающим со лба слипшимися сосульками, растоптанным, а то и откровенно порванным кроссовкам…

– Скажите, Янина, а это правда, что вы спите со своим братом, Миланом Котником?

Стоящий рядом со мной Милан сжался, словно пружина, а после распрямился и совсем, было, уже кинулся на не простиранное чудовище в два раза крупнее себя, но я, уловив его движение, встала на пути, а Борис предупредительно удержал Милана под локоть.

– Скажите, любитель пива, гамбургеров и поэзии… городских окраин, – обратилась я к существу, овладевшему микрофоном, – а вы спите со своей сестрой?

Публика замерла. Существо побагровело.

– А, с братом?

– Ну, знаете, дамочка… – рявкнуло оно сторожевым псом.

Закончить фразу я ему не дала, потому что продолжила, обращаясь ко всем собравшимся:

– Вы видите, как неприятно человеку, когда ему задают подобные вопросы? Почему же кто-то из нас считает, что спрашивать о таком можно и нужно у публичной персоны? Вы не считаете нас людьми?

Повисло недолгое молчание, после которого все вразнобой загалдели, что нет, мол, мы вас очень даже считаем людьми, да, ещё какими!.. Да. Предела людскому лицемерию, как и глупости, видимо, нет. Спасибо, что мы сошлись хотя бы в вопросе о необходимости соблюдения приличий! Уже маленькая победа.

После мы наскоро поужинали впятером в одном хорошем ресторане, где предусмотрительный Борис заранее заказал столик, и отправились в Центральную Библиотеку.

Сказать честно, я никогда не любила устраивать творческие вечера. Это Марженка настаивала, что они должны иметь место в карьере любого писателя, хотя бы изредка. Ну, изредка, так изредка. Если это будет повторяться часто, я однажды сойду с ума. Да-да, уеду в псих-диспансер прямо со своего очередного, мать его, творческого вечера.

Каждое моё подобное мероприятие обычно похоже на предыдущее, словно один покойник на другого. Любое напоминает концерт постояльцев богадельни для дома престарелых.

Нет, ну, серьёзно. На сцене какая-то бредовая недо-самодеятельность по мотивам моих произведений. Она перемежается с зачиткой стихов и коротких рассказов, обычно юмористических, самим автором. В зале – процентов на семьдесят, если не больше – бабульки и дедульки, в основном, бабульки, конечно, либо граждане, близкие к ним по возрасту. Исполнители отчаянно бредят. Публика большую часть времени безмолвствует, изредка и невпопад награждая исполнителей жиденькими аплодисментами. Дурной сон какой-то!

К тому же, около трёх лет назад выискалась ещё и юная композиторша, сочиняющая музыку к моим стихам и сама свои так называемые песни исполняющая. Это ужас, я вам скажу.

Представьте себе толстую прыщавую девочку-подростка в страшных «бабушкиных» очках и с двумя тоненькими косичками по бокам своей упитанной физиономии. Она стоит на сцене, носки вместе пятки врозь, прижимает к животу такую маленькую гитарку, укулеле, закатывает глаза и, невероятно фальшивя, завывает ваши выстраданные бессонными ночами, нежно выпестованные стихи.

Представили? И, как вам? Добавьте к этому полную уверенность девочки в том, что она совершает некий творческий подвиг, выходя на сцену и облагораживая своим неземным пением мои скромные творения, и получите полную картину. Да, забыла ещё, что все песни Виктории, именно так зовут мою преданную поклонницу и композиторшу, написаны все на один, мало изменяющийся мотив, унылый и протяжный до дрожи.

Сама Виктория – прелесть, что за человечек! Добрая, чувствительная, в меру наивная, библиотечная девочка. Поболтать с ней о книжных новинках, театральных постановках, концертах и выставках – одно удовольствие! Она хорошо знает и любит историю, может одинаково умно рассуждать, как о современных политических событиях, так и о делах минувших дней, но её песни… Я их терплю, конечно, потому, как больше никто за мои стихи в этом ключе пока всерьёз не брался, но не знаю, насколько ещё хватит моего терпения.

Однажды я запретила Марженке и библиотекарям сообщать Виктории о готовящемся моём очередном творческом позоре-кошмаре, дабы исключить её деятельное участие в этом ужасе. Вика узнала о состоявшемся без неё творческом вечере постфактум и рыдала так, что в библиотеке и её окрестностях тряслись стены. Мне потом стоило труда выпросить у ни в чём не повинного ребёнка прощения и загладить вину дорогими подарками из книжного магазина. Другие Вика просто не признавала. Больше я на подобные эксперименты не решалась и терпела творчество ученицы старшей школы Виктории Крацун со спокойствием и выдержкой вмёрзшего много тысяч лет назад в лёд мамонта.

Сегодняшний мой творческий вечер отличался от всех предыдущих… примерно, как яблоко от редьки, как яблонька от осинки, как летний ливень от росинки!

Начнём с того, что зал был заполнен процентов на семьдесят, если не больше, людьми вполне трудоспособного возраста, причём более трети составляла молодёжь обоих полов, как вскоре выяснилось, преимущественно студенты музыкального колледжа. Вскоре я узнала, кого мне за это надлежит благодарить.

Кстати, о полах. Состав моих сегодняшних зрителей сильно возмужал, в смысле, пополнился представителями сильной половины человечества.

Среди присутствующих Марженка заметила сотрудников нескольких известных издательских домов Словении, Австрии и Италии. Борис разглядел кого-то из французской издательской братии, а Милан с восторгом сообщил, что видит знакомого английского литературного агента. Вечер обещал быть не таким, как все предыдущие. Так оно, в общем-то, и вышло.

В этот раз мне не удалось повидаться с Викторией перед мероприятием. С ней встретилась Марженка, и она вчера вечером между рыбными блюдами, обсуждением дел и танцами поведала мне, что девушка прошлым летом поступила в музыкальный колледж на джазовое отделение и сильно изменилась в лучшую сторону внешне. Я порадовалась за свою юную подружку и, собственно говоря, забыла об этом.

Теперь, когда объявили, что вечер открывается новой песней Виктории на мои старые стихи, я вся сжалась внутренне, предвидя очередной ужас, стыд и унижение. Неужели нельзя было выбрать что-то поновее, когда я уже не так позорно писала!

Моему изумлению не было предела, когда на сцену вышла юная, стройная блондинка с модной стрижкой-лесенкой в асимметричном, полудлинном вечернем платье винно-красного оттенка и исполнила потрясающий блюз на мои стихи неожиданно сильным, мелодичным голосом. Аккомпанировал ей вполне себе приличный джаз-банд музыкального колледжа. Зал неоднократно вызывал её и группу музыкантов на «бис». Молодёжь свистела и вопила от восторга, взрослые, включая меня саму, аплодировали стоя.

Я ожидала всякого, но такое…

Когда после Виктории на сцену пригласили меня, голос мой поначалу предательски дрожал, но после я овладела собой и прочла пару своих последних стихотворений, которые нигде ещё не были опубликованы. Я написала их буквально вчера-позавчера, как вы помните, «на коленке», между всеми своими разноплановыми делами и переживаниями.

Ещё в юности я заметила, что муза часто посещает меня за мытьём посуды, например, или в очереди на кассу в магазине, не говоря уже о работе: чем безумнее дежурство, тем чаще приходит рифма. Могу сказать без ложной скромности, что самые удачные мои стихи были написаны именно так, между делом, в суете дня и ночи.

Вот, и два последних моих детища были рождены посреди суеты и неурядиц прошедших дней под воздействием новых впечатлений и чувств. Зал слушал мои стихи, затаив дыхание. Муха пролетит – за самолёт примешь!

Милан часто говорил мне, что я очень хорошо читаю вслух, и даже Светка признавала, что у меня довольно приятный, низкий голос и что меня интересно слушать. Сегодня вечером мой голос звучал почему-то особенно притягательно. Зал буквально замирал, когда я выходила на сцену.

Раньше, когда я зачитывала свои юмористические рассказы на творческих вечерах, я почти не слышала смеха из зала. Зрители чаще всего сидели с серьёзными, напряжёнными лицами, то ли не понимая юмора, то ли сильно недослышивая. Иногда было такое ощущение, что мои слова просто тонут во мраке зала, не находя никакого отклика.

В тот вечер картина была диаметрально противоположной. Публика так живо реагировала на мои шутки, что порой конец фразы тонул в волнах взрывного смеха. Постоянно слышались аплодисменты и одобрительные возгласы. Всё это было, как капли целительного бальзама, на мою в край исстрадавшуюся за последние несколько месяцев душу.

Виктория в сопровождении своей студенческой группы выходила на сцену ещё несколько раз, и публика встречала её с неизменным восторгом. Она очень выросла как композитор и исполнитель, не говоря уже о том, какой красавицей она стала!

Помимо нас с Викой выступали ещё, как всегда, дети из театральной студии, действовавшей при библиотеке. Они разыгрывали коротенькие сценки по мотивам моих произведений. Была пара танцевальных номеров, просто потому, что детская танцевальная студия тоже есть при нашем замечательном, центровом культурном учреждении. Не обошлось и без желающих выступить среди зрителей. Это были, в основном, студенты и старшеклассники, пожелавшие зачитать стихи своих любимых поэтов, либо собственного сочинения.

В общем, вечер удался. Забегая вперёд, скажу, что после него мои книги были переведены на шесть европейских языков и стали хитами продаж в десяти странах Европейского Сообщества. В основном, это были, конечно, сборники рассказов, но, не обошлось и без пары-тройки поэтических сборников.

Виктория после того вечера стала звездой, и гастролирует теперь по всему миру, потому что кто-то из присутствовавших на моём вечере важных персон записал её песни на диктофон и переслал другу-продюсеру. С этого и началась её карьера. Вика исполняет песни, в том числе и на мои стихи, и я получаю за это авторские отчисления. В музыкальном колледже моей юной подружке пришлось взять бессрочный академический отпуск.